Шел тридцать третий месяц медленной украинской революции.

На Майдан все так же выходили Кличко, Яценюк и Тягныбок. Они уже не говорили, а молчали. Говорить не было смысла, массы и так все знали. Это был удивительный акт единения, когда лидеры и масса понимают все без слов. Только ветер развевал прапоры, и слышался крик ворон, кружащих в потоках воздуха.

Время от времени толпе раздавали письмо №33 от Юлии Тимошенко. Оно тут же направлялось в топки многочисленных буржуек.

На Банковой Сергей Левочкин и Андрей Клюев сидели в большой комнате с большим монитором, где показывалась картинка с Майдана. Они играли в шахматы. Тоже без слов. Иногда дверь открывалась, и в комнату входил Виктор Медведчук. Он пытливо смотрел на них, потом говорил: «ну, да, ну, да» и уходил.

В Кремле бухали. Веры не было никому. Все оказались засранцами. Глазьев пил больше всех. Он не понимал, почему так. Он вообще уже ничего не понимал.

В МВФ безуспешно предлагали деньги Украине, но никто не приходил их уже брать.

В Брюсселе все ходили в вышиванках, потому что поняли, что увязли надолго.

США бомбили Ближний Восток. А при слове «Украина» Виктория Нуланд в ужасе закрывала глаза.

Квасьневский купил квартиру на Липках и жил. Вместе с Коксом. Иногда ездил к Тимошенко.

Сикорский часто плакал. Просто плакал, и по ночам было слышно, как он, всхлипывая, кричал: «Быдло пшекльонте, курва мать!».

По КГГА ходили коровы и козы. Там же они и жили.

На склонах Майдана виднелись огороды, там работали крепкие селянки, которых любили фотографировать туристы.

На самом Майдане бегало много детей. Крепкие малыши. Плоды любви «Беркута» и женщин Майдана. Врачей сначала пугало, что при рождении они кричали «Геть!», «Зрада!», «Ганьба!», а потом привыкли. Дети Майдана, что с них взять…

На палатках висели трусы и выцветшие плакаты. Трусы сушились, плакаты просто никому не мешали.

Виктор Федорович Янукович охотился в Сухолучье. Там развелось много кабанов, и ему вообще все было по х*й.

Это Украина, друзья. Это медленная украинская революция.