Название: Into the Storm, первая часть трилогии "The Son of Suns"
оригинал находится здесь: http://www.alongtimeago.org/index.htm

Автор: Blank

беттинг - Jediula
Жанр: Драма/Саспенс, AU с конца пятого эпизода.

Фанф по моему мнению (и не только) является одним из лучших произведений англоязычного фэндома.
Всего 23 главы. Буду выкладывать по мере вычитки.
Прошу сильно тапками не кидаться, это мой первый переводческий опыт;)

Очень интересны ваши впечатления, и мне, и самому автору, которого, конечно же, волнует мнение русскоязычных читателей.





Содержание:

Глава 1 Глава 13
Глава 2 Глава 14
Глава 3 Глава 15
Глава 4 Глава 16
Глава 5 Глава 17
Глава 6 Глава 18
Глава 7 Глава 19
Глава 8 Глава 20
Глава 9 Глава 21
Глава 10 Глава 22
Глава 11 Глава 23
Глава 12 Эпилог

Сообщение отредактировал Алита Омбра - 8.5.2012, 22:09

21(2)

.

Люк стоял в тишине пустого Тронного Зала, громадной комнаты, лишенной своей обычной хаотичной толчеи; было еще слишком рано для Суда.
Он не мог сказать точно, что привлекло его сюда, однако это было именно влечение. Некий постоянный шепот в подсознании в течение уже нескольких месяцев после его освобождения из камеры, неустанно напоминающий о себе и чего-то требующий.

Люк пересек внешние залы Суда, не глядя по сторонам, идя через угодливо расступающиеся собравшиеся толпы источающих любопытство существ с завистливыми умами. Он не замедлял темп и не смотрел на них – в его восприятии они все сливались в одно грязное пятно, не стоящее сил для разделения друг от друга.

Охранники в кровавых одеждах, легко преграждающие всем путь, уступили ему, как только он приблизился к помпезным двустворчатым дверям, вертикально подняв свои пики и встав по стойке "смирно".
Он беспрепятственно вошел внутрь. Не то, что они могли бы остановить его, но борьба принесла бы ему некое удовлетворение, некий выплеск энергии после слишком долгой и застойной оцепенелости в этом приторно-надоедливом месте, похожим на склеп, ставший домом для нравственно-мертвых существ, на памятник жадности и корысти.

Двери закрылись, оставляя позади беззвучное перешептывание и суету лживых и властолюбивых интриганов, сводя все вновь лишь к глухому, фоновому шуму, кормящему тени и темноту.

И затем он различил тот самый одиночный тон, расплывающийся шепот. Он провел взглядом по этому скучному до зевоты месту: пепельные линии слабого света, падающего из высоких узких прорезей на дальней стене, вычерчивая контуры, едва доходили до конца возвышения.

Он беззвучно прошел вдоль этого широченного зала, погрузившись в приводящую в восторг тишину и охотно идя на источник этой странной исключительной вибрации -
и остановился, когда ноги коснулись края полукруга, выложенного перед возвышением.

Люк никогда не ощущал этого раньше - но и зал никогда прежде не был пустым, чтобы резонировать с его чувствами. Камень, из которого была выложена окружность, разделенная сейчас на две половины, был довольно древним: полированный мрамор бледно-сливочного цвета с красновато-коричневым тонким узором. Эта часть пола выглядела обособленной и изящной в отличие от всего остального напыщенного зала и явно старше - словно бы ее вырвали из недр скрытого прошлого и доставили сюда, вероятно, по приказу его Мастера. Он замер, как вкопанный, прислушиваясь к Силе...
Вспыхнул иллюзорный образ круглого зала с величественными видами на городской пейзаж Корусканта, по периметру на одинаковом расстоянии друг от друга стояли стулья, вливающийся в окна свет отражался от бледного мрамора, выложенного в центре целостным кругом...

Тот же самый бледный мрамор… Люк нахмурился, пытаясь повторно вызвать образ, но он исчез - оставляя все ту же звучащую вибрацию на краю его восприятия, связанную в какой-то мере с этим полом под его ногами, но принадлежащую чему-то другому.

Взгляд притянуло многогранное великолепие Трона Солнечных Лучей, неуловимо напоминающего о солнцах Татуина. Этот Трон в сознании Скайуокера всегда был неизменно связан с Палпатином, с местом его правления. Люк видел его по холо еще ребенком, учась в школе, и смутно помнил, что это был некий древний и бесценный артефакт.

Массивный трон с невероятным мастерством был изготовлен из цельного куска металла. Огромное круглое солнце, формирующее спинку, окружалось яркими, солнечными лучами, чеканная поверхность которых отражала даже унылые блики умирающего дневного света, преломляющегося во множестве крошечных граней. Перед троном стояла замысловато сделанная низкая скамеечка для ног из похожего драгоценного металла оттенка розового золота. Выгравированное на ней представление галактики, находящейся под ногами Палпатина, было украшено темно-синей глазурью и драгоценными камнями.

Несмотря на ее очевидную ценность, Люк взглянул на скамейку только мельком, ровно столько, сколько потребовалось для понимания, что изначально она трону не принадлежала; она была простым безжизненным предметом, о котором он тут же забыл. Трон… стоящий в тяжелой, косной неподвижности... именно трон был источником той исключительной вибрации, чей тон резонировал до глубины души Люка.

Влекомый вперед, Люк медленно вступил на возвышение и обошел трон на некотором расстоянии - он не испытывал желания подойти ближе - впервые замечая, что громоздкое солнце было зеркально продублировано сзади, как самостоятельная, отдельная часть, нижние лучи которой опирались на мрамор в качестве ножек. Два солнца, расположенные вплотную друг к другу, спина к спине, в прекрасном соответствии. Он не смотрел и не хотел смотреть на все это раньше – жесткая аура Палпатина подавляла столь неуловимое и призрачное явление в Силе.

Замедлив шаг, он отошел в тень позади Трона, замерев в поглощающем очаровании и замечая едва заметные надписи, вырезанные тончайшими изломанными символами некого архаичного языка. Поначалу он не мог распознать его - пока эти странные письмена не растеклись в неровных изгибах окружности солнца, становясь видимыми в отдельных бликах света.

В состоянии, близком к трансу, словно под гипнозом, Люк уставился на вырезанные слова, выхватывая их под слабыми лучами света, пробивающимися сквозь закрытые ставни.
Единственным звуком в глубокой тишине был колотящийся в ушах стук сердца…

Раздавшийся из теней голос заставил его буквально подскочить, поворачиваясь кругом, напрягая все мышцы и автоматически хватаясь за лайтсейбер.

- Строишь планы... или просто мечтаешь? - сверкая желтыми глазами, Палпатин вышел из чернильной темноты, и Люк осознал, что и во всем зале стало темнее; совершенно незаметно для него наступил вечер.

Он вынудил себя успокоиться, отвешивая легкий поклон головой:
- Нет, Мастер. Только изучаю часть истории.

Император прошел вперед, поглощая своими черными одеждами и без того унылый свет, словно сами тени следовали за ним. Он протянул бледную руку и в собственническом жесте провел по краю трона, нарушая безмолвие тишины ясным царапаньем ногтей.
- И что конкретно ты изучаешь?

Люк нерешительно помедлил, вновь смотря на вырезанный манускрипт:
- Читаю надписи.

Палпатин нахмурился, прослеживая взгляд Люка.
Это было так называемое Место Пророчества Джедаев, священный артефакт, принадлежавший им с древнейших времен. Ситхи давно жаждали получить его, и когда Палпатину удалось это осуществить, забрав многовековое седалище вместе с другими реликвиями из разрушенного Храма Джедаев, он переименовал его в Трон Солнечных Лучей. Слова скрытого священного писания ревностно хранились некой тайнописью, настолько старой, что джедаи посвятили годы для ее изучения и расшифровки, о чем свидетельствовало множество тщательно задокументированных различных вариаций, поправок и перестановок.

- Пророчество, - загадочно произнес Палпатин, внимательно наблюдая за мальчиком.

Считалось, что в пророчестве, вырезанном в лучах солнца, находился ключ к мощи, способной изменить курс галактики, путь для неограниченного использования Силы.

Повернувшись и сосредоточив взгляд на своде чеканного солнца, Люк прочел слова:
- Сын Солнц.

Подбородок Императора чуть вздернулся, глаза сощурились, пальцы властно сжались на краю трона. Скрытая тайнопись, на древнем непонятном языке, мальчишка никак не мог прочитать ее...

Тем не менее, он произнес:
- Прочти это громко.

Нахмурившись, Люк вновь посмотрел на трон:
- Что именно?

Губы Палпатина скривились в улыбке:
- Сколько ты видишь?

- Несколько надписей - или только одну. Разные части одной и той же загадки.

- Прочти, - повторил Палпатин более стянутым от напряжения голосом.

Люк на секунду пристально взглянул на него и вновь вернулся к выгравированным символам. Какой-то момент они казались опять чуждыми - нечитабельными - но так же, как и раньше, всматриваясь в многогранную золотую резьбу, он ощутил, как замыкалось и обострялось его восприятие, резонируя в Силе - и слова легко потекли в его сознание, строфа за строфой, обретая смысл. Он читал, не прилагая усилий, лишь прослеживая глазами резные кривые и чувствуя, как взывает к нему значимость образовывающихся слов:

Этот путь - желание Силы.
Все разрушится.
Стремления и империи, союзы и родство.
Амбиции истощатся.
Жажда господства рассыплется в прах.
Только желание Силы останется.
Начала куплены за счет конца.
Новая надежда даст жизнь, когда все остальное будет потеряно.
Из темноты прибудет свет; из краха придет спасение.
Сын солнц, Сила, обретающая форму.
То, что упало, возвысится к доминиону,
То, что раскололось, излечит отчуждение.
То, что стало негодным, выйдет за пределы.
Тот, кто будет колебаться, уравновесит путь...

Люк остановился, сдержанный и задумчивый, прежде чем прочитать последнее:

Ибо края теней определяют свет
На границе рассвета и темноты.

На границе… Палпатин чуть склонил голову, вспыхивая глазами цвета охры, остро и проницательно.
- И где стоишь ты, мой волк?

Люк повернулся к своему Мастеру; но теперь он был хорошо знаком со словесными играми Палпатина, чтобы не теряться от них. Чуть заметная улыбка коснулась уголков его губ, когда он предложил сразу и абстрактный, и буквальный ответ, смотря себе под ноги.
- Я стою прямо здесь, Мастер. Позади трона.

.
.
.

- Лорд Вейдер, мы приняли коммюнике из Дворца - Император приказывает вам завтра проследовать на частную аудиенцию с ним сразу после церемонии вашего прибытия.

Это был адмирал Пиетт, один из немногих офицеров, кому доверял Вейдер - пока.
Между Вейдером и Мастером непрестанно велась скрытая борьба - Палпатин тщательно размещал шпионов в руководящий состав его звездного разрушителя, Вейдер постоянно находил причины избавиться от них - навсегда.

- Спасибо, адмирал, - пророкотал Вейдер с ясно звучащим раздражением.
Пиетт осторожно поклонился и поспешно ретировался, оставляя Вейдера пристально вглядываться в широкий обзорный экран на мостике Экзекутора, обдумывая различные варианты.

Если ему разрешили вернуться к Имперскому Центру, значит, его сын в какой-то степени подчинился. Но Вейдер знал об этом и так - не только Палпатин располагал сетью шпионов. Вейдер знал о новом человеке при дворе Императора, всегда молчащем и замкнутом юноше, всегда рядом с Палпатином, относящимся к нему бдительно и собственнически. Только сам Император говорил с юношей, явно обескураживая любого, кто пытался к нему подойти. И сам мальчик ни с кем не заговаривал, ведя себя отстраненно и обособленно. Он никогда не покидал своих апартаментов, кроме как по приказу Императора. Его видели лишь в тронном зале и на пути к залу практики, который он ежедневно посещал в сопровождении четырех алых гвардейцев. Как предполагали источники Вейдера, они нужны были больше для препятствования всяким любопытствующим, чем для контроля над загадочным незнакомцем. По их же сообщениям выходило, что за этим видимым замкнутым фасадом скрывается резкий и взрывной характер.
Занятно, что его шпионы не располагали ни его именем, ни даже идеей, кем является этот незнакомец, несмотря на всю их широкую агентурную сеть.
Вейдер не посчитал нужным сообщать им свои сведения; для него намного интересней было, чтобы они питались информацией из Дворца. Но он знал правду – и догадывался о причине, почему Император вызвал его назад.

Его новый Ситх нуждался в испытании. Примерно так же Палпатин некогда проверял Энакина, направив его на графа Дуку, своего предыдущего сторонника, чтобы избавить себя от неотъемлемых осложнений при наличии двух последователей, служащих одному Мастеру.

С безупречной болезненной ясностью он помнил, как держал пересеченные у горла Дуку сейберы.
Помнил, как шипел Палпатин, побуждая его к убийству.

Помнил изумленную растерянность от предательства на лице Дуку.

.

Вейдер всегда абсолютно верил, что он умрет по собственным причинам, никак не связанным с холодными амбициями его Мастера. Он поклялся, что не предоставит Палпатину роскоши уничтожить его чужими руками. И если бы его Мастер захотел избавиться от Вейдера, он должен бы был оказаться перед ним лично.

Но как бы там ни было, сейчас, словно обученный пес, он по-прежнему возвращался к своему Мастеру.

Не потому, что он хотел очутиться перед Палпатином… а потому что ему было необходимо вновь увидеть своего сына. Несмотря ни на что, ему нужно было увидеть его.

Для чего - он не знал, или, скорее, не хотел слишком углубляться в размышления об этом.

Вейдер понятия не имел, насколько Палпатин исказил разум мальчика, но он знал, помести раньше сейбер в руку Люка в любой момент их бурных взаимоотношений, и тот, несомненно, набросился бы на него. И Палпатин без особых усилий сможет перевести эти эмоции в действие.

В более спокойные и ясные моменты Вейдер понимал, что Палпатин не станет просто разменивать его жизнь на нового Ситха, или, скорее, он верил в это - он хорошо знал своего Мастера, знал его самоуверенность и его взгляды, знал, что он рассматривает себя выше ограничений, установленных ситхами за прошлые столетия, выше правила о том, что могут быть только два ситха - Мастер и ученик.

Именно по этой причине он сам изначально рискнул взять мальчика к Палпатину.
Ему не нравилась необходимость играть в такую азартную игру, но Люк своим упрямством в Облачном городе практически не оставил ему выбора. И после двух десятилетий рабства он довольно хорошо понимал Императора, чтобы пойти на этот шаг, зная, что тот также был искушен потенциалом мальчика, и что соблазн неограниченной власти сильнее оков древних правил и архаичных предостережений.
Если бы Вейдер смог обратить сына сам, он бы это сделал, но такие вещи не были его сильной стороной. Они требовали изощренных средств и хитроумных манипуляций, которыми Вейдер к своей гордости не пользовался, и которые в изобилии применял Император.

Он понимал, конечно, что Палпатин постарается сделать мальчика как можно более чуждым ему, меньшего от коварного старика Вейдер и не ждал. Но он знал и то, что между ним и сыном есть некий резонанс. И Люк, вне всяких сомнений, тоже чувствовал его, что бы он ни говорил.

То, что Палпатин отослал Вейдера, было неожиданно. Он полагался на то, что будет находиться рядом все время преобразования своего сына, чтобы поддерживать их связь. Но даже, если Мастер действительно хотел спровоцировать борьбу между ними, Вейдер был уверен в своих силах. Он уже побивал мальчика раньше – и он без колебаний сделает это снова.

Хотя, возможно, не так сильно. Он не намеревался заводить так далеко поединок на Беспине, не думал, что настолько потеряет контроль. И впоследствии не хотел ранить мальчика еще больше, когда поймал того на корабле контрабандиста. Но сдержанность и Тьма едва ли были синонимичны, а мальчик, казалось, обладал врожденной способностью досаждать настолько, что все намерения Вейдера терялись в наплыве раздраженной злобы.

Как мальчишка делал это с такой безошибочной легкостью, было загадкой - возможно, причина состояла в том, что они были слишком похожи, или, что более тревожно, в том, что впервые на памяти Вейдера ему не было наплевать, как кто-то думает о нем...

Он обдумывал эту мысль в течение долгих секунд и затем решительно отклонил ее, как неуместную.

Как бы далеко не зашел Вейдер в своих размышлениях, ответ на проблему сохранения самоконтроля в присутствии его сына был очевиден - Люк должен прекратить противиться ему. Мальчик нуждался в дисциплине. Представление Вейдера о том, что он сам осилит что-либо большее в их конфронтации сверх своего жесточайшего самообладания, было явно смехотворным - особенно теперь.

Поскольку он знал потенциал Люка; он был кристально прозрачен.

Он знал, к чему способен мальчик – достаточно лишь аккуратно подтолкнуть его в нужном направлении. И целью Вейдера сейчас стало обеспечение гарантии, что, когда все сведется к выбору, лояльность Люка будет на стороне отца. Для достижения этой задачи он нуждался в свободном доступе к сыну, который в настоящее время осуществлялся полностью на условиях Палпатина. Но пока и этого было достаточно. Достаточно, чтобы присматривать за мальчиком, незаметно направлять и вести его. Якобы к требованиям Мастера, на деле же – к своим собственным.

Где-то в глубине души к мыслям пробивалась маленькая червоточина - о том, насколько нелепо будет, если мальчик сейчас убьет его. Если оружие, которое он стремился использовать против своего Мастера, станет оружием, которым Мастер разрушит его.
О том, что он был бы уничтожен тем, кому дал жизнь.
О том, что ему все еще нужно искать прощение у мальчика, который хотел убить его.

Но такие мимолетные приступы растерянности легко игнорировались перед лицом больших доводов. Было что-то взывающее громче этих мыслей, что-то внутри него, то, что низводило и делало незначительным все его тщательные планы...

Потому что это был его сын. Его сын. Его плоть и кровь. Инстинктивная связь. Независимо от того, как упорно они оба пытались отрицать ее. Независимо от того, как Император пытался разорвать и разделить их, независимо от его планов и манипуляций.

Все предыдущие замыслы Вейдера претыкались об этот простой факт и все – все – перестраивалось вокруг него помимо его воли, сбивая с толку и мешая. Менялось все – взгляды, убеждения и жизненные устои подвергались испытанию самим существованием его сына.

Он хотел изменить мальчика ради мощи, заключенной в нем, ради возможностей, которые тот предоставлял. До того, как он увидел своего сына, не возникало никаких вопросов, не было и тени сомнения относительно его роли в большом плане Вейдера. Либо он согласился бы с целью Вейдера, либо был бы уничтожен.

Сейчас… все, что знал Вейдер наверняка – это факт, что он мог убить мальчика на Беспине и избавиться от осложнений. И Люк – Люк мог нажать на курок и убить своего отца, когда тот дал ему шанс на борту Тысячелетнего Сокола. Должен был нажать, зная, что в противном случае Вейдер получит контроль над ним.

Ни у того, ни у другого не хватило духа для этого.

И независимо от того, что случилось после, эта связь останется; Вейдер верил в это абсолютно. Потому что он знал то, что чувствовал -

Он мог позволить Палпатину сделать худшее; позволить тому попробовать предать его, настраивая мальчика против него или его самого против мальчика. У Вейдера был более крепкий захват, более глубокий резонанс.
Самое естественное и прочное принуждение в галактике, вне всякого сознательного выбора и манипуляций. Ненамеренное и инстинктивное, независящее от его планов и от того, как далеко он находился, оно всегда было рядом с ним; текло в крови по его сосудам. Его сын...

То, что он не мог отрицать...