Идея пришла совершенно внезапно и оказалась, как обычно, настолько простой, что я до сих пор удивляюсь, как не дошел до нее раньше. Наверное, как и многие, был под достаточно сильным отрицательным впечатлением от "Предстояния". Понадобился год, чтобы осознать: оно так надо. Вы не ослышались: "Предстояние" сделано именно так, как того требует режиссерская задача; более того - оно идеально продолжает "Утомленные Солнцем" 1994 года.

Не спешите меня четвертовать, сейчас все объясню. Ведь о чем вообще теперь уже трилогия "Утомленные Солнцем"? О комдиве Котове - это чушь, Михалков не концентрируется на одной лишь его судьбе. О стране до и во время войны - это не совсем правильно, потому что в первом фильме призрак войны почти не проявлялся. О Сталине и сталинизме - это близко, вот только имеется в виду не сам Сталин как реальный человек, а Сталин как нечто метафизическое, как ужасающая, разрушающая людей сила, воплощенная в этом усатом теле. Сталин - дьявол. И он тащит страну в ад. Собственно, именно об этом "Утомленные Солнцем" - о нисхождении России в ад.

В первом фильме действие происходит еще в реальном мире. В достаточно цельном мире семьи, человеческих отношений, каких-то понятий о любви, преданности друг другу. В мире, символом которого становится дом - краеугольный камень, объединяющий героев изо дня в день. Но этот день особенный - к ним едет Митя, де-факто посланник дьявола, и потому с самого начала постепенно происходит всякая чертовщина. Врываются заплутавшие танки, мимо марширует толпа комсомольцев, на пляже появляются совершенно инфернальные люди-собаки в противогазах, пачками забирающие с собой отдыхающих, грузовичок все больше и больше плутает в поисках нужной деревни. Наконец, в финале с закатом солнца жизни поднимается солнце смерти - красный шар со Сталиным, который знаменует конец света и смерть для всех. Все и умирают: водителя (образ заблудившейся России) стреляют на месте, Котова расстреливают за кадром, Маруся попадает в Гулаг, Митя вскрывает себе вены. Они физически ушли из реального мира...

И попали в ад, какой представлен в дилогии "Утомленные Солнцем 2". Они действительно умерли в конце первого фильма, поэтому в втором они существуют уже как пленники в царстве Сатаны-Сталина. Открывающий сон - последняя возможность для Котова победить дьявола, убить Сталина его же собственным ликом. Но как мы понимаем, что в реальности это невозможно, так и в аду нельзя уничтожить его хозяина. По сути, к Великой Отечественной войне фильм вообще не имеет никакого отношения, ибо показывает Михалков нее ее, а некое художественное воплощение ада, принявшее исторически-знакомые формы, которые даже хронологически не слишком скреплены. Время и пространство в "Предстоянии" сжались и потеряли значение. А значит, абсурдно выдвигать претензии по поводу исторической достоверности. И не менее абсурдно клясть фильм за фантасмагорические образы - что, у Данте в "Божественной Комедии" не было фантасмагории? В аду чертям можно гадить с самолета, в аду танки могут разъезжать под красными парусами, в аду можно спасаться на мине, которая затем притягивается к своему же, дьявольскому пароходу с бюстами. И даже котовская экзекуция ремнем по немецкой заднице - это аллегория грешника, которому вдруг посчастливилось поймать черта и применить к нему чертовские методы. Натуральный бесогон, да-да. Вилы, которыми в деревне закалывают фашистов, кстати, из того же образного ряда.

Наконец, в аду нормальных русских людей не осталось, поскольку их вообще в аду быть не может. Предатели, гордецы, завистники, сластолюбцы, сволочи всех мастей и рангов - таков "контингент" грешников, показанных в "Предстоянии" и он удивительно точно накладывается на традиционные представления о семи смертных грехах. Поэтому то и дело появляющиеся в кадре христианские символы, самый яркий из которых - икона в разбомбленной церкви, служат символом не веры русского народа в победу и уж тем более не богоизбранности русской нации. Это символы Веры в общем, надежда на спасение, гордо стоящая даже посреди ада. Эту веру черти стараются уничтожить, потому что она единственная является сокрушительным оружием против них, и сцена с падением немецкого самолета после молитвы Наденьки тому доказательство.

Является ли носителем этой веры Котов? Безусловно. В этом все самолюбие Михалкова: уж если кто и способен одолеть ад, так это он. Он - самый ярый борец с чертями и Сатаной. И Сатана его признает, в очередной раз посылая своего верного Митю для того, чтобы найти Котова и доставить его лично под очи господина ада. Чтобы в "Цитадели" в приватной тихой беседе обратить его, сделать из него своего слугу. И это, судя по трейлеру, у него получается, поэтому концовка фильма просто обязана стать каким-то искуплением Котова. Зная Михалкова, конечно, можно предполагать самый банальный и пафосный вариант - он отдает свою душу Сатане в обмен на спасение Маруси и Наденьки. Но, может, как-то в конечном счете и сам выкарабкается из ада. А почему нет? Он же Михалков, Никита Сергеевич. Бесогон в жизни и творчестве. Что, впрочем, не делает ни жизнь, ни творчество его менее одиозными или же менее яркими.

Цитата: Так меня ж пристрелить должны были… - Сергей Котов

Пожалуй, ни в одной другой стране мира киностудии так не обманывают потенциальных зрителей. Исследование современной русской мифологии по имени «Край» подают как фильм про паровозы и секс; нежные «Овсянки» преподносятся прежде всего как лента, понравившаяся Квентину Тарантино; завораживающее противостояние жизни и выживания «В субботу» рекламируется как картина про Чернобыль. Но сильнее других от неправильной рекламной кампании пострадал Никита Михалков - и в этом, к слову, виноват сам Никита Михалков. Он делает ставку на одиозность, занимается интернет-бесогонством, издает абсурдные политические манифесты, устраивает премьеры в Кремле, одобряет для своих фильмов самые несуразные постеры, а потом вешает на них претенциозные слоганы.

Подготовленный таким образом зритель шел в мае 2010 года на великий фильм о великой войне «Предстояние», видел там только режиссерскую манию величия, закономерно плевался от увиденной смеси абсурда и натурализма, а под конец закатывал ожидаемую истерику по поводу неуважения к ратному прошлому вообще и ветеранам в частности. Год спустя ситуация повторилась со второй частью истории – военной драмой «Цитадель». И лишь немногие обратили внимание на то, что этот фильм в двух актах вообще-то называется «Утомленные солнцем 2». Право, обратить на это внимание действительно не так просто: большая часть целевой аудитории первую картину знает только понаслышке, а те, кто видел, в свою очередь осведомлены, что в финале фильма все главные герои умирают, по логике вещей отсекая любую возможность продолжения.

Казалось бы, очередная логическая несостыковка – ну кто их считает в современных отечественных сценариях, уже давно в этом отношении перешедших все разумные пределы? Однако тем увлекательнее, чем парадоксальнее мысль о том, что усатый герой гражданской войны комдив Котов действительно умер в финале «Утомленных солнцем». И его грустная жена Маруся действительно была расстреляна как враг народа. И самодовольный чекист Митя действительно вскрыл себе вены в лучах заходящего солнца, на смену которому поднялся шар, несущий гигантский красный плакат с портретом Сталина. Метафора вполне в духе автора «Своего среди чужих» и «Обломова»: солнце жизни закатилось, солнце смерти взошло.



Стало быть, местом действия в «Утомленных солнцем 2» является не Советский Союз, не реальные траншеи под Москвой и не реальные поля и выжженные реальными фашистами реальные деревеньки; а временем действия является не реальная Великая отечественная война – хронологическая чехарда «Предстояния» и вообще лишенная привязки к конкретным датам «Цитадель» создают для «Утомленных солнцем 2» некое условное, спутанное и скомканное, почти остановившееся время-безвременье. И существуют в этих условиях не реальные штрафники, не реальные кремлевские курсанты и не реальные немцы. Добро пожаловать в ад, товарищ Котов.

Речь сейчас не об избитой фразе «война – это ад». Скорее уж этот штамп Михалков выворачивает наизнанку: в «Утомленных солнцем 2» ад – это война. Жестокая, полная развороченных внутренностей, размешенной грязи и экскрементов, не имеющая точных целей и причин, а главное, не имеющая конца война грешников с бесами. Грешниками Михалков видит простых русских людей и в фильме представляет их как убийц, взрывающих мост с гражданским населением, предателей, отрекшихся от своих родственников, гордецов, уплывающих на пароходике с собачками, роялем и хрустальной люстрой, пьяниц, способных в горячке застольного спора одним словом обречь на смерть сотни людей. Авторское отвращение к ним столь велико, что в «Утомленных солнцем 2» именно русские кажутся наибольшим злом. Зло бесов-фашистов скорее функциональное, они обязаны мучать своих жертв, так сказать, «по долгу службы», по приказу свыше, и потому не вызывают столь сильного зрительского неприятия. Однако есть и другие бесы – советское командование, которое точно так же мучит грешников, бросая мальчишек с ружьями на танки и штыками закалывая дерзнувшего возражать интеллигента с гармонью. Во главе иерархии чертей-надзирателей, какой представлена советская система, стоит сам Дьявол, Иосиф Виссарионович Сталин.

Незримо Дьявол присутствует всегда – на плакатах и в бюстиках на пароходе, в шепоте и косых взглядах, в страхе до непроизвольного мочеиспускания у директора лагеря при одном намеке на Него. Когда же Сталин в кадре, Михалков рисует его как абсолютное зло, не способное вызывать что либо, кроме страха и отвращения: серо-смуглое лицо, в полумраке приобретающее трупный оттенок, костюм такого же цвета, в «Предстоянии» из-за отсутствия знаков различия похожий скорее на кожу, тихий голос с хрипотцой, доносящийся будто бы из ниоткуда, так как рот у этого существа практически не виден за усами. В его неестественном происхождении «Утомленные солнцем 2» не оставляют никаких сомнений, поскольку Михалков всегда дает Сталина в контрасте с другими персонажами, и тот же принадлежащий по логике фильма к высшим чертям Берия в силу своей нервозности, прямоты и ясно-видимой внутренней энергии кажется более живым, нежели лишенный эмоций, медленно передвигающийся и всегда скрывающий свое истинное мнение Сталин.

Интересно отметить, что пришествие Дьявола прямо предвещалось еще в оригинальных «Утомленных солнцем» через серию апокалиптических образов: дети, приветствующие вторгшиеся на их родные поля танки; появление Мити посреди марширующего пионерского отряда в образе безумного бородатого слепца, играющего для октябрят на трубе; активисты гражданской обороны с собаками в инфернальных противогазах, за минуту забирающие с собой ничего не подозревающих отдыхающих. И главный сквозной образ - водитель грузовичка, потерявший дорогу среди русской глубинки, в финале оказавшийся на пути машины, увозящей Котова, и застреленный как ненужный свидетель. Простой человек, «случайно» уничтоженный Сталиным - метафора России, низвергнутой Дьяволом в свое царство.

Однако переход из реальной жизни «Утомленных солнцем» в ад «Утомленных солнцем 2» не происходит мгновенно. В первых кадрах «Предстояния», конечно, даются все необходимые образы, вроде предрассветных сумерек, подразумевающих переходное состояние, тюрьмы и отличительных знаков советской системы. Но непосредственно сюжет начинается со сна о встрече Котова и Сталина, грешника и Дьявола. Грешник улыбается и сдувает мух с бутерброда Дьявола. Дьявол шутит и достает нож, чтобы съесть приготовленный для него Грешником торт. Нож становится традиционным для фильмов с участием дьявола образом-разоблачением, раскрывающим подлинную сущность упитанного усатого «добряка». И Грешник, осознав свое положение, пытается победить Дьявола, вдавив его в торт с его же собственным ликом. Но поздно: титр «Предстояние» и пробуждение в бараке закрывает Котова, а с ним и всю его семью в сумрачном аду. Котов отныне гоняет бесов, Надя идет в сестры милосердия, а Маруся становится добычей главного прислужника Дьявола Мити.



Митя – в целом одна из самых неоднозначных ролей в «Утомленных солнцем», и исполнение ее Олегом Меньшиковым – одна из наиболее ярких удач трилогии. В большинстве случаев, подобно своему хозяину-Дьяволу, он тщательно скрывает свои истинные намерения и эмоции, но делает он это не мертвецким спокойствием, а улыбкой, шутками, ужимками – приемами, настолько яркими и живыми, будто Мите нужно самому себе постоянно напоминать, что он еще не умер. Быть самим собой он позволяет себе только когда сталкивается с семьей Котовых – его ниточками к реальной жизни, которую он помнит и к которой хотел бы вернуться.

Эти ниточки к реальной жизни в жизни загробной – ключи к пониманию мотивации главных героев и суть сюжета «Утомленных солнцем 2». По крайней мере, второй их части, поскольку в «Предстоянии» сюжета вообще немного, что хотя и вызывает дежурное недоумение зрителей, в первую очередь отвечает режиссерским задачам в рамках трилогии. «Утомленные солнцем» показывают пришествие Дьявола и нисхождение России в ад, «Утомленные солнцем 2: Предстояние» живописуют этот ад во всех его фантасмагорических подробностях, «Утомленные солнцем 2: Цитадель» рассказывают о попытках из ада вырваться.

Возможно, именно в силу того, что сюжету в ней уделяется больше времени, «Цитадель» смотрится намного более легко, чем «Предстояние». Закольцованная трехактная структура; сокращенное количество побочных сюжетных линий и времен действия; более плавное, последовательное и, что особенно важно, понятное развитие персонажей – неизвестно, появились ли все эти достоинства после резкой критики монтажа предыдущего фильма, но, право, история их создания куда менее значима, чем сам факт их наличия. Это также справедливо по отношению к «Утомленным солнцем 2» в целом: можно долго говорить о недостатках Михалкова как человека и о различных недостойных причинах, побудивших его снять продолжение истории пятнадцатилетней давности; но, во-первых, выше уже было отмечено, насколько Михалков не умеет правильно подать самого себя, а во-вторых, в «Цитадели» настолько минимизировано эго ее создателя, насколько это вообще возможно в его случае.

Финалу трилогии удивительным образом удается заставить зрителя воспринимать Котова как героя отдельно от Михалкова как актера. Это логично: когда герой существует вне ткани фильма, как то было в «Предстоянии», он – не герой. Но если персонаж является органичной частью повествования, со своими сюжетными функциями и своим развитием, то проблема идентификации Михалкова-Котова если и не исчезает, то очень умело маскируется. Не Михалков, но Котов бежит от ужаса, когда к нему в окоп спускается посланник Дьявола Митя, чтобы забрать с собой. Не Михалков, но Котов оказывается в конечном счете на аудиенции у повелителя загробного мира. Не Михалков, но Котов мучительно ищет пути из ада, ниточки к новой жизни.

Вот только «Цитадель» эту новую жизнь разоблачает буквально с первых кадров – рождения комара. Скользкая, прозрачная, мерзкая тварь, которая, едва раскрыв крылья, поднимается над болотом и залетает в окоп с грешниками, чтобы найти себе жертву, присосаться к ней. А жертва еще и не против: «Свой комар, пусть пьет». Жизнь появляется и в следующей сцене, когда под обстрелом отвратительно-компьютерных самолетов в кузове грузовичка рожает безымянная героиня Анны Михалковой – рожает долго, с криками, грязью и кровью, под непрекращающиеся взрывы снарядов. Когда же «принимающие» роды калеки-солдаты, наконец, достают серый плод, несколько напряженных секунд никто не может понять, жив он или нет, а если жив, то чей он? Отец оказывается снасильничавшим немцем, что хотя и заставляет маму жалобно проскулить «ну убейте его…», но для солдатни не имеет никакого значения: они называют ребенка Иосифом Виссарионовичем и радостно отмечают его появление песнями под гармонь и мочеиспусканием за борт грузовичка. А за бортом трупы, трупы, трупы. Уж если это не идеальная метафора рождения новой России по Михалкову, то придумать лучше навряд ли возможно.

Пути к жизни из ада и далее уходят в тупики. Пытаясь спастись с помощью Маруси, Котов через пограничную линию между реальностями – кладбище и реку – возвращается на дачу из первых «Утомленных солнцем». Возвращается, чтобы увидеть не людей, но призраков былых друзей и родственников, которые на следующий день уезжают в никуда и хоть куда-нибудь на поезде, оставив дома пьяную старушку. В отчаянии Котов пытается найти жизнь среди толпы, целуется с первой встречной бабой, отдает детскую игрушку случайной девочке, а свои генеральские часы - радостному безногому жениху в замечательном исполнении Павла Деревянко. Он пытается навести физические мосты к искалеченной жизни вокруг, но тщетно: камера наблюдает за бывшим комдивом через стекло черного воронка, где его дожидается Митя, планшет от Дьявола и генеральская униформа.



В этот момент проявляется неожиданная честность Михалкова по отношению к своему персонажу, который, хотя и воспринимается отдельно от него, но все же несет в себе его черты – стало быть, Михалков в определенной степени демонстрирует честность и по отношению к самому себе. Дьявол-Сталин избрал его своим слугой, причем избрал с самого начала («Мы тебя посадили, чтобы в нужный момент выпустить») и не просто так, а за былые грехи: на гражданской войне Котов зарубил шашкой священника, укрывавшего белых, затем руководил расстрелами и травил газом тамбовских крестьян. Теперь же Котов должен стать исполнителем иной его жуткой воли - повести в атаку пятнадцать тысяч душ (в большинстве своем, евреев-интеллигентов без военной подготовки) и положить их всех под бесовской Цитаделью в знак того, что «у нас теперь только одна дорога, дорога к победе». В знак безропотного подчинения верховной власти Дьявола. И Котов безропотно подчиняется, становясь невольным, вернее даже, безвольным инструментом абсолютного зла – не самый лестный образ для человека, который всегда играл царей, баринов и премудрых присяжных. В третьем акте «Цитадели» Котов по сути берет на себя функции Мити, к не скрываемому удовлетворению последнего, который тут же оказывается по другую сторону системы и с готовностью подписывает признание, обрекая себя на смерть и возможное упокоение, к которому он так давно стремился.

И все же – возможно, в силу старых привычек – Михалкову сложно быть честным до конца. Котов проявляет готовность взять на себя грех, первым вставая из окопа и с дубиной в руках направляясь в сторону крепости, таким образом поднимая за собой всех сомневающихся бойцов, но Михалков-сценарист так и не позволяет ему, собственно, согрешить. Планы Дьявола буквально подрываются из-за серии случайностей и при непосредственном участии солнца – абсолютная чушь с точки зрения логики сюжетосложения, но совершенно оправданный эпизод в глобальном символическом подтексте «Утомленных солнцем». Ведь там, где есть Дьявол, должен быть и бог, а солнце – классический божественный образ, к тому же значительно менее грубый, чем настойчиво лезшая в глаза православная атрибутика «Предстояния».

Именно к солнцу в поисках спасения обращает глаза Котов в последних кадрах основного сюжета «Цитадели», завершающегося сильнейшей по эмоциональному воздействию сценой встречи отца и дочери на минном поле. Разумеется, нога наступит на мину; разумеется, мина за кадром разорвется – эти мелодраматические клише, тем не менее, полностью теряют свой мелодраматизм, когда Котов словами болезненно долго возвращает свою Наденьку в безопасность шаг за шагом, а для уверенности приказывает ей петь их общее танго «Утомленное солнце». Известное танго вдруг становится не просто лейтмотивом фильма, но гимном солнцу-богу, свету, положительной энергии – спасению из ада, как бы оно ни называлось.

И спасение, как кажется, приходит в эпилоге. Убийство калеки-немца и старушки, которая произносит трогательный монолог в его защиту устами Инны Чуриковой, предотвращено; Надя, на протяжении всей «Цитадели» практически немая, вновь обрела дар речи; Котов умер, чтобы воскреснуть и улыбнуться. И радостно звучит танго, пока танки уходят вдаль, к возможной победе. И уходят. И уходят. И уходят. И уходят. И уходят. И уходят. И уходят. И уходят. И уходят… Танго больше не звучит – его сменил обреченно-грозный марш Эдуарда Артемьева. Солнце скрылось за тучами, и больше оттуда не выйдет. Война продолжается, ад бесконечен, и выхода из него нет.

Эпилог «Утомленных солнцем 2» без пяти минут гениален и вдруг показывает Михалкова во всей его прежней режиссерской мощи, которой неспособны повредить ни упреки критиков, ни пустые зрительные залы, ни финансовый крах, ни даже глупое поведение самого Михалкова, который на эту блестящую сцену дает титры, не желая утомлять зрителя излишне интеллектуальным и «артхаусным» кадром. Но именно этим он многое и портит!

«Утомленные солнцем 2», являясь по своей концепции фильмом авторским и, безусловно, интеллектуальным, смонтирован как мейнстримный боевик про войну, потому что именно так Михалков его намерен продавать. Там, где иные моменты лучше было бы оставить за кадром, режиссер все показывает, причем в крупных планах (особенно этим грешит второй акт «Цитадели»). Там, где было бы лучше избавиться от убогих компьютерных самолетов и зафиксировать зрительское внимание на грузовичке, взрывах и угрожающем шуме двигателей над головой, упорно даются короткие планы самолетов. Там, где диалог и без того эмоционален и не требует музыки, Михалков подключает Артемьева, который лишь отвлекает внимание зрителя. Зачем? Потому что в его понимании словосочетания «интеллектуальное кино» и «маленькие сборы» тождественны, а снимать фильм за сорок миллионов долларов в расчете на маленькие сборы ему не позволило бы самолюбие. Пусть даже в конечном итоге получилось даже хуже.

Но, опять же, нужно разделять побочное и главное. Финансовые вопросы пусть волнуют маркетологов. Неадекватным поведением Никиты Сергеевича Михалкова пусть занимается желтая пресса или, на худой конец, психиатры. А фильм «Утомленные солнцем 2» - это фильм «Утомленные солнцем 2». И он остается фильмом – противоречивым, сложным, часто грубым, но все же сильным, неглупым и ярким. Именно это надо помнить и ценить.