Название: Into the Storm, первая часть трилогии "The Son of Suns"
оригинал находится здесь: http://www.alongtimeago.org/index.htm

Автор: Blank

беттинг - Jediula
Жанр: Драма/Саспенс, AU с конца пятого эпизода.

Фанф по моему мнению (и не только) является одним из лучших произведений англоязычного фэндома.
Всего 23 главы. Буду выкладывать по мере вычитки.
Прошу сильно тапками не кидаться, это мой первый переводческий опыт;)

Очень интересны ваши впечатления, и мне, и самому автору, которого, конечно же, волнует мнение русскоязычных читателей.





Содержание:

Глава 1 Глава 13
Глава 2 Глава 14
Глава 3 Глава 15
Глава 4 Глава 16
Глава 5 Глава 17
Глава 6 Глава 18
Глава 7 Глава 19
Глава 8 Глава 20
Глава 9 Глава 21
Глава 10 Глава 22
Глава 11 Глава 23
Глава 12 Эпилог

Сообщение отредактировал Алита Омбра - 8.5.2012, 22:09

А первую уже полностью перевели?

samsung,нет,еще 5 глав осталось

Я знаю сколько глав осталось, просто она написала что взялась уже за перевод 2 части вот я и спросил закончила ли она 1 часть.  

Да. Сейчас я только вычитываю ее, исправляю опечатки и т.п.
А вы думали я такой объем перевода за день выдаю?;) Эх, было бы неплохо

Люк медленно приходил в себя, абсолютно точно зная, что все изменилось. Не только он сам; все. Ничто не сможет стать прежним когда-либо снова.

Он оставался лежать с закрытыми глазами, несмотря на то, что окружающая реальность требовала его внимания, проникая сквозь веки мутным коричневым светом.

Повсюду витала Тьма, затрагивая и заполняя собой все вокруг, каждый предмет, каждую поверхность. Но она больше не выла в кромешной ночи, она съеживалась и скулила, ожидая команды.
Хотя он знал мощь, которой она обладала, мощь, которую она так легко выпускала. Знал то, к чему она была способна... к чему он был способен.

Именно этот факт изменял и поворачивал все?

Нет – было что-то еще: неизбежное, предопределенное, неумолимо давлеющее и расставляющее все по своим местам, словно винтики в механизме.
Каждой своей клеткой он вслушивался в это глубокое безмолвие. Ощущая его - древнее и первозданное, как дыхание галактики, как сама жизнь.

Все вокруг изменялось и эволюционировало - это было сущностью жизни. Быть живым означало быть в состоянии преобразования. Развития. Эта движущая сила медленно и неизменно перемещалась вперед, и он был бессилен против ее массы, против инерции, созданной с началом времени - это было все равно, как попытаться остановить вращение галактики.
Все изменялось. Ничто не могло избежать этого. Ничто не оставалось прежним. Ни даже Сила, ни Свет, ни Тьма.

Тьма наполняла его теперь. Она стала частью его. Он стал частью ее, в созвучии.

Она гудела в воздухе, как столкновение атомов, мощная, убедительная. Невероятная, неограниченная сила, ищущая основание и желающая быть использованной, предлагая себя бесхитростно и безусловно.

Она ждала, выжидала.

Он ни звал, ни отклонял ее, слушая вместо этого звук своего дыхания, легкого и поверхностного. Слушая бушующий ветер снаружи, швыряющий град в толстые стекла окон. Помимо этого он слышал потрескивание огня в очаге и шелестящее перешептывание недалеко, может в этой комнате, может - нет.

Он по-прежнему оставался абсолютно спокойным и телом, и душой, странно отстраненным от факта своего крушения, все эмоции оставили его. Словно он был мучим так долго и много, что у него ничего не осталось - ни сожаления, ни позора, ни разочарования, ни раскаяния.

Да, он убил их, но…что они ожидали? Разве они не заслужили своей судьбы? Он ненавидел их, ненавидел свою слабость - совесть, связывающую его руки, когда он знал, что мог остановить их в любое время.
Палпатин был прав – то, что находилось в его крови, сдерживалось слишком долго.
В конечном счете, было неизбежно, что он набросится на них, оставался только вопрос – «когда», и «как».

Он не чувствовал себя виноватым, не мог; его действия находились слишком далеко от таких личных и ограниченных эмоций, поэтому любая реакция на них попросту игнорировалась. Никакие чувства не были равнозначны тому, что он совершил… таким образом он не чувствовал ничего вообще.

Смутно он признавал, что некоторая жизненно важная часть его самого закрылась, не в силах справиться с чудовищностью его действий. И на ее смолкнувшем месте зияла только ледниковая пустота - неподвижная, как деготь ночи; потеря была настолько глубокой, что Люк не мог думать о ней.
Но даже это знание не трогало его; он рассматривал себя словно с расстояния, как будто сам он находился в другом месте и наблюдал некий сюрреалистический сон, оставаясь в стороне от разворачивающихся событий, окутанный пустотой, покорностью и принятием, отстраненный и изолированный.

Он должен чувствовать горечь? Гнев, что все было отнято у него? Что его разрезали с безупречно хирургической точностью, мучительно, по частям; в безукоризненном исполнении? Безжалостно и беспощадно: каждый разрез и разрыв проникал глубже прежнего, калеча и обескровливая, пока не осталась лишь пустая раковина далеких воспоминаний - сухая, как пыль пустыни.

Не осталось ничего. Ничего вообще - он не мог заставить себя даже попытаться вспомнить то, что потерял, не мог ни то, что вслух, но даже мысленно произнести свое имя.
Он был ужасающе пуст и абсолютно спокоен одновременно.

И некоторым странным образом свободен; все кончилось. Все, наконец, кончилось. Факт, что он до сих пор жив, был... неожиданен; нежелателен. Но все закончилось - признал он.

Было ли это принятием, сдачей? Он думал, что такие мысли будут горькими, мучительными, острыми и жалящими, раздирающими душу.

Но на самом деле он не чувствовал ничего. Абсолютно ничего.

Только усталость – глубокое истощение, проникающее до костей от самого основания души. Тупая, вызывающая судороги боль избитого тела, так долго находившегося на самом краю своей выносливости, теперь была странно желательна - как единственная константа, единственный способ убедиться, что он вообще жив.

Тихий воздух тепло касался кожи, а поверхность, на которой он лежал, была мягкой и податливой. Прошло так много времени с тех пор, как он лежал на чем- то другом, кроме холодного твердого пола, что сейчас подобное ощущение было неестественным и неудобным. Он знал, что эта мысль должна наполнить его негодованием, но этого не случилось. Был просто факт, ничего незначащий в масштабах мироздания.

Теплота убаюкивала его, и он не хотел ничего иного, кроме как следовать за ее соблазном в пустой комфорт сна, но Тьма нагнеталась вокруг, словно небо перед штормом, насыщаемое заряженными частицами и потоками ищущей направления энергии; и он знал, что это было, хотя никогда раньше не ощущал такого.

Звук шороха тяжелой ткани по жесткому полу все еще имел власть над ним: по его телу пробежал мучительно-острый трепет, заставив челюсти сжаться, а сердце колотиться барабанной дробью, уступая темным воспоминаниям.
При приближении к нему, вступив на мягкий ковер, легкие шаги стихли, и он знал, что теперь за ним наблюдали, однако не чувствовал особой необходимости открывать глаза. У него была вся информация, в которой он нуждался, не прибегая к таким грубым органам чувств.

Поэтому он по-прежнему не двигался, позволяя Силе действовать, никак на нее не влияя и довольствуясь пассивно полученными сведениями. Долгое время фигура рядом с ним оставалась стоять, изучая его и зная, что он бодрствовал.
В конце концов, понимая, что от него ожидалось, он неохотно подчинился и открыл сухие, «набитые песком» глаза, вынужденный моргать, пытаясь справиться с изнурением.

- Оденьте его, - резкий и бесчувственный голос Палпатина словно состоял из гравия и был холоден, как могила - точно такой, как он помнил.

Император повернулся и вышел из комнаты, плащ потянулся по тяжелым коврам, лежащим поверх холодного мрамора.

Он лежал еще несколько секунд, по-прежнему отчаянно желая спать; упасть в безжизненную пустоту, охватывающую разум и тело. Но это бы только задержало неизбежное, а он был научен горьким опытом в бессмысленности подобных вещей. Поэтому он мучительно повернулся на бок и сел на краю высокой кровати; мышцы заломило в стонущем протесте, пока он оглядывал комнату, впервые признавая, где теперь находится.
Его спальня. В его апартаментах, в императорском дворце. Его собственный личный гулаг.

По крайней мере, раньше его тюрьма была размером с эту комнату. Теперь она тесно свернулась вокруг его разума, душа его мысли, не оставляя места ни для прощения, ни для надежды - но он и не заслуживал лучшего.

Комната была заново богато обставлена все теми же угрюмыми, темными тканями и тяжелой, напыщенно-витиеватой мебелью; огромные картины висели на стенах темно графитового и синего цветов. И даже этот угнетающий вид казался невероятно насыщенным после такого долгого времени в той пустой белой камере, цвета конечной роскоши.

За решеткой большого камина был разожжен огонь - впервые с тех пор, как он был здесь – коптя камень позади и посылая горячие потоки к его обнаженной коже, высушивая и без того безжизненный воздух.
Он отметил все вялым, отстраненным взглядом - это все было незначительно.

В комнате находилось трое одетых в темное слуг, взирающих на него с тихой надеждой.

- Уйдите, - приказал он просто; из крайне пересохшего горла вышел низкий ломаный голос.

Они поклонились, сделали несколько шагов назад, отвернулись, и затем вновь остановились у дверей в почтительном поклоне, прежде чем тихо закрыть их позади себя, несмотря на приказ Императора.

Так легко видя их мысли, Люк не ожидал от них ничего другого: они боялись того, что не могли постичь, стремясь услужить и снискать расположение у тьмы в любом ее проявлении: запугивании или притеснении, силе или преследовании. Он отослал их под недовольство Императора – они представляли слишком малую значимость, и не стоили его внимания.

Затем он встал на ноги, и мир на мгновение поплыл перед ним, прежде чем он ухватился за Тьму, чтобы не упасть. Она немедленно ответила наплывом силы к ослабшим мышцам, сдерживая острые, как нож судороги. Боль не оставила его, но она больше не имела значения.

Он неловко прохромал вдоль изысканного мозаичного коридора к выложенной темным мрамором ванной и вымылся, задевая пальцами рубцы шрамов, отмечая, что раны были зашиты, а сломанные кости вправлены и срощены. Но даже это не трогало его, не давая ни облегчения, ни заверения; они могли быть сломаны снова.

Это он знал также из опыта.

Одежда в его гардеробе была богатой и тяжелой, роскошной, но изысканной, цветов синей полуночи и черного воронова крыла. К тому времени, как он оделся, он забыл, на что она была похожа.
Зеркала не было - но он и не хотел больше видеть свое отражение; было сомнительно, что он даже узнает его.

Он прошел к резным двустворчатым дверям на противоположной стороне спальни, и при его приближении они распахнулись без видимой помощи. Пройдя через темную гостиную, ни разу не посмотрев по сторонам, пересекая темный отдающий эхом пустоты зал, высокие двери которого были впервые открыты для него, он вышел в главный коридор, который видел до этого лишь однажды.
Не оглядываясь вокруг, он прошел вдоль него к расположенному у главного выхода приемному залу; помпезные двери были распахнуты в ожидании. Бросив короткий взгляд на главный выход и находящийся следом Дворец, он отвернулся и вошел в зал, на высоких сводчатых потолках которого мерцали танцующие тени, бросаемые тусклым светом камина.

Император стоял перед возвышающимся рядом узких окон, спиной к комнате, смущая своим пристальным взглядом непримиримую ярость шторма снаружи. Он почти не двигался, лишь слегка повернулся в ожидании.

Пройдя вдоль длинного зала к Императору, Люк Скайуокер встал на одно колено перед своим Мастером, склонив голову и опустив в пол глаза.

Сообщение отредактировал Алита Омбра - 26.1.2011, 22:14

MOAR!!! MOAR!!!
затянуло, хочу ещё)

Браво! Прекрасный фан-фик. Большой респек автору и переводчику за проделанный труд. Очень интересно узнать, что будет дальше. С нетерпением жду продолжение!

Мара Джейд возвратилась поздним вечером, приземлившись на полированной черной платформе огромной крыши Дворца недалеко от Южной Башни. Это немедленно напомнило ей о нем - о ночи, когда он бежал. Маленькая улыбка коснулась ее губ при мысли, как легко он обошел все тщательно размещенные системы безопасности Дворца.
И тотчас улыбка исчезла при воспоминании, чего ему это стоило. При воспоминании, как она попросту сбежала от происходящего.

Не думай об этом.

Не думай… но, казалось, только это она и делала все последнее время - думала о нем. Впрочем, этот довод довольно легко отклонялся – так как сама ее миссия, по сути, была связана со Скайуокером; уже второй раз за год Мара выполняла идентичную задачу. И, конечно же, именно поэтому она и думала о нем сейчас – никаких других причин.

Заполнив свой разум сотней тщетных мыслей и не признавая единственную волнующую ее, Мара вошла в Башню, гудящую жизнью даже в этот поздний час. Императорский Дворец никогда не спал – как и сама Империя. Он бодрствовал круглосуточно; необыкновенно интенсивная действительность, существующая внутри, была полностью изолирована от настоящей реальности, находящейся за его неприступными стенами. Можно было прожить здесь всю жизнь, ни разу не рискнув выползти за пределы основной части Главного Дворца, если бы кто этого захотел. От множества мелких гражданских служащих и дворцового штата мандат просто требовал оставаться в пределах Дворца, пока они служили Императору, создавая, таким образом, целые общины и инфраструктуру, уровень за уровнем, в нижней части Главного Дворца.

Башни были предназначены строго для элиты штата Императора, обеспечивая избранных привилегированным жильем. К тому же в них располагалось рабочее пространство в виде церемониальных и общественных палат, как официальных, так и нет, предназначенных для военных и планетарных лидеров, дипломатов, представителей систем и, конечно же, Королевских Домов. Все уровни чиновников вышестоящей власти несли службу здесь; ничто не избегало тщательного наблюдения Императора.

Несмотря на вечер, Мара совершенно точно знала, что сессия Суда еще идет, и Мастер ожидает ее немедленного присутствия.

Она шла по Башне ровным шагом, останавливаясь на всех контрольно-пропускных пунктах, как на привычных, так и на новых, застигнувших ее врасплох. Но она отсутствовала четыре месяца – почти ровно столько же, сколько и Лорд Вейдер - поэтому изменения в системе безопасности ее серьезно не удивили; ее Мастер всегда был более чем бдителен в таких вещах.

Но метод их размещения представлял интерес; они находились не в обычных очевидных местах - входах и специальных караульных помещениях - а в узких проходах и поворотах с плохой видимостью, легко уязвимых точках. И все КПП были расположены так, что в случае перекрестного огня они были прикрыты углами, исключая опасность попадания друг в друга. К тому же наметанный глаз Мары легко определил охранников в штатском, слоняющихся среди персонала Дворца, ведя наблюдение, а не проверяя удостоверения личности. Это все больше напоминало партизанские методы, чем военную подготовку, отметила Мара.
Несомненно - новый начальник по вопросам безопасности Дворца. Она сузила глаза, мысленно пробегая в памяти список многочисленных имперских офицеров, карабкающихся по служебной лестнице. Джейд могла назвать по крайней мере дюжину оригиналов, но ни один из них не учредил бы такой вид безопасности.

Уйдя с головой в мысли о том, кем был ее новый конкурент - ее Мастеру всегда нравилось держать свой старший штат в оппозиции, тем или иным способом - она добралась до десятого уровня, где проводился Суд.

Там она прошла еще три новых поста безопасности, прежде чем войти в зал для свиты, полный шума и красок; ее незатейливый черный комбинезон казался серым в сравнении. Хотя это никак не влияло на ее положение, обеспечившее ей несколько любопытных взглядов, пока она пробивалась через собравшуюся толчею.

Различные разумные существа проводили годы своих жизней в этом зале, шепчась о тайнах, давая обещания и заключая союзы, так ни разу и не получив вход в желанный Тронный Зал. Мара также провела годы своей жизни в бесчисленных маскировках, блуждая здесь, чтобы подслушать эти разговоры для своего Мастера. Использование личных автоматических устройств по созданию помех и подавлению сигналов против средств прослушки было обычным делом, особенно в этом зале шепотов - поэтому единственно надежный и практичный способ получить информацию состоял в том, чтобы найти тех, кто согласился бы обменять ее на малейший шанс их представления при дворе Императора.

Сейчас она быстро шла мимо, признавая многих и признанная лишь несколькими, которые были слишком хитры, чтобы делиться этим знанием с другими.
У величественных, идущих от пола до потолка, дверей она приостановилась, кивая императорским гвардейцам, несущим здесь постоянную вахту вне зависимости от нахождения внутри Императора. Большего делать не было необходимости - ее присутствие было отмечено, как только она вошла в коридоры наивысшего уровня безопасности, спрашивая разрешения на вход в Зал Свиты. Если Мастер потребовал ее присутствия, ее пропустят. В противном случае она будет ждать.

Помпезные двери распахнулись, и множество голов повернулись, чтобы рассмотреть нового входящего в Тронный Зал, щурясь на ворвавшийся в деспотично мрачную комнату свет; богатые золотом стены засверкали словно всполохами огня.

Во главе комнаты находилось приподнятое возвышение, на которое никому не разрешалось ступать без особого позволения - полукруг из светлого мрамора террасоти; другая половина круга была выложена на полу перед возвышением, формируя похожую на бледную луну окружность. Именно оттуда ее Мастер вершил Суд, восседая на своем драгоценном Троне Солнечных лучей - древнейшем артефакте, присвоенным им из разоренного Храма Джедаев.

Высокую спинку трона - намного выше головы Палпатина - формировало солнце из литого чеканного золота, края которого расходились оправленными драгоценностями лучами; роскошное золотое обилие ярко горело во всем своем великолепии даже при тусклом свете, открывая детальные фрагменты рисунка за спиной Императора.

Под его ногами стояла тяжелая скамеечка для ног. Он всегда использовал ее здесь, опираясь ногами на прочную резную поверхность, изображающую галактику, которой он управлял – едва ли тонкий намек.

Мара шла вперед, не смотря по сторонам, сосредоточив взгляд и внимание исключительно на своем Мастере.

За пять шагов до возвышения ее уверенный шаг сбился...

Чуть позади, в стороне от трона, гордо и прямо, смотря на нее с безразличным выражением лица, стоял Скайуокер.

Он был одет в темный простой костюм, застегнутый сбоку на военный манер, без всякого обозначения звания или каких-либо других регалий, безупречных ткани и покроя, идеально подогнанный и создающий впечатление небрежного богатства, привычного и самоуверенного.
Цвета дворцовой ливреи были богаты и насыщенны, ярко-синий для охраны, алый для императорской гвардии; членам же личного окружения Императора - и только им - позволялось носить темно-красный, черный, часто выбираемый Марой, и темно-синий кобальт, который сейчас был на Скайуокере - густой цвет неумолимой полуночи, прерванный только узенькой белой полоской на высоком стоячем воротнике; даже его руки были покрыты тонкими кожаными перчатками.

Он наблюдал за ней еще несколько секунд, пока она восстанавливала свой темп, продолжая идти вперед, затем его голубые глаза стрельнули в сторону и безучастно уставились на собранную толпу.

Когда Мара достигла бледно-сливочного полукруга, она изящно опустилась на одно колено перед своим Мастером, пристально глядя на гладкий мрамор в попытке вернуть самообладание, прежде чем поднять взгляд на Императора, хорошо понимая, насколько удивлен он ее неловким замешательством.

Она доложила, что ее миссия прошла успешна - все, что ее Мастер хотел услышать публично - и заняла свое место, встав с одной стороны зала близко к возвышению.

Никто не сидел в Суде кроме Императора. Никто не приближался к возвышению без его личного приглашения. И никто никогда не стоял позади Императора - кроме нее, Лорда Вейдера, нескольких привилегированных, тщательно отобранных гвардейцев... и теперь, очевидно, Скайуокера.

Следующие два часа она стояла, уставившись на Скайуокера и задаваясь вопросом… что? Все, предположила она. Почему он находится здесь? Что ее Мастер сказал своему окружению? Как давно он свободен?
Его шрамы поблекли, но по-прежнему были видны - для нее, по крайней мере.

Значило ли это, что Палпатин, наконец, сломал своего Джедая? Конечно, да – в ином случае он никогда не позволил бы тому появиться в Суде.

Сколько было потеряно, спрашивала она себя. Ее Мастер доверял ему стоять так близко к себе… Сколько же осталось от настоящего Люка Скайуокера?

В голову ворвался образ, каким она видела его последний раз, несколько месяцев назад, сгорбленным от боли в сломанных костях, израненным и покрытым засохшей кровью... Она помнила его избитое лицо, когда он повернулся к ней, потерянный и одинокий, уже так много вынесший и прекрасно понимающий, что будет дальше; и глаза, такие выразительные, полностью открытые, даже тогда…

Сегодня вечером он ни разу больше не посмотрел на нее, ни разу не ответил на ее прикованный к нему взгляд, хотя должен был, наверняка, чувствовать его.

Или, может, он потерял все свое внимание в толпе - Скайуокер появился в Суде из ниоткуда, немедленно заняв очевидное положение власти и исключительности, ясно выставленное на показ Императором; все должны были перешептываться и сплетничать, безумно желая знать, кем был этот незнакомец, что он собой представлял и почему он здесь находился.

Она не сомневалась, что все - каждый аспект его прибытия - был тщательно контролируем ее Мастером. От выбора дня до придворных, обслуживающих его одежду, от его поведения до размещения на возвышении.

По Дворцу должна гулять масса безумных сплетен и предположений. Никто, появившись из ниоткуда, не получал мгновенно такого выдающегося положения и привилегий. Она жалела теперь, что так быстро прошла через Зал Свиты. Множество россказней часто провоцировалось самим Императором, подкидывающим удовлетворяющие его целям факты.

Она смотрела и слушала на протяжении всего вечера, Скайуокер стоял прямо и спокойно, однако выглядел изможденным и усталым. Cо своего места она рассматривала исчезающие швы и шрамы на его лице; интересно, какую причину привел для них ее Мастер, если он вообще это сделал? Иногда десять теорий, придуманных в кулуарах, были намного полезней и действенней, чем одна ложь - или одна правда.

Суд шел своим чередом: ходатайства о помощи, об уменьшении непомерных налогов, о разрешении на выработку новых шахт и земель, о получении полномочий на соседних планетах, пустых и населяемых, о военных контрактах, о введении или снятии коммерческих ограничений; все это тщательно регистрировалось для рассмотрения. Разрешения и правомочия выдавались только при достаточном стимуле, когда просимое, в конечном счете, служило интересам Палпатина.

Скайуокер по-прежнему оставался статуей, смотрящей с безразличным лицом на середину зала. Если у него и был малейший интерес к происходящему, то он его очень хорошо скрывал. Но он всегда делал так, размышляла Мара, и это никогда ничего не означало – этому она научилась.

В конечном счете, Суд завершился, и Император поднялся, чтобы с неискренней милостью прошествовать мимо кланяющихся придворных, приостановившись лишь раз в выражении признательности кому-то конкретно, как он часто делал.
Скайуокер шел позади на близкой дистанции, держа руки за спиной и глядя вперед. Когда императорская процессия проходила через высоченные двери, открывшиеся в громадный Зал Свиты, где все склонились в беззвучном почтении, Мара присоединилась позади вместе с Кордо, мажордомом Императора, и Амеддой, его канцлером; шествие закрывали алые гвардейцы.

Выйдя оттуда в грандиозный и просторный холл, Мара понадеялась, наконец, попасться на глаза Скайуокера, но как только она начала продвигаться к нему, к ней тут же повернулся Император.

- Ты преуспела, Мара. Пойди вместе с Кордо в мой главный офис и составь полный доклад. Я позже прочитаю его.

И вот и все. Без какого-либо изящества она была отослана. Палпатин отвернулся, продолжая свой путь к длинной лестнице, ведущей к частным жилым уровням. Скайуокер ни разу не оглянулся.

.


Было уже хорошо за полночь, когда она, как можно естественней и небрежней, проходила через привилегированные жилые уровни, направляясь к широко растянувшимся Перлемианским апартаментам, бывшим когда-то тюрьмой Скайуокера, теперь же числившимся, как его официальное жилье.

Когда она достигла их, у главного входа стояло четверо алых охранников, из личного полка Императора.

Апартаменты всех вышестоящих лиц охранялись. Для безопасности жильцов, конечно же; для дополнительной страховки. Хотя по какой точно причине это было необходимо в элитном анклаве надежно защищенного Дворца, никто спрашивать не хотел. И если случалось, что не пуская посторонних, охранники заодно удерживали внутри самих жильцов, это было чистым стечением обстоятельств, не больше.

Одно было отличным у апартаментов Скайуокера - в дверях стояла бдительная и настороженная алая гвардия, а не синяя дворцовая стража. Сами двери были открыты – как здесь было принято – показывая тусклую полосу света, идущую из широкого главного коридора за ними.

Достав совершенно неуместную здесь копию своего рапорта и стуча по нему ногтями, пытаясь выглядеть официозной и раздраженной, она уверенно подошла к дверям и кивнула охранникам, полагаясь на свой статус и тесное с ними знакомство, чтобы ее беспрепятственно пропустили.

Никто не остановил ее; и она быстро прошла в вестибюль, чуть смешавшись, когда из двери в далеком конце коридора случайно вышел обычный дворцовый слуга.

Близкий голос слева заставил ее повернуть голову.

- Я могу вам помочь, коммандер? - это был высокий и широкоплечий брюнет, старший помощник Вэз Риис.

Посмотрев на бюро штата неподалеку от входа, Мара увидела выглядывающего, откинувшись на спинку стула, незнакомого ей второго помощника. В конце коридора, переходя из комнаты в комнату, с любопытством оглядывался слуга. Все казалось странно улаженным, словно пытаясь создать видимость, что такой уклад существует уже давно - и, тем не менее, некую неустойчивость и нервозность скрыть не удавалось.

В комнатах не было видно никакого света, но она знала, где он; и знала, что он еще бодрствовал, размышлял…

Риису удалось встать на пути Мары, вежливо протягивая руку, чтобы проводить ее в комнату ожидания напротив - хотя ему хватило благоразумия не касаться ее. Несмотря на то, что он являлся высокопоставленным чиновником, он никоим образом не имел ее статуса в свите Императора.

- Нет, - ответила Мара просто, обходя его стороной и не чувствуя необходимости объясняться дальше, учитывая их разницу в ранге.

Однако было интересно, что он находился здесь – насколько она знала, он был бывшим военным спецслужб, телохранителем и адъютантом, его высокий ранг при дворе Императора хорошо отражал это. И теперь, очевидно, его назначили к Скайуокеру. И далеко не обычным личным помощником.
Она сразу же подумала о Мовеле, мажордоме Лорда Вейдера - тоже бывшем военном. Но различие состояло в том, что Мовель был абсолютно предан Вейдеру, который сам нашел его и взял к себе на службу; лояльность Рииса так же принадлежала человеку, принявшему его на службу - и это был не Скайуокер.

- Вы здесь по официальному делу? У меня нет никакого зарегистрированного назначения, - упорно проговорил он, неуловимо ступая поперек ее движения, чтобы оставаться на ее пути.

Мара нахмурилась, в голосе начало звучать раздражение:
- Нет.

Она сделала еще шаг, обходя Рииса, вновь пытающегося ступить против ее хода; их своеобразный танец медленно продвигался вдоль широкого главного холла апартаментов.

- Извините меня, коммандер Джейд, но коммандер не принимает неофициальных посетителей. Я, конечно, сообщу ему, что вы…

На сей раз Мара просто пошла прямиком на него, и надо отдать ему должное, Риис продолжал стойко держаться. Но Мара искусно запутала свою ногу между его лодыжек, заставляя того споткнуться назад, когда она в фальшивом покачивании протянулась к нему, чтобы якобы сохранить равновесие, подталкивая в итоге его еще сильнее. Он крепко схватил ее за руку, намереваясь потянуть за собой, но эти навыки уже давно не практиковались им, тогда как Мара интенсивно тренировалась фактически всю свою жизнь по сей день.

Это был изощренный балет скрытого боя, и как бы хорош ни был Риис, Мара справилась с ним за секунды и, пробормотав быстрое и бесхитростное извинение, продолжила свой путь вглубь апартаментов, пока Риис что-то выкрикивал запоздало спешащему второму помощнику.

Мара находилась уже на полпути по коридору, собираясь свернуть в частную столовую, когда что-то заставило ее повернуться налево к чуть приоткрытой двери кабинета и, несмотря на темноту внутри, она поняла, что Скайуокер был там. Внезапно сомневаясь, что делать дальше, Мара остановилась - нужно ли ей постучать? Конечно же, он знал о ней, даже без всей этой суматохи в холле…

В конце концов, видя, что Риис поднимается на ноги, она ступила внутрь темной комнаты, шепча его имя:

- Скайуокер? Люк?

Странно, несмотря на беспорядок снаружи, он все же стоял спиной к двери, пристально глядя на далекие огни бесконечного города, нисколько не двинувшись, когда она сделала еще один неуверенный шаг во мрак. Темный идеально подогнанный под его фигуру жакет был снят, и его безупречно чистая белая рубашка с высоким воротничком, казалось, ярко светилась в свете тусклых огней.

Он полуобернулся, и глаза Мары поймали слабый блеск металла на его бедре. Она быстро взглянула вниз от пришедшей ей в голову мысли, которую она почти немедленно отклонила... но нет - на его бедре… висел лайтсейбер!

Темный и матовый, сделанный из чистого перенниума - судя по цвету сплава; гладкая гравированная поверхность была тонко инкрустирована сливающимися вставками из белого и желтого золота. По наконечнику можно было сказать, что он уже использовался, хотя Мара была уверена, что получил он сейбер новым. Как и во всем остальном, Палпатин одаривал своего Джедая, посылая тонкие сообщения даже в таких вещах; новое начало, новая жизнь.
В голове тут же возник вопрос - насколько сильно должен быть уверен в нем ее Мастер, чтобы позволить такое оружие…

И, наконец, понимание ударило по ней - того, кем он являлся, того, что собой представлял. Поскольку такому подарку могло быть только одно оправдание.

Она все еще смотрела на сейбер, когда Скайуокер заговорил:

- Да? - ровный тон и лицо, покрытое тенями, не отражающее ни радости, ни раздражения на ее вторжение.

Внезапно растерявшись, что сказать, Мара подняла глаза. Она вообще не была уверена, зачем пришла – она только знала, что должна прийти.

Ища от него какого-то признания или приветствия, она сделала еще один неуверенный шаг. Все время, что она знала его, он всегда облегчал для нее такие ситуации, будучи всегда открытым и дружелюбным, даже при самых жестких обстоятельствах. Сейчас она пыталась найти что-нибудь - хоть что-то, что позволило бы узнать в нем человека, которого она знала… но он ничего не отдал наружу.

С сомнением она взглянула ему в глаза.
- Я… хотела… удостовериться, что ты в порядке.

Он знал правду… должен был знать.

Скайуокер оставался спокойным и замкнутым, с полностью лишенным эмоций лицом; синие глаза стали темными при слабом свете, голос бесстрастный и ровный:
- Все хорошо. Спасибо, коммандер Джейд.

Коммандер Джейд. Только однажды за все время, что она знала его, за все долгие часы и бесконечно тянущиеся дни, что они провели вместе в вынужденной компании, за все ужасные и безжалостные испытания, которые он переносил, когда его бросили в камеру, только однажды он назвал ее по званию.
Сейчас он смотрел, просто смотрел на Мару, не делая больше никакого движения, даже не поворачиваясь к ней полностью.

И когда она застыла, чувствуя себя прикованной к месту и судорожно ища, что еще можно сказать, чтобы пробиться к нему, он отвернулся, вновь уставившись на город вдали. И Маре только осталось смотреть на его спину в полной растерянности.

- Ты… кажешься…

Он не повернулся к ней, совершенно не реагируя на ее неестественные слова. Ей хотелось, чтобы он закричал, обвинил ее - даже это было бы лучше, чем такая безучастность, полностью лишенная какого-либо интереса к ее внезапному приходу. Если бы он осудил ее, она, по крайней мере, могла бы защититься, объяснить ему, получить какую-то надежду на прощение, принятие. Она мысленно протянулась через безмолвную пустоту, пытаясь найти их бесспорную интуитивную связь. Что-то - какую-либо скрытую тень, какой-либо намек на эмоции, на эмпатию - что-нибудь, что было бы похоже на Люка.

На ее пути встали непроницаемые, обернутые вокруг него щиты. Броня.

- Все хорошо, спасибо, - повторил он ровным голосом, по-прежнему не поворачиваясь к ней; прямой, умеренно сдержанный смысл.

- ... Я… думала…
Что? Реально, что?

Теперь, стоя здесь, перед ним, зная, кем он стал и на что был способен… она фактически беспомощно заикалась, потому что мысли разбегались от нерешительности, не имея больше понятия, на что она надеялась, что чувствовала и что хотела.

И прежде чем она смогла составить хоть какое-то связное предложение, в комнату ворвался Риис с двумя охранниками позади.

- Сэр... - проговорил он, затаив дыхание.

- А, Риис, - невозмутимо произнес Скайуокер, так и не поворачиваясь, словно это был нормальный способ вхождения в комнату. - Коммандер Джейд как раз уходит. Возможно, вы могли бы проводить ее.

Мара в изумлении повернулась к Люку, открыв рот, чтобы возразить…

- Спокойной ночи, коммандер Джейд, - сказал он с безупречным выбором времени, все так же вглядываясь в темноту и остро жаля ее окончательностью своих слов.

Любая возможность говорить дальше была фактически отнята присутствием Рииса; расстроенная и выбитая из колеи Мара направилась к выходу, размышляя, доложит ли покорно этот адъютант Императору о ее маленькой опрометчивости. Размышляя, определил ли этот разговор рамки ее отношений со Скайуокером.
.
.
.
Как оказалось, увидеть Скайуокера было очень трудно, увидеть одного - практически невозможно; Палпатин охранял свое новое чудо со всей ревностью, удостоверяясь, что ни с ним никто не разговаривал, ни он ни с кем.

Иногда она видела его в личных апартаментах Императора, когда их обоих туда вызывали, или в Суде, когда он входил туда в свите Императора, не смотря ни направо, ни налево, идя сразу позади своего Мастера к возвышению и ожидая всегда следовавшего приглашения встать около трона.
Она никогда не замечала, чтобы он носил там лайтсейбер, однако часто видела, что он носил его в присутствии Императора при различных частных обстоятельствах, к тому же Палпатин ежедневно приходил на его тренировки в учебном зале. Таким образом, в Суде он не носил сейбер не из-за нехватки доверия; было совершенно ясно, что это сознательное решение со стороны Императора, для которого у того обязательно имелись причины, даже если она их не понимала.

Естественно, все при дворе изводились любопытством в попытках узнать, кто он. Безрезультатно, конечно же - Палпатин позаботился об этом. Никто даже не знал его имени.
И не узнают - Маре лично была поручена задача уничтожения каждого упоминания о нем из всех существующих данных. И последние несколько месяцев она провела, перебираясь из одного внешнего региона в другой, с одной пыльной планеты на другую, обеспечивая, чтобы все файлы и другие материальные сведения, ссылающиеся на Скайуокера, независимо от того, насколько маленькими или частичными они являлись, были уничтожены без возможности восстановления. В конце она объединила несколько уже активизированных команд, чтобы проникнуть в строго охраняемую разведывательную систему ботанов - единственный надежный источник по-настоящему независимой информации в Империи - проверяя, что все детали, подкинутые к ним Черным Солнцем несколько месяцев назад, были на месте, и что любые остающиеся независимые разведданные, кроме нескольких незначительных ссылок на имя Люка Скайуокера, исчезли.

Не должно было остаться ничего; ей было приказано проделать идентичную работу еще за несколько месяцев до того, как она встретила его - еще до того, как он прибыл во Дворец - работая с независимыми источниками информации. Большинство данных, указывающих на него, было уничтожено еще тогда. Оставались лишь маленькие ниточки, проследив которые, понять что-то полностью было невозможно.

Теперь были только слухи. Направленные в нужные уши и легко распространяющиеся сплетни - фактически превращающиеся в паранойю.
Только фанатично преданная императорская охрана, стерегущая его в камере под Дворцом, и несколько высокопоставленных личностей знали правду о нем; и ее Мастер сделал все возможное, чтобы подчеркнуть свое желание их молчания по этому вопросу - в этом она была уверена.

Он стал тайной, загадкой - тенью.
Точно такой же, как она.

Сообщение отредактировал Алита Омбра - 31.1.2011, 16:42

21(1)
Стояла середина утра. Унылый зимний свет вливался в высокие стекла окон тренировочного зала - огромного пространства с деревянным полом - места, которое сама Мара использовала раньше для своих тренировок с лайтсейбером. Сейчас, разумеется, оно давно было закрыто для нее. Ходили осторожные слухи, что уже больше четырех месяцев там занимается Скайуокер, каждый день, от рассвета до заката, один или с Палпатином. Неизменно и постоянно упражняясь.

Час за часом, день за днем, неделя за неделей. Посвящая себя тренировкам на грани навязчивой идеи.

Мара прошла мимо шести алых гвардейцев, стоящих снаружи, задаваясь вопросом, для чего именно они там находились - чтобы удерживать Скайуокера внутри или чтобы не пускать к нему других. Вероятно - второе, решила она; что такое шесть алых гвардейцев против вооруженного Ситха, если он решит уйти?

Да, Ситх. Невзирая на то, как называл его публично Император. Но и с этим фактом она постепенно свыклась, одновременно подмечая все больше перемен в этом замкнутом Скайуокере: было что-то неустойчивое в манере его поведения, указывающее на изменчивый взрывной нрав. Она также свыклась и с его статусом, и с его положением, находя всю эту ситуацию даже интригующей, но, разумеется, в строго профессиональном – ни в коем случае не личном – плане.

Мысль увидеть, что он делает и как ведет себя, когда тот внутренний огонь вырывается наружу, пленяла ее. Но за прошедшие две недели после ее возвращения, он оставался холодно-сдержанным со всем, что его окружало – включая ее – несмотря на свой довольно очевидный острый, как лезвие ножа, нрав. Поэтому она не смогла узнать о нем ничего нового с той самой ночи, когда ее выпроводили из его апартаментов.

А она действительно хотела иметь больше представления о нем.

И сегодня представилась эта возможность - Палпатин приказал ей доставить ему сообщение. Да, она могла бы сделать это по комлинку или через его адъютантов, но теперь у нее была официальная причина говорить со Скайуокером - и она не собиралась тратить ее впустую.

Не имея понятия, чего ожидать, Мара вошла в зал, смотря на противоположную сторону этого огромного величиной с ангар помещения.

Там, окруженный шестью специальными поединочными дроидами, находился Скайуокер, одетый в идеально сидящие на нем спортивные бриджи и майку безукоризненно белого цвета.

- Стоп программа, - сказал он спокойно, дезактивируя свой лайтсейбер; дроиды замерли на месте.

Мара прошла вперед, нисколько не удивляясь дроидам - в целом они были запрещены в дворцовых Башнях, но так как никто из простых людей не мог противостоять форсъюзеру, ее Мастер держал их здесь для себя. Мара также, время от времени, использовала их - по одному за раз, устанавливая уровень их реакций приближенным к мастерству нормального человека. Лорд Вейдер же использовал их на максимальной мощности, сражаясь сразу с несколькими. Она видела, как и ее Мастер делал то же самое.

Однако… Мара беспокойно нахмурилась, сгорая от любопытства и расстройства, что Люк сразу же остановился, как только она вошла в зал.

Он повернулся... Сейчас, на этом расстоянии, глубоко и часто дыша, со спутавшимися волосами, он был очень похож на человека, который только прибыл сюда долгие месяцы назад, и, совершенно не отдавая себе отчета, Мара легко улыбнулась ему.

Он только слегка нахмурился в ответ, явно опасаясь ее неожиданного прихода. Улыбка Мары спала, но дрожь в груди унять было не так легко.

- Император требует твоего присутствия в пять часов в Государственной Комнате, - произнесла она на ходу; голос эхом прокатился по пустому залу.

- Ясно, - ответил он кратко, моментально возвращаясь к неподвижным дроидам.

Но Мара продолжила идти вперед, остановившись лишь в нескольких шагах от него.

Он не поворачивался, она не уходила. Продолжая стоять на месте, Мара отметила глубокие тяжелые шрамы на его руках и спине, до сих пор воспаленные и красные.

Когда она, наконец, собралась говорить, он повернулся и отрезал:
- Что-нибудь еще?

Усилием воли Мара подавила желание высказаться в том же духе, понимая, что именно этого он и добивался - пресечь разговоры и как можно дальше отдалить ее от себя; поэтому она последовала менее предсказуемым путем:
- Устраивает, как они работают?

Люк вновь нахмурился, натягивая на лице тонкие, видимые только вблизи, шрамы:
- Что?

- Дроиды - как они?

Он медленно вздохнул, словно считая внутри до десяти, и ровным сдержанным голосом произнес:
- Неплохо.

- Всего шесть?

Он оглянулся, раздосадованный и с весьма скромным выражением, очень похожим на Люка:
- Это все, что здесь пока есть.

Мара улыбнулась, понимая, что он не уловил ее сарказма.

- Как насчет человека в качестве противника? - пожав плечами и не дожидаясь ответа, она расстегнула свой изящный короткий жакет.
Люк смотрел на нее несколько долгих секунд, и снова у нее было отчетливое чувство, что он считал до десяти, прежде чем ответить.

- Я бы отказался, но очевидно у меня нет выбора, - иронично произнес он, пока Мара шла к арсеналу оружия в боковой стене. Однако она успела заметить его быстрый взгляд к высокому потолку, к точному месту, где была скрыта камера наблюдения.

- Ты знаешь, как пользоваться лайтсейбером? - спросил он, не проявляя ни интереса, ни безразличия.

- Я много чего знаю, - не оглядываясь, ответила Мара.

Дойдя до арсенала, она увидела, что все шесть тренировочных сейберов находились на месте; в руке Скайуокера было его личное боевое оружие. Взяв два тренировочных сейбера, способных нанести крепкий удар, не разрезая при этом плоть, она пошла назад:

- Но я не играю в игры с настоящими лезвиями, - сказала она.

- Я не играю в игры, - ответил он просто, без всякой угрозы.

Подойдя к нему, она тихо протянула сейбер.
- Я не ударю тебя, - заверил он.
- Ты можешь передумать, когда получишь пару хороших ударов от меня, - с легкостью поддразнила Мара, чувствуя себя вновь более комфортно в его присутствии.

Скайуокер приподнял бровь, показывая, что очень сомневается в этом, и Мара позволила себе тонкую улыбку: его ждет сюрприз. Интенсивно тренируясь с юных лет со своим Мастером умению противостоять обученному джедаю, она была уверена в себе.
Наконец, неохотно, явно действуя против своего убеждения и принципа, но слишком любопытный, чтобы отказаться, Скайуокер отбросил темно-матовую рукоять сейбера в сторону. И она полетела не по дуге, а очень ровно и плавно, мягко опускаясь на пол в углу.

Взяв тренировочный сейбер, он последовал за Марой в центр зала, где она встала перед ним в боевой стойке, зажигая чистое белое лезвие. Он сделал то же самое - в очень мягкой, небрежной манере.

Мара приподняла бровь:
- И никаких примочек Силы - разных сальто, прыжков, ускорений скорости, усилений реакций и уловок с моим восприятием.

- Есть что-нибудь, что я могу сделать? - любезно осведомился он.

- Тебе лучше знать, - возразила Мара. - На "один"?

- Тебе нужен обратный отсчет?

Мара сощурила глаза: о, она насладится его взглядом, когда нанесет ему удар.
- Три, два, o…

Это было все, что она успела сказать. Крученым движением он резко ударил по ее клинку, делая полувыпад вперед, и заканчивая наконечником своего сейбера в дюйме от ее горла. Ее собственное оружие бесполезно валялось далеко в стороне.

- Ты мог бы дать сказать мне "один", - проговорила она, слегка смутившись и пытаясь ни за что не показать это.

- Ты сказала "на один", а не "после", - возразил он ровно, отстраняясь и вновь занимая начальную позицию. - Еще?

Стискивая челюсть, она полностью сконцентрировалась и встала в стойку.

- Будешь считать? - поинтересовался он иронично.

- Повторишь тот же трюк?

- Нет, на этот раз сделаю что-нибудь новенькое.

- Отлично, - ответила Мара едко. - Три, два, o…

На этот раз она крепче сжала свой сейбер, чтобы остановить его крученый удар, отводя оружие по направлению к его клинку, как только начала считать. Но и это не помогло: он опустил наконечник своего сейбера и, используя ее направленное давление, скользнул клинком частично вниз, чтобы затем высвободить и резко поднять его для горизонтального удара на линии его плеч, шагнув при этом вперед. Итогом была Мара, уставившаяся на клинок у своей груди.

Вместо того чтобы признать поражение, когда было понятно, что он легко мог продвинуть клинок дальше, она отшатнулась в неистовом порыве и отбила его сейбер боковым ударом.

Он был быстр. Не позволяя ее удару сдвинуть его, он вращал клинок по широкой дуге для более мощной атаки. Сделав три коротких, быстрых шага вперед, Люк направил сейбер в ту самую сторону, откуда получил удар от Мары, зная, что она уже не справится там с защитой. Тяжелый удар просто снес всю ее оборону, подминая под себя ее сейбер. И хотя он остановился, прежде чем завершить удар, ее собственный клинок здорово саданул ей по ногам, едва не сшибая с них.

- Сукин с… - она сделала быстрый круг, встряхивая дрожащей ногой, к очень большому развлечению Скайуокера, хотя он и не позволял этому отражаться на его лице.

Сузив глаза, Мара вновь встала к нему лицом.
- Знаешь, смысл тренировок с сейбером состоит в фактической тренировке, а не просто в одном ударе.

- Смысл тренировок с сейбером состоит в изучении самого эффективного способа сражения в поединке. А смысл поединка в том, чтобы как можно быстрее устранить твоего противника, прежде чем он сам сделает это с тобой, - в голосе слышался легкий юмор, хотя он и прикладывал усилия подавить его.

- Отлично, - прорычала Мара сквозь зубы. - На этот раз…

- Возможно, тебе нужно попробовать без подсчета.

- Возможно.

- Просто предложение.

- Я не нуждаюсь в твоих предложениях.

- Тогда ты должна прекратить говорить и начать драться.

- Возможно, ты должен...

Она пошла на попятный, поскольку он шагнул вперед со взрывной скоростью, делая пять быстрых ударов - нисколько неутомленный, заметила она – но при этом, смягчая движения, чтобы дать ей шанс. Что было еще хуже, чем быть просто побитой.

Наконец, увидев свою первую возможность, она качнула клинок в высокой вертикальной дуге к точке пересечения с его подбородком…

Приводя ее в полное изумление, он легко ушел в сторону, схватил ее за запястье и, дергая вниз, притянул к себе. С отведенным от него сейбером, Мара столкнулась с его плечом, остановленная твердым телом Скайуокера.

- Не пользуйся очевидными возможностями, - прошептал он, удерживая ее рядом. - Скорее всего, это только видимость.

С возмущенным воплем она вырвалась на свободу и занесла сейбер в широком круговом размахе, вынуждая Скайуокера отскочить, чтобы успеть блокировать удар. Острые ощущения от того, что ей удался достаточно быстрый маневр, заставивший его напрячься, вызвали усмешку на ее лице, пока она, отстранившись, медленно обходила противника.

- Ты на полшага ближе, чем нужно, - сказал он, усмехаясь в ответ, полностью увлеченный игрой.

- Не для м...

Люк метнулся вперед с высоко поднятым сейбером, опуская его в тяжелом ударе. Мара сделала движение для парирования, но он изменил угол направления, ведя клинок почти горизонтально уровню ее шеи. Потребовалась каждая частица навыка Мары, чтобы успеть переместиться для блокировки - и как только она это сделала, сразу увидела свою ошибку.
Не имея другого варианта, она встретила его клинок основанием своего сейбера, отталкивая вниз.

Скайуокер проворно отстранился и, держа вес на той же самой ноге, прокрутился на триста шестьдесят градусов и ударил наотмашь в сторону ее лодыжек, получив импульс для удара от собственной защиты Мары.

Она отпрыгнула назад, но недостаточно быстро, чтобы успеть нанести встречный удар, потратив слишком много сил для отражения его предшествующей атаки.

Он остановил направленный вниз клинок почти у самой ее лодыжки. Взглянув на него, она увидела склоненную на бок голову в жесте "говорил же тебе"; в уголках глаз собрались редкие морщинки смеха.

Испустив еще один разъяренный вопль, она рванулась вперед, делая несколько быстрых легких ударов, обходя его, чтобы получить преимущество. Скайуокер точно следовал каждому ее движению.
Наконец, он стремительно отбил в сторону ее тяжелый нисходящий удар и, делая к ней выпад, схватил за предплечье, вновь притягивая к себе.

- И не раздражайся, позволяя эмоциям управлять тобой, - легко прошептал он, достаточно близко к ней, чтобы его дыхание шелестело в ее красновато-каштановых волосах. - Не набрасывайся вслепую только потому, что ты злишься.

- Ты - Ситх, разве не это вы и делаете? - сказала она и немедленно пожалела об этом.

Его лицо тут же изменилось, и вся шутливость исчезла, сменяясь тем самым отстраненным спокойствием. Замкнутый бесстрастный щит, который она видела всякий раз, когда он был рядом с Палпатином.

Отпуская ее, он отступил и дезактивировал сейбер.

- Скайуокер… - начала она.

- Мои поздравления, Мара. Ты нанесла удар.

Он повернулся и ушел, не оглядываясь.

21(2)

.

Люк стоял в тишине пустого Тронного Зала, громадной комнаты, лишенной своей обычной хаотичной толчеи; было еще слишком рано для Суда.
Он не мог сказать точно, что привлекло его сюда, однако это было именно влечение. Некий постоянный шепот в подсознании в течение уже нескольких месяцев после его освобождения из камеры, неустанно напоминающий о себе и чего-то требующий.

Люк пересек внешние залы Суда, не глядя по сторонам, идя через угодливо расступающиеся собравшиеся толпы источающих любопытство существ с завистливыми умами. Он не замедлял темп и не смотрел на них – в его восприятии они все сливались в одно грязное пятно, не стоящее сил для разделения друг от друга.

Охранники в кровавых одеждах, легко преграждающие всем путь, уступили ему, как только он приблизился к помпезным двустворчатым дверям, вертикально подняв свои пики и встав по стойке "смирно".
Он беспрепятственно вошел внутрь. Не то, что они могли бы остановить его, но борьба принесла бы ему некое удовлетворение, некий выплеск энергии после слишком долгой и застойной оцепенелости в этом приторно-надоедливом месте, похожим на склеп, ставший домом для нравственно-мертвых существ, на памятник жадности и корысти.

Двери закрылись, оставляя позади беззвучное перешептывание и суету лживых и властолюбивых интриганов, сводя все вновь лишь к глухому, фоновому шуму, кормящему тени и темноту.

И затем он различил тот самый одиночный тон, расплывающийся шепот. Он провел взглядом по этому скучному до зевоты месту: пепельные линии слабого света, падающего из высоких узких прорезей на дальней стене, вычерчивая контуры, едва доходили до конца возвышения.

Он беззвучно прошел вдоль этого широченного зала, погрузившись в приводящую в восторг тишину и охотно идя на источник этой странной исключительной вибрации -
и остановился, когда ноги коснулись края полукруга, выложенного перед возвышением.

Люк никогда не ощущал этого раньше - но и зал никогда прежде не был пустым, чтобы резонировать с его чувствами. Камень, из которого была выложена окружность, разделенная сейчас на две половины, был довольно древним: полированный мрамор бледно-сливочного цвета с красновато-коричневым тонким узором. Эта часть пола выглядела обособленной и изящной в отличие от всего остального напыщенного зала и явно старше - словно бы ее вырвали из недр скрытого прошлого и доставили сюда, вероятно, по приказу его Мастера. Он замер, как вкопанный, прислушиваясь к Силе...
Вспыхнул иллюзорный образ круглого зала с величественными видами на городской пейзаж Корусканта, по периметру на одинаковом расстоянии друг от друга стояли стулья, вливающийся в окна свет отражался от бледного мрамора, выложенного в центре целостным кругом...

Тот же самый бледный мрамор… Люк нахмурился, пытаясь повторно вызвать образ, но он исчез - оставляя все ту же звучащую вибрацию на краю его восприятия, связанную в какой-то мере с этим полом под его ногами, но принадлежащую чему-то другому.

Взгляд притянуло многогранное великолепие Трона Солнечных Лучей, неуловимо напоминающего о солнцах Татуина. Этот Трон в сознании Скайуокера всегда был неизменно связан с Палпатином, с местом его правления. Люк видел его по холо еще ребенком, учась в школе, и смутно помнил, что это был некий древний и бесценный артефакт.

Массивный трон с невероятным мастерством был изготовлен из цельного куска металла. Огромное круглое солнце, формирующее спинку, окружалось яркими, солнечными лучами, чеканная поверхность которых отражала даже унылые блики умирающего дневного света, преломляющегося во множестве крошечных граней. Перед троном стояла замысловато сделанная низкая скамеечка для ног из похожего драгоценного металла оттенка розового золота. Выгравированное на ней представление галактики, находящейся под ногами Палпатина, было украшено темно-синей глазурью и драгоценными камнями.

Несмотря на ее очевидную ценность, Люк взглянул на скамейку только мельком, ровно столько, сколько потребовалось для понимания, что изначально она трону не принадлежала; она была простым безжизненным предметом, о котором он тут же забыл. Трон… стоящий в тяжелой, косной неподвижности... именно трон был источником той исключительной вибрации, чей тон резонировал до глубины души Люка.

Влекомый вперед, Люк медленно вступил на возвышение и обошел трон на некотором расстоянии - он не испытывал желания подойти ближе - впервые замечая, что громоздкое солнце было зеркально продублировано сзади, как самостоятельная, отдельная часть, нижние лучи которой опирались на мрамор в качестве ножек. Два солнца, расположенные вплотную друг к другу, спина к спине, в прекрасном соответствии. Он не смотрел и не хотел смотреть на все это раньше – жесткая аура Палпатина подавляла столь неуловимое и призрачное явление в Силе.

Замедлив шаг, он отошел в тень позади Трона, замерев в поглощающем очаровании и замечая едва заметные надписи, вырезанные тончайшими изломанными символами некого архаичного языка. Поначалу он не мог распознать его - пока эти странные письмена не растеклись в неровных изгибах окружности солнца, становясь видимыми в отдельных бликах света.

В состоянии, близком к трансу, словно под гипнозом, Люк уставился на вырезанные слова, выхватывая их под слабыми лучами света, пробивающимися сквозь закрытые ставни.
Единственным звуком в глубокой тишине был колотящийся в ушах стук сердца…

Раздавшийся из теней голос заставил его буквально подскочить, поворачиваясь кругом, напрягая все мышцы и автоматически хватаясь за лайтсейбер.

- Строишь планы... или просто мечтаешь? - сверкая желтыми глазами, Палпатин вышел из чернильной темноты, и Люк осознал, что и во всем зале стало темнее; совершенно незаметно для него наступил вечер.

Он вынудил себя успокоиться, отвешивая легкий поклон головой:
- Нет, Мастер. Только изучаю часть истории.

Император прошел вперед, поглощая своими черными одеждами и без того унылый свет, словно сами тени следовали за ним. Он протянул бледную руку и в собственническом жесте провел по краю трона, нарушая безмолвие тишины ясным царапаньем ногтей.
- И что конкретно ты изучаешь?

Люк нерешительно помедлил, вновь смотря на вырезанный манускрипт:
- Читаю надписи.

Палпатин нахмурился, прослеживая взгляд Люка.
Это было так называемое Место Пророчества Джедаев, священный артефакт, принадлежавший им с древнейших времен. Ситхи давно жаждали получить его, и когда Палпатину удалось это осуществить, забрав многовековое седалище вместе с другими реликвиями из разрушенного Храма Джедаев, он переименовал его в Трон Солнечных Лучей. Слова скрытого священного писания ревностно хранились некой тайнописью, настолько старой, что джедаи посвятили годы для ее изучения и расшифровки, о чем свидетельствовало множество тщательно задокументированных различных вариаций, поправок и перестановок.

- Пророчество, - загадочно произнес Палпатин, внимательно наблюдая за мальчиком.

Считалось, что в пророчестве, вырезанном в лучах солнца, находился ключ к мощи, способной изменить курс галактики, путь для неограниченного использования Силы.

Повернувшись и сосредоточив взгляд на своде чеканного солнца, Люк прочел слова:
- Сын Солнц.

Подбородок Императора чуть вздернулся, глаза сощурились, пальцы властно сжались на краю трона. Скрытая тайнопись, на древнем непонятном языке, мальчишка никак не мог прочитать ее...

Тем не менее, он произнес:
- Прочти это громко.

Нахмурившись, Люк вновь посмотрел на трон:
- Что именно?

Губы Палпатина скривились в улыбке:
- Сколько ты видишь?

- Несколько надписей - или только одну. Разные части одной и той же загадки.

- Прочти, - повторил Палпатин более стянутым от напряжения голосом.

Люк на секунду пристально взглянул на него и вновь вернулся к выгравированным символам. Какой-то момент они казались опять чуждыми - нечитабельными - но так же, как и раньше, всматриваясь в многогранную золотую резьбу, он ощутил, как замыкалось и обострялось его восприятие, резонируя в Силе - и слова легко потекли в его сознание, строфа за строфой, обретая смысл. Он читал, не прилагая усилий, лишь прослеживая глазами резные кривые и чувствуя, как взывает к нему значимость образовывающихся слов:

Этот путь - желание Силы.
Все разрушится.
Стремления и империи, союзы и родство.
Амбиции истощатся.
Жажда господства рассыплется в прах.
Только желание Силы останется.
Начала куплены за счет конца.
Новая надежда даст жизнь, когда все остальное будет потеряно.
Из темноты прибудет свет; из краха придет спасение.
Сын солнц, Сила, обретающая форму.
То, что упало, возвысится к доминиону,
То, что раскололось, излечит отчуждение.
То, что стало негодным, выйдет за пределы.
Тот, кто будет колебаться, уравновесит путь...

Люк остановился, сдержанный и задумчивый, прежде чем прочитать последнее:

Ибо края теней определяют свет
На границе рассвета и темноты.

На границе… Палпатин чуть склонил голову, вспыхивая глазами цвета охры, остро и проницательно.
- И где стоишь ты, мой волк?

Люк повернулся к своему Мастеру; но теперь он был хорошо знаком со словесными играми Палпатина, чтобы не теряться от них. Чуть заметная улыбка коснулась уголков его губ, когда он предложил сразу и абстрактный, и буквальный ответ, смотря себе под ноги.
- Я стою прямо здесь, Мастер. Позади трона.

.
.
.

- Лорд Вейдер, мы приняли коммюнике из Дворца - Император приказывает вам завтра проследовать на частную аудиенцию с ним сразу после церемонии вашего прибытия.

Это был адмирал Пиетт, один из немногих офицеров, кому доверял Вейдер - пока.
Между Вейдером и Мастером непрестанно велась скрытая борьба - Палпатин тщательно размещал шпионов в руководящий состав его звездного разрушителя, Вейдер постоянно находил причины избавиться от них - навсегда.

- Спасибо, адмирал, - пророкотал Вейдер с ясно звучащим раздражением.
Пиетт осторожно поклонился и поспешно ретировался, оставляя Вейдера пристально вглядываться в широкий обзорный экран на мостике Экзекутора, обдумывая различные варианты.

Если ему разрешили вернуться к Имперскому Центру, значит, его сын в какой-то степени подчинился. Но Вейдер знал об этом и так - не только Палпатин располагал сетью шпионов. Вейдер знал о новом человеке при дворе Императора, всегда молчащем и замкнутом юноше, всегда рядом с Палпатином, относящимся к нему бдительно и собственнически. Только сам Император говорил с юношей, явно обескураживая любого, кто пытался к нему подойти. И сам мальчик ни с кем не заговаривал, ведя себя отстраненно и обособленно. Он никогда не покидал своих апартаментов, кроме как по приказу Императора. Его видели лишь в тронном зале и на пути к залу практики, который он ежедневно посещал в сопровождении четырех алых гвардейцев. Как предполагали источники Вейдера, они нужны были больше для препятствования всяким любопытствующим, чем для контроля над загадочным незнакомцем. По их же сообщениям выходило, что за этим видимым замкнутым фасадом скрывается резкий и взрывной характер.
Занятно, что его шпионы не располагали ни его именем, ни даже идеей, кем является этот незнакомец, несмотря на всю их широкую агентурную сеть.
Вейдер не посчитал нужным сообщать им свои сведения; для него намного интересней было, чтобы они питались информацией из Дворца. Но он знал правду – и догадывался о причине, почему Император вызвал его назад.

Его новый Ситх нуждался в испытании. Примерно так же Палпатин некогда проверял Энакина, направив его на графа Дуку, своего предыдущего сторонника, чтобы избавить себя от неотъемлемых осложнений при наличии двух последователей, служащих одному Мастеру.

С безупречной болезненной ясностью он помнил, как держал пересеченные у горла Дуку сейберы.
Помнил, как шипел Палпатин, побуждая его к убийству.

Помнил изумленную растерянность от предательства на лице Дуку.

.

Вейдер всегда абсолютно верил, что он умрет по собственным причинам, никак не связанным с холодными амбициями его Мастера. Он поклялся, что не предоставит Палпатину роскоши уничтожить его чужими руками. И если бы его Мастер захотел избавиться от Вейдера, он должен бы был оказаться перед ним лично.

Но как бы там ни было, сейчас, словно обученный пес, он по-прежнему возвращался к своему Мастеру.

Не потому, что он хотел очутиться перед Палпатином… а потому что ему было необходимо вновь увидеть своего сына. Несмотря ни на что, ему нужно было увидеть его.

Для чего - он не знал, или, скорее, не хотел слишком углубляться в размышления об этом.

Вейдер понятия не имел, насколько Палпатин исказил разум мальчика, но он знал, помести раньше сейбер в руку Люка в любой момент их бурных взаимоотношений, и тот, несомненно, набросился бы на него. И Палпатин без особых усилий сможет перевести эти эмоции в действие.

В более спокойные и ясные моменты Вейдер понимал, что Палпатин не станет просто разменивать его жизнь на нового Ситха, или, скорее, он верил в это - он хорошо знал своего Мастера, знал его самоуверенность и его взгляды, знал, что он рассматривает себя выше ограничений, установленных ситхами за прошлые столетия, выше правила о том, что могут быть только два ситха - Мастер и ученик.

Именно по этой причине он сам изначально рискнул взять мальчика к Палпатину.
Ему не нравилась необходимость играть в такую азартную игру, но Люк своим упрямством в Облачном городе практически не оставил ему выбора. И после двух десятилетий рабства он довольно хорошо понимал Императора, чтобы пойти на этот шаг, зная, что тот также был искушен потенциалом мальчика, и что соблазн неограниченной власти сильнее оков древних правил и архаичных предостережений.
Если бы Вейдер смог обратить сына сам, он бы это сделал, но такие вещи не были его сильной стороной. Они требовали изощренных средств и хитроумных манипуляций, которыми Вейдер к своей гордости не пользовался, и которые в изобилии применял Император.

Он понимал, конечно, что Палпатин постарается сделать мальчика как можно более чуждым ему, меньшего от коварного старика Вейдер и не ждал. Но он знал и то, что между ним и сыном есть некий резонанс. И Люк, вне всяких сомнений, тоже чувствовал его, что бы он ни говорил.

То, что Палпатин отослал Вейдера, было неожиданно. Он полагался на то, что будет находиться рядом все время преобразования своего сына, чтобы поддерживать их связь. Но даже, если Мастер действительно хотел спровоцировать борьбу между ними, Вейдер был уверен в своих силах. Он уже побивал мальчика раньше – и он без колебаний сделает это снова.

Хотя, возможно, не так сильно. Он не намеревался заводить так далеко поединок на Беспине, не думал, что настолько потеряет контроль. И впоследствии не хотел ранить мальчика еще больше, когда поймал того на корабле контрабандиста. Но сдержанность и Тьма едва ли были синонимичны, а мальчик, казалось, обладал врожденной способностью досаждать настолько, что все намерения Вейдера терялись в наплыве раздраженной злобы.

Как мальчишка делал это с такой безошибочной легкостью, было загадкой - возможно, причина состояла в том, что они были слишком похожи, или, что более тревожно, в том, что впервые на памяти Вейдера ему не было наплевать, как кто-то думает о нем...

Он обдумывал эту мысль в течение долгих секунд и затем решительно отклонил ее, как неуместную.

Как бы далеко не зашел Вейдер в своих размышлениях, ответ на проблему сохранения самоконтроля в присутствии его сына был очевиден - Люк должен прекратить противиться ему. Мальчик нуждался в дисциплине. Представление Вейдера о том, что он сам осилит что-либо большее в их конфронтации сверх своего жесточайшего самообладания, было явно смехотворным - особенно теперь.

Поскольку он знал потенциал Люка; он был кристально прозрачен.

Он знал, к чему способен мальчик – достаточно лишь аккуратно подтолкнуть его в нужном направлении. И целью Вейдера сейчас стало обеспечение гарантии, что, когда все сведется к выбору, лояльность Люка будет на стороне отца. Для достижения этой задачи он нуждался в свободном доступе к сыну, который в настоящее время осуществлялся полностью на условиях Палпатина. Но пока и этого было достаточно. Достаточно, чтобы присматривать за мальчиком, незаметно направлять и вести его. Якобы к требованиям Мастера, на деле же – к своим собственным.

Где-то в глубине души к мыслям пробивалась маленькая червоточина - о том, насколько нелепо будет, если мальчик сейчас убьет его. Если оружие, которое он стремился использовать против своего Мастера, станет оружием, которым Мастер разрушит его.
О том, что он был бы уничтожен тем, кому дал жизнь.
О том, что ему все еще нужно искать прощение у мальчика, который хотел убить его.

Но такие мимолетные приступы растерянности легко игнорировались перед лицом больших доводов. Было что-то взывающее громче этих мыслей, что-то внутри него, то, что низводило и делало незначительным все его тщательные планы...

Потому что это был его сын. Его сын. Его плоть и кровь. Инстинктивная связь. Независимо от того, как упорно они оба пытались отрицать ее. Независимо от того, как Император пытался разорвать и разделить их, независимо от его планов и манипуляций.

Все предыдущие замыслы Вейдера претыкались об этот простой факт и все – все – перестраивалось вокруг него помимо его воли, сбивая с толку и мешая. Менялось все – взгляды, убеждения и жизненные устои подвергались испытанию самим существованием его сына.

Он хотел изменить мальчика ради мощи, заключенной в нем, ради возможностей, которые тот предоставлял. До того, как он увидел своего сына, не возникало никаких вопросов, не было и тени сомнения относительно его роли в большом плане Вейдера. Либо он согласился бы с целью Вейдера, либо был бы уничтожен.

Сейчас… все, что знал Вейдер наверняка – это факт, что он мог убить мальчика на Беспине и избавиться от осложнений. И Люк – Люк мог нажать на курок и убить своего отца, когда тот дал ему шанс на борту Тысячелетнего Сокола. Должен был нажать, зная, что в противном случае Вейдер получит контроль над ним.

Ни у того, ни у другого не хватило духа для этого.

И независимо от того, что случилось после, эта связь останется; Вейдер верил в это абсолютно. Потому что он знал то, что чувствовал -

Он мог позволить Палпатину сделать худшее; позволить тому попробовать предать его, настраивая мальчика против него или его самого против мальчика. У Вейдера был более крепкий захват, более глубокий резонанс.
Самое естественное и прочное принуждение в галактике, вне всякого сознательного выбора и манипуляций. Ненамеренное и инстинктивное, независящее от его планов и от того, как далеко он находился, оно всегда было рядом с ним; текло в крови по его сосудам. Его сын...

То, что он не мог отрицать...

Многочисленные ряды штурмовиков собрались на огромной посадочной платформе далеко внизу, созванные для торжественной встречи Лорда Вейдера с обширной миссии у пограничных миров.
Палпатин стоял в одном из частных залов Южной Башни, в удалении от приказанной им церемонии, разделив свое внимание между нею и практически бесшумными шагами, сопровождающимися резким преломлением в Силе по мере их приближения.

.

Он шел вдоль длинного зала к своему Мастеру, солнечный свет, поглощаемый его неуклонно темными одеждами, оставлял ему лишь тень впереди, рука слегка касалась лайтсейбера, ощущая его заверяющий вес на бедре.
Достигнув Мастера, он легко и быстро опустился на колено позади Палпатина. Император не стал утруждать себя поворотом, довольствовавшись жестом.

- Встань, мой друг.

Скайуокер поднялся и встал рядом с Мастером, наблюдая за церемониальными приготовлениями внизу.

- Твой отец приземлится в течение часа. Я приказал ему явиться в мою частную палату для аудиенций. Ты тоже будешь там.

Не отводя взгляда от происходящего внизу, бесстрастным и сдержанным тоном Скайуокер произнес:
- Зачем?

- Затем, что я приказал это, - членораздельно и жестко обрезал его Мастер сиплым от досады голосом, также не сводя глаз с главной посадочной платформы.
Какое-то время они молчали; Люк знал, что у Императора было еще что сказать, и охотно ждал, когда тот заговорит...

Палпатин чуть повернулся, говоря напряженным от нетерпеливого ожидания голосом:
- Ты будешь драться с ним?

- Вы хотите этого? - немедленно откликнулся Скайуокер.

Не было ни страха, ни желания в его словах, но Палпатин знал, что находилось в его сердце.
- Ты волен поступить, как пожелаешь, - Палпатин позволил своему разрешению повиснуть в воздухе на долгое время, однако его павший Джедай даже не шевельнулся. - Но ты не можешь убить его.

Глаза мальчишки взметнулись, и хотя лицо и голос оставались осторожными и нейтральными, не выражая непочтения, все же его слова были близки к открытому неповиновению:
- Вы непрерывно обвиняете меня в том, что я меньше, чем Ситх, и, тем не менее, когда я хочу укусить, вы накидываете мне намордник.

Палпатин не обернулся.
- Ты сделаешь так, как я приказываю.

Его дикий Джедай промолчал, явно нетронутый этим. С тех пор, как он был освобожден из камеры, прошло долгих четыре месяца, некоторые его шрамы за это время поблекли и исчезли, другие были настолько свежими, что все еще темнели кровоподтеками, являясь свидетельством продолжающихся сражений.
Но Палпатин знал, что война была давно выиграна. Сейчас только происходило повторное обозначение линий, проверка пределов и границ.

И, по правде говоря, он наслаждался этим - игра не закончилась, она просто перешла на более изощренную арену.

Палпатин повернулся, впиваясь глазами в своего Джедая на несколько долгих секунд, подчиняя его своей воле. Скайуокер отвернулся, молча, стиснув челюсть, чтобы удержать рвущиеся слова.

- Ты понял? - нажал Палпатин.

- Да, Мастер, - признал он, наконец, не оборачиваясь, сильно стянутым голосом. - Хотя я не понимаю, почему.

Палпатин улыбнулся на такую явную, неугасающую досаду. Но не уступил и не смягчился - у него была своя задача.
- Потому что он нужен мне.

- Для чего? - вновь бросил вызов мальчишка практически срывающимся голосом.

- Для того, к чему ты кажешься не способен, - обвинил Палпатин, смотря жестким взглядом. - Для беспрекословного повиновения моим приказам.

Те чудесные, замечательные глаза холодного синего цвета закипели от подавляемого гнева в ответ на провокацию, но Джедай промолчал.

Палпатин поднял брови:
- Когда ты сможешь это, я отдам тебе его голову.

Скайуокер разочарованно отвернулся. Палпатин знал, что тот пытался повиноваться, но попросту не был способен к этому, несмотря на причиняемый себе вред. И это было одной из причин, по которой Император ценил его, получая удовольствие от его общества. Волк, берущий пищу из руки своего Хозяина. Припадающий к ногам Хозяина – почти.
Порой он все еще стремился убежать, образно, если не буквально - и Палпатин все еще дергал за цепи, которые держали его. Но это не останавливало его попыток.
И это не останавливало руку Палпатина в ответ.

Сообщение отредактировал Алита Омбра - 5.2.2011, 0:47

23(1)
Вейдер целеустремленно шагал по длинному коридору жилой резиденции своего Мастера в Восточной Башне, хорошо зная Дворец из своего опыта, хотя обычно Мастер не вызывал его в эти комнаты.
Уже одно это было достаточным предупреждением, но гораздо больше настораживало отсутствие охранников у входа в зал, ведущий в частную палату для аудиенций, называемую Красной Комнатой.
Он прищурил глаза, но все же вошел через высокие резные двери в обширный и неосвещенный зал репрессивно алого цвета; последние лучи вечернего солнца падали из узких прорезей окон, цепляясь за декоративное золочение на стенах и заставляя искриться красные прожилки на черном мраморном полу. Вдоль стен на расстоянии друг от друга располагалась дюжина высоких стульев темно-рубиновой расцветки. Сам зал был разделен глубокими ступенями на три отчетливых уровня таким образом, что только поднявшись на самый верхний, можно было достигнуть присутствия Императора.
Постоянные манипуляции, скрытые или очевидные, служащие целям Палпатина.

Мысленно Вейдер уже был готов, пытаясь понять, как его Мастер поведет игру, прокручивая все возможности.

Но ничто не могло подготовить его к тому, что находилось за этими дверями.

.

В стороне огромного пустого зала стояла одинокая фигура -

Одетый в полуночно-синее человек был практически затерян в тенях, стоя спиной к комнате. Он смотрел на отдаленный город за окном, на сумеречное небо, полыхающее огненными и темными красками, дающими единственный затухающий свет в сгущающемся мраке.
Человек никак не отреагировал на появление Вейдера: даже услышав тяжелую поступь Темного Лорда по гладкому мрамору, он оставался неподвижен.

В течение долгого времени Вейдер попросту не узнавал своего сына, не ощущая знакомого присутствия в Силе, настолько непроницаемы были щиты вокруг его разума.

И затем – когда Вейдер понял, кто это, он замер на месте.

В полумраке зала по-прежнему висела тяжелая выжидающая тишина…

Его сын повернулся - и все надежды Вейдера, все его стремления, все его намерения рухнули, разбились, словно стекло о камень резкой правдой, стоящей перед ним.

Его сын… полный идеалов, решительный и безрассудный молодой человек, сражающийся с ним на Беспине с такой страстью и верой… его сын исчез, был уничтожен реалией судьбы, сожжен и похоронен под затененными лохмотьями человека, который наблюдал за ним сейчас с таким холодом, повернувшись изможденным лицом, отмеченным многочисленными и едва излеченными шрамами.
Истощенный телом и душой, с темными кругами под глазами; все свидетельствовало о болезненной слабости, несмотря на то, что он стоял уверенно и прямо. Те когда-то выразительные синие глаза были замкнутыми и настороженными, жесткими и пустыми, не выказывая ничего, ни надежды, ни ненависти.

Но в момент, когда он повернулся, и их глаза встретились, на секунду его щиты дрогнули, и Вейдер увидел то, что находится под этим взглядом.

Сердце пропустило удар и его совершенно отрегулированное дыхание нарушило на мгновение темп от внезапно нахлынувшего сочувствия, от полностью инстинктивной потребности отца защитить своего сына.

Ощутив это, Люк резко отвернулся в отвергающем неприятии, не желая и не нуждаясь в беспокойстве своего отца. Было слишком поздно для какой-либо помощи, если она вообще могла быть.
Насколько Люк знал, Вейдер ясно дал понять свое отношение на Беспине. И заявить сейчас о каком-либо беспокойстве было бы лицемерием, граничащим с оскорблением.
Вейдер стоял, как вкопанный, обуреваемый дико противоречивыми эмоциями при виде своего сына. Он чувствовал его в Силе, изолированного и обособленного, опустошенного и разбитого, как физически, так и морально, окунувшегося во Тьму. Ощущал его шрамы, которые не заживут, а будут только проникать все глубже и глубже, уничтожая любой остаток надежды.
И ясно видел руку Палпатина во всем.
Он был знаком с этим, узнавая чувства собственной опаленной души.
Но он никогда не хотел видеть таким своего сына.
.
Затем момент был сломан. Отвернувшийся перед ним человек вышел из сумеречных теней, оставаясь, тем не менее, окутанным Тьмой в восприятии Вейдера. Он направился к высоченным двустворчатым дверям палаты для аудиенций, тихо открывшимся, приглашая их внутрь.

Вейдер автоматически последовал за ним, догоняя его у дверей и пытаясь придумать, что сказать - хоть что-нибудь. Какую-то причину, какое-нибудь оправдание в защиту своих высоких целей.

- Не смей. Даже не пытайся, - надрывно и едва сдерживая злобу, тихо проговорил Люк, смотря вперед.

Это был его сын. Его сын произнес слова с такой ледяной враждебностью, замораживающей Вейдера. Все, ради чего он вернулся, исчезло, поскольку не было никакого отклика, никаких точек соприкосновения, давших бы ему признание и терпимость, на которые он рассчитывал. Никакой перспективы, видимой им раньше.
Сейчас он задавался вопросом, как он, вообще, мог ожидать этого. К принятию не вынуждали, его заслуживали.

После лет затворнической, одинокой пустоты Вейдер обнаружил родственную связь, истинную близость - возможность вернуть так многое из утраченного им. Ему был дан бесценный подарок... и он отказался от него. Разрушил, как разрушил все остальное, имеющее значение в его жизни. Он потерял сына, которого так стремился иметь, своею собственной рукой - рукой Императора при его добровольном сотрудничестве. Это понимание, пришедшее в смешанном наплыве мыслей, ударило и скрутило изнутри, зажигая запал его темперамента.
.

Затем он оказался в палате для аудиенций, такой же темной, как душа его Мастера, и столь же мрачной, как осознание его собственной жестокой потери. Его сын шел относительно рядом - на расстоянии вытянутой руки.

Император сидел напряженно и прямо в тяжелом, богато украшенном кресле, размещенном на небольшом возвышении в дальнем конце комнаты. Кресло было единственным предметом обстановки, заставляя роскошные кроваво-красные и декорированные золотом стены казаться кричащими и безвкусными, неуместными. Поза Императора указывала на испытываемые им эмоции - хотя это могла быть как нервозность, так и возбуждение.
Вейдер равномерно шагал вперед, пытаясь вспомнить, когда в последний раз он видел хоть намек на то, что коварный старик нервничал.

Он крайне опасался огромной мощи, содержащейся внутри его Мастера - особенно здесь, будучи полностью окутанным его темным и властным присутствием.

Они достигли трона вместе, отец и сын; на бледных чертах Императора отразились острые ощущения от переживаемого им предвкушающего ожидания. Вейдер вынес ногу вперед и опустился на колено перед своим Мастером, как он делал уже тысячу раз раньше - это ничего не значило для него теперь, только пустой жест заверения для его параноидального Мастера.

Оперевшись локтем на колено и опустив лицо к полу... он испытал шок - его сын сделал то же самое, с той лишь разницей, что держал спину прямо, положив на колено ладонь, и согнув лишь шею.

Его сын стоял на коленях. Разум Вейдера буквально оцепенел, ошеломленный этим простым действием, подобные которому он наблюдал тысячи раз, как составляющую этикета двора. Но сейчас это был его сын.

И Палпатин подчинил его себе, получив над ним контроль.
Вейдер знал, что так будет, но видеть своими глазами это завершающее действие сдачи его сына слишком тревожно и глубоко затрагивало в нем струны, существование которых он раньше даже не признавал.
.

Наполненный чувством истинного удовлетворения Император вздохнул и растянул тонкие бледные губы в усмешке, смакуя момент, который он замыслил, как только узнал о мальчишке.

Кто мог подумать, что сын Вейдера выжил? И сам Вейдер будет настолько глуп, что передаст своего сына Палпатину? Что мальчишка воплотит в себе всю мощь, которую потерял его отец, и даже больше. Целая галактика возможностей стояла теперь на коленях в ногах Палпатина; давно разрушенные и уничтоженные планы вновь стали реальностью.

Он откинулся назад, делая еще один глубокий вздох, торжествуя и наслаждаясь моментом. Полное безграничное господство; не осталось ничего, что могло бы серьезно воспрепятствовать его целям. Много лет лицемерные, пекущиеся только о своих интересах джедаи мешали ему, стремясь свергнуть его. И, наконец, он истребил их, даже больше - они принадлежали ему теперь. Подчинялись.

И ему нужно было благодарить за это Вейдера. Вейдер послужил соблазном, сковавшим и давшим ключ к своему сыну, к победе над его верованиями и убеждениями. Уже ради этого он должен пока сохранить Вейдеру жизнь.
Но у всего есть цена; не может быть никакой родственной близости между отцом и сыном, если он оставит их обоих. Эту связь необходимо безвозвратно разрушить.

Палпатин видел много причин для того, что этой борьбе суждено состояться сегодня. И каждая из них отвечала его целям, как и сам Вейдер - который всегда превосходно служил Императору. Хотел он этого или нет.
Именно Вейдера необходимо будет понукать в этот поединок - не его сына. Его сын хотел этого очень долго - испытания силы, когда они теперь стояли на равных, шанса взять реванш за свое предыдущее поражение на Беспине. Завершающую месть человеку, которого он считал ответственным за такое огромное количество потерь и боли в своей жизни.

Джедаи удержали бы его от этого, требуя, чтобы он сражался только по их благочестивым ханжеским причинам, подрезая его ведущее стремление, дающее силу. Но Палпатин вскармливал и лелеял эту страсть, оберегал и восстанавливал, укреплял и усиливал. Это прекрасно удавалось Мастеру Ситхов... но теперь он больше не нуждался в этом, чтобы управлять Скайуокером. Пришло время дать его Джедаю то, что он жаждал - награду за его лояльность; возможность подтвердить его способности. И что еще более важно, этот поединок стал бы проверкой контроля Палпатина.

Но для этого ему нужен был Вейдер, согласный сражаться в полную силу своего таланта. Иначе эта борьба не подтолкнет его Джедая к нужному краю и не станет настоящим испытанием. Однако Палпатин был уверен, что, если он сможет спровоцировать первый удар, врожденный темперамент Вейдера возьмет свое, и мальчишка естественно ответит. Он был сыном своего отца, в конце концов.

И исход их первой встречи будет опасным и непредсказуемым, ибо невозможно спрогнозировать, как поведет себя выпущенный против Вейдера Скайуокер, сможет ли его новоявленный Джедай повиноваться в момент своей ярости. Он выпустит волка, которым по-настоящему пока не управляет, не зная, подчинится ли тот приказу своего Мастера оставить Вейдера в живых.
Сердце Палпатина забилось быстрее от волнующей перспективы, выбрасывая в кровь адреналин и заставляя руки дрожать. Он закудахтал в знак своей благосклонности, обращая внимание к мальчишке и слегка жестикулируя одной рукой в сторону трона.

- Сюда, - приказал он просто, и Скайуокер покорно ответил на небрежно уверенный жест Императора, выходя вперед и вступая на возвышение, чтобы занять свое место рядом с Императором, с безразличным, как всегда, выражением и чудесным холодным взглядом.

Палпатин улыбнулся, возвращаясь к Вейдеру и зная о его беспокойстве - ему нравилось, как шло это начало.

- Я хотел видеть вас здесь в этот благоприятный день, Лорд Вейдер. Вы должны гордиться своими достижениями - сегодня мы отмечаем подъем новой мощи в галактике. Нового Ситха.

Палпатин глубокомысленно посмотрел на мальчишку, встал и повернулся спиной к Вейдеру. Затем медленно подошел к его сыну, прекрасно зная, как кипят чувства Вейдера. Он нежно поднял дрожащую руку к лицу мальчика и, почти касаясь его, провел похожим на коготь ногтем невидимую линию к подбородку, до которого он все же дотронулся, что заставило Люка перевести свой пристальный взгляд от отца к Императору, слегка сузив глаза.

Палпатин склонил голову на бок под этим пронзающим синим взглядом:
- Однако пока что у него нет имени - у моего дикого Джедая. Возможно, так и лучше... это служит моей цели так же, как и он сам.

Глаза Вейдера смотрели на сына, замечая скрытое отвращение от прикосновения Императора к его лицу - может, мальчик все же не был так недосягаем для влияния отца…?

Стоя спиной к Вейдеру, Палпатин улыбнулся так легко читаемым сейчас мыслям старого ученика - Вейдера всегда было легко прочесть, и легко управлять.

- Ты будешь драться? – неровным шепотом спросил Палпатин своего Джедая.

- Вы хотите этого? - даже сейчас мальчишка не велся так легко, не соглашался быть используемым, как всегда использовался его отец.

Палпатин улыбнулся этому забавному различию.
- Ты будешь драться? - повторил он… и мальчик медленно перевел глаза на своего отца.

.

Вейдер взглянул вниз...

Он носил лайтсейбер - он носил лайтсейбер в присутствии Императора.

В зале Люк находился к нему другой стороной, и когда стоял, и когда шел к палате, поэтому, возможно, он и не заметил этого, но все же Вейдер упрекнул себя за собственную глупость, за нехватку концентрации, когда позволил своему шоку от произошедших в сыне перемен ограничить свое понимание ситуации.

Император ощутил эту досаду и улыбнулся ему, не поворачиваясь лицом к своему старому приспешнику - зачем полагаться на такие ограниченные органы чувств? Сила давала ему более глубокое широкое зрение, более глубокую связь - более стоящее чувство расцветающего понимания Вейдера.

- Я боюсь, что вы позволили своим желаниям затуманить ваше восприятие, Лорд Вейдер. Ваша постоянная слабость, - быстро оценил Палпатин, как он делал всегда, чтобы усилить осознание слабости в находящихся рядом с ним, подчеркивая тем самым свое превосходство. Он произнес это, не оборачиваясь и не спуская своих глаз со Скайуокера, зная, что его близкое нахождение к мальчишке выбивало Вейдера из колеи.
- У вашего сына нет такого недостатка, хотя он очень своенравен и упрям, и весьма неуступчив. Он так тяжело и долго боролся. Потребовалось очень многое, чтобы сломать его.
Вейдер хранил молчание, желая избавиться от пресса беспокоящего приступа самобичевания при виде стиснутой челюсти и мгновенной вспышки эмоций в ледяных глазах сына.
Палпатин улыбнулся - да, так легко ведомый и настолько предсказуемый. Но он всегда был таким. Его сын требовал постоянной борьбы, будучи весьма захватывающим в своих противоречиях, обладая непредсказуемым диким нравом, готовым вспыхнуть в любой момент.
- Разве вы не ощутили этого, Лорд Вейдер? Момента, когда ваш сын сбился с пути истинного? Это было… - Палпатин обдумывал, не в силах отвести восхищенный взгляд от своего Джедая, растворившись в тех переживаниях, - …возвышенно. Первая кровь всегда так вдохновляет, мой друг. Вы помните?

Он помнил. Помнил слезы вины и ее отрицания, оставляющие жгущие следы на его лице в безмолвии пустынного, разрушенного Храма Джедаев, когда внутри не осталось ни одной живой души, ни одной мысли, способной сломать душащую тишину - способной заглушить вопль внутри него самого. Помнил ужас от осознания того, что он сделал, как упал на колени от чувства бесповоротного краха и оцепенелого принятия своей судьбы, в которую себя загнал.
Он видел, как едва заметно напряглись мускулы его сына, и ощутил новый беспокойный укол острой боли, узнавая в нем те же эмоциональные шрамы, свежие и кровоточащие, и выжигающие душу.
Вейдер так хорошо знал эти чувства; силу, которая могла быть слабостью, потерянной в шипящей массе Тьмы, вкрадчиво окутывающей тех, кто касался ее. Шрамы были слишком глубоки, чтобы соскоблить их с совести, чтобы убрать вину и отделить действия от последствий. И Тьма избавляла от этих болезненных и сковывающих эмоций.
Но взамен она забирала все остальное – жизнерадостность, спокойствие и безмятежность. Все убеждения и все милосердие отдавались в поисках утешения и смягчения боли, и ты оставался изолированным и обособленным, навсегда одиноким в пустоте Тьмы.

Все это, каждый свой вынужденный шаг по тому пути, он видел теперь отраженным в глазах сына, одновременно неистовых от обвинения и все же лишенных настоящих эмоций, провалившись в пустоту души.

Взгляд Вейдера перешел к обтянутому болезненной кожей Мастеру. Тот остро наблюдал за ним, ожидая... некой реакции, понял Вейдер - и вспомнил, что здесь происходило. Почему он был здесь. И что Палпатин в действительности хотел от него.

- Мы не будем драться для вашего развлечения, - вымученно, но совершенно уверенно произнес Вейдер.

- Моего? Вы неправильно понимаете, Лорд Вейдер. Я здесь только в роли наблюдателя, - улыбнулся Палпатин. Насколько предсказуем стал Вейдер - возможно, действительно, пришло время для перемен. - Не я выбрал эту дуэль, мой друг.

Император многозначительно повернулся к мальчику, зная, что Вейдер сделает то же самое. Скайуокер не двигался и не реагировал вообще под пристальным взглядом своего отца. Никакого следа вины в тех замечательных глазах цвета синего льда.

.

И когда Вейдер взглянул в эти глаза, так похожие на его... понимание почти физически ударило его, кроша последние черепки надежды в душе… он побледнел и знал, что Император ощутил все это.

Прекрасно оценивая обстановку, Палпатин продолжил:
- Для моего павшего Джедая пришло время идти вперед. Обрезать последние нити, связывающие его со старой жизнью, и вырезать себе место в пределах моей Империи - которой он принадлежит.

Вейдер не спускал глаз с Люка, зная, что Император говорил как с ним, так и с мальчиком. И хотя выражение Люка оставалось твердым и штормовым, не выказывающим никакого страха, он все же был вовлечен в то, что происходило. Продолжая молчать, он стоял, высвободив плечи, в настороженной, боеготовой позиции.
Но большего не предпринимал…

- Этого хотите вы - не он, - обвинил Вейдер Палпатина, не в силах остановить легкое движение руки по направлению к сейберу в ответ на язык тела мальчика.
Увидев это, его сын скорректировал собственную позицию. Напряжение нарастало. Вейдер чувствовал, как меняется, натягиваясь струной его осанка, как бы сильно он не пытался сбросить накал эмоций.

- Мы не будем драться, - он вложил всю свою мощь в эти слова, желая всем сердцем, чтобы они стали реальностью, и пытаясь обрести контроль. Но это намерение оттолкнулось от ментальных щитов его сына, нисколько не затронув того.

Он будет драться?

Мальчик знал и силу Вейдера, и его мастерство. Знал, перед чем окажется. Конечно же, он понимал, что не сможет выиграть в этой борьбе? Он понимал? Палпатин фактически вбил клин между ним и сыном, и это станет концом для них – если Вейдер сейчас позволит этому идти дальше. Но у него не было никакого намерения драться - чтобы его Мастер ни предпринял, он не заставит его.
Чтобы ни предпринял его Мастер... но выражение в глазах его сына…

Мысли вращались в голове Вейдера, пока он пытался проникнуть за ментальные барьеры Люка. Сомнение и замешательство мешали логике и давали свободное господство эмоциям.
Он будет драться?

Бесконечно медленно рука Вейдера двинулась к сейберу - и мальчик сделал то же самое, предупреждающе наклонив голову в сторону и скривив губы в понимающей улыбке.

- Зачем вы пришли сюда сегодня, Лорд Вейдер? - спросил Палпатин, подначивая ситуацию. - Если не драться?

Глаза и внимание Вейдера оставались на мальчике. Именно там была его борьба - как бы Император не стремился отвлечь его внимание.

Он будет драться?

- Не делай этого, - проворчал он мальчику, пытаясь осадить его. - Я не буду сдерживать себя, как на Беспине.

- Ты сдерживал себя? - сухо спросил мальчик.

- Я не убил тебя.

Его сын улыбнулся - буквально улыбнулся на эти слова - хотя улыбка не достигла глаз.
– Ты должен был сделать это. То был единственный шанс, который ты получил.

Угроза и ответная угроза. Он должен был понимать, что не запугает мальчика. Тот был слишком сильно похож на своего отца. И сейчас больше, чем когда-либо.

Одним плавным движением Люк снял сейбер со своего ремня, поворачивая его в сторону Вейдера.
- Разве ты не понимал... что не сможешь просто уйти? Ты должен закончить то, что начал.

Мальчик чуть продвинулся вперед, держа незажженный сейбер рукоятью вниз в ожидании реакции Вейдера.

Он будет драться.

.

Понимание того, насколько сын хотел сражения, заставило сердце Вейдера сумасшедше биться. Понимание того, что мальчик будет наступать и подталкивать его для получения желаемого.
Понимание того, насколько сын находился вне его досягаемости, влияния и контроля.

Это было подлинной угрозой.

Поскольку это был больше не тот мальчик, который стоял перед ним на Беспине. Палпатин инвестировал долгие месяцы в его разрушение и перемены, вкладывая все силы и используя все оружие из своего арсенала, все свое давление - и моральное, и физическое. Без жалости и раскаяния он создавал Ситха.
В глазах Люка Вейдер видел большую часть себя, разбитое зеркало своих собственных потерянных идеалов и воспоминаний, горящих в недавно разожженном огне. Он видел все возрастающее понимание краха и ненависть к своим действиям, медленную эрозию взглядов и принципов, крошащиеся уверенность и самообладание... каждый шаг велся и подпитывался Палпатином так, как был способен только Мастер Ситхов.
Перед ним был человек, охваченный Тьмой. Замученный и искривленный, заточенный, словно клинок в высокой температуре огня. Абсолютная мощь, без ограничений.

В секунду, осознание всего произвола, которым Палпатин добился этого преобразования, зажгло огонь внутри Вейдера, горяча кровь во вспышке защитной ярости, вызвав чужеродные, давно похороненные эмоции.
Но эта реакция была умерена другой - той, что задушила этот замысловатый взрыв отеческого сострадания почти так же быстро, как он возник, и чья человеческая природа приносила сильное беспокойство. Он почувствовал то, что не чувствовал уже очень давно.

Страх.

Реальный страх, пока Люк перебирал сейбер в руке к более удобному захвату, наклонив голову вниз и ни на мгновение не оставляя взглядом своего отца. Острая концентрация посреди ледникового спокойствия. Прошло очень много времени с тех пор, как Вейдер стоял против Джедая в своем расцвете - и еще больше времени после его последнего поединка с Ситхом.

Палпатин хихикнул, зная о гамме эмоций Вейдера.
- Вы колеблетесь, мой друг. Возможно, перспектива справедливой борьбы немного обескураживает?

- Ты уверен, что хочешь этого? - спросил Вейдер сына. - Я не буду сдерживаться.

Он знал, что Император отступил немного назад, освобождая поле боя.

- Я тоже, - холодно пообещал его сын, уже находясь достаточно близко для удара.

Момент напряженного ожидания, растягивающийся в вечность…

- ДЕРИСЬ! - провопил Скайуокер, одновременно делая выпад вперед. На расстоянии шага он с усилием опустил ногу вниз, останавливая маневр -

Но Вейдер уже среагировал.

Доведенный до края тугим ожиданием он схватил лайтсейбер, повинуясь инстинкту, и активизировал его в широком размахе, способном разрезать противника от живота до позвоночника, если бы тот ступил ближе.

Оставаясь вне этого диапазона, Люк усмехнулся, склонив голову:

- Вот отец, которого я знаю.

Сообщение отредактировал Алита Омбра - 7.2.2011, 1:19

23(2)
.

В опущенной и отведенной назад руке Люка вспышкой темно-красного цвета зажегся лайтсейбер. Знакомая мощь заставила рукоятку подпрыгнуть в ладони, и низкий гул клинка послал вибрацию вверх до самой груди. После долгих часов, дней и месяцев неустанных тренировок, стремясь к бескомпромиссным и требовательным стандартам Императора, он чувствовал себя неполноценным без этого оружия. Маниакальное обучение было его единственным способом выживания и спасения здесь.
Он сделал выпад вперед без всякого страха - или он победит или он проиграет, или убьет или умрет сам - но, так или иначе, сегодня он освободится от тени своего отца...
Независимо от того, что приказал Император.

Освещенный мистически адским светом вспыхивающих клинков, Палпатин кудахтал в радостном удовлетворении.

.

Вейдер уклонился от столь очевидного удара Люка, предназначенного лишь для сокращения дистанции до поражающего расстояния. Моментально вмешался долгий опыт, и он непроизвольно начал искать слабые стороны мальчика, внимательно следя за его движениями, пока они осторожно кружили напротив друг друга, ни в чем не давая противнику преимущества.
Затем он шагнул вперед для четырех быстрых ударов - верхнего и нижнего с каждой стороны - предназначенных для легкого перехвата и преследующих его цель. Из этих движений он отметил, что его сын преодолевает хромоту, а его спина, плечи и шея не двигаются так свободно, как должны, и что он принимает основную тяжесть ударов сейбера правой кистью, пальцы другой кисти скованы. Безусловно, работа рук Палпатина. Он видел исчезающие шрамы, подсвеченные алым жаром клинков, и заживающие раны, старые и свежие.
Так много.

Вся эта боль сдерживалась внутри точно сосредоточенной Тьмы. Никуда не подевалась, но сдерживалась. И нисколько не замедляла Люка; он попросту не позволял ей этого. Не поддавался. Не обращал внимания. Такой же упрямый, как его отец.

Они двигались осторожно; Вейдера сдерживало нежелание драться, и против своей воли его сын отвечал тем же.

Вейдер понял, что глубоко внутри Люка сохранялось некое крошечное сомнение, окрашивающее сейчас его действия, как бы хорошо он ни скрывал это – оно удерживало его сейчас на расстоянии вытянутой руки вопреки первому потоку агрессии.

Проницательность Вейдера только разозлила Люка - на собственную слабость и нерешительность - толкая вперед. Он набросился с молниеносной серией ударов; жесткая завеса света и скорости заставила Вейдера отпрянуть, потребовав всей его концентрации для парирования. Он отступил назад, но Люк не пошел дальше, давая Вейдеру понять, что его защита также была проверена. Ничто в позиции мальчика не выдавало его мнения или намерения, его едва ощутимые движения по кругу позволили ему встать спиной к окнам, лицо и глаза были абсолютно нечитабельны и затенены рассеянным ореолом приглушенного света от города позади.

Теперь они проверили и оценили друг друга. И следующий удар станет настоящим.

Люк шагнул к нему с высоко поднятым сейбером, но когда Вейдер поднял свой клинок для парирования, Люк внезапно остановил удар, и, вращая рукоятку в ладони, увел ее в сторону, принуждая Вейдера к еще одному шагу назад, чтобы суметь блокировать удар. С помощью этого обманного маневра Люк использовал мощную защиту Вейдера для получения импульса при отталкивании клинком и, качая затем сейбер дугой вниз в противоположном направлении, он заставил противника поспешно отступить.

Тогда он ринулся вперед, крутя сейбер и стремясь прорвать защиту. Без эффективной силы для контратаки, Вейдер вновь отстранился, отбивая его клинок в сторону от себя. Имея теперь достаточно опыта, Люк сдержался, не идя под ожидающий его удар, а вместо этого проворно вступил в сторону, пытаясь переместить клинок Вейдера так, чтобы получить преимущество, больше принимая импульс сейбера на себя, чем борясь против, и лишая тем самым мощи любую возможную атаку. Вейдер был вынужден отступить еще на шаг, Люк держал сейбер в эффективной защите.
И затем он атаковал с разрушительной и холодной точностью, невероятно быстро, каждым ударом обеспечивая импульс для следующего, заставляя Вейдера отступать в обороне, пока за его спиной фактически не оказалась стена. Не было никакого шанса сломать этот поток движения, лишь возможность удержать защиту-
И в момент, одно мгновение - долю секунды, когда Люк замахнулся слишком далеко, Вейдер вступил вперед, перехватывая клинок мальчика, используя силу против скорости. Массивный и сокрушительный удар нарушил баланс Люка, ломая атаку и замедляя его сейбер - ненамного - только чтобы Вейдер смог заблокировать его своим собственным.
Через жар клинков они смотрели друг на друга, лучше понимая то, какого рода поединок ждет их впереди. Израненное лицо его сына было сосредоточенным и невозмутимым. Он сдерживал гнев, чтобы тот лучше служил его намерениям, глаза охватывали Вейдера целиком, пытаясь уловить язык его тела - наклон головы, линию плеч, распределение центра тяжести.
Этот ли мальчик стоял перед ним на Беспине? Если у Вейдера еще и была какая-то слабая вера, что это так, и, что он мог получить контроль над ситуацией в этом поединке, то эта отточенная атака, которая давала ему время только, чтобы успевать думать между ударами, разрушила всю надежду, развеяв ее по ветрам.

Как они пришли к этому? Вейдер расцепил клинки, отстраняясь назад и теряя свои намерения в разъедающей душу суматохе.
Но разве не этого он хотел?
Тьма взыскивала цену, он знал это. Лучше всего остального, он знал именно это. И, тем не менее, он желал этой мощи для своего сына. Не смотря ни на что, он хотел повернуть его против Императора; связав и загнав его в угол, доставив сюда, предполагая – зная - что это сделает Люка недосягаемым для него.

Разве он не знал, что так может случиться? Что вся эта сила и мощь могут точно так же быть направлены на него, как только мальчик обратится к Тьме; что Палпатин, понимая это, возьмет на себя контроль, и начнет манипулировать и строить козни, как он делал всегда?

Да, но это было азартной игрой - он делал ставку на их естественную связь, на узы крови, на то, что они гарантируют ему добрую волю сына, когда фактически вышло прямо противоположное.

Потому что он поступил так же! - понял Вейдер. Люк обратился к нему на борту «Экзекутора», прося об уступке, об освобождении своих спутников - взывая к этой же связи - и Вейдер отвернулся безо всякого раскаяния, видя перед собой только свои собственные цели.
По какому праву он мог надеяться на эту связь сейчас? Это было дело его рук, и сейчас он платил цену.
Или это было делом рук Императора? Разве не он возбудил и направил весь этот гнев против одного человека, который потенциально стоял между Палпатином и его целью... не он хотел получить Ситха и устранить осложнение одним ударом?

.

Люк снова рванулся вперед, ломая ход мыслей Вейдера и вынуждая сосредоточиться на том, чтобы просто противостоять атаке. И мальчик тоже сконцентрировался, находя свой темп. Который был быстр. Очень быстр.
И телом, рассматривая скорость, с которой он перемещался в нападении и защите, и разумом, постоянно ищущим открытые возможности, просчитывая на несколько ударов вперед, испытывая Вейдера и пытаясь подвести его к ошибке.

Вейдер потянулся Силой - он находился в нескольких шагах от стены, а Люк был слишком быстр для него, чтобы рискнуть позволить себе быть прижатым к ней без пространства для маневра.

Сама палата для аудиенций была довольно тесной для поединка на сейберах, но это отвечало интересам Вейдера. Его сын был быстр, но Вейдер обладал грубой силой, и в замкнутом пространстве ей было трудно противостоять. И пришло время ввести это преимущество в игру.
Удерживая занимаемую позицию, он впервые предпринял умышленную атаку, дважды попытавшись блокировать клинок Люка без особого успеха. Но во время второй попытки, отбивая удар, он вынудил Люка опустить клинок вниз и, получив возможность, шагнул вперед, оттесняя мальчика и снимая одну руку с рукояти сейбера для удара кулаком.

Уходя от бокового удара, Люк выгнулся назад и, понимая, что он теряет равновесие, отпрыгнул в низком, тяжелом сальто, касаясь одной рукой пола и резко выкидывая сейбер позади, чтобы прикрыть себя. Вейдер продвинулся еще на полшага вперед, но мальчик без видимых усилий уже кувыркался вновь в высоком прыжке, приземляясь в низком наклоне вне его досягаемости и проводя сейбером в горизонтальной дуге.
Люк медленно встал к нему боком и, держа сейбер в одной руке, завел ее назад - приглашая к нападению.

Но Вейдер был слишком опытен, чтобы поддаться на такой маневр; вместо этого он переместился подальше от стены и встал в ожидании, тяжело дыша и удивляясь неожиданным навыкам и ловкости мальчика, как в технике, так и во времени реакции - каждое движение было выполнено с точностью до доли секунды.
Не было никакой необходимости спрашивать, откуда это появилось - Палпатин не позволил бы мальчику сражаться, пока не удостоверился бы, что тот способен к такой дуэли - наверняка, выбирая этот момент, тщательно взвесив все «за» и «против».
Если бы ситуация не была настолько неуправляемой, Вейдер позволил бы себе некоторую толику гордости за сына, наблюдая его расцветающее мастерство, пусть даже нацеленное, словно острая бритва, против него.
Но сейчас на это не было времени. Сейчас эти способности забирали все его внимание, чтобы удержать положение, и он просто фиксировал неожиданные таланты сына в памяти для будущего обдумывания.
Оба оставались на месте, ожидая атакующих действий друг друга. Позади сына Вейдер мог различить фигуру Императора, вновь усевшегося на свой драгоценный трон; сверкая глазами в тусклом свете, он находился в полном восторге от происходящего.
Продолжая держать сейбер одной кистью, Люк потянул свободную руку, отводя назад плечо - явно уже поврежденное еще до начала поединка.

- Мое слабое место, - признал он, улыбнувшись; странно-искреннее действие.

- Я знаю, - Вейдер многозначительно взглянул в сторону Палпатина.

- Тогда используй его, - пригласил Люк.

Когда Вейдер ничего не ответил, Люк сделал несколько быстрых шагов в сторону, не подходя ближе. Вейдер повернулся, чтобы не упускать его из поля зрения.

- Твой обзор ограничен, - спокойно произнес его сын. - Особенно на небольшой дистанции. Свое преимущество в силе ты теряешь за счет ограниченного зрения.

- Твоя правая нога повреждена, - парировал Вейдер. - Ты приземлился с высокого прыжка в наклон, чтобы смягчить воздействие. И ты ни разу с тех пор не опирался на нее всем весом.

- Она продержится.

- Как долго?

- Достаточно.
Вейдер начал медленный полукруг, мальчик вынес лайтсейбер вперед, дистанция между ними осталась прежней.

- Ты ранен и ослаблен, – пробасил Вейдер. – Ты вынудил себя принять бой, непосильный для твоего истощенного тела. Ты сказал, что хотел. Теперь уходи!
- Ты стар и медлителен, отец. И я еще не все сказал.

В Вейдере всколыхнулась ярость:
- Отступись, или я заставлю тебя это сделать!

Его сын лишь улыбнулся в ответ:
- Меньше слов, больше де…

Люк замолк одновременно с тем, как Вейдер вспахал сейбером воздух, описывая им петлю бесконечности и вынуждая мальчика отступить. После двух быстрых шагов назад он ответил тем же движением, идущим в том же направлении. Два алых клинка преследовали друг друга, создавая ослепляющий барьер света, который ни один из них не мог пересечь, не нарушив при этом свою защиту.
В конце концов, Люк схватил сейбер второй рукой и, удерживая его с яростным неистовством, блокировал клинок Вейдера, сотрясаясь всем телом от мощи перехваченного удара, пробившем его через рукоять.
Люк рисковал, дав Вейдеру пространство для маневра, но тем самым он избежал сражения на ближней дистанции, где сила его отца была огромным преимуществом. И сейчас он ожидал, что Вейдер попытается вновь приблизиться к нему, чтобы перевести бой на более физический уровень – и тот не разочаровал его.

Получив краткий контроль над обоими клинками, Вейдер сбил их вниз, прорываясь при этом вперед и фактически толкая плечом мальчика, заставив того пятиться назад под натиском грубой силы. Люк даже не пытался удержаться против этого, уступая и отказываясь бороться с силой Вейдера.
Затем Вейдер занес руку для удара наотмашь, и Люк, чей сейбер был по-прежнему заблокирован внизу, смог только наклониться, чтобы подставить для защиты плечо, буквально отшатываясь назад от свирепого удара.
Однако изменившийся хват позволил ему освободить клинок, и в тот момент, когда Вейдер сжал руку в кулак, намереваясь ударить его в голову, Люк вскинул сейбер в широкой дуге, способной разрубить противника от бедра до плеча – если бы тот поспешно не отдернулся назад.
Вместо того чтобы взять секунду на передышку и оправиться, Люк метнулся вперед, резко уходя в прыжке в сторону ниже обзора Вейдера, чтобы внезапно появиться позади него, надеясь таким образом сбить своего отца с толку.

Вейдер мгновенно обернулся, проводя слепой размашистый удар в горизонтальной дуге по направлению к Люку, пока их клинки не встретились, и затем резко развернулся полным оборотом в другую сторону, продолжая держать сейбер перед собой в том же положении.

Это был неожиданный маневр - первый, которым его отец застал Люка врасплох, вынуждая его низко присесть. Клинок просвистел лишь в нескольких дюймах от его головы - Люк смог бы достойно парировать удар, только если бы сейбер был в другой его руке.
Используя всю силу своего предплечья, Вейдер мгновенно остановил движение и повел клинок в обратном направлении в низкой дуге, способной снести Люку голову.
Пространства для ответного маневра не было. И Люк успел лишь поднять свой клинок без всякой реальной силы, позволив оружию Вейдера скользнуть вдоль его длины в сторону незащищенной руки, настолько близко к своей голове, что он фактически почувствовал жар заключенной в сейбере энергии.
Игнорируя шипение опаленных кончиков собственных волос, Люк в то же мгновение что есть мочи толкнул Вейдера в ноги, делая затем кувырок назад.
В попытке устоять на ногах, Вейдер неловко отступил на несколько шагов. И в этот момент Люк, позабыв, что только что почти потерпел поражение, вновь решительно ринулся вперед, намереваясь совершить быструю контратаку.
Движимый по инерции назад под тяжестью собственного веса, Вейдер оказался в опасном положении – ему надо было сохранять равновесие и при этом держать свою защиту.
И Люк знал это. Он теснил его, нанося короткие и разнообразные удары, стремительные и точные, направленные на вывод Вейдера из равновесия и толкающие того к ошибке. Неспособный дальше оставаться на ногах под таким напором, Вейдер рухнул на пол, и Люк сделал выпад, держа перед собой сейбер. Вейдер отчаянно извернулся, откатываясь в сторону и оставляя за собой шипящее отверстие в полу.
Клинок Люка задел его перчатку и оставил разрез на плотном плаще, но Вейдер в тот же момент пнул его по больной лодыжке, заставив отшатнуться, подворачивая ногу.

Вейдер моментально вскочил, держа перед собой сейбер, и Люк зло ударил по нему без какой-либо настоящей мощи; оба пытались вернуть самообладание, осторожно обходя друг друга. Начиная лучше понимать навыки и способности противника.

Палпатин восторженно аплодировал под гудящее шипение сейберов, выказывая восхищенное одобрение дуэлянтам, как будто бы это была просто игра – безобидное развлечение для его увеселения.
Это понимание резко прояснило разум Вейдера - он делал то, чего не хотел всей душой, идя сюда. Этот бой служил только целям Палпатина, который, удовлетворяя желание ведомого им Люка, стремился к его большему контролю и полному разрыву между Вейдером и сыном, нажимая на их и без того штормовые отношения.

- Этого он и добивается, – тихо проговорил Вейдер, пытаясь скрыть голос за звуком сейберов. - Он хочет развести нас по разные стороны. Вместе – мы угроза для него, и он этого боится.

- Вместе!? – насмешливо прошипел мальчик.

- Он лишь использует тебя. Он всегда будет только использовать тебя.

- А ты так сильно отличаешься от него? – обвиняюще произнес Люк, врезаясь словно острым ножом в тусклую совесть Вейдера.

Чувство, с которым это произнеслось - чувство предательства и гнева - глубоко затронуло Вейдера… и было до боли знакомо. Видя таким своего сына – с выражением слепого осуждения – он видел словно зеркало Энакина Скайуокера на Мустафаре, такого же потерянного и иступленного, как сейчас Люк, и понимал, что все, абсолютно все, что было ему так дорого, ускользает из его рук.

Клинок Люка взметнулся снова – острый, как его слова, и быстрый, как его мысли, – вынуждая Вейдера защищаться во все возрастающем понимании смертоносного мастерства сына.
Волна разочарования нахлынула на него; от неспособности управлять ситуацией - от неспособности управлять Люком. И за ней последовало негодование, сжигающее во вспышке ярости все угрызения совести и отодвигающее все мысли на задний план. Перед ним встала только одна цель.

.

Мальчик полностью посвящал себя поединку, это было весьма очевидно, – и означало, что Вейдер должен сделать то же самое.
Он должен одержать победу над своим сыном, как и раньше. Но на этот раз ему предстоял намного более серьезный бой; перед ним стоял уже не тот неуклюжий и неотесанный мальчишка, с которым он бился на Беспине. Вейдеру будет необходимо использовать всю свою мощь, чтобы остановить его намерения и решимость… и ранение теперь было неизбежно.
В этот предоставленный Тьмой момент истины схватка между отцом и сыном переросла в поединок между ситхами. И этот накал между ними теперь мог только возрасти.
Они прошли определенную черту – и ни один из них уже не мог отступить.
Признав, наконец, что эта ситуация по-настоящему опасна, и он никак не может контролировать ее, Вейдер атаковал Люка, ударяя сейбером на уровне его груди. Имея долю секунды для реагирования, Люк успел блокировать выпад, но шагнул при этом назад, поместив весь свой вес на травмированную ногу, что заставило его еще немного отступить, прихрамывая, в сторону, ослабив тем самым защиту.
Вейдер воспользовался этой слабостью и сделал рывок, тесня сына дальше чередой мощных ударов. В глазах Люка вспыхнул настоящий гнев.

.

За звуком яростно сталкивающихся клинков терялся холодный смех Палпатина, который слышал только он сам.
Стиль борьбы Вейдера обострился, его удары стали сильнее и быстрее, и реакция его сына возрастала в ответ. Долгие месяцы жестких тренировок давали о себе знать. Резкие уроки и наставления, неумолимость и неустанная, придирчивая критика Палпатина вынуждали мальчишку работать над всеми своими слабостями, деспотичная дисциплина и передаваемые им знания и опыт заставляли Скайоукера с одержимостью шлифовать технику до совершенства.
Прекрасный клинок Палпатина. Уникальный и изящный. Безжалостный и смертоносный. Безупречное произведение искусства.

.

В движениях Люка не было ни капли сомнения, нерешительности или волнения. Он знал, что Вейдер был прав, его настоящими слабостями были раны, нанесенные ему его Мастером, и истощение, вызванное долгими месяцами неослабевающего давления без возможности восстановиться – ни духовно, ни физически – с тех пор, как он попал сюда. Но все эти переживания, все его горькое разочарование и возмущение направлялись и превращались в энергию, дающую силу больным мышцам и незаживающим ранам.

Он не боялся – возможность смерти воспринималась теперь легко.
В последние месяцы он так часто стоял на самом ее краю, что она больше не пугала его. Но он не собирался умирать, не забрав источник своих мучений с собой.
Наполненный решимостью своей цели, он двинулся вперед и атаковал Вейдера, направляя того в сторону главного зала – огромного, пустого и мрачного, как древняя пещера.

23(3)
.
Оказавшись под градом молниеносных ударов, Вейдер был вынужден отступать в направлении высоких двустворчатых дверей. На мгновение ему показалось, что это лишь совпадение, но удары были слишком прицельны; любая попытка уклониться в сторону многозначительно пресекалась.
Люк пытался оттеснить его в сторону широкого просторного зала, стремясь перевести бой в более подходящие для себя условия. Он уже приспособился к стилю отца, изучив его слабые и сильные стороны. Теперь он хотел получить контроль над сражением.
Но в ограниченном пространстве этой комнаты у него не было возможности противопоставить свою маневренность и проворство силе отца, и он чувствовал себя стесненно и некомфортно, Вейдер понимал это. Скорость и ловкость Люка приносили здесь слишком маленькое преимущество, когда Вейдеру долгие минуты удавалось держать его в ближнем бою, зная, что у того не было никакой реальной защиты против его огромной физической силы.
Однако Вейдер также знал, что недооценка силы сына может быть фатальна – он был не в состоянии не отметить его навыков и мастерства - и хорошо понимал, что Люк стремится перевести сражение на более широкую арену, где в игру вступят его сноровка и скорость.

Технически они были достойными соперниками, но Вейдер только начинал понимать, насколько более быстрым, чем он, был Люк, насколько более подвижными и гибкими были и само его тело, и его стиль ведения боя.
С классической техникой и годами укоренившихся тренировок, Вейдер вел бой, используя довольно узнаваемые приемы, как в защитных, так и в атакующих действиях, и Люк уже начал использовать это против него. Дико непредсказуемо, хотя и очень расчетливо, Люк использовал малейший шанс, любую выпадавшую возможность, чтобы обмануть Вейдера обычными приемами, изменяя их затем так, что у того не было гарантированно правильного ответного действия.
Мальчик вел бой с открытым разумом человека, который только недавно приобрел эти навыки, вне рамок традиций и стереотипов. Было понятно, что Император вложил чрезвычайные силы в его обучение в течение нескольких месяцев, чтобы он был способен сейчас драться на этом уровне, будучи, однако, свободным от всяких устоявшихся привычек.
Главным оружием Вейдера были сила и опыт, и Люк много работал, чтобы суметь противостать им.

Но если Люк надеялся на то, что перевод сражения в более просторное место даст ему преимущество, то ошибался, мрачно размышлял Вейдер. Он провел слишком много боев в помещениях, подобных этому, против несметного количества противников, каждый из которых думал, что сможет таким образом переломить ход борьбы в свою пользу.
Он отступал в длинный зал, настраиваясь на предстоящее сражение и наблюдая за языком тела своего противника, пытаясь просчитать его последующее направление атаки. Император пока оставался на месте, не собираясь вмешиваться.
Ибо именно здесь должен будет начаться настоящий бой. И здесь он должен будет закончиться.
Здесь не было места никакому колебанию, никакой нерешительности. Возросшее мастерство его сына свело на нет практически все варианты. Поединок шел слишком на равных, чтобы он мог расслабиться – неожиданное и неприятное осложнение.
Холодная действительность привела к выбросу адреналина и порыву покончить с этим, оставив на потом все тщательные размышления.
Вейдер взмахнул сейбером вокруг себя, отводя его вниз, пытаясь использовать тот же маневр, что и в Облачном Городе, чтобы заставить мальчика подойти ближе, блокировать его клинок дугой по спирали и ударить затем ногой.
Но Люк был слишком быстр. Он добавил свою собственную скорость к спирали, затем резко опустил конец клинка вниз, освобождая его, и сделал рывок вперед, чтобы нанести горизонтальный рубящий удар в направлении плеча Вейдера, задевая его так, что от армированной кордитом поврежденной брони посыпались искры.
Вейдер отпрянул назад, и Люк проворно ушел в сторону диапазона его видения. Паническая вспышка заставила его наброситься с толчком Силы, которому мальчик легко противостоял.
Жесткое понимание того, что они были равны – грубая сила против скорости – снова наполнило разум Вейдера. О легкой победе не было и речи, и чем дольше они сражались, тем больше была вероятность, что один из них ошибется.
Он должен был победить Люка сейчас, каким угодно способом – и разобраться с последствиями позже. Лишь одна эта мысль гудела в его голове под ритм ударов сердца, затмевая собой все остальные соображения.
Люк снова пошел вперед. Ревущие удары лайтсейберов наполняли своими звуками пещероподобное пространство длинного и пустого приемного зала, погружая гигантское помещение в зарево танцующих кроваво-красных теней, кислотно-яркий жар которых был в нем единственным источником света.
Вейдер отступал, ища способ помешать мальчику, который вовсю использовал полученные возможности этого места, моментально тесня своего отца назад, как только тот колебался.
Но не только он был способен к этому.
Когда Люк приступил к очередной атаке, Вейдер протянулся Силой, поднимая один из тяжелых резных стульев, стоящих вдоль стены зала под высокими окнами, и с огромной скоростью – молниеносно - швырнул его в мальчика.
В последний момент Люк был вынужден остановить нападение, выбросив руку вперед, чтобы одним резким жестом изменить направление движения стула, отправляя его скользить прочь по гладкому мраморному полу.
Он едва успел обернуться назад, чтобы успеть встретить клинок Вейдера, несущийся к нему в горизонтальном мощном ударе, вынуждая его отступить. Вейдер двинулся вперед, продолжая контратаку и тесня Люка все больше назад; тому лишь оставалось бороться за то, чтобы оставаться на ногах - понимая, что его отец хочет прижать его к стене. Тем не менее, под непрерывным и продолжительным натиском серии тяжелых ударов ондвигался именно туда.

И как только он увидел возможность изменить ситуацию, он без колебания воспользовался ей.
Перехватив удар Вейдера и отстраняясь назад, когда тот сделал шаг к нему, он отвел клинок в сторону и в тот же момент резко опустил свой сейбер. Вейдер не смог остановить движущий его импульс, и Люк, воспользовавшись этим, ушел на два шага в сторону, избежав заключения у стены и выиграв время, чтобы собраться для следующего нападения.
В тот же момент Вейдер запустил в него еще один стул, вынуждая Люка вновь прервать атаку, чтобы остановить несущийся на его спину снаряд.

На этот раз ударом Силы Люк разбил массивный стул на части, едва успев стремительно повернуться назад, чтобы подставить клинок под сокрушительный удар Вейдера, заставивший его отступить, скользя ногами по гладкому мрамору пола.
Он сделал еще один быстрый шаг назад, оказавшись там, где недавно Вейдер пытался удержать равновесие.
И тот вновь обрушил на него серию тяжелых ударов, толкая в угол.
Тогда Люк сделал еще три легких шага, зная, что отец воспользуется возможностью совершить нижний удар, и как только клинок устремился к его ногам, прыгнул вверх, делая сальто над головой Вейдера, прежде чем тот успел поднять сейбер.
Он был еще в воздухе, когда Вейдер уже развернулся, но его проворство и скорость в результате вынудили именно Вейдера защищаться сначала от рубящего верхнего удара и затем от нижнего по ногам, понимая, что сейбер мальчика первым найдет свою цель.
Люк метнулся в сторону, делая три быстрых удара, чтобы выиграть время для подготовки атаки -
и в тот момент, когда он переместился для нападения, Вейдер направил к нему очередной тяжелый стул…

Издав вопль ярости и досады, Люк остановился и резко, на мгновение, повернул голову в сторону, глаза вспыхнули огнем…
Взрыв Темной мощи потряс зал, уходя за его пределы, выбивая воздух из легких Вейдера и вызывая мучительную боль в ушах. Ударная волна, пронесшаяся мимо него, с огромной силой врезалась в высокие окна, издавшие единодушное «вамп!» и расколовшиеся со сводящим с ума оглушительным визгом лопнувшего плексигласа.
И стоявшие под ними стулья, оказавшиеся такими полезными, чтобы отвлечь мальчика… от сильнейшего удара о стену были полностью раскрошены до щепок, оставив в воздухе облака древесной пыли.

К этому моменту Люк уже устремился вперед, отводя сейбер для жесткого удара и отбивая встречный блок Вейдера. Второй незамедлительный удар фактически пришелся по его почти незащищенной спине, если бы он не успел, пересилив себя, сместить собственный центр тяжести – позволив этим, однако, оттеснить себя на прежние позиции. Защита Вейдера стала медленней, а Люк уже искал новое открытое место для удара.
Вейдер отступал под натиском сына, пытаясь найти хоть какую-нибудь ошибку, брешь, любую возможность. Люк рвался вперед, нанося удар за ударом, держа прекрасную защиту и ведя атаку.
Он добился, наконец, что сражение перешло в свободное для маневрирования место, и полностью использовал это, постоянно перемещаясь и изменяя угол нападения, навязывая Вейдеру свой - непривычный для того - темп, забирающий силы.

Слишком быстрый; если Вейдер ступал назад, Люк немедленно занимал его место, используя около пяти стремительных ударов и контролируя бой, затем вновь отстранялся обратно, вынуждая вести сражение Вейдера, и потом внезапно и свободно делал сальто в сторону. В моменты, когда Вейдер снижал скорость, он перемещался вокруг, ища слепое пятно в его ограниченном обзоре, заставляя Вейдера снова отступать, перемещаясь на большие расстояния. Слишком большие расстояния.

Наконец, Вейдер сломал этот темп и, тяжело дыша, отступил на несколько шагов, отходя на безопасную дистанцию. Люк остановился и начал медленно обходить отца, ища возможность пробить его защиту – физическую или ментальную.
- Ты измотан, – произнес Люк, одновременно поднимая и опуская руку, пытаясь тем самым расслабить больное плечо, и покачивая перед собой сейбером.
- Ты ослаб, – с трудом вымолвил Вейдер, понимая, что мальчик был прав.
- Не в решимости.
- Тебе не обязательно следовать его приказам…
- И это мне говорит человек когда-то сказавший, что я не понимаю того, что он должен повиноваться своему Мастеру, – презрительно ответил Люк. – Не смей читать мне нотации.
- Ты не раб, Люк, – ни Палпатина, ни Тьмы. Ты вне обоих. Пойми это!
- Из-за тебя? Это то, что ты думаешь? Из-за того, что ты втолкнул меня во все это? – Люк с вызовом поднял подбородок, слова прерывались частым дыханием. Когда Вейдер не ответил, в его глазах вспыхнуло понимание. – Это то, что ты хотел! Этого ты хотел для меня?
- Я хотел для тебя лучшего. Я заплатил бы любую цену…
- Но ты не заплатил - я сделал это, – голос Люка был полон гнева и обвинения, напряженный, как оголенный нерв. – Я заплатил за твои амбиции. Твои, не мои.
- Люк, послушай меня, – Вейдер взглянул на двери, зная, что скоро в них войдет Палпатин, и пытаясь даже сейчас использовать возможность заставить Люка понять его. - Мощь, которой ты обладаешь, способна дать тебе все. Целую Империю, когда ты решишь взять ее.
- Мне не нужна твоя Империя!
- Тогда зачем ты боролся в Восстании? Если не перевернуть ее и не взять на себя управление? Я сделал возможным для тебя все, что ты хотел тогда. Все.
Люк провел сломанными и скованными пальцами через пропитанные потом волосы, говоря с накаленными до предела эмоциями:
- Ты понятия не имеешь, что я хотел! Я боролся за свободу, а не управление! От тебя, от него, от этого…
Он исступленно жестикулировал к роскошному убранству огромного Дворца, олицетворявшего собой алчность и эгоизм этой планеты.
Это был страстный крик – отчаянный и обвиняющий - секундный проблеск того стремящегося к идеалам юноши, которого Вейдер встретил на Беспине. Доказывающий, что он все еще где-то существовал, несмотря на то, насколько сильно был изувечен.
- Ты сделал из меня то, против чего я боролся, и теперь я не могу отступить. Я никогда не смогу вернуться! Человек, которым я был - мертв! Твой сын умер здесь, разве ты не видишь этого?
Вейдер в отрицании покачал головой, понимая, что Палпатин мог войти в комнату в любое мгновение.
- Ты все еще мой сын. И более сильный, чем когда-либо.
Люк помотал головой в ответ – сначала энергично, а затем медленно и холодно. Полностью подавив предшествующую вспышку необузданных эмоций.
- Это не спасет тебя.
- Я не думаю, что ты убьешь меня. Я не верю, что Император сумел полностью разрушить нашу связь. - Вейдер сделал ставку на то, чтобы высказать, наконец, все свои запутанные мысли, понимая, что должен был сделать это уже давно. - Все, чем ты являешься, есть во мне. Я переживал каждое чувство, которое сейчас раздирает тебя. Но посмотри на то, где ты находишься… на власть, которая принадлежит тебе. Я сделал это для тебя – для тебя! Тьма не смогла уничтожить то, что я чувствую к своему сыну. Неважно, насколько сильны наши разногласия, насколько сильна Тьма, я не могу отрицать эти чувства. Они сильнее всего остального. И я знаю, что все это ты чувствуешь также. Именно поэтому ты не сможешь убить меня.
Мальчик тихо стоял в течение долгих секунд, опустив голову и напряженно дыша…
Дикие, неуправляемые эмоции снова хлынули рекой, испепеляя всю надежду Вейдера:
- Ты! - из всех людей галактики - именно ты привел и оставил меня здесь… и тебе хватает смелости говорить о какой-то близости, о какой-то связи, заявлять право на свои амбиции от моего имени? Ты - ничто для меня! НИЧТО!
Он швырнул эти слова в отца вне себя от горького чувства предательства и боли разрушенных надежд, не оставляя Вейдеру ничего для возражения.
И затем с высоко поднятым лайтсейбером кинулся вперед, на огромной скорости опуская его на блокирующий клинок Вейдера, заставив того содрогнуться и отшатнуться назад от силы удара, чтобы устоять на ногах. Однако Люк продолжал нажимать на сейбер, и они застыли на месте, скрестив оружие.

Люк бесстрашно наклонился ближе к безудержно пылающим клинкам, озарив ярким красным светом глубокие шрамы, покрывающие его бледное лицо, словно рваная черная паутина.
Вейдер буквально оторопел от необузданных эмоций в смотрящих на него глазах, жестких и холодных, и в этот момент Люк сломал блокировку. Тьма полностью наполняла его, отвечая всем его действиям и превращая все его чувства, всю его страсть в абсолютную мощь.
Гнев и возмущение дали ему скорость, которой Вейдер даже не надеялся соответствовать. Каждый удар был началом следующего, каждое движение все более непредсказуемым, заставляющим Вейдера уйти в глухую защиту, и любая попытка остановить этот натиск заставляла его еще больше обороняться.
Вейдер искал ошибку, способ сдержать его, чтобы суметь пустить в ход свою силу. Но Люк был слишком быстр, противостоя каждому парирующему действию, не давая Вейдеру шанса для маневра. Мгновенные, доведенные до совершенной точности движения.
Осознание реального положения дел нахлынуло волной жгучей паники. Они не были равны.
Сейчас его сын был сильнее его.

Тогда Люк отвел лайтсейбер и вскинул руку с выставленной ладонью, выпуская ураган мощи, сжатой в одном сокрушительном ударе.
Понимая, что тот делает, Вейдер поднял собственную руку, призывая Силу в ответ, и на какое-то время они замерли на месте, пытаясь преодолеть ударную волну друг друга, скользя ногами по мраморному полу. Мощь против мощи, неодолимая сила встречала непреодолимый отпор.
Вейдер возвышался своей массой над худой фигурой сына, почти соприкасаясь с ним ладонями, пока каждый из них наращивал поток неукротимой энергии. И натужный хрип вырвался из горла, когда Вейдер пустил в ход последние остатки предоставленной Тьмой Силы.
Люк наклонил голову, сузил глаза…

Мощь, брошенная в Вейдера в тот момент, в едином порыве ненависти и ярости, была абсолютно неостанавливаемой. Совершенно управляемая и направленная к одной цели энергия. Неистовствующая эмоция, облаченная в физическую форму. И даже противостоя той же самой природой, у Вейдера не было ни одного шанса нейтрализовать или как-то сдержать ее.
Он пошатнулся, чувствуя, как его толкает назад, ноги оторвались от пола, и его с огромной силой швырнуло о дальнюю стену, выбив воздух из груди. С подкосившимися ногами он повалился вниз, не выпуская из руки лайтсейбер. В глазах потемнело, голова разрывалась от боли. Отчаянно призывая к себе Силу, чтобы восстановиться, он увидел приближающегося к нему Люка с горящими в мрачном намерении глазами.

Ему потребовалась секунда – секунда, не больше, чтобы привести себя в чувство, возвращая бдительность и энергию, несмотря на понимание поражения…
…звук гудящего лайтсейбера заглушил шипение его респиратора.
Над ним, тяжело дыша, стоял его сын. Шрамы на бледном лице придавали его чертам резкий, подсвеченный алым жаром контур, волосы слиплись от пота.
Руки, державшие сейбер, дрожали.
Перед горлом Вейдера покачивался ярко-кровавый клинок.
.

Палпатин застыл в дверях, напряженно ожидая, что сделает его неприрученный Джедай; отступит, как ему было приказано, или позволит дать выход своей ненависти - в создание которой Палпатин вложил так много сил - тем самым проявив открытое неповиновение Мастеру и вызвав вновь на себя его гнев.
В ушах звучал гулкий стук его черного сердца, бескровные губы тронула крохотная улыбка. Он ждал…
Клинок Джедая чуть слегка приподнялся, перемещая вес…

- Оставь его, – проскрипел ровным и низким голосом Император, обуздывая и угрожая одновременно.

Люк стоял неподвижно.

- Отступись, Джедай, – абсолютно тихо приказал Палпатин, схваченный борьбой одной воли с другой, финальной возможностью возобладать своим несгибаемым решением над своенравным и упрямым темпераментом Скайуокера. Заставить повиноваться Ситха, которого он сам создал – столь же дикого, опасного и непредсказуемого, как волк из его видений.

Скайуокер колебался долгие томительные секунды. Алый клинок сейбера дрожал перед лицом Вейдера…
Нестерпимая тяга опустить сейбер вниз горела в каждой клетке его существа, сводя от напряжения мышцы. Слова его Мастера были лишь отдаленной абстракцией, не более значимой, чем шепот; ведущие мысли и мотивы разрывали его внутри, сводя с ума своим противоречивым и хаотичным криком, каждый бешеный удар сердца сотрясал тело.
Вокруг медленно закровоточила жесткая, бескомпромиссная реальность, холодная и липкая; интенсивный накал Темной решимости ушел, оставляя ему тяжелое и сковывающее смятение.

Палпатин наблюдал, как его Джедай моргнул, потом моргнул еще раз и… сделал шаг назад, дезактивируя сейбер. Раздосадованный, неистовый, смертоносный, почти безумный, но, тем не менее, контролируемый. Возможно, волк все же ляжет к его ноге.

Скайуокер споткнулся, сделал еще шаг назад и отвернулся, кипя внутри от эмоций.

Палпатин стоял твердо и спокойно, не позволяя себе триумфальной улыбки.

И в этот момент Вейдер взметнулся на ноги, разгневанный, с поднятым высоко сейбером, направляя его вниз… Не имея времени на разворот, Люк вскинул рукоять сейбера за голову и, зажигая его, блокировал атаку, прежде чем повернуться и, используя импульс этого движения, отбить клинок Вейдера. Глаза были возмущенными, дикими и негодующими, чувства взвинчены до предела.

Удар был невероятно быстр и абсолютно безупречен.

Затем Люк отступил и сделал замах вверх, но когда Вейдер начал движение для парирования удара, он резко повернул рукоять сейбера в ладони так, что клинок его противника прошелся по воздуху, в то время как оружие Люка направилось к голове Вейдера. Тот наклонился в попытке увернуться, точно зная, что не успевает - удар прошел мимо него на расстоянии в ширину волоса.
Вейдер вернул клинок в отчаянной защитной дуге, но Люк перехватил его и, крутя петлю своим сейбером, отбил в сторону, лишив всей мощи. И внезапно защита Вейдера была прорвана, и Люк взмахнул своим алым клинком в финальном движении…
Прекрасная стратегия, безукоризненное исполнение.

Мощно и яростно он пнул ногой по ребрам Вейдера. Тот тяжело упал назад, борясь с удушьем.
И Люк моментально был рядом, согнувшись и поставив колено на грудь отца; сейбер был поднят над ненавистной черной маской и клинок, направленный ровно вниз, был готов опуститься в смертельном ударе.

- Скайуокер! СТОЙ! – выкрикнул Палпатин, совершенно не предвидевший скорости этой последней атаки.

Люк вонзил клинок вниз, слыша крик его Мастера: «Нет!»
Он вложил в этот удар всю свою ярость, гнев и возмущение, все свое преобладавшее над остальным желание уничтожить это существо, освободить себя от ежедневного напоминания своей врожденной слабости.
В едином ударе были заключены вся горечь, мучительная ненависть и отвращение… к своему отцу - и к себе.

Находясь слишком далеко, чтобы вмешаться, Палпатин протянулся Силой, поднимая свою руку в момент, когда сейбер начал опускаться, пытаясь остановить удар, но его откинуло в сторону волной дикой мощи, брошенной Джедаем, чтобы устранить любую помеху.

Алый жар клинка исчез без видимого сопротивления, послышался твердый звук ударившейся рукояти.

Люк истошно выкрикнул в расстройстве, рванул вверх и, резко повернувшись, не останавливаясь, направился прочь из огромного зала, растворившись тенью в темноте…

Оставив сейбер погруженным в пол - в миллиметре от головы Вейдера.

Сообщение отредактировал Алита Омбра - 8.2.2011, 16:22

ЭПИЛОГ

Домыслы.
Слухи.
Они ходят по всему Альянсу, особенно в нижних рядах. Особенно сейчас.

Появился новый Ситх. Это не слух.
Новый враг, служащий Императору на Корусканте с большей готовностью, чем это когда-либо делал Вейдер, пока последний вместе с флотом продолжает выслеживать нас для своего Мастера.
У нового Ситха нет никакого имени, никакого прошлого.
И Палпатин играет в свои игры, называя его то своим диким Джедаем, то своим чистокровным Ситхом, то своим прекрасным оружием.

Говорят, нет никакой надежной информации насчет того, кто он такой, хотя есть слухи, что высшей иерархии Альянса известна правда.
Теории, сплетни, мнения, доходящие через вторые руки…
Шепчут, что этот новый Ситх - сын Вейдера. И есть догадка, что он - сын Палпатина.
Ходят слухи, что раньше он был мятежником. И возмущаются, что он был шпионом. Есть даже намеки, что он был внедрен в руководство Альянса.
Говорят, до этого он служил в элите алой гвардии на Корусканте, пока обучался Палпатином.
Есть также домыслы, что он путешествовал с Вейдером, входя в состав имперского флота в качестве боевого пилота.
Есть намеки, что он рос тайно на одной из планет Оправы, пройдя еще совсем молодым довольно жесткие уроки.

Говорят, он такой же холодный и бессердечный, как его Мастер. Говорят, это хорошо, что он остается в Основных Системах, Императору нравится держать его рядом.

Есть предположение, что не все так гладко в Императорском Дворце; шепчут, что новый Ситх обеспечивает себе собственную политическую поддержку и добивается независимого положения, противясь слепому рабству.

Однако именно этот новый Ситх возглавляет теперь силы Императора в Основных системах.
Этот новый Ситх - тот, кто стоит по правую руку от Императора.

Говорят, что Палпатин характеризует лорда Вейдера, как своего цепного пса, а этого нового Ситха, как своего волка.

Именно так сейчас называют его - даже здесь, тайно, внутри Альянса. Волк.
Говорят, он будет управлять Империей уже в этом десятилетии.
Говорят, это не догадка.

Спасибо за гигантскую, высококласную работу. С удовольствием читал это произведение, и считаю что оно боллее удачно чем многие книги по ЗВ.
C нетерпением жду второй книги.

И вам спасибо, что читали и оценили;)
(Я отправила вам ЛС, но мне кажется вы его не видите)

Полностью согласна с Samsung!

а продолжение(перевод) то будет?

пожалуйста
https://www.jcouncil.net/topic26642s0.html?...mp;#entry578676