Название: Into the Storm, первая часть трилогии "The Son of Suns"
оригинал находится здесь: http://www.alongtimeago.org/index.htm

Автор: Blank

беттинг - Jediula
Жанр: Драма/Саспенс, AU с конца пятого эпизода.

Фанф по моему мнению (и не только) является одним из лучших произведений англоязычного фэндома.
Всего 23 главы. Буду выкладывать по мере вычитки.
Прошу сильно тапками не кидаться, это мой первый переводческий опыт;)

Очень интересны ваши впечатления, и мне, и самому автору, которого, конечно же, волнует мнение русскоязычных читателей.





Содержание:

Глава 1 Глава 13
Глава 2 Глава 14
Глава 3 Глава 15
Глава 4 Глава 16
Глава 5 Глава 17
Глава 6 Глава 18
Глава 7 Глава 19
Глава 8 Глава 20
Глава 9 Глава 21
Глава 10 Глава 22
Глава 11 Глава 23
Глава 12 Эпилог

Сообщение отредактировал Алита Омбра - 8.5.2012, 22:09

17(2)

Люк спокойно сидел на полу мрачной камеры, когда туда вошел Император. Его сильное присутствие в Силе ярко контрастировало с высохшей фигурой. Проходя мимо Люка, он задел тяжелым плащом его лицо, окутывая своей удушающей чернотой, словно погружая глубоко под воду. Но Люк не отреагировал, он потерял во тьме все, что у него было; возможно, ему уже было все равно.

Все его тело болело так, что стало невозможно выделять отдельные раны - все сливалось в одну сплошную боль, настолько интенсивную, что даже простое движение вызывало жесточайшую и пронзающую насквозь судорогу, с которой он ничего не мог сделать, кроме как просто застыть и переждать.
Странно, но избиения больше не приносили боли. Точнее, боль была адской, но не сильнее пика того момента, когда ее причиняли. И он учился. Учился тому, что с болью можно справляться, не игнорировать ее, а в какой-то мере допускать, терпеть. Существовать. На память пришли далекие слова его отца, что иногда это было самой большой победой - просто существовать. Тогда он отклонил их - теперь… он понял. Понял, что триумфом могла быть просто способность остаться в своем уме еще один день.

От попытки сконцентрироваться болела голова – просто от попытки следить за проходящими часами, чтобы как-то отметить время.

Или это было из-за наркотиков, которые подавляли его, но не давали отдыха. Люк смутно помнил свои мысли по этому поводу - помнил, что у Палпатина был наркотик, который самовоспроизводился, несмотря на применение Силы против него. Это было нормально? Ему было все равно. Его больше не волновал этот факт. Не волновало, что думал Палпатин; разве это было важно?

Он посмотрел на старика, на понукающую и удовлетворенную улыбку на тех губах и в злобных желтых глазах, и знал, что Палпатин слушал его мысли. Разве это было важно?
Все это больше не волновало его.

Ему было все равно, что он сидел сгорбленный на полу, оперевшись спиной на стену… как иронично…
Люк помнил, что это было важно для него когда-то. Это казалось настолько важным, что он выпрямлялся. Теперь он не мог вспомнить, почему.
Теперь он просто неуклюже сидел на полу, потому что это было не важно.

Значит поднимись. Встань. Борись.

На какой-то момент он прекратил думать, пытаясь сплотить себя, чтобы забыть о боли, дрожи, голоде, разбитых мышцах - чтобы встать.
Но он не встал - какой был смысл? Его только вновь собьют с ног.
Вечность в этой камере, с постоянно понукающим и манипулирующим Палпатином, толкающим его к пропасти, растирая в пыль его пошатнувшуюся решимость…
Он ожидал быстрого конца - сказать "нет" и быть убитым. Не того, что он будет изолирован и обезврежен, находясь с язвительным и озлобленным, беспощадным и неустанным Палпатином. Режущим его по частям. День за днем, день за днем. Смерть от тысячи порезов.

Вялое шипение замков прервало ход его мыслей. В камеру вошел охранник. Удивленный присутствием Императора, человек глубоко поклонился - и Люк увидел то, что было у него руке.
Он тотчас отвел взгляд, уставившись в пол, но было уже поздно - Ситх, несомненно, знал. Он знал обо всем остальном - почему сейчас должно быть по-другому?

Не успел Палпатин спросить, почему он был потревожен, как мгновенная вспышка эмоций Джедая - немедленно погашенных и скрытых - заставила его улыбнуться, тонко и жестоко, видя новую возможность, чтобы проверить насколько больше контроля он мог применить против ослабевающей решимости мальчишки.

- Поставь это здесь, - с легкостью произнес он, наблюдая за своим Джедаем - не в силах сдержать своего удовольствия от предвкушения.
Люк смотрел перед собой, делая сознательное усилие не поднимать взгляд.

Присев, охранник поставил у ног Палпатина стакан и, открыв пробку серебряной фляги, стал переливать в него воду. Кристально чистая мелодия льющейся воды наполнила все вокруг.

Не удержавшись, Люк на мгновение бросил на нее взгляд, Охранник встал, поднял чашу для умывания, и, отвесив еще один поклон, вышел.
Долгое время Палпатин ничего не говорил, наслаждаясь отчаянным желанием, бушующим в мальчишке, на резком контрасте с его спокойной, сдержанной маской.
Палпатин собирался сегодня подчеркнуть бегство Мары, но это было гораздо лучше. Это было удобной возможностью посмотреть не только, сколько сопротивления еще осталось у мальчишки, но и насколько он начинает уступать своему новому Мастеру. На что он безропотно согласится, и за что у него еще хватит духа бороться.
Поэтому он ждал, наблюдал, позволяя висеть тяжелой тишине, чтобы дать его Джедаю время - понять наступающую игру. Когда он был весьма уверен, что тот понял это, он начал:

- Ты хочешь пить, Джедай?

Находясь без сознания, когда не было Палпатина, без еды и воды много дней, Люк знал, что он был на грани. Без еды он мог обойтись, но без воды... Он отчаянно нуждался в воде. И постоянное головокружение и сводимые судорогой мышцы напоминали ему об этом.

Император позволил ему промолчать, наблюдая, как мальчик стиснул челюсти и решительно уставился в пол и, как несколько раз, почти неощутимо, покачнулся вперед и обратно, хорошо зная, что каждой клеткой своего естества тот был сосредоточен на стакане воды.

- Если хочешь пить, возьми воду, - почти мягко предложил Палпатин.

Несмотря на все усилия, Люк не мог остановить свой медленно потянувшийся к воде против его воли взгляд. Не двигаясь, он тихо наблюдал, как собираясь вместе, по запотевшему стеклу сбегают вниз капли, мерцая под резким светом. Он наблюдал крошечные блики в легком колебании воды и медленно увеличивающиеся, преломляющие свет лужицы. Он наблюдал, как отцепившись от поверхности внутри стакана, головокружительно всплывают наверх последние пузырьки воздуха.
Он абсолютно и мучительно знал о своих треснувших губах и пересохшем горле - настолько сильно, что больно было даже говорить. Все его тело жаждало воды в том стакане, вопя об облегчении, находящимся здесь, прямо перед ним.
Какое-то время он не двигался - лишь чуть покачивался от нерешительности.

Он должен пить, должен получить воду. Постоянная пульсирующая боль и дурман в голове, спазмы мышц - все говорило об обезвоживании. Люк знал, что это - жизнь в пустыне научила его.
Он нуждался в воде.

Но он не решался, ожидая услышать, что потребует за нее Император, у которого все имело свою цену, включая эту воду.

Медленно и демонстративно стакан заскользил к нему, дребезжа стеклом по протертому белому полу.

Используя Силу, Палпатин пододвинул его к центральной точке между ними и стал ждать дальше, смакуя происходящую перед ним борьбу.
Три раза пальцы его Джедая дергались, почти протягиваясь к стакану, но останавливались, прежде чем сделать это. Наконец, нерешительно, зная, что им играли, и, зная, что он не мог поступить по-другому, он протянул руку. Палпатин удовлетворенно улыбнулся.

- Но ты понимаешь, что должен заплатить цену.

Мальчишка остановился; утомленный, осторожный. Не поднимая глаз, спросил:
- Какую? - низкий и тихий, хриплый, покорный голос.

Император не ответил, но встал и медленно обошел Скайуокера, безмерно довольный, что тот не возмутился и не разгневался, и даже не удивился, что Палпатин остановил его. Не подвергая сомнению ни факт, что он должен остановиться, ни факт, что у удовлетворения этой естественной элементарной человеческой потребности была цена. Он только хотел знать стоимость.

Палпатин присел позади, положив руки на израненные плечи мальчишки, и был вознагражден, почувствовав его напряженное тело. Склонившись к нему, он прошептал:
- Встань на колени.

В такой близости, в прямом физическом контакте, Палпатин ощутил, как того прошибло возмущенное потрясение пьянящим взрывом гнева и отвращения.

Мальчишка попытался повернуться, но Палпатин обхватил руками его голову и вынудил вернуться к стакану.

- Смотри! Не прекращай смотреть на то, что ты хочешь - на то, в чем нуждаешься, чтобы выжить. То, что ты хочешь – является всем для тебя, как ты этого достигнешь - ничто. Я прошу такой пустяк. Единственное, что останавливает тебя - твои собственные гордость и высокомерие. Которые...

- НЕТ! - Скайуокер вывернулся из его рук, рванувшись вперед. От слабости ему пришлось опереться всем весом на руки, выворачивая сломанное запястье и вопя от боли.

- Да уж, - глумился Палпатин, вставая и отходя от сгорбленного человека. - Это намного достойнее.

Скайуокер продолжил сидеть, сильно согнувшись, с низко повисшей головой, оперевшись одной рукой в пол и прижав другую руку к запыхавшейся груди.
Палпатин снова сел, вокруг волной всколыхнулся черный плащ.

- Посмотри на себя. Ты - не больше, чем пустая раковина. Несколько рваных воспоминаний о человеке, которым ты был. Ты - ничто.

Мальчишка не поднял головы и не отрицал слов, брошенных против него. Палпатин наклонился вперед и, словно откусывая слова, с совершенной обвиняющей злобой, произнес:

- Ты - Ничто.

- Тогда убейте меня, - голос был очень тихий, подрезанный жаждой, фактически шепот.

Палпатин безжалостно засмеялся и вновь расслабился, восстанавливая самообладание.
- Я говорил тебе, что никогда не убью тебя. Независимо от того, что я сделаю с тобой, я буду всегда восстанавливать тебя, постоянно, снова и снова. Ты принадлежишь мне.

- Тогда дайте мне воду.

- Ты можешь получить ее. Только встань на колени.

Джедай снова взглянул на стакан; Палпатин потянулся к нему Силой и слегка встряхнул - чтобы разъяснить: он запросто опрокинет его, если мальчишка протянется к нему без разрешения.

Люк опустил глаза, глядя на избитые руки, куда угодно, только не на стакан. И Палпатин знал, что тот был полностью потерян.
- Эта борьба закончена, мой друг. - Палпатин мягко коснулся ума мальчика. - Ты знаешь это так же, как и я. Прими это, сделай так, как я прошу.

Мальчик медленно качал головой, но не поднимал глаз. Он был так близок сейчас; так близок к сдаче. Палпатин мог чувствовать его безысходность, опустошение, отчаяние. Это привлекало и опьяняло его словно наркотик.
- Почему это так трудно? Это - ничто; здесь только ты и я. Сидишь ты или стоишь на коленях - нет никакого различия; единственное различие находится в твоем уме.

«Нет! Не другое! Другое только в твоем уме» - голос его старого Мастера, говорящего те же слова, всплыл в памяти Люка. Он и, правда, говорил их? Казалось, это было так давно… в полностью другой жизни. Он изо всех сил пытался вспомнить имя своего старого Мастера... но оно ушло, потерянное и забытое.

Будто читая его мысли, Палпатин спешил дальше, перейдя на великодушный тон:
- Сопротивление, которое ты чувствуешь, является пережитком старой жизни… жизни, которая теперь безвозвратно ушла. Ты уверен, что это вообще было твоим собственным, а не чьим-то сражением? Ты ведешь бои тех, кто оставил тебя бороться в одиночестве.

Мальчик выпустил воздух, больше чем выдох, меньше чем стон. Усмехаясь, Палпатин подался вперед в восторженном ожидании.

Люк балансировал на самом краю. Было ли это так ужасно, встать на колени?
Да.
Да, но он хотел пить. Он нуждался в воде. Палпатин был прав, никто не заботился о нем; зачем он боролся, когда всем было все равно?
Это был такой пустяк, встать на колени. Это было ничем - теперь. Он сам был ничем. Так какое это могло иметь значение?
Только встань на колени и возьми воду - что это будет значить?
Если ты сделаешь это, то отдашь свою жизнь под его контроль. Навсегда. Если он побьет тебя раз, он будет делать это снова и снова. Ты знаешь это.
Он провел сухим языком по сухим губам - но он нуждался в воде.
Комната кружилась вокруг, и он понимал, что это не только из-за наркотиков. Он вырос в пустыне и знал, что такое последовательное обезвоживание.
Он нуждался в воде.
И она была здесь... прямо перед ним!
Если ты сделаешь это, ты отдашь контроль над собой. И независимо от того, что случится потом, независимо от того, куда ты пойдешь, ты никогда действительно не оставишь эту камеру.
Ты никогда не оставишь эту камеру.
Люк смутно осознавал, что он немного раскачивался, разрываясь от противоречивых эмоций - в отчаянии от невозможности сделать выбор.
Сделай выбор!
Возьми воду. Она перед тобой. Прямо здесь!
Встань на колени и выпей воду… какое это имеет значение? Ты встанешь на колени, в конечном счете - ты знаешь это теперь - знаешь, что это правда.
Встань на колени - и ты выйдешь отсюда сегодня…
Он взглянул на Императора и увидел...

Увидел холодную черную душу позади тех жестоких желтых глаз. Увидел его наслаждение, удовлетворение, его экстаз от борьбы Люка, его предвкушение господства.

Возмущение, негодование и расстройство кристаллизовались в холодную ярость.
С потрясающей внезапностью Люк протянулся Силой и со свирепым неистовством швырнул стакан в стену, разбивая вдребезги на крохотные кусочки, взорвавшиеся вспышкой мокрых и острых осколков.

Император приподнялся со слепой яростью неверия в глазах, и Люк, разгневанный, на этот раз был почти на ногах навстречу удару молнии. И впервые он поглотил ее, направляя и толкая обратно так, что она затрещала, сталкиваясь со встречной энергией Императора и зажигая тонкие разряды, прошедшие через защиту Палпатина и опаляющие его одежду и кожу. Оба толкали с яростью и силой, скользя ногами по гладкому полу.
Но шок от того, что он сделал такое, нарушил концентрацию Люка, и когда Палпатин потянул к себе больше мощи, бросая ее затем в Люка со зверским неистовством, того отшвырнуло назад, вышибая прочь всякую мысль о сопротивлении.
Он был без сознания, прежде чем упал на пол, что никак не повлияло на безостановочный гнев Палпатина.

Когда алые гвардейцы открыли, наконец, дверь, Император все еще кипел. Он повернулся к ближайшему из них и с холодной яростью в глазах произнес:
- Мой Джедай хочет воды. Окуните его в нее. И потом вколите наркотик.


.

Люк пришел в себя от льющейся на него ледяной воды. Ошеломленно втягивая воздух, не в силах даже вскрикнуть от шока, он резко вскочил.
Кто-то сзади тут же схватил его за руку, и он дернулся от пронзившей ее колющей боли и сжался в ожидании последующего избиения.

Но все закончилось так же внезапно, как началось; охранники вышли, оставляя за собой знакомый двойной лязг дверей и глухое шипение герметизации.

В течение нескольких секунд Люк мог только дышать - температура ледяной воды в холодной камере замораживала рассудок; однако пульсирующая острая боль в предплечье постепенно начала брать верх. Вздрагивая, он нащупал там обломок сломанной иглы, осторожно вытащил и дрожащей от холода и потрясения рукой бросил в скопившуюся вокруг воду.

От нахождения с головы до пят в этой ледяной воде температура тела резко снижалась, и его начало неистово колотить.

Обхватывая себя руками, Люк отполз в угол камеры. И только, когда он заметил там осколки стакана, оцепенелый ум понял больную иронию Палпатина.

Он хотел воды.

В этот мрачный момент в голову пришла мысль найти крупный осколок стекла, которым можно было бы нанести себе смертельную рану, но он отказался от нее, понимая, что Палпатин не позволит этому, а он только жестоко поплатится за вызов.

Дрожа всем телом, Люк крепче сжался в углу, и серая мгла наркотического затмения начала тащить его в забытье.
Он знал, что ему слишком холодно, знал, что не должен спать - сон ослабит те немногие силы, что у него еще сохранялись. Но он был слишком истощен, чтобы бороться с приближающейся темнотой.
Абсолютно белый цвет камеры - стен, пола, потолка - напомнил его расплывающемуся сознанию о Хоте, о снеге, падающем в ослепляющем вихре. Перед глазами темнело.
Не спать.
Разум медленно дрейфовал к воспоминаниям о Хане, отпаивающим его кореллианским бренди, чтобы справиться с холодом.
Люк понял, что глаза закрыты, и немедленно распахнул их.
Не спать.
Он вспомнил об уговорах Хана, когда тот нашел его в снегу: "Не спи, Люк. Борись!"
Зубы стучали… они реально стучали! Он рассмеялся вслух, и холодный туман от его дыхания разлетелся в разные стороны. Время замедлилось - мышцы расслабились, перестав поддерживать слишком тяжелое тело, голова свесилась на грудь. На полу перед ним появились две алые безупречные окружности - казалось, что капли стекающей по его лицу крови появляются из неоткуда. Замерев, он смотрел на них.
По телу прошла очередная дрожь.
Не спать…
Не…

Развернувшееся видение властно оттолкнуло тусклую наркотическую мглу, расцветая в абсолютной тишине, как распускающийся цветок, спокойно и изящно.



.

После провалившейся попытки принудить Скайуокера встать на колени, Палпатин возвратился к нему с удвоенной решимостью заставить того сделать это силой, не в настроении больше играть в игры.

Едва войдя в камеру - прежде чем его крайне истощенный Джедай даже попытался подняться - он швырнул в него молнию яркой раскаленной добела мощи, отбрасывая назад и заставляя кричать от шока.

Два алых гвардейца вытащили его в центр камеры, подняли вверх и пнули по ногам, вынуждая занять коленопреклонённое положение и держа на месте с вывернутыми за спиной руками. Палпатин присел перед кричащим мальчишкой - частично от негодования и досады, частично от оголенной боли.
Схватив того за пропитанные кровью волосы, он дернул его голову назад - сдерживая слабые попытки еще продолжающегося сопротивления и изучая те дикие, бурные глаза холодного синего цвета, полные возмущенного негодования.

- Ты должен становиться на колени перед своим Мастером.

- Вы - не мой Мастер! - провопил он, но вышедшие из пересохшего горла слова получились сиплыми и нетвердыми.

- Тогда поднимись, - понукал Палпатин, и мальчишка высвободил животный крик досады и ярости - и полного поражения.

- Отпустите его, - сказал, наконец, Палпатин, вставая и отворачиваясь, и не оглядываясь, пока охранники не вышли и не закрыли за собой дверь.
Скайуокер оставался на коленях, повалившись назад и сидя на пятке одной ноги; пытаясь защитить сломанную лодыжку другой, он неловко повернул ее в сторону, одну руку плотно прижал к себе, второй опирался на холодный белый пол, запачканный темными пятнами давно высохшей крови.
Мгновение Палпатин думал, что тот изучил урок, но резко опустившиеся плечи мальчишки и рука, на которую он опирался, чтобы не упасть, сказали о том, что сейчас он попросту не был способен на что-либо большее.

Ситх осторожно обошел своего Джедая, пытаясь оставаться вне его досягаемости на случай, если тот набросится, как раненый зверь - зная теперь, что он был на это способен, когда балансировал так близко к краю...

Вчерашнее открытие - способность Скайуокера отразить молнию Силы, возвращая ее к источнику – потрясло их обоих. Но это напоминание о его мощи только еще сильнее вело маниакальную, мстительную потребность Палпатина господствовать над ним.

Он понимал, что играл в азартную игру с самой своей жизнью - и именно поэтому он должен был абсолютно полностью контролировать своего Джедая.

Палпатин толкал и подгонял его к Тьме, зная, что в момент, когда мальчишка уступит, он будет владеть несравнимой мощью. Мощью, которая так легко может направиться на его нового Мастера.

Таков был путь Темной Стороны – Палпатин был научен этому на личном опыте, пройдя жесткий урок со своим собственным Мастером. Но теперь, со Скайуокером, риск был десятикратен, потому что его мощь будет абсолютной.
Как должно было стать с его отцом - но тогда невероятный потенциал был уменьшен и истощен ослабленным телом.
С его ребенком будет по-другому; Палпатин будет обладать этой мощью, управлять и направлять ее так, как считает нужным. Сама мысль об этом вызывала головокружение, а дикий, изнуряющий страх в его черном сердце толкал к получению полного контроля над душой и разумом Джедая.
Да, страх - прошло так много времени с тех пор, как он ощущал его. Но здесь, перед этим существом, буквально пульсирующим мощью, он вновь испытывал резкий вкус кислоты в горле, и именно это заставляло его чувствовать себя живым. И чем больше он боялся, тем больше был ведом и вдохновлен жаждой обладать этим источником.

Он ощущал эту мощь внутри своего Джедая, как все больше нарастающее и взывающее об освобождении давление.
Только еще немного; нажать чуть сильнее.

Он снова присел, поднимая к себе подбородок Джедая, видя окровавленное избитое лицо и слыша мелкое прерывистое дыхание.
- Где твои силы, мой друг? Где теперь твоя железная воля?

Мальчик был тихим, оцепенелым от истощения.

- У тебя больше ничего не осталось? Это все твои убеждения? Как легко рушатся твои принципы.

По-прежнему мальчик был тих, не пытаясь даже отодвинуться, когда Палпатин, убрав руку с лица, провел бледными пальцами по его темным и спутанным в крови волосам, голова лишь обессилено свесилась вперед.
В течение долгих секунд Палпатин ощущал барахтанье Скайуокера в несчастном крайнем отчаянии, прежде чем упрямая, непокорная воля подняла ту упавшую голову. Палпатин только улыбнулся, демонстрируя желтые зубы на фоне пепельной кожи.

- Конец не за горами. Осталось немного, - очень уверенно обещал он и снова провел длинными пальцами по волосам Джедая, царапая ногтями кожу и крепко схватывая их в кулак. - Ты чувствуешь это? Мы будем двигаться вперед?

Он склонился близко к нему, шепча и задевая дыханием кровоточащую кожу мальчика:
- Теперь начинается истинный тест, мой друг - потому что я даже еще не начал ломать тебя. Я даже не начал рвать тебя по частям. Твой худший кошмар, воющий в мертвых ночах - ничто - бледное, блеклое сравнение с тем, что случится здесь, в этой комнате. И ты не сможешь проснуться от этого, не сможешь получить никакой передышки. Я не показал тебе и доли мощи, которую я обрушу на тебя - того, что я готов сделать, чтобы освободить тебя. Не сдавайся еще, Джедай - борьба только началась. - Удерживая голову мальчика, чтобы она не упала, он спросил: - Чего ты боишься, Джедай? Что ты видишь в темноте, когда приходят твои демоны?


Грудь Люка напряглась в попытке собраться с силами для ответа. Это заняло долгие секунды, но когда он заговорил, то был тверд, подняв ободранное, израненное лицо и злобно кривя разбитые губы.
- Вы закончили? - выплюнул он, обретя в негодовании голос и беря там же свои слова и мысли.

Палпатин смотрел на него в злорадной тишине, желтыми пылающими глазами.
Холодные, как лед, глаза Люка сузились в ответ, и тихий ломаный голос, наделенный однако силой и убеждением, пленил внимание Палпатина.

- Я знаю… понимаю то, что вы делаете. И знаю причину. Потому что я тоже вижу вас - я вижу вас. И знаю то, что видите вы - вашего демона в темноте. Он преследовал вас, часто преследовал вас с тех пор, как вы получили власть, и он до сих пор подкрадывается к вам. Все, что вы сделали, должно было сдерживать и контролировать его - все. Вы потратили целую жизнь, строя стены внутри стен, чтобы защититься от него. Вы потратили впустую десятилетия, поднимая укрепления и пытаясь сделать себя полностью неприступным... но есть одна крошечная искра сомнения в вашем разуме, и она пылает в вашей душе, воя в темноте мертвых ночей… Потому что ничто не смогло остановить вашего демона - ничто. Даже вы. Я знаю, что вы видите в темноте, потому что это горит в вашем взгляде, когда вы смотрите мне в глаза. Я знаю, кого вы видите, когда приходит ваш демон... Я знаю, что это - я.

.

Палпатин шел по пустым коридорам тюремного уровня, специально оборудованном для заключения его Джедая. Двенадцать императорских гвардейцев, оставивших вместе с ним камеру, следовали за ним на почтительном расстоянии. Он ощущал их чувства в Силе: жестокость и безразличие к боли, которую они причиняли по его команде.

Он оставался с Джедаем около часа, насмехаясь и язвя, понукая и провоцируя, пока мальчишка не стал слишком истощенным и оцепенелым, чтобы просто пытаться слушать его или как-то отвечать. Тогда, как обычно, охранники вошли внутрь и выбили из него то немногое сознание, что еще оставалось.
Через несколько часов, прежде чем мальчик сможет отдохнуть, Палпатин вернется и начнет снова. С охранниками, ждущими своего выхода. И потом, возможно, еще один раз сегодняшним вечером - или в ранние часы утра.
Или, может, он просто скажет ему, что вернется сегодня и оставит ждать...

Проницательные обвинения Скайуокера, бросаемые им теперь каждый день с мстительной и горькой злобой против того, кто ранил и мучил его, приносили Палпатину и удовлетворение, и беспокойство. Поскольку мальчик начал изменяться - его оскорбительные, преследующие слова стали более резкими, более острыми, нацеленными с холодной точностью и враждебной злобой. Больше не мгновенные вспышки, а подлинные, серьезные угрозы.

И снова Мастер Ситхов знал, что он должен идти по тонкой грани: должен контролировать своего Джедая, не душа при этом тот неистовый гнев, который никак нельзя было нацеливать на себя. И так как Вейдера не было, выбор пал на его неосведомленных гвардейцев, ставших главным орудием нападения на отчаявшегося мальчишку, питая его возмущение, его гнев, его огонь - концентрируя все на одном источнике.

Поскольку уже скоро эти чувства перерастут в ярость…

Сообщение отредактировал Алита Омбра - 23.1.2011, 16:18