Продолжение!
Ура-ура!
Великая Сила, Палпатин так прессует беднягу Люка, и все его разговоры, выводы, его так называемая "правда", настолько логичны, что я понимаю, насколько тяжело и мучительно Скайуокеру-младшему их выслушивать. Плюс постоянная давящая атмосфера, нагнетающая и мрачная обстановка, выматывающая и ослабляющая физические и моральные силы.
Как Люк сломал эти двери! Разнес в пух и прах к вящему удовольствию Палпатина, который, только и ждал демонстрации такой мощи...
И последний абзац о волке, воющем в ночи - пробирает, за что спасибо переводчику, передать атмосферу произведения надо уметь, и у вас получилось)))))

Как я поняла, Люк коснулся Тьмы, чтобы их разрушить. Вот, почему с помощью ТС можно такое сделать, а с помощью СС нет... Странно немного.
ТС - быстрая легкая мощь... а Светлая сторона тогда какую мощь дает? Или ее использованию просто труднее научиться...

Палпатин - умная сволочь (с)

Двенадцать недель - двенадцать недель заключения в одних и тех же комнатах. Двенадцать недель выматывающего, изнуряющего давления. Двенадцать недель неуверенности и сомнений и беспрестанных провокаций.

И все это не закончится с окончанием договора. Не для него.

Но чертовски ясно, что это скоро изменится. К лучшему или худшему, но изменится.

Большую часть дня Люк провел, медитируя на коленях, в темной пустой спальне. Поднимая щит за щитом, возводя незаметные барьеры, скрывающие его намерения.

Он понял, что мог сделать это, спустя несколько дней, как оказался здесь, обнаружив смутный след того, как Мара ограждала свой разум во время разговора с ней, взяв это понимание, как шаблон, для проведения собственных попыток, постоянно вкладывая в них свое время и усилия, улучшая и шлифуя навык, неделя за неделей. И теперь он вполне был уверен, что сможет не только оградить свои мысли от Палпатина, но и скрыть сами щиты, чтобы Ситх не знал, что что-то скрывалось.
Найденная Люком уловка заключалась в том, чтобы всегда оставлять на виду несколько заметных щитов - что-то, на чем можно бы было сосредоточить внимание. Таким образом, он скрывал гораздо больше, чем показывал и был уверен, что Палпатин, зная, что он что-то скрывает, понятия не имел, что именно и сколько.
Он делал большую ставку на проверку своей теории сегодня вечером.

Люк открыл глаза и пристально взглянул в наступающую ночь. Смотря на тяжелые, скрепленные волокнами прозрачного транспаристила, щиты окон.

Сможет ли он сломать их?

Да. Он мог. Он знал.

Окно было ничто – пять дней назад он сломал гораздо более тяжелые двери… и в этом заключалась дилемма.

Он разрушил двери, потому что коснулся Тьмы; позволил ей завладеть им в его досаде и гневе. Но он осознавал, что теперь его способности росли без всякого побуждения подобных чувств; как будто он открыл некие двери, или, возможно, у него просто появилась вера в свои силы, которую так стремился развить в нем Мастер Йода.
Или, может, он оставался в контакте с Тьмой… эта мысль заставила его нахмуриться; быстрая, легкая мощь - именно это говорил Мастер Йода.

Но было ли так ужасно использовать ее, как средство спасения, чтобы получить свободу для Хана? Что могло быть Темным в этом намерении? Он снова взглянул на окна, отклоняя свои минутные сомнения перед лицом большей необходимости.

В своем медитативном состоянии он легко распознал присутствие Палпатина, двигающееся по Дворцу в направлении комнат Люка; сосредоточенное, наполненное решимостью, целенаправленное, нетерпеливое и возбужденное, и абсолютно самоуверенное.

Когда тот вошел в зал, на расстоянии двух комнат от Люка, он сделал последний глубокий вздох, успокаивая дыхание.

Долгая ночь впереди.

.

.

Палпатин декламировал речь, предавая и посвящая себя ей с особым упоением; манипулируя мстительными обвинениями, слова которых Люк даже не разбирал, безучастно глядя на старика и слыша только гул собственной крови в ушах.
Прошло время, и он попытался слушать, попытался реагировать, попытался скрыть, как напряжен и натянут он был.

Протягивая руку, чтобы взять высокий, гравированный стеклянный бокал, он на мгновение упрекнул себя за то, что раньше не делал этого чаще - для того, чтобы сейчас это казалось естественным действием, когда он небрежно перехватил бокал другой – левой - рукой, прежде чем поднести его к пересохшему рту.

Люк сделал большой глоток, жалея, что вино не было более крепким, зная, как бешено колотится его сердце. И затем поставил бокал на место, продолжая держать на нем руку. Ожидая, обращая свое внимание к Палпатину.

Сконцентрируйся!…

- …сказали мне, что ты был исключен из списков Восстания - они отрекаются от тебя, мой друг.

- Они не отказались бы от меня так скоро, - ответил Люк, качая головой.

- Тебя уже нет, Джедай, - развлекаясь, улыбнулся Палпатин.

- Тогда, кто разрушил Звезду Смерти?

- Пилот, разрушивший Звезду Смерти, погиб в сражении у Хота. Это – официальная версия. Он умер героем, пожертвовав жизнью за цели Восстания. Ты - имперский агент. Шпион, проникнувший в их самые высокие ряды и полностью предавший их доверие. Мне сказали, что они с крайним энтузиазмом отказались от тебя, мой друг; отвергли все отношения и связи с человеком, которого так быстро осудили. Это степень их лояльности – и она всегда была такой.

Люк напрягся против этого последнего выпада, сузив глаза и стиснув челюсть.

- У вас нет никакого… - бокал вдребезги разлетелся в его руке, заставив вскочить, опрокидывая стул.

Он остановился, хватаясь за раненую руку: из глубокой раны начала течь кровь, смешиваясь с красным вином, испортившим безупречно белую скатерть. Сжимая зубы, он осторожно потянул большой осколок, засевший в его ладони, вытаскивая и опуская ярко-алое стекло на стол; затем занялся вторым, острым как лезвие, осколком.

С поглощающим интересом Император наблюдал все это действо в тишине, словно это была забава, разыгрываемая для его личного увеселения.

Люк сжал руку, пытаясь остановить кровь, вздрогнул немного и осторожно вытянул злостный осколок из другой довольно глубокой раны. Потом вновь стиснул руку - темная, вязкая кровь сочилась между пальцами на его уже запачканную одежду.
Он пристально смотрел на свой сжатый кулак в течение долгих секунд, прежде чем, наконец, поднял голову к Палпатину с горящим в глазах обвинением.

Император только улыбнулся, подняв брови в вежливом ожидании:

- Может, ты хочешь другой бокал?

Какое-то время Люк продолжал гневно смотреть на него, затем язвительно произнес:

- Пожалуй. Ведь у вас есть что-то еще, что вы хотите сказать?

Император сделал паузу, раздумывая, как будто это было серьезной просьбой.

- Нет... нет, я думаю, мы закончили на сегодня, мой друг.

Он поднялся, тяжелые двери начали свой медленный цикл открывания - Люк подсознательно отсчитывал секунды, как он делал это уже сто раз раньше. Вошла Мара в сопровождении шести императорских гвардейцев, шагавших парами в плотном строю и затем расступившихся в стороны, давая Императору прошествовать между ними.
Небрежно оглядываясь, Палпатин пробормотал Джейд:
- Осмотри его руку.

И затем быстро вышел из комнаты; двери с шумом закрылись, замки поэтапно задвинулись.

Мара вышла вперед, направляясь к Люку, но он только отвернулся.
- Ничего страшного, - солгал он, идя в одиночку обратно через темную гостиную.

Проверь это…

- Позволь мне проверить, - легко сказала она, следуя за ним.

- Я сказал, ничего страшного, - повторил он, небрежно опуская руку, чтобы оставить след рубиновых капель, рассеянных по каменному полу на пути через спальню в длинный мраморный коридор, ведущий к освежителю.
Мара последовала за ним, входя туда и видя раковину, забрызганную кровью.
Он тихо вздохнул, словно сомневаясь, что делать дальше. Тогда она взяла его руку и раскрыла податливую ладонь, исследуя глубокие порезы взглядом профессионального солдата.

Люк долго молчал, прежде чем сказать тихим голосом:
- Кажется, есть еще какой-то осколок, но я не могу найти его.
Медленно всматриваясь в кровоточащие раны, Мара поднесла руку ближе.
- Я ничего не вижу, - сказала она, осторожно открывая и обследуя каждый порез, пытаясь затем сомкнуть его. -Но нужно наложить швы. Я пошлю за Халлином.
- Глупо, - он отвел взгляд в раздражении, слегка отстраняясь. - Как глупо.

По какой-то причине Мара продолжала держать его травмированную руку.
- Я думаю, у вас обоих есть способы пробить оборону друг друга, - ответила она, не смотря на него.

- Угу, только не видно, чтобы он звал доктора.

- Ты выиграл несколько ударов, верь мне, - признала Мара, задаваясь вопросом, какого черта она говорила ему это. - Он думал, ты будешь уже хорошо обучен им к этому времени.

Он промолчал, и все то время, что Мара тщательно изучала дальше его руку, оставался тихим. Когда она, наконец, посмотрела вверх, то наткнулась на его нахмуренный взгляд, явно задающийся тем же самым вопросом, что и она.

Она держала этот острый взгляд в течение долгих секунд…
И когда он, в итоге, решил что-то ответить, она быстро вмешалась:
- Я… пойду вызову того доктора.

Отпустив его руку, она прошла мимо него к дверям, задевая его, несмотря на то, что он уступил ей.

- Спасибо, - тихо проговорил он, и потом, - Мара...

Она оглянулась, удивленная; было редко, когда он называл ее по имени.

- Что?

- Прости, - сказал он; странное, сердечное извинение.

- За что?

Он пожал плечами:
- Просто… прости.

Она смотрела на него еще какое-то время в недоумении, но он перевел взгляд на свою окровавленную руку, беря ее в другую, и она повернулась, чтобы уйти, зная о датчиках наблюдения и желая ударить себя по лбу за свои действия.

.

Люк был необычно тих, пока Халлин обрабатывал и зашивал его рану, сидя на подлокотнике стула в запертой гостиной, поближе к источнику света.
Доктор привык к тому, что его вытаскивали для исполнения его обязанностей в любое время и в любое место, где бы ни находился его единственный подопечный; поэтому, будучи вызван сейчас из своей квартиры в Северной Башне и пройдя через немыслимую охрану Южной Башни, чтобы заботиться о сыне Вейдера в едва стерильных условиях и при слабом освещении, имея только тот инструмент, что он принес с собой - все это казалось ему лишь небольшим неудобством.

Стало ясно, что Скайуокер занял странно неоднозначное положение во Дворце. Фактически, он выглядел заключенным, за всеми этими запертыми дверями и с бесчисленными охранниками. Но в то же время, казалось, он занимал место в личном окружении Императора и держал завидное звание коммандера, имея апартаменты, штат и все сопутствующие права.
И все же он всегда находился под невероятной охраной, большая часть которой была хорошо скрыта от тех немногих приближенных, кто был наделен правом проходить так далеко, в эту очень ограниченную территорию Южной Башни.

Никто во Дворце, кроме тех, кто был связан с ним ежедневно, казалось, не имел ни малейшего представления о том, кем он был, и Халлин был подвержен изощренным и многочисленным попыткам выяснить это. Почему решили, что именно он должен знать все, было загадкой - так как он был почти так же несведущ, как и все остальные, понимая теперь, что его снабдили только формально принятой версией о прошлом Скайуокера.
И, тем не менее, ему дали совершенно ясно понять, что упоминать имя Люка Скайуокера вне обстоятельств, когда они были наедине, было абсолютно запрещено. Его нужно было называть «коммандер». Когда бы то ни было. Только «коммандер».

Халлин много раз слышал о том, что он был одним из тайных хваленых агентов Императора, таким же, каким предположительно являлась коммандер Джейд, обученный с юного возраста незаметно передвигаться по всей Империи, выполняя приказы своего мастера в «деликатных» ситуациях. Но он также слышал и то, что этот человек был бывшим императорским гвардейцем, специалистом по проникновению, который, как и лейтенант-коммандер Риис, был теперь в отставке и занимал более обыкновенное положение в свите Императора. Любая из этих версий могла быть правдой, что бы ни думал Халлин, и ничто не объясняло охранников у дверей - более нервных сегодня, чем когда-либо.

Казалось, что по какой-то причине, Скайуокер вновь был ограничен только двумя комнатами: гостиной и спальней, или, скорее, - по очень очевидной причине - было трудно не заметить внушительного объема ремонтных работ вокруг входа из столовой в гостиную; массивная армированная клетка базовой защитной конструкции, окружающая двери, была тщательно восстановлена, но пока еще не скрыта.

И факт, что у него практически попытались забрать скальпель при главном входе, казался немного чрезмерным даже здесь, несмотря на то, что охранники и раньше были предельно осторожны. Пришлось энергично спорить, что короткий медицинский лазер едва ли мог быть угрозой, пока, наконец, коммандер Джейд не дала своего разрешения. По мнению Халлина это походило на маниакальную крайность. Хоть Скайуокер и был явно заключенным, он никогда не делал ничего похожего хоть на какую-то угрозу - он всегда казался вежливым и кротким.
Он был одного роста с Халлином, но в отличие от доктора, проводившего дни в спокойном изучении хирургии и медицины, обладал твердой развитой мускулатурой, сформировавшейся за годы прохождения военной службы. Но он всегда казался очень невозмутимым и сдержанным. Ни разу Халлин не чувствовал, что бы тот представлял опасность для него, как это было в присутствии его отца; даже, когда у них были разногласия в ходе их обсуждений, что было почти всегда - для человека, живущего в императорском дворце, Скайуокер имел слишком радикальные взгляды.

Он часто испытывал желание спросить самого Скайуокера о том, что происходило… но, начиная с одного их неосторожного разговора, в котором тот кратко разъяснил несколько моментов, вызвав ответами еще больше вопросов, Халлину убедительно дали понять, что его недавно приобретенное положение сильно зависело от его сотрудничества - тогда, как любое полученное им знание могло представлять опасность для него; по отчетливому впечатлению Халлина - смертельную опасность.

Скайуокер ворвался в ход его мыслей, пока он работал, задавая вопрос, чтобы начать одну из их обычных дискуссий. Всегда сходных по духу, несмотря на разные мнения.

- Вы когда-нибудь спрашивали себя о том, что вы делаете, Халлин? Правильно ли это?

- Нет, - многозначительно ответил доктор, - и именно поэтому я нахожусь не здесь, в отличие от вас.

- Тогда вы - дурак, - не задумываясь, сказал Скайуокер с краткой, напряженной улыбкой. - Если я выйду отсюда - я свободен; вы же останетесь в своей тюрьме навсегда.

- Как чудесно вы убеждены в своей правоте, - возразил легко Халлин, без всякой злобы. - Но, как я предполагаю, это - все, что у вас есть в распоряжении.

- У меня есть честность, - сказал Люк, не глядя на доктора, зашивающего порезы на его руке.

- Честность не открывает двери, - отклонил Халлин дружественным тоном. Ему нравился Скайуокер, несмотря на расхождения взглядов, и по правде, он наслаждался их небольшими дебатами.

- Честность нельзя приковать цепью, - любезно ответил Люк.

- Но вас, очевидно, можно.

Скайуокер только улыбнулся на это, не задетый:

- Ваша правда.

Он повернулся, чтобы посмотреть на руку, когда Халлин распылял туда какую-то жидкость; три самые глубокие раны пришлось зашить, остальные обошлись пластырем.

- Спасибо, - сказал Люк рассеянно, лишь мельком взглянув на швы.

- Попытайтесь держать ладонь открытой так, чтобы швы не разошлись до утра. И держите ее в сухости, - сказал Халлин, собираясь. - Жаль, что это оказалась не другая рука, в самом деле, - было бы намного проще.

- Но тогда, вероятно, вас позвали бы только утром, - ответил его пациент, будто искал подтверждения.

- Скорее всего, - ответил Халлин и нахмурился, сомневаясь, что делать, смотря на маленький ручной сканер с показаниями данных крови его подопечного. - У вас очень высокий адреналин, - продолжал он хмуриться, читая данные. - И сердцебиение выше нормы. Как вы себя чувствуете?

- Прекрасно. Спасибо, Халлин, - Скайуокер встал, вежливо давая понять, что доктор свободен, и тот отступил, вновь начав укладывать инструменты в чемодан и карманы.

- Если вам нужно что-то для сна…
- Нет. Спасибо.
Халлин пожал плечами и подошел к дверям, ожидая, когда они откроются. Два алых гвардейца расступились по сторонам, пропуская его.

- А-а!

Услышав вскрик, доктор обернулся и увидел своего пациента, неловко держащегося за раненую руку.

- Швы… разошлись... - он шел к Халлину, вытянув перед собой руку, и тот сделал полшага ему навстречу.

Скайуокер достиг дверей, протянул ему руку... и доктор нахмурился - все швы были в порядке…

Это случилось в одно мгновение, в одном сплошном пятне действий - Халлин едва успел зафиксировать их до того, как они закончились.

Скайуокер резко повернул больную руку в сторону, и длинная силовая пика вырвалась из захвата ближайшего охранника, совершая короткий прыжок к уже ступившему вперед Скайуокеру.
Он схватил пику из воздуха и, быстро провернув вокруг, с силой ударил надзирателя в грудь; активизированная пика выпустила ослепительный мощный заряд, роняя человека без единого звука-

Не останавливаясь ни на момент, чтобы убедиться, что тот упал, Скайуокер тут же направил пику в обратную сторону, во второго стражника, используя противоположный конец для скорости; таким образом, оба гвардейца были на полу, прежде чем Халлин даже понял то, что случилось.

Два охранника, стоящие у дверей столовой, начали двигаться вперед, доставая скрытые бластеры, в то время как Скайуокер, перебросив пику в другую руку, протянул перед собой левую ладонь, раскрывая пальцы-

И каким-то образом охранники были отброшены назад; оторвавшись ногами от пола и размахивая руками, они поразили дальнюю стену со зверским хлопком, который мог быть как звуком брони, так и звуком костей, или и того, и другого вместе.

- С-стой!

Полностью проигнорированный Скайуокером, Халлин шагнул назад, нащупал в кармане медицинский скальпель и, включив крошечное лезвие, начал размахивать перед собой.

Скайуокер просто взглянул на него.

- Серьезно? - спросил он, все еще держа пику в руке.

Теперь, внезапно, в этой резкой перемене - в его позиции, в его намерении и в его небрежно угрожающей манере - он очень был похож на своего отца.

Доктор посмотрел на пику и на четырех охранников, лежащих без малейшего движения, затем взглянул в глаза человека перед ним…

И отступил, опуская скальпель, тогда как Скайуокер, взяв за шиворот одного из гвардейцев, быстро тащил того к огромным окнам столовой, громко считая при этом в обратном порядке.
Входные двери, бесспорно скрывающие за собой большое количество охраны, ожидающей возможности попасть внутрь, находились в своем процессе открытия.

- Пятнадцать, четырнадцать…

Халлин повернулся вслед Скайуокеру; тот невозмутимо подошел к окнам, остановился, словно собираясь с мыслями... и выбросил открытую руку перед собой.

Нечто... что-то рвануло в воздухе с мощью, заставившей болезненно натянуться барабанные перепонки, и в то же самый момент тяжелые укрепленные окна взорвались наружу ливнем острых и мелких осколков; пронзительный звук рвущихся волокон транспаристила конкурировал с одновременно раздавшимся оглушительным сигналом тревоги.

Халлин видел, как шевелились губы Скайуокера, считая в обратном порядке, когда тот перешагнул через еще падающие обломки и скрылся в темноте балкона, продолжая тащить за собой потерявшего сознание охранника.

Доктор стоял, замерев в течение нескольких долгих секунд, и когда, наконец, двери закончили свой сложный многоступенчатый цикл открывания, он понял, что это именно то, что считал в обратном порядке Люк.
Охранники в ярко-красных одеждах потоком хлынули в комнату, держа активизированные пики. Халлин без надобности жестикулировал к огромному, зияющему отверстию в стене, к дико качающимся массивным кускам армированных перемычек, удерживающихся на месте лишь за счет нескольких неповрежденных волокон транспаристила.

Он отошел подальше, наблюдая, как все больше и больше гвардейцев проникало внутрь, затопляя комнату алым цветом. На мгновение он увидел темный экипированный комбинезон и горящие рыжие волосы коммандера Джейд, когда та проталкивалась вперед, затем она снова затерялась в толпе.

Забавно, но в тот момент, окруженный этим диким хаосом из шума и людей, с сердцем, отбивающим стаккато в груди, единственная мысль, которая пришла в потрясенный ум Халлина, перед лицом невероятного открытия истинных способностей Скайуокера, была: «Так вот почему они хотели забрать скальпель!»

.

Мара стояла на балконе, пристально всматриваясь поверх резной каменной балюстрады, пытаясь обнаружить Скайуокера в густой темноте; гигантские лучи света, освещающие стены Башни и делающие их тем самым видимыми на много миль вокруг, сейчас полностью ослепляли ее.
Вскоре она отвернулась, жмурясь от яркого пятна перед глазами, предусмотрительно проверив пространство выше, ниже и по бокам от нее, но его нигде не было видно. Она знала, что джедаи могли преодолевать в прыжке значительные расстояния, без вреда для себя, но балкон находился двадцатью четырьмя ярусами выше крыши монолитного Главного Дворца… как он мог прыгнуть с такой высоты?
Она пошла обратно, проталкиваясь через толпу алых гвардейцев и пробираясь через переполненный главный коридор, примыкающий к столовой, спеша со всех ног в опс-комнату и извергая проклятия по пути.

.

- Статус, - приказала Мара, едва прибыв на место и восстанавливая дыхание.

Четыре опс-офицера сидели с замогильным выражением лиц - все знали, что их головы были под угрозой плахи.

- Пока ничего. Все изображения камер наблюдения - чистые; никаких свидетелей. Если он хочет спуститься во Дворец, он должен вернуться в перекрестный коридор в основании Башни, в любом случае. Башни уже запечатаны. Решетки на переходах активны, противовзрывные щиты на месте. Мы заперты внизу - нет никакого способа, которым он смог бы попасть во Дворец.

Мара хотела верить, что так...

- Откройте несколько первых дверей на Северной Башне - те, которые видно с перекрестного коридора. Посмотрим, клюнет ли он. Расположите там дополнительные отряды, вне зоны видимости. И начните перегруппировку штурмовиков вокруг лестничных пролетов Главного Дворца.

Дежурный опс-офицер кивал, быстро говоря в комлинк, пока Мара заставляла себя успокоиться, бегло просматривая глазами изображения на дисплеях… ничего.

Она разбито покачала головой.

- Он не вернется сейчас. Пока его не заметили, он будет оставаться снаружи – постарается попасть на крышу Дворца. Но это замедлит его; что бы он ни делал, в конечном счете, он вынужден будет вернуться - он не сможет обойти главный вход Дворца - он должен будет пройти через него.

Но он не знал этого - он мог попытаться остаться и найти какой-то путь на крыше, она бы сделала это на его месте... что означало, что он, вероятно, доберется так близко к пересекающемуся коридору в основаниях башен, как только это возможно сделать снаружи, и затем попытается войти, но не обратно в Южную Башню. Что означало, что он должен быть на крыше Главного Дворца в следующие несколько минут... на предельно малом расстоянии от находящихся на ней посадочных площадок.

– Закройте все площадки на крыше. Сколько транспорта там?

Дежурный офицер нахмурился:

- Только два. Оба - шаттлы.

- Вы в курсе, кто находится там на вахте?

Дежурный опс-офицер кивнул.

- Скажите ему немедленно идти к ним с бластером и выстрелить по пультам управления, скажите - это мой приказ. Я хочу их непригодными к полетам в течение одной минуты.

Человек кивнул, понимая, что два шаттла являлись маленькой ценой для их цели.

- Затем отправьте все резервные группы в сады на крыше. Включите весь имеющийся там свет - я хочу, чтобы они горели так же, как взлетная полоса. Вызовите подразделения четыре, пять и девять из его апартаментов и направьте их туда. Сколько…

- Мара-

Она вздрогнула, зная, что приближалось…

- Мы найдем его, Мастер -

Она знала, что Император уже поднимался, направляясь к ней. И ее ждет адская расплата за случившееся. Палпатин знал, разумеется, что Скайуокер в итоге сделает это - попытается освободиться каким-нибудь образом. Но он прогнозировал, что еще не время, был полностью уверен в том, что это произойдет завтра вечером, по истечению срока их договора; и Мара спланировала все, основываясь на этом знании, распорядившись разместить всюду дополнительные подкрепления - с рассвета завтрашнего дня - уверенная, что ее Мастер не мог ошибаться.

Уверенная, что Скайуокер будет держать свое слово.

Но Скайуокер изменялся; становился более неустойчивым, менее предсказуемым. Она знала это, наблюдала, как это происходило - так почему она не учла это?

Глупо, глупо, глупо…
В памяти щелкнуло воспоминание - о том, как Скайуокер ругал себя теми же словами, пока она исследовала его раненую руку.
Как он извинялся за то, что она не могла понять…
Это было все спланировано! Его рука, доктор - все!

- Поднимите запись из гостиной прямо перед случившимся!

Сощурив глаза, она тщательно просмотрела запись…

- Еще раз.

Вот! Это не было случайно использованной возможностью. Он шел вперед так естественно, смотря на руку, не поднимая глаза.

И затем она видела, с каким невероятным взрывом скорости он вырвал силовую пику, почти одновременно сваливая обоих охранников и поменяв руки, чтобы использовать Силу, отбросил вторую пару охранников к стене… затем он схватил одного за шиворот и небрежно, невозмутимо потащил его к окнам…

Окна! Это было испытание! Несколько недель назад, когда он ударил их Силой, она считала, что они устояли против него… но он не разрушил их до конца специально! Он хотел убедиться, что был способен сломать их, но не хотел, чтобы их укрепили после этого еще больше; это была просто проверка! Она покачала головой, сжимая губы в расстройстве.

И затем все остальное встало на свои места… все. Он также хотел узнать, какой будет реакция; что случится, если он действительно сделает это - сколько времени потребуется на реагирование, какова будет численность охраны. Это все было пробой его побега.

- Ты, сукин с... что ты делаешь…? - она пристально вглядывалась в изображение, в алую массу нахлынувших в комнату охранников... - Ну, Люк… что ты запланировал?…

- Назад, - нахмурилась она, подаваясь вперед, чтобы управлять записью. Изображение вернулось к моменту, где Скайуокер взглянул на доктора - что он говорил? Она пододвинулась ближе. - Что он говорит?

Все в опс наклонились к изображению.

- Он считает, - медленно произнес один из офицеров. - Видите? Он считает в обратном порядке…

- Он считает время... - сказала Мара, понимая. - Дверное время! Время до полной разблокировки замков!

- Но он фактически уже снаружи… - сказал дежурный.

- Да, - гортанный голос Императора был жесток и резок; все тотчас развернулись к нему и низко поклонились, включая Мару, ощущающую, как Палпатин впился в нее взглядом.

- Почему ты до сих пор не поймала его? - спросил он, переходя, как всегда, сразу к сути.

- У нас некоторые затруднения с определением его точного местоположения…

- Переиграйте запись, - перебил Палпатин, не интересуясь оправданиями.

Офицер опс бросился выполнять приказ, включая запись с момента, где заключенный шел к дверям гостиной.

- Где сейчас размещена охрана? - спокойно спросил Палпатин, глядя на изображение сощуренными глазами.

Мара проверила экраны текущего статуса.

- Главным образом на нижних уровнях. Несколько подразделений обыскивают сады на крыше. Он до сих пор снаружи - сигнала тревоги на несанкционированный вход не было. Я послала вниз оружие с транквилизатором, плюс там находятся три подразделения, которые всегда носят его в...

- Введите их внутрь, - прервал Палпатин. - Он в Башнях.

Мара нахмурилась:

- Мастер?

- Он находится в Башнях, переодетый в императорского гвардейца. Вероятно, вместе с теми, кого ты так предусмотрительно послала вниз к пересекающемуся коридору, именно туда, куда ему нужно было попасть. Переиграйте запись.

Мара повернулась к экрану, сосредотачиваясь на происходящей там сцене; в голове зашумело от скачка адреналина.

- Здесь - замедлите изображение, - холодно произнес Палпатин.

Это был момент, когда в комнату ворвалась первая волна охранников… Мара внимательно смотрела на ползущее изображение.

- Стоп, - кратко приказал Император, шагнув вперед и указывая длинным белым пальцем в картину алого моря на экране. - Вот он.

Посреди хаоса, облаченного в красный цвет императорской гвардии, наполнившей комнату и устремившейся, в том числе, на балкон, один охранник спокойно шел в противоположном направлении, к входным дверям, держа пику в руке...

- Это одежда охранника, вытащенного на балкон, - безжизненным голосом сказала Мара. - Он считал время, за которое должен переодеться.

Император обратил к ней жесткие желтые глаза.
- Охранники все еще в садах? - спросил он многозначительно.

Мара бросилась выполнять приказ, отзывая войска, перегруппировывая синюю дворцовую стражу и давая новые назначения офицерам в серой униформе; каждого императорского гвардейца необходимо было теперь проверять.

.

.

Люк разгладил на себе оливково-серую офицерскую форму, проведя быстро пальцами через короткие, недавно подстриженные на военный манер волосы; холодный взгляд щелкнул от нервничающего и напуганного офицера, у которого он только что эту форму забрал, ко второму неуклюже лежащему в углу - всегда был кто-то, кто искушал свою судьбу.

Он вернулся к первому человеку.
- Окей, вот наш договор. Ты делаешь точно то, что я говорю тебе, и получаешь очень интересную историю для рассказа за обедом. Делаешь по-другому, вмешиваешься или не подчиняешься - я отправляю тебя в морг и нахожу того, кто будет делать, как я говорю. Мы ясно поняли друг друга? - голос был тихий и ровный, и смертельно серьезный.

Мужчина, молча, кивнул.
Столкнувшись с потоком страха, вопящим в Силе, Люк попытался найти в себе хоть какой-нибудь след вины за ужас, причиняемый человеку, но в тот момент это находилось далеко за пределами его чувств. Все, что он видел, было его планом - все, что он чувствовал, было холодной, целеустремленной решимостью.

- Одень это, - он пнул ногой свои собственные брюки, тщательно выбранные этим вечером, к человеку, выбранному им с не меньшей тщательностью. Чуть выше Люка, с короткими темными волосами, одетый в черные брюки, военные ботинки и белую рубашку, оставшуюся от его собственной формы - он мог легко казаться Ханом на расстоянии.

Люк поспешил избавиться от формы императорской гвардии так быстро, как только мог - она была лишь способом вытащить его из комнаты, ничем больше. Продолжать носить ее под прицелом всех камер наблюдения, передвигаясь везде, как проклятый охранник, было бы самоубийством; однако она выполнила свою задачу. Люк прошел в ней четыре уровня - пока алая гвардия казалась уместной – затем лихорадочно начал искать смену одежды, на правильном офицере. Ему нужен был человек с достаточно высоким званием для доступа к высшему уровню безопасности - не слишком старый и довольно быстрый, чтобы не тормозить Люка, хотя он и не собирался идти далеко - плюс правильно выглядящий.

И по его подсчету у него было приблизительно три минуты для поиска.

Тогда и появился этот парень...

Связав узлом красный тяжелый плащ и жесткий капюшон-шлем, единственные части формы, которые он успел присвоить, Люк осмотрелся вокруг и остановил свой взгляд на низком потолке. Он почти - почти использовал Силу, чтобы притянуть к себе пику и засунуть ее вместе со ставшей ненужной одеждой в полость потолка. Но он поймал себя в последний момент - он мог достаточно неплохо запутать Палпатина насчет своего точного нахождения, если не будет напрямую применять Силу. Вместо этого он быстро забрался на стол, отодвинул плитку, убрал маскировку и прыгнул назад, не спуская глаз с офицера.

- Как тебя зовут?

- Арко.

- У тебя есть имя?

Человек осторожно посмотрел на него:
- Андориус.

Люк поднял брови.
- Окей… будем придерживаться Арко. И когда я задаю вопрос, ты должен отвечать мне немедленно и говорить правду, потому что я действительно не тот человек, кому ты можешь солгать - не сегодня.

Он поднял похищенный бластер и ткнул им человеку в плечо.

- Давай сделаем нашу первую попытку, да? Мне нужна самая близкая опс-комната наверху, которая предоставит мне доступ к тюрьме под Главным Дворцом.
Он знал, что Мара Джейд спускалась для этого еще на несколько уровней, но спускаться вниз - не было его выбором...

Человек решительно напрягся:
- Выше нет ни одной. Самая близкая…

Люк быстро шагнул вперед, схватил человека за руку и, резко дергая, хлопнул его ладонь об стол перед ними. Затем, качнув бластер вниз, он нажал дулом в кисть имперца.

- Я предполагаю, тебе нравится одинаковая пара рук? Так как позволь мне сказать тебе, что операция по замене одной из них, если я разнесу ее сейчас бластером, будет весьма неприятна...

Человек поджал губы, и Люк напряг палец на курке. Он не хотел стрелять - больше из-за шума, который может выдать его, чем по какой-то другой причине - но он был уверен, что выстрелит, если нужно. И не рука человека примет этот выстрел…

Где-то в подсознании зазвучала тревога, но он отклонил ее практически немедленно, сосредотачиваясь на цели.
- Последний шанс - затем я избавляюсь от тебя и бужу того парня в углу.

Даже через пассивное ощущение Силы, стоя рядом, он чувствовал, как рушится сопротивление офицера…

- Прекрасно, - держа руку человека, он без колебания приставил бластер к его лбу.

- Подождите!! Ладно, ладно. Два уровня - два уровня отсюда.

Удерживая бластер, Люк отпустил его.
-Ты - умный человек, Арко. Веди.

Он был удивлен, насколько легко это получилось. Насколько легко он смог бы…

.

Мара сидела в опс-комнате, обрабатывая потоки информации, идущие от каждого подразделения, обыскивавшего нижние уровни Башни, используя время, чтобы тщательно расположить и обеспечить каждое звено, убирая всех алых гвардейцев с последних двух уровней над перекрестным коридором и выставляя везде дворцовую стражу.

Главный Дворец, находящийся ярусом ниже перекрестного коридора, был отделен от него тридцатью футами взрывостойкой органической стали и был абсолютно недостижим при опущенных в основаниях Башен щитах. Но в качестве резерва она разместила перед ними штурмовиков. Хоть, она и была уверена, что пройти во Дворец через энергетическо-лазерные решетки невозможно - это не было причиной не сделать все досконально.

К тому же она действительно не хотела принести Императору трофей в виде порезанного на куски Джедая. И ради ее Мастера, и ради нее самой - ради профессиональной гордости, как она себя уверяла. Она закрыла глаза, слушая поступающие рапорты - никакого следа, до сих пор.

- Где ты? - прошептала она. - Как ты спустился, как ты прошел мимо нас?


Люк продолжал идти вверх, незаметно держа имперца и осторожно проходя под камерами наблюдения, пытаясь держаться к ним спиной, опустив аккуратно голову. Размышляя, сколько серьезной огневой мощи концентрировалось на более низких уровнях Башен, чтобы остановить его, и, желая знать, когда они начнут искать наверху.
Он надеялся, что Мара начала перемещать штурмовиков и дворцовую стражу к верхним уровням Главного Дворца, сделав ставку на то, что они не рискнут показать свою слабость, закрыв Главный Дворец полностью, думая, что он все еще в Башнях…

- Здесь, - спокойно сказал офицер, останавливаясь перед дверью с надписью «Опс 90».

Люк смотрел в глаза человека несколько долгих секунд, но тот не отвел взгляд.

- Сколько человек там? - спросил он, беспокоясь, что они стоят в коридоре, но, не желая входить недостаточно подготовленным.
- Двое обычно, в это время ночи. Но был сигнал для сбора, поэтому может быть больше.

Люк указал головой на дверь:
- После тебя.

Арко прерывисто вздохнул, нажал ручку и сделал шаг внутрь. В это время Люк хорошенько толкнул его - так, чтобы все взгляды были на нем, пока тот спотыкался, и Люк был в комнате, свободно вытянув из-за спины бластер, прежде чем кто-либо обратил на него внимание.
- Встать! - закричал он. - Отойти назад к …

Первый человек подпрыгнул, сваливая назад стул и вытаскивая свой бластер…
Он был снят единственным коротким выстрелом в его направлении.
Второй человек неуклюже вытаскивал оружие, и Люк стремительно повернулся к нему, делая выстрел практически в упор, резко отшвыривая тем самым его назад. Бластер немедленно развернулся к Арко, который стоял совершенно неподвижно на месте, закрыв глаза…

Упавший стул загремел, ударившись о пол, заставляя Арко отдернуться назад в предвидении чего-то ужасного.

Люк держал направленное на него оружие несколько долгих секунд, успокаивая дыхание.
- Открой глаза, - сказал он небрежно, поворачиваясь к столу от стоящего в шоке человека.

Когда тот не двинулся, Люк протянул руку и, хватая, резко дернул его за собой, посадив на стул за пульт управления.
- Войди в систему. И если ты издашь хоть один звук, да поможет тебе...

Он не закончил угрозу - в действительности это не было нужно. Подтверждение валялось у дальней стены, которую Арко мог видеть.
- Я в системе, - произнес он тихо. - Что вы хотите?

- Тюремный блок. Уровень семь, - сказал Люк, таща к себе опрокинутый стул. - Мне нужен доступ к записям охраны и системе управления.

Арко взглянул на него, но ничего не стал спрашивать.

.

Хан лежал на спине, на своей жесткой койке, и за неимением лучшего смотрел в потолок. Он неправильно понял? Сегодня вечером будет последняя ночь - сегодня вечером заканчивалась неделя.
Он понятия не имел, сколько сейчас времени, но прошло всего несколько часов после еды - значит, вероятно, полночь еще не наступила - значило ли это, что сегодня закончится скоро? Или оно считается до рассвета?

- Мы должны разработать более совершенную систему, - объявил он пустой комнате.

Дверь камеры поползла вверх...

Нахмурившись, Хан сел, смотря на открытую дверь, сомневаясь, кого он больше ожидал увидеть: парочку штурмовиков или же малыша. Несколько долгих секунд прошли в тишине, прежде чем он, наконец, встал и прошел вперед, высовываясь в длинный коридор…
Никого.

Первое правило сабакка - никогда не откидывай свободную карту…
Он осторожно шагнул наружу, видя, что бронированная дверь в конце единственного доступного коридора закрыта и слыша из-за нее приглушенные голоса.

- Великолепно, - пробормотал он. - Это просто…

Находящаяся напротив, ближайшая к бронированной двери камера вдруг открылась, заставляя его подпрыгнуть, как сумасшедшего.
Медленно он подошел к ней, нервничая от близости находящихся рядом охранников, которых он слышал совсем рядом, и осторожно наклонился внутрь, осматривая очевидно пустую камеру.

Ничего. Что, черт возьми, происходило здесь? Может, это просто сбой?

Он отстранился, оглядываясь вокруг - и дверь наполовину закрылась, и затем открылась вновь. И еще раз.

.

- Давай, Хан, войди в проклятую камеру, - бормотал Люк, стараясь заставить подозрительного контрабандиста шагнуть вперед.

Смотря на холоэкраны наблюдения опс-комнаты, внимание Люка рассредоточилось между изображением трех охранников, находящихся на посту по одну сторону входной двери и начинающихся задумываться, был ли это действительно сбой, как он только что заверил их, и изображением закрытого коридора с другой стороны, где нерешительно, перед открытой дверью камеры, стоял Хан.

- Может, соизволишь войти, Хан?! - призывал он раздраженно.

Наконец, Хан шагнул вперед, наклоняясь, чтобы аккуратно пройти под полуопущенной дверью, которую Люк тотчас закрыл, как только он вступил внутрь…

Хан быстро повернулся кругом, но не настолько быстро, чтобы успеть вернуться. Отойдя три шага назад, он впился взглядом в запертую дверь.
- Если это не ты, малыш, я буду выглядеть очень, очень глупо.

Он стоял и ждал несколько долгих минут… за которые ничего не произошло…

Кроме понимания, что он смотрит настолько напряженно, что его брови скоро будут находиться на макушке…
И затем, безо всяких фанфар, дверь скользнула вверх.

Подходя ближе, Хан услышал голоса охранников в коридоре с левой стороны, более того - бронированная дверь справа перед ним была поднята. Медленно выглядывая наружу, он увидел охрану в дальнем конце коридора, проверяющую другую открытую камеру. Не торопясь, он тихо вышел из камеры и проскользнул под тяжелой дверью в главный выход, немедленно вставая и двигаясь боком, уходя из линии видимости солдат.

Как только он сделал это, дверь начала закрываться - штурмовики ринулись к ней, но были слишком далеко, чтобы успеть.

Скрытый от их взора, Хан быстро прошел мимо главного пульта к закрытому турболифту.

- Давай! - убеждал он его; не было никаких панелей или кнопок вызова рядом - очевидно, его посылали вниз только по запросу.

Пульт позади него подал звуковой сигнал. Он проигнорировал его, быстро вспомнив свое фиаско, когда он разговаривал через такую штуку на Звезде Смерти.

Двери турболифта оставались плотно закрытыми. Комм настойчиво продолжал сигналить...

- Открывайтесь…

Хан прокрутился волчком, понимая, что ему нужно сделать, и протянулся к консоли, активируя все-таки комм.

- Наконец! – протрещал из динамика нетерпеливый голос Люка.

- Эй, я не умею читать мысли! - защищался Хан, широко улыбаясь и смотря на камеры наблюдения, расположенные на стене. - Где ты?

- Я иду вниз. Тебе нужно достать комлинк и установить его на 2372.

- И где я возьму его?

- Эй, я вывел себя, вывел тебя, мне нужно перекричать трех очень сердитых охранников на тюремном уровне – а тебе нужно достать только один паршивый комлинк.

- Ладно, сделаю, - Хан знал, что он маниакально усмехался, чувствуя, как кровь буквально кипела адреналином. -…Какая частота?

Он услышал вздох малыша:
- 2372. Не забудь. Я могу следовать за тобой на экранах наблюдения. Давай, вперед.

Двери турболифта уже открывались, и Хан поспешил к ним. Наконец! Небольшое движение!


.


Мара качала головой. Все проверили - все.

- Он не в форме гвардейца, - заявила она совершенно уверенно, не отводя взгляда от экранов. - Он снял ее.

- Что означает, что он опять в своей собственной одежде, - медленно проговорил Палпатин, раздумывая.

Мара чуть вздрогнула от мощного наплыва Силы, которую он собирал к себе, острой, как бритва, и бескомпромиссно точной...

Она повернулась в ожидании.

- Он все еще довольно близко… не у Главного Дворца.

Мара вернулась к изображению схемы Башни, по-прежнему пытаясь выяснить, как он спускался, совершенно никем незамеченный.

Южная Башня была полностью закрыта, весь персонал ограничен комнатами, но ни на окнах, ни на дверях ни разу не сработала сигнализация… как он прошел мимо всего?

- Он не снаружи? - спросила она неуверенно.

Палпатин открыл холодные желтые глаза и взглянул на нее. Понимая, что она сделала ошибку, осмеливаясь подвергать сомнению его слова, она потупила взгляд, извиняясь. Он не удостоил ее ответом.

- Он не оставит кореллианца.

Независимо от того, как далеко Скайуокер продвинулся за последние несколько недель, Палпатин был уверен, что эта цель осталась неизменной - мальчишка не бросит своего друга.
И это был ответ - прямо перед ним. Император улыбнулся, снова обращаясь к Джейд, чье озадаченное выражение только подчеркивало его собственное удовлетворение.

-Поднимите кореллианца к апартаментам Скайуокера. В сопровождении целого отделения.

Мара кивнула, сразу понимая, что задумал ее Мастер.

Палпатин еще просматривал тонкости своего плана - как лучше заставить пирата кричать достаточно сильно, чтобы его реакция дошла до Скайуокера чудесной и невозможной для игнорирования рябью в Силе - когда тревога Мары прорвалась через его мысли.

- Мара? - быстро спросил он низким, угрожающим голосом.

Она медленно повернулась:
- Его нет. Он должно быть...

- Что?

.

С принудительной беспечностью Хан пробирался по широким проходам Главного Дворца, направляясь к уровню девяносто один, как ему было сказано.

Жакет, который он забрал у своего, лежащего сейчас без сознания, дарителя комлинка, оказался ему мал приблизительно на три размера, но он хранил ему верность - главным образом потому, что его рубашка была полностью вымазана черной смазкой, когда он лез через эксплуатационный люк наверху шахты турболифта.

С присущей ему удачей турболифт тюремного блока остановился на один уровень ниже, чем начинались уровни открытого доступа - очевидно, в Империи была все же парочка умных проектировщиков. Они даже поместили энергетический щит над открывающим шахту дроидом - которого малыш уже отключил, позаимствовав заодно у того допуск разрешения службы безопасности. А оставаться в турболифте, пока не откроются двери на охраняемый уровень между тюремным блоком и Дворцом, не было вариантом с тех пор, как его лишили бластера – да и в любом случае эта затея, по-видимому, предполагалась, как тихое бегство.

Судя по нескольким служебным каналам, которые он смог настроить, в Башнях, казалось, разверзся настоящий ад, но здесь, на административных уровнях Главного Дворца - официального лица Центра Империи - все было в полном порядке, разумно и мирно.

Не очень много людей вокруг - хотя одежда персонала высшей администрации вместо белой брони довольно сильно смущала его. Или это было потому что... внезапно это начало казаться слишком правильным, слишком спокойным…

Независимо от того, что делал малыш, это определенно привлекало большое внимание - что делало успехи Хана значительно легче, но цена этого ему не нравилась.

Однако Люк, по-прежнему, казался достаточно уверенным и держащим все под контролем, и единственной задачей Хана на этот момент, было добраться до девяносто первого уровня.

Это все шло слишком гладко…

.

Император оставался тих и безмолвен, пока Мара медленно расшифровывала факты.

Охранники тюремного уровня сказали, что они были в контакте с Опс 90, зарегистрировавшей ошибки бронещита и пославшей им команду проверить все. Для них не было ничего необычного в том, чтобы быть на связи и получать команды с подобных уровней; Коммандер Джейд часто требовала обновления по обстановке и отдавала приказы о перемещении какого-либо заключенного, делая это из любой опс-комнаты.

Что было верно; но, откуда Скайуокер знал это… рассеянное воспоминание резко всплыло в ее голове - стоящий у окна гостиной Скайуокер, в день после того, как он опустошил спальню, его холодное и спокойное заявление того, что он может читать ее мысли, несмотря на ее щиты. Он действительно мог? Или это было только совпадением?

Он казался настолько неустойчивым в тот день, таким нехарактерно резким и язвительным, что она отклонила его слова, как некую издевку, попытку достать ее и заставить нервничать. Она, в конце концов, научилась скрывать свои мысли от Вейдера - Палпатин приложил много усилий для этого - и она знала, что она никогда не позволяла себе терять бдительность в присутствии Скайуокера до такой степени.

- Дайте изображение Опс 90, - запросил Император, возвращая ее мысли к настоящему моменту.

- Эта камера наблюдения неисправна, Ваше Превосходительство, - произнес дежурный офицер еле слышным голосом.

Что объясняло один важный факт... поняла Мара.

Простая причина того, что они не могли понять, как он спустился незамеченным через Башню, состояла в том, что он не делал этого, не спускался вообще. Почему - был другой вопрос.

- Следовательно, он пошел вверх, а не вниз, - проговорил, наконец, Палпатин свинцовым от еле сдерживаемого гнева голосом.

Мара потянулась к пульту и вывела записи изображений коридора снаружи Опс 90, прокручивая их назад на высокой скорости. Краткая вспышка двух фигур заставила ее остановить запись, воспроизводя ее несколько раз, пока она ошарашено изучала ее. На первый взгляд, на ней были офицер и кто-то похожий на его помощника в гражданской одежде - но явно не Скайуокер.
Тем не менее, когда она рассмотрела изображение ближе, эти двое оказались последними, кто должен был входить в ту комнату. Не потребовалось много времени, чтобы понять, что офицером был Скайуокер… но другой человек…

- Это Соло?- щурясь, спросила она - отдавая себе в итоге отчет, что кореллианца больше не было в камере.

Она нажала паузу: человек стоял спиной к датчику наблюдения, рука Скайуокера лежала у него на поясе, и он был чертовски похож на Соло. Что вызывало вопрос - как Скайуокер поднял его туда?
И что, черт возьми, они делали сейчас?

Палпатин прерывал ее мысли:
- Начни приводить гвардейцев с более низких уровней. Не меньше, чем десять человек в подразделении - если он решил биться за свой выход, тогда, по крайней мере, я хочу услышать это. Не размещай их слишком близко к нему, пока у тебя не будет достаточного количества, чтобы сдержать его - пошли их всех вместе. И никто ничего не предпринимает, пока я не доберусь туда.

Мара поклонилась своему Мастеру. Когда он развернулся к дверям с грозовым выражением лица, к ней пришла мысль:
- Мастер, а что насчет Соло?

- Его жизнь – штраф за действия Скайуокера, в любом случае. Это всегда было понятно, стоял лишь вопрос: когда. Если сможешь удержать его живым, чтобы я сам смог расправиться с ним, тем лучше. В противном случае сделай то, что нужно, чтобы управлять Скайуокером. Если подстрелить Соло, не убивая его, это замедлит их обоих.

Мара кивнула, возвращаясь к операционной панели, чтобы снова перенаправить охранников. Когда она организовала их продвижение командами к Опс 90, она нашла время, чтобы снять усиленный режим безопасности с Главного Дворца и начать передвигать штурмовиков оттуда в Башни. Ей нужен был каждый, имеющийся в распоряжении отряд в Южной Башне, вокруг Скайуокера.
Все это событие являлось сплошной серией фиаско под руководством Скайуокера, от одного тщательно выверенного курса действий до другого, и Палпатин даже еще не начал понимать степень ее собственной причастности к этому помимо ее воли; и Мара не собиралась позволять Скайуокеру уходить снова.
.
.

- Люк? - Хан старался бежать изо всех сил и в то же время выглядеть безобидно – он не совсем преуспевал, но, в принципе, справлялся и с тем, и с другим достаточно неплохо.

- Что? - малыш звучал практически так же беспокойно, как чувствовал себя Хан прямо сейчас.

- Я думаю, что-то происходит, но не здесь. Здесь внезапно появилось намного больше людей. И намного меньше брони.

Была длинная пауза, и Хан хотел знать, почему у него прошел мороз по коже и почему сжалось сердце в этот момент. Голос малыша, когда тот, в конце концов, ответил, никак не уменьшил его нервозность.

- Это нормально - это запланировано. Ты должен беж... к уров... девяносто… дин. Давай быстрее.

Хан нахмурился:
- Ты пропадаешь. Твой комлинк в порядке?

- Вполн... Да, я дума... прост... мощность падает. Мне повезло получ… умирающ… комлинк. Мо…. тишь....... рее.

- Ага, я не понял ни одного слова в конце.

- Я сказал, мож… если ты прекрат… жаловаться, ты доберешься до мес... быстрее.

- Я на месте – передо мной дверь в посадочный отсек. Видишь, некоторые из нас могут делать сразу две вещи, малыш, - кричал Хан, несясь вперед на полном адреналине в предвкушении неких завершающих и активных действий. - Где ты?

- Наверху, в опс-комнате, - Люк перестал держать палец на микрофоне комма. - Я на сороковом уровне Южной Башни, прямо внутри того посадочного отсека, который ты видел. - Люк был рад, что разговор шел по комлинку, он не был уверен, что смог бы так легко лгать, находясь перед Ханом лицом к лицу. Даже ради него. - У тебя должно получиться открыть дверь - я отключил там недавно защиту.

Игнорируя любопытный и пристальный взгляд Арко, Люк проверял включенные заранее изображения северного посадочного отсека девяносто первого уровня Дворца; Хан вошел внутрь, держа у рта свой комлинк, широкие двери сейчас же скользнули за ним и закрылись.

- Люк? Я… эй, где Сокол?

Люк спокойно улыбнулся; он ждал этого, планировал. Но это не стоило того количества трудностей, которые он получил бы в случае, если бы не нашел способ показать Хану, что его драгоценный Сокол также свободен.

- Я смотрю на него прямо сейчас - он здесь, в Башне, - солгал он.

- Ты смеешься надо мной?!! Оставайся на месте, я иду к тебе!

Люк практически видел усмешку своего друга, она была заразительна в своем намерении, но он не мог позволить этому чувству вмешаться в свой план - и в свое решение.

- Нет абсолютно никакого пути, чтобы ты смог добраться сюда и за миллион лет, Соло. Ты знаешь охрану Башни.
Пока он говорил, он вновь закрыл пальцем микрофон на комлинке так, чтобы прерывался сигнал. Но Хан услышал достаточно.

- Что? Я не уйду без него.

- Я полечу на нем. Ты должен взять что-то из того, что видишь - именно поэтому ты там, - сказал Люк, ссылаясь на маленькие шаттлы, стоящие на площадке, где находился Хан.

- Это?! Здесь шаттлы для детей и надоедливых торгашей.

- Точно. Никто не обратит внимания на них. Теперь поторопись и выбери один - я могу не уложиться в график.

Наблюдая за маленьким образом Хана, Люк опустил комлинк в сторону и покачал головой в расстройстве.
Но он точно знал, что это лучше, чем спорить в нашпигованном штурмовиками здании.

- Как там Сокол?

- Я не на борту еще. Я крикну тебе, когда буду там, - лгал Люк. - Давай, выбирай побыстрей одну из тех игрушек и выходи. Я открыл для тебя шлюзы три, семь и девять. На любой вкус.

Люк продолжал время от времени прикрывать микрофон, ощущая на себе озадаченный взгляд Арко. Он мельком взглянул на него, удерживая комм у рта, и заговорщицки подмигнул - больше для своего собственного здравомыслия, чем для чего-нибудь еще, испытывая глубокий дискомфорт от лжи, но веря, что она была абсолютно необходима.

.

Соло только вошел в самое быстрое на его взгляд судно, мучительно выбрав его из четырех типичных шаттлов, когда его комлинк вновь ожил.

- Хан, я на борту Сокола. Только что начал пробный полет. Думаю, мне нужно убираться отсюда на полной мощности как можно быстрее.

- Эй! Не повреди мой корабль! Ты слишком жестко управляешь!

- Я?! Уж кто бы говорил!

- И не позволяй никому стрелять в него.

- Спасибо - я постараюсь помнить это, - возвратился иронично сухой голос.

- Эй, прецедент есть, - защищался Хан, устанавливая комлинк в месте пилота и дергая к себе панель управления.

- Два инцидента - не прецедент, - прибыл голос малыша, прерываемый слабым сигналом его комма.

- Три. Даже четыре, если считать то, что случилось у Орд Мантелл, - кричал Хан в сторону комма, вытаскивая тщательно отобранные провода из-под пульта управления.

Малыш не соглашался:
- Они стреляли в тебя тогда - я прос… случ… управл.. им.

- Как он там? - спросил Хан, сдирая зубами изоляцию с проводов.

- Большинство систем неис...вно - что… возьми, ты делал на Беспине? Гипердрайв... вся ком систе... навиг... щиты, квадровое оруж… все поврежд... И он иде… на низкой мощности. Я думаю, что-т... неправильно с главными двигателями. Но он полетит.

- Что?! Он был в порядке, когда я оставил его на Беспине. Все, кроме гипердвигателя.

- Эй, я не… трогал его - я еще даже не летал.

Хан нахмурился, выплевывая кусочки изоляции и соединяя обнаженные провода, абсолютно несчастный, что он сейчас не на Соколе.

- Люк? Приводи его вниз и подбери меня.

- Я сказал тебе, я в Соко... сейчас, - повторил Люк. - У меня нет доступа к кодам управл... или к опс-системе, чтобы дезактивировать щит... вокр... Башни и Главного Дворца. Я могу попроб... привес... Сокол к тебе, если хочешь, но с его щитами, главный двигатель мож.. приказать долг.. жить.

Хан расстроено вздохнул, зная, что малыш прав.
- Окей, окей. Ты можешь увести его оттуда?

- Да, я уже разблокир... этот отсек. У меня есть прям… направл… отсюда … свободн... от полетов... к Югу.

- Отлично - давай, иди по прямой, встретимся там. Не доводи Сокол до состояния хуже того, что уже есть.

.

Люк облегченно вздохнул. Он волновался, что Хан будет упрямее. Но он должен был знать: они всегда подшучивали и дразнили друг друга, когда нервничали, но контрабандист был умнее того, чтобы спорить о тактике посреди такой ситуации - главное сейчас было выйти, все остальные мелочи можно отложить на потом.
- Я открыл щиты отсека для тебя перед тем, как уйти из опс. Бери шаттл и иди к Северу, я догоню тебя.

- Я уже замкнул провода у одного. Маленькая спортивная безделушка - думаю, если я продам ее, хватит на ремонт Сокола.

Люк усмехнулся:
- Великолепно. Ты уже вылетел?

- Эй, даже я не могу так быстро!

Повисла долгая пауза, во время которой Люк взял минуту, чтобы сосредоточить свое внимание на коридорах снаружи, желая очень знать, поднялись ли все-таки штурмовики из Главного Дворца в Башню.
Скорее всего, они уже выяснили, где он, и он надеялся на их предположение, что Хан также с ним, иначе они не увели бы штурмовиков из Дворца, как сказал Хан, а все еще искали бы его. И, вероятно, нашли бы, в конечном счете, учитывая их численность. Сейчас у Хана был полностью свободный путь, и Люк переживал, когда они...

Сердце пропустило два удара в ошеломляющем на мгновение понимании.

Повсюду вокруг него находились охранники. Запросто больше сотни. Уровнем выше, ниже, по сторонам. На хорошем от него расстоянии, но явно в ожидании...

- Ты мог бы поторопиться там, Хан? - сказал он, затаив дыхание.

- Что у тебя за проблемы? – трещал среди помех голос Хана. - Ты в Соколе - взлетай.

- Уже. Разворачиваюсь по направлению к Северу. Ты выходи все-таки?

Хану пора было двигаться.

Люк наблюдал, как маленький скиммер шатко поднялся под прямым углом, и затем выстрелил вперед, как напуганная вамп-крыса.

На мгновение Люка ударил взрыв паники, когда ему пришло в голову, что команды, исходящие из Опс 90 могли быть проверены и щиты отсека, где нахлдился Хан, возможно, закрыли....

Но скиммер взлетел целый и невредимый - и Люк выпустил длинный облегченный вздох.
Ему нужна была еще только минута, чтобы завершить все…

- Люк? Я сканирую область, но не могу найти тебя. Ты знаешь, в каком ты коридоре? - раздался озабоченный голос Хана.

Люк вынудил себя сконцентрироваться - все остальное могло подождать. Он хотел убрать Хана на безопасное расстояние. Разумеется, он знал, что шанс выйти ему самому равнялся практически нулю - знал, что, если он попытается разделить свое внимание между своим освобождением и освобождением Хана, он не достигнет ни того, ни другого.

И еще он знал, что тактически выбросил свою единственную реальную возможность бежать; Мастер Йода был бы в отчаянии от его поступка, а Хан ни за что бы не пошел на это, если бы знал.
Но это была его борьба, не Хана; и при всем желании, Люк не мог стоять в стороне и наблюдать, как Хан был втянут в это. За несколько лет они прошли вместе через слишком многое, и Хан всегда был ему старшим братом, присматривающим за ним; что ж, теперь - настала очередь Люка.

Вывести Хана – было его постоянной и неизменной целью здесь.
И в последний момент он не собирался отказываться от нее.

И как бы там ни было, у него была совершенно рациональная причина для этого - как он убеждал себя - он хотел стать свободным от рычагов воздействия на него. Его отец был прав - друзья были слабостью, а Палпатин будет безжалостно использовать любую его слабость.
Но в глубине души что-то шептало ему… - и он не мог удержаться от этой мысли - что только что он сделал самую большую ошибку в своей жизни: обменяв свой собственный шанс на свободу для Хана.

- Люк? Малыш? - Хан по-прежнему трещал по комму, выдавая голосом смесь беспокойства и раздражения.

Люк улыбнулся, вновь обретая спокойствие при звуках голоса Соло; слыша, как тот волнуется за него и, абсолютно веря, что тот сделал бы то же самое в его ситуации. Зная, что Хан поймет его, в конце концов. Он кратко вздохнул, переводя дыхание, в непринужденности от своего решения и своей судьбы.

- Мне жаль, Хан, но мой комлинк на исходе, - он продолжал все чаще закрывать микрофон. - У тебя есть позывные твоего скиммера? Нет, не говори их по открытому комму. Слушай, ты помнишь тот безопасный порт? Я легко доберусь туда. Встретимся там?

- Мне понадобится пара дней для этого, - голос Хана наполнился тревогой.

- Так будет лучше все же, - твердо сказал Люк и предложил альтернативный вариант, чтобы побудить Хана согласиться. - В любом случае, мы можем нагнать друг друга, когда выйдем из загруженных трасс. Я найду тебя первый; хотя, более вероятно, ты сделаешь это.

- Я думаю, что… - Хан затих на несколько секунд, - у тебя все хорошо там?

- Сейчас да, - заверил его Люк; и в этот момент он искренне подразумевал именно это. - У тебя есть комчастота для базового контакта, да? - проверял он, не желая произносить название Альянса вслух, будучи уверенный, что все частоты проверялись.

- Разумеется. Но ты будешь на месте на день раньше, как ни крути.

Теперь, отбросив все сомнения, лгать было легко:

- Ты забыл, что комсистема Сокола неисправна? Я врублю автопилот, как только смогу, и поковыряюсь немного в системе; если удастся исправить ее, я выйду на связь первый. Но ты все равно должен связаться с ними, как только будешь в безопасности. Проверь, что Лея и Чуи в порядке. Хотя, может, ты доберешься туда передо мной - Сокол идет где-то… - он сделал паузу, делая вид, что проверяет статус. - Ну, судя по показаниям, на пятидесяти четырех процентах мощности горизонтальной тяги. Странно, что ты не видишь меня. Ты точно летишь на север?

- Я думаю, что знаю, как лететь на север, малыш, - оскорбился Хан в ответ на сомнения в его летных навыках, что на какое-то время перекрыло его опасения. - Слушай, там есть кантина недалеко от главной площади. Называется «Третья Стачка». Я буду искать тебя там, хорошо?

- Хорошо, Хан, - улыбнулся Люк, слыша как в голосе Соло зазвучали защищающие его ноты; снова - его старший брат.

- Тебе нужно связаться со слуисси по имени Каррик и спросить у него «тихую пристань» - именно так. И сколько бы он не попросил за стоянку в доке, предложи ему ровно половину. Не стесняйся делать тот джедайский трюк с его умом, если нужно. И никакой платы вперед - скажи ему, что ты не вчера родился.

Люк улыбался, но он знал, что время заканчивалось, как бы сильно ему не хотелось просто стоять здесь, в укрытии, и продолжать этот разговор - вероятно, это был последний дружественный голос, который он слышал.

- Не волнуйся, - сказал он, как себе, так и Хану.

.

- Я всегда волнуюсь за тебя, - сказал Хан, сидя за панелью управления тесного маленького скиммера, тщательно придерживаясь положенного ограничения скорости и линии полета. Он понял, что он все еще просматривает горизонт, надеясь увидеть Сокол - и не потому, что он волновался по поводу корабля.

- Возможно, ты - единственный, Хан, - ответил малыш, и Хан нахмурился, уловив печаль в его голосе.

Комм потрескивал в течение долгих секунд, прежде чем ребенок заговорил снова:
- …Слушай, я думаю м.. комм, наконец, сдох … если … можешь ещ …увидимся… пару дней…
Береги себя, Хан….............……..

Хмурясь, Хан смотрел на комлинк, когда сигнал исчез во внешних помехах, неспособный стряхнуть беспокойное чувство, образовавшееся внизу живота.

Как он мог позволить малышу уговорить его проделать этот путь в одиночку? Им нужно было просто сесть где-нибудь, чтобы он смог перебраться на Сокол - вместе они, возможно, отремонтировали бы его – как это обычно бывало.

Теперь, с неисправной комсистемой Сокола, не было никакого способа связаться с Люком, пока они оба не доберутся до кантины «Третья Стачка».

В тот же момент Хан увидел вдали фрахтовщик YT-класса и рванул вертикально рычаг - только, чтобы понять, что это была намного более современная модель, чем Сокол.

- Прекрати паниковать, Соло, - резко отругал он себя, прежде чем заявить пустой кабине:
- Что, черт возьми, за проблема мешает догнать малыша за один день?

.

Люк смотрел в никуда в течение долгого времени; в конце концов, он аккуратно положил на стол дезактивированный комлинк и взглянул на офицера, который молча наблюдал за ним, понимая, что тот сделал.

Не было никаких доступных обзоров того, что было снаружи, и, когда кораблик Хана покинул док, он ушел из вида, оставляя Люка смотреть на внутренние изображения опустевшего и тихого дока, осознавая только сейчас, насколько полностью одиноким он здесь остался.

Он не переживал, что Хан вернется за ним; тот полетит до конца к Тиренским островам и будет ждать там Люка, как они условились. Пока он ждет, он свяжется с Альянсом, понимая, что им нужно покинуть планету, как можно скорее… и потом Лея скажет ему правду.
Она скажет, кем в действительности был Люк, и, возможно, Хан выйдет из себя и разразится шумной и неистовой тирадой, но он вернется к Альянсу, чтобы взять с собой Чуи, и тем временем успокоится, а Лея сможет привести его в чувство и уговорить остаться… в конечном счете. И он останется, надеялся Люк. И Чуи согласится с этим.
Забавно - он все для всех распланировал, но понятия не имел, что он будет делать дальше. Поразительно, как быстро разваливались в этой точке все его планы...
Все, что он знал - что он был снова совершенно один во вселенной.

Он боролся с тревожной смесью гордости и расстройства после такого легкого достижения своей цели – от облегчения, что он вывел Хана, и от неопределенного смутного сомнения в том, что он должен был попытаться сделать больше.

Но он понимал, что все это прошло настолько гладко только потому, что он придерживался реалистичных целей. Неожидаемых целей.

Все так легко могло обернуться полным провалом - не было никакого способа, чтобы он вышел отсюда, он знал это. Никакого способа, чтобы пройти вниз и добраться до Хана, прежде чем того увели бы оттуда и поставили множество охранников на пути Люка - достаточное, чтобы остановить его. Он просто ощущал странную пустоту от того, что все его тщательные планы сработали так отлично… а он все же оставался здесь.

Он провел левой порезанной рукой через свои подстриженные волосы… и резко отдернул ее, внезапно понимая, насколько болезненной она была, когда его адреналин пошел на спад.
Понимая, насколько опустошен и утомлен он был, и мысленно, и физически.

Он действительно ничего не планировал дальше этого момента - здесь была его конечная цель...

Что ему делать теперь?

Ответ, как ни странно, был – упасть. Это предупреждение грянуло четко и громко в Силе, и он без вопросов повиновался ему, хватая Арко за шиворот и таща его вниз под стол с пультом...

Стена разрушилась в яростном взрыве летящих на них мелких обломков и развалин; осколки жалили лицо и тело, несмотря на защиту стола, удушающая туча пыли заполнила комнату, погружая ее в темноту и запуская спринклерную противопожарную систему.

В ушах Люка монотонно звенело, перед глазами вспыхивали яркие искры, реальность растворилась в дымке на долгие секунды.

Наконец, он медленно поднялся, таща за собой качающегося Арко и ставя его впереди, направив бластер тому в голову.

Прошло достаточно много времени, прежде чем спринклерам удалось рассеять туман мелкой и грязной пыли, сбивая ее вниз - и еще больше, прежде чем Люк смог, проморгавшись, ясно видеть своими глазами.

Стена опс-комнаты была полностью разрушена, открывая находящийся за ней широкий коридор, точно также покрытый мусором и пылью. C оружием наготове, в три ряда, наталкиваясь друг на друга, коридор заполняли императорские гвардейцы.

- Мы оба знаем, что ты не выстрелишь в него, и мы знаем, что я не позволю тебе использовать его, как щит. Я сам убью его, - голос Палпатина был жестким и скрипучим, еле удерживающим слишком явный гнев.

Он медленно ступил в зону видимости, черный, как ворон, на фоне моря кровавых красных плащей; устрашающе тихая сцена для потрясенных взрывом ушей Люка. Но, в действительности, ему не нужно было слышать голос Императора, чтобы знать его слова. Или его характер.

- Где твой драгоценный друг? - вымучил из себя Палпатин, и Люк понял, что тот только сейчас осознал, что Хана с Люком не было.
Он взглянул на пульт управления - его искореженные остатки. Либо Люка избавили от необходимости уничтожать единственное средство, с помощью которого можно было отследить Хана, либо данные того, что он делал, уже вытащили перед тем, как подорвать взрывчатку, что казалось маловероятным, судя по вопросу Палпатина.

- Так он не с тобой?

Глаза Ситха сузились в злой насмешке:
- Ты должен был бежать.

- Я знаю, - сказал Люк, абсолютно точно уверенный, но твердо решивший не сожалеть об этом.

Что-то должно произойти…

Он провел взглядом по находящейся в полной разрухе комнате, ища то, что он не понимал…

Палпатин сделал полшага вперед, и Люк вновь поднял бластер в руке, нажимая им на горло Арко.

Император только улыбнулся:
- Стреляй в него, если хочешь. Может, по крайней мере, ты получишь хоть какое-то удовлетворение от этого.

Люк слышал, как тяжело захрипел мужчина на эти слова, чувствовал, как он напрягся от страха…

Он уменьшил давление на бластер.
- Я не убийца.

- Никогда не оставляй врага за своей спиной.

Он хочет, чтобы я убил его!

Люк ослабил хватку и почувствовал, как немного расслабились туго натянутые плечи Арко.

Он почти, почти вступил в спор. Но какое-то крошечное тревожное ощущение никак не оставляло его…
Почему он не подходит вперед? Почему продолжает разговор?

Он снова взглянул на Ситха, протягиваясь Силой, чтобы коснуться той мрачной, безжалостной Тьмы, которая больше не шокировала его так резко и не была так полностью чужой для него - и ощутил… ожидание, подготовку… Тьма собиралась вокруг, сохраняя предупреждение... о защите…
Покалывающее предостережение в подсознании Люка превратилось в ревущий шок понимания, и он отступил в наклоне, бросая Арко вниз и инстинктивно выталкивая Силу; Палпатин поднял свой собственный щит в тот же самый момент…

Стена, находящаяся сразу за спиной Люка взорвалась, бросая всю свою массу на его торопливо выставленный силовой щит; невероятная мощь и энергия, удар феноменально интенсивного воздействия, выбивающего напрочь все мысли…

И затем чернота……

Класс! Что-же будет дальше?

Класс! Что же будет дальше?

Ох, Люк все-таки вызволил друга, я даже не догадывалась, каким именно способом он собирается это сделать!
Однако, у него получилось, несмотря ни на что - получилось!
Жаль, что ушел только Соло, я так надеялась, что и Люк сможет... но, думаю, он правильно понял, что либо уйдет Соло, либо они останутся в плену оба, если попытаются уйти вместе. Аж сердце сжималось читать, когда Люк прощался с Ханом, а тот и не знал, что прощаются они, возможно, что и навсегда, но видно, что контрабандист переживает, интуиция или чутье екает.....
Ох, как же страшно теперь за Люка, Император ведь этого так не оставит, несомненно, не оставит....

Следующие несколько глав у автора идут под рейтингом M(16+)



Люк медленно приходил в себя; в ушах по-прежнему звенело, кожу саднило от сотни крошечных порезов и царапин.

Он лежал на чистом белом полу, в чистой белой одежде, руки и ноги обнажены, алое пятно отмечало место, где израненные лицо и рука касались пола. Он перекатился на спину и в глазах взорвались фейерверки режущего света.

-Ты нарушил договор, - без предисловий сказал Палпатин, кипя от еле контролируемого гнева.

Люк посмотрел в сторону, Император сидел на единственном и одиноком стуле в яркой пустой камере. Он поразмыслил о попытке сесть, но вместо этого остался лежать на спине, подняв руку, чтобы защитить от упорного света чувствительные глаза; в голове пульсировала боль.

-Договор закончился. Я больше ничего не должен вам, - в холодном, заставляющем дрожать, воздухе слова превращались в облачка пара.

-Договор заканчивается сегодня на рассвете; точно через двенадцать недель, как были освобождены твои спутники.

-Договор вошел в силу поздним вечером в тот день, когда мы обменялись рукопожатием. Когда вы освободили своих заложников, не имело значения, - произнес Люк пренебрежительно, понимая, что он идет по лезвию ножа.

Глаза Ситха сузились, но ярость умерилась удовлетворением от оправдания мальчишки. Скайуокер не столько нарушил правила, сколько изогнул их под себя - и это было доказательством того, что Палпатин получит его. Рациональное обоснование средств и способов, необходимых для достижения своих целей, было медленным падением многих хороших людей, включая его отца. Он не отличался от них.
Уже сейчас Палпатин мог видеть, как заострялось это новое лезвие под высокой температурой давления, как формировалось это острие, этот край, каким внезапно переменчивым становился характер Джедая, как ужесточались его суждения, как размывались границы его драгоценных принципов.

Захватывающее, постепенное изменение взглядов…

-Я не собираюсь обсуждать здесь детали с тобой, - наконец, резко ответил Ситх.

И Люк сказал то, что хотел сказать долгие двенадцать недель, зная, что это не пройдет безнаказанно, но понимая, что в любом случае цена будет заплачена сегодня:
-Тогда заткнитесь.

Ответ был мгновенен; никаких предупреждений, никаких угроз, никакого второго шанса.

Император рывком встал на ноги и ударил яркой белой энергией, приливающей молниями из его рук. С неистовой силой, будто тряпичную куклу, Люка отшвырнуло в стену, со звучным треском выбив из легких воздух.

В течение секунды перед глазами стояла пелена; затем, ощущая в горле кровь и напрягая грудную клетку, он изо всех сил попытался вздохнуть, потрясенный внезапностью и жестокостью случившегося. C трудом глотая воздух, он перекатился на колени и согнулся, пытаясь облегчить дыхание. С каждым вздохом грудь разрывала боль, давая понять, что треск при ударе был переломом ребер. Он никогда даже не слышал о таком извращенном применении Силы, не говоря уже о том, что он понятия не имел, как противостоять ему.

- Это был очень, очень глупый поступок, - произнес Палпатин охваченным огнем голосом. Он был чересчур снисходителен к мальчишке, позволяя тому слишком много свободных мыслей и слишком много свободной воли. Теперь это прекратится. - Я дал тебе все шансы - все возможности вступить изящно в свою будущую роль - но ты отказался от них всех. Конечно же, ты понимал, что все придет к этому? Мое терпение не бесконечно.

Люк втянул воздух, голова по-прежнему шла кругом от того, что сделал Палпатин.

- Как и мое, - прохрипел он без размышлений, удивляясь своим собственным словам и содержащейся в них угрозе.

Новый удар последовал молниеносно, вновь впечатывая его в стену. От довольно сильного сотрясения головы на какое-то мгновение реальность Люка сместилась, приглушая все звуки и затмевая зрение. Затем пронзающая грудная боль резко привела его в себя, и он рухнул вперед в коротком остром удушье, борясь за дыхание.
Там, где он тяжело и хрипло дышал, можно было рассмотреть крошечные брызги крови на полу; его запыхавшиеся легкие начало сводить спазмами от перенапряжения, скрученные ударом мышцы, не согласовываясь друг с другом, сковывали грудь.

И затем следующий удар, не давая времени для подготовки - никакого времени, чтобы собрать хоть какую-то ментальную защиту.

И следующий.

Все было болью; белый свет обжигал глаза, интенсивный жар и чрезмерный холод парализовали легкие и сводили мышцы. Никакой передышки, никакого понимания, только адская мука, сжигающая все остальное дотла.

Палпатин атаковал безжалостно, не сдерживаясь, в дикой ярости на долгое и умышленное сопротивление мальчишки, вымещая на нем весь свой мстительный гнев.

Он выпустил из себя все свое темное расстройство и бросил в Скайуокера с разрушающей силой и безудержным гневом, давшими эту физическую мощь. Остроконечные световые дуги швыряли и преследовали юношу, неистово стегая и раня его пока он не закричал, но Ситх только смотрел, как тот истекает кровью. Надавливая Темной мощью на кости, неимоверно медленно и преднамеренно, пока они не треснули и не сломались. Пока его Джедай больше не мог издать ни звука, и лишь тихое дыхание вырывалось наружу под неустанными ударами. Пока вся сила и дух не были выбиты из него.
В последовавшей долгой тишине был слышен отражающийся от стен пустой комнаты звук вымученного дыхания мальчика; в камере повис тяжелый металлический запах обожженного воздуха и обожженной плоти.

-Никогда даже не думай угрожать мне, - прошипел Палпатин с абсолютной окончательностью. - Никогда.

Еще несколько долгих минут он, молча, наблюдал за мальчишкой, дрейфующим между провалами сознания: то приходя в себя, то вновь впадая в беспамятство. Наконец, насытившись зрелищем, Палпатин подошел к нему и присел, наклоняя голову набок и изучая его с тихим, беспристрастным вниманием.

.

Медленно всплывая на поверхность сознания, приходя в себя от мучительного страдания, ощущая резкий вкус теплой крови во рту, Люк открыл болезненные от жжения глаза, чтобы только увидеть, как Палпатин протягивает к нему руку; нежно, почти сочувственно.
Если бы он сумел, Люк отвернулся бы. Но все, что он мог, это с трудом удерживать сознание, когда Ситх взял его голову и легко повернул к себе, говоря спокойным, холодным и смертельно опасным голосом.

-Я предложил тебе все, и ты отказался от этого. Но теперь я вижу, что это была моя ошибка; я не разъяснил тебе альтернативу. Не проиллюстрировал последствия вызова. Я постараюсь исправить это. Ты растратил всю мою благосклонность, дитя. Растратил все свои возможности. С этого времени каждое решение, которое ты принимаешь, будет иметь последствия. Каждое слово, которое ты произносишь. Выбирай их с тщательностью - так же, как я буду выбирать свое возмещение.

Палпатин поднялся, шелестя своими черными вороньими одеждами, и прошел к двери, принимая видимость сдержанности и цивилизованного спокойствия, пока открывались двери. Сделав паузу, он повернулся к человеку, лежащему в углу пустой камеры в полубессознательном состоянии.

-Больше никаких игр.
.
.

.

.

Хан сидел в кантине "Третья Стачка", цедя уже третью по счету выпивку посреди непрерывно жужжащей утренней суматохи, и изо всех сил пытался подавить внутри себя мерзкое предчувствие.

Что-то было неправильным.

Люк до сих пор не прилетел. Этим утром он уже должен был быть здесь. Должен был исправить комсистему на Соколе. И они должны были вместе улететь отсюда.

Хан уже видел Каррика - дважды. Он блуждал по стыковочным докам всех трех связанных друг с другом островов - которые, разумеется, никакими островами в действительности не были. Тиренские острова являлись группой массивных жилых платформ, находящихся поверх трех высоченных промышленных зданий. Первоначально здесь было довольно низкобюджетное жилье, но как часто бывает в подобных местах, постепенно им завладели мелкие и пронырливые арендаторы. И именно здесь была кантина "Третья Стачка", в которой сидел Хан и ждал… ждал.

Он вновь перебрал в памяти события их побега - он был уверен, что назвал "Третью Стачку" - уверен. И малыш был осторожен - он вырос на весьма неприветливой планете, где люди были научены не рисковать понапрасну. Не имея возможности связаться с ним, Люк точно бы следовал их плану и дал бы знать о себе, как только добрался сюда. И даже, если бы он не смог… Хан был абсолютно уверен, что Люк нашел бы способ сообщить об этом - если бы его схватили, он вызвал бы столько проблем, что сейчас все только бы об этом и говорили.

Что-то было неправильным.

Поздним вечером, накануне, он отослал короткий запрос по чрезвычайной частоте, отправив лишь сигнал своего комма, зная, что Альянс свяжется с ним. Это была стандартная процедура Альянса: никаких названий, никаких мест, только контактный сигнал и активный код.
Он полагал, что к тому времени, как они свяжутся с ним в ответ, Люк уже доберется сюда.
Он хотел поменять роскошный маленький скиммер на детали для Сокола. И затем, исправив все неполадки, вырваться, наконец, на свободу. Как можно дальше и выше. Фактически…

Он прервал свои мысли, вновь ощущая тошнотворное чувство... скиммер. Он хотел поменять скиммер...

На память рассеянно пришли вчерашние слова Люка.

"У тебя есть позывные твоего скиммера? Нет, не говори их по открытому комму "

Позывные твоего скиммера...

«Идиот!» - обругал себя Хан. - «Как ты не понял это?»

Откуда Люк мог знать? Как он мог знать, что Хан украл скиммер? Хан ни разу не упомянул это - ни разу. В ангаре стояло множество различного транспорта. Спидеры, скайпреи, шаттлы - откуда бы малыш знал, что он взял скиммер, если бы все еще не смотрел за ним через систему наблюдения?
Это означало, что он по-прежнему находился в опс-комнате, которую по его утверждению он оставил - и это означало, что он не был ни в каком стыковочном доке рядом с Соколом и не имел никакой возможности для спасения.

Мысли Хана мчались, составляя вместе детали их разговора.

"Ты помнишь тот безопасный порт?… Встретимся там?"

Встретимся там... Как? Хан никогда не давал координаты Тиренских островов.
Он никогда не давал их.

Качая головой, Хан тяжело вздохнул. С расстройством и тревогой он начал понимать, что сделал малыш.

-Ты должен был вывести себя… - пробормотал он тихо, понимая, почему малыш пошел этим путем, и отчаянно сожалея об этом.
Когда зазвучал комлинк, он все еще безучастно сидел за столом.

На долю секунды внутри вспыхнула надежда, что это Люк - что он был неправ в своих выводах, и Сокол просто с трудом тащится в порт где-нибудь поблизости, немного сломанный и потрепанный, как и его пилот. Но целый, и главное здесь - рядом.

Он сорвал комм со своего ремня.
-Да?

-Сэр, мы получили сигнал по этой линии. Идентифицируйте себя, пожалуйста.

Резкий спад испаряющейся надежды.
-Мое удостоверение личности 77285. Подразделение один-ноль-девять. Мне необходима погрузка и канал к Дому Один. Как можно скорее.

-Подождите минуту, сэр. Нам нужно подтвердить ваше удостоверение.

Хан ждал, заставляя себя думать о том, что делать дальше.

Все было не так плохо - он сможет справиться с этой задачей. Он вернется на базу, соберет команду - и возвратится назад в течение недели. Он знал схему Дворца, знал примерное местонахождение Люка... да, это вполне может сработать. Даже, если важные шишки будут говорить, что это невозможно - скорее всего так и будет - Хан может собрать диверсионную группу из друзей Люка. Малыш часто проводил засекреченные операции со спецсилами Мадина, и они не останутся в стороне. Люк был достаточно популярен; таким образом, у Хана был хороший выбор среди лучших ребят.

-Держись, малыш, - пробормотал он, переживая о наказании, перед которым тот теперь мог оказаться. - Держись.

- И как ты сегодня, мой друг?
Легкие, дружественные слова проплыли сквозь туман смутного понимания, пока Люк медленно приходил в себя. Осознавая, что лежит на мерзлом полу, где вчера потерял сознание, он попытался повернуть голову в сторону голоса, трясясь от болевого шока.
Пытаться отвечать он не стал.
Вместо этого он сфокусировал зрение на центре тусклой комнаты, не понимая, почему там было настолько темно. Над ним нависали неясные очертания, в которых он смог разобрать высокую фигуру Палпатина. Тот стоял настолько близко, что одеждами, густого темно-багряного цвета, задевал лицо Люка.
Все, что Люк знал в этот момент - всем своим существом - это то, что он должен закрыть глаза и отдохнуть. В такт биения сердца его левую руку и правую лодыжку пронзала острая боль. Рука была сломана около запястья вместе с пылающими пальцами. Он медленно закрыл и открыл глаза, и за это время Ситх уже каким-то образом оказался сидящим на стуле в нескольких шагах от него.
Люк резко вздохнул, ощущая еще один прострел боли в сжатой груди, и попытался моргнуть более активно; как долго он держал глаза закрытыми? Он не имел никакого понятия – вообще.
- Ты использовал исцеляющий транс, - бесстрастно заметил Император, вызывая у Люка туманные воспоминания о своем пробуждении в темноте несколько часов назад - о том, как собрав все силы, он погрузил свой разум в медитационное состояние.
Мастер Йода провел много времени, вытачивая в Люке способность делать это в любом месте и при любых обстоятельствах. К нему пришло видение Облачного Города, когда он балансировал вверх тормашками на усталых, изнывающих от боли руках и с пульсирующей от сильнейшего притока крови при таком неестественном и долгом положении голове. И теперь, наконец, он понял причину тех уроков – понял, как важно уметь легко входить в это состояние мышления, инстинктивно создавая связь с Силой без всяких сознательных усилий.
- Это недопустимо, - плоским голосом сообщил ему мрачно одетый Ситх, словно констатируя факт. - Больше этого не повторится.
Палпатин проснулся в ранний утренний час от резко диссонирующего тембра Светлой стороны, раздражающе действующей на фоне Тьмы, в которую он так долго был окутан. Зная, что это не мог быть никто другой, кроме мальчишки, Ситху сразу же стало понятно, что тот делал. В его действиях было мало осознанного, но несмотря на это контроль был точен и безупречен. Прекрасное созвучие с Силой, даже в этом состоянии.
Что являлось, конечно, полностью недопустимым - ибо замедляло бы исполнение замысла Палпатина, и с этим необходимо было безжалостно разобраться.
- Если ты сделаешь это снова, я просто раню тебя еще больше… и еще, пока ты не потеряешь способности к исцелению.
Мальчишка не реагировал, не двигался вообще. Оставаясь лежать на спине, он прижимал к животу сломанную руку и дышал так тяжело, что с расстояния в несколько футов Палпатин мог и слышать его одышку, и видеть биение сердца в груди.
В любом случае он собирался разрушить Джедая этим жестким и мрачным способом, но было важно, чтобы мальчишка чувствовал, что не имеет никакого контроля, особенно над своей связью с Силой – пришло время для наркотика, в создание которого Палпатин так много вложил.
Наркотики, основанные на ДНК, были обычным явлением, так же, как и самовоспроизводящиеся препараты, но этот специфический наркотик удерживал постоянный уровень химического вещества даже в крови Джедая, которая содержала мидихлорианы. Разработка его заняла два года. По иронии судьбы, Палпатин сначала снабдил своих химиков образцом крови Вейдера – для данных исследований кровь форсъюзера была необходима, но свою кровь он давать не желал. А с открытием происхождения мальчишки стало понятно, что образец, с которым они работали, немногим отличается от необходимой им формулы.
Такие насмешки всегда делали жизнь интересней - а задача, которая стояла перед ним сейчас, делала ее и вовсе захватывающей.
Наркотик должен был гарантировать, что у мальчишки не будет никакого доступа к его драгоценной Силе, если Палпатин этого не позволит; плюс его умственные способности будут так же весьма рассеяны. Препарат мог обеспечивать специфически точные уровни - можно было ввести Джедая в седативное состояние, когда Палпатина не было бы здесь, или просто сделать его апатичным, вялым и дезориентированным, каким он был сейчас.
- Сядь, - приказал Палпатин, и был не удивлен, что, несмотря на действие наркотика, мальчик проигнорировал его. Фактически Ситх даже был рад этому, как чему-то, потакающему его желанию.
Он склонил голову на бок, по-прежнему рассматривая лежащего перед ним мальчишку. Потерявшая свой белый цвет одежда была измазана грязными пятнами засохшей крови, обнаженные руки и плечи покрыты ссадинами, лицо ободрано, нос разбит.
Именно сегодня начиналась игра. Истинная игра - разум против разума, воля против воли, и все средства для этого будут оправданы.
Как долго он продержится? День? Может, даже неделю?
Как много пройдет времени, прежде чем исчезнет вся воля к борьбе, оставляя только это чудесное своенравное упрямство в качестве стимула, чтобы просто вынести - выдержать происходящее; и Палпатин сможет вторгнуться внутрь этого буйного сознания, чтобы извернуть и переломить его под своим тщательным наблюдением.
Мальчик повернулся - возможно, он ощутил некоторую тень этого нетерпеливого желания, и Палпатин позволил себе тонкую, порочную улыбку на бескровных губах. Позволил игре начаться.
.

Желтые глаза столкнулись с голубыми, когда Люк повернулся, ощущая искривленное завихрение Тьмы, когда все внимание Ситха сосредоточилось на нем. Через Силу прошла вспышка сдерживаемой и острой, как нож, энергии, вынуждая Люка вздрогнуть от ожидания.
Но это было направлено не на него, оказавшись лишь неким приказом, нацеленным в другое место. Он вновь задышал, хотя и оставался напряженным.
«Мара» - понял Люк – «Мара за дверью».
Дверь скользнула в сторону, и тяжелыми широкими шагами внутрь вошли два охранника. Люк продолжал смотреть, ожидая Мару, и замечая, что коридор за дверью камеры такой же темный, как и она сама. Только тогда его усталый мозг сообразил, что этот тусклый свет находится в его глазах, а не в комнате.
Сильные руки схватили его и резко рванули вверх, вынуждая мышцы завопить от череды чрезмерной боли; когда сломанные кости лодыжки начали тошнотворно тереться друг об друга, он фактически задохнулся.
Под холодным и поглощающим взглядом Палпатина его посадили на второй стул, который предварительно приволокли, скребя им через запятнанный кровью пол.
Затем гвардейцы, промаршировав обратно, оставили их вновь наедине.
Люк резко осел в стуле напротив Императора. От усталости и напряжения голову слегка мотало, тело били приступы дрожи. Он не хотел ничего большего, кроме как снова улечься на холодном жестком полу и спать. Взглянув вниз на свои лежащие на столе израненные и окровавленные руки, он пристально рассматривал их в течение долгих секунд, прежде чем понял, что они были связаны длинным, тонким кабелем, образующим петли вокруг каждого запястья...
Он смутно помнил, что видел такой кабель раньше, хотя не мог вспомнить, где…
.

В натянутой тишине Император ждал, когда его Джедай придет в себя.
- Ты должен понять, - сказал он, наконец, - то, что я сделал тебе вчера, я сделаю и сегодня.
Мальчишка поднял на него глаза. И Палпатин сделал паузу, давая тому время, чтобы обдумать это, прежде чем пойти дальше. Он не ждал ни ответа, ни подтверждения, только понимания, которое он увидел в тех тусклых, настороженных глазах.
- Как только ты бросишь вызов мне, я предоставлю возмездие. Помни мое предупреждение и думай очень тщательно о своих действиях. Я не буду колебаться, ты знаешь.
Слова звучали размеренно и спокойно, однако угроза, содержавшаяся в них, подняла волну адреналина, ясно видимую в расширившихся глазах мальчишки, заметно принуждающему себя бодрствовать.
Удовлетворенный, что теперь он получил внимание своего Джедая, Палпатин откинулся назад, не сводя с него глаз.
- Я полагаю, мы должны разъяснить наше положение. Видишь ли, ты - не первый джедай, которого я сломал, - он усмехнулся. - Хотя, рассматривая нынешнее положение дел, я думаю, мы с успехом можем сказать, что ты будешь последним.
Улыбка исчезла с его лица, оставляя лишь холодный и безжалостный взгляд.
- Но ты должен знать, что те другие, кого я сломал - были такими же решительными и преданными, как ты. И я ни разу не потерпел неудачи. Я слишком хорош в этом. Можно сказать, это моя сильная сторона и моя страсть… каприз, который я позволяю себе.
На несколько долгих секунд он замолчал. Глаза цвета охры горели в сравнении со слабым освещением камеры, все их внимание сосредоточилось на пленнике - посылая по спине Люка волну озноба в скручивающем его мрачном предчувствии.
Медленно, казалось, Палпатин вспомнил, где он был; глаза сузились, и голос вернулся к спокойному, невозмутимому тону, ни на йоту не ставшему менее опасным.
- Но из-за твоего отца - из-за того, что он хорошо служил мне без применения этих мер, я хочу дать тебе один заключительный шанс сделать то же самое. Его верность – только она одна – купила тебе эту возможность. Но я хочу, чтобы ты понимал, что это твой последний шанс, и я хочу, чтобы ты точно понимал, что поставлено на карту.
- Ты можешь остаться здесь, день за днем, подвергаясь медленной и долгой ломке, раз за разом подвергаясь избиениям - до тех пор, пока в этих стенах не останется только моя воля... или ты можешь выйти отсюда сегодня – сейчас. Ты можешь положить конец этой бесполезной, глупой и обманчивой оппозиции и ответить на вопрос, который я задам тебе. Если ты сделаешь это, та дверь откроется, и ты вернешься в свои комнаты и будешь повиноваться моим приказам, явным и неявным, и построишь себе будущее, которое было для тебя предназначено. И будешь думать, что тебе очень, очень повезло. Это твой выбор - либо ты сам повинуешься, либо я заставляю тебя повиноваться. В любом случае, ты уступишь. По-другому быть не может. Это случится… Ты понимаешь?
Мальчишка сидел с опущенной головой, уставившись на свои избитые руки с нейтральным выражением лица. Он ничего не отвечал, ни отказываясь и ни соглашаясь.
Палпатин откинулся на спинку стула, давая Скайуокеру время осмыслить его слова. И затем произнес:
- Я ищу кое-кого. И только ты знаешь, где он.
И опять Император позволил тишине тяжело повиснуть между ними, понимая, что его Джедай уже знал вопрос, который он задаст.
Это был абсолютный тест преданности - выбор, который должен быть сделан. Не оставляющий никаких сомнений, никакой двусмысленности. Мальчик либо ответит, либо нет - что тоже будет ответом.
- Где Мастер Йода?
Скайуокер колебался долю секунды, прежде чем помотать головой - медленно, но очень обдуманно. И все же он колебался, Палпатин видел это.
- Ты точно уверен? Уверен, что это будет твоим ответом? Подумай тщательно - спроси себя, почему это имеет значение для тебя. Он предал тебя - он лгал тебе и управлял тобою. И ты защищаешь существо, планирующее послать тебя в сражение, которое могло закончиться неосознанным убийством твоего собственного отца. Существо, которое полагало, что ты испорчен еще до того, как ты родился. Почему ты защищаешь его?
Но Люк лишь продолжал, медленно моргая, смотреть на свои сломанные пальцы.
- Мне необходимо только одно слово. Место – планета - скажи мне его и тебе больше ничего не нужно будет делать. Никто и никогда не узнает о твоей причастности к этому. Я предлагаю тебе выйти из этой ситуации без всяких дальнейших условий и без позора.
Палпатин наклонился и схватил тонкий проволочный кабель, связывающий руки Люка, дергая его к себе через стол. Без всякого сопротивления Люк упал плечами вперед, делая резкий вздох и смотря на свое сломанное запястье.
- Я предлагаю тебе возможность, мой друг - возможность выйти из этой камеры, пока ты еще способен к этому. Больше такого предложения не будет, верь мне. Ты на самом краю своих физических пределов и ты знаешь это. Не жертвуй собой из упрямства и слепой, неуместной преданности. Обдумай то, что ты собираешься сделать и обдумай то, что тебе предлагаю я. Рассмотри альтернативы.
Люк по-прежнему не двигался, хотя тело напряглось в сопротивлении.
- Одно слово купит тебе свободу от этой камеры. И от этого приговора.
Наконец, мальчик поднял свою голову, чтобы взглянуть в глаза Палпатина:
- И от вас?
Ситх улыбнулся и отпустил наручники, откидываясь назад; темные тени падали на его бледное лицо.
Когда он заговорил, его голос был удивленным и снисходительным:
- Одно слово купит для тебя очень многое, мой друг. Но не это, пока - нет. Зато оно купит доверие.
- Я не думаю, что вы способны к нему.
На некоторое время воцарилась тишина. Император уставился на мальчишку, который, несмотря на свою борьбу с тупой тяжестью от наркотика и болью от ран, ровно смотрел ему в глаза, хотя Палпатин и видел едва заметное покачивание головы.
Упрямое маленькое существо, которым он был, не мигало под жестким взглядом Палпатина.
Глупый, безрассудный - бросить вызов из-за такой незначительной вещи, зная, какими будут последствия.
Джедай вновь отрицательно помотал головой, стойко держась против требовательного взора Палпатина.
- Я не скажу вам, где он.
Прищурив глаза, Палпатин протянулся в Силе, пытаясь прочесть те упрямые мысли, зная, что если там сейчас есть Йода, то и его местоположение будет там также. Но мальчик собрал весь контроль, которым он еще обладал, слегка склонив голову от усилий и ставя барьер, который подавил и фактически блокировал вход Палпатина.
Какое-то время они были захвачены этим молчаливым противостоянием; вокруг, резонируя, вибрировал воздух.
Внезапно Палпатин встал и мальчик немного вздрогнул. Император резко отвернулся и быстро прошел вглубь теней маленькой комнаты.
Он говорил, не оборачиваясь, скрывая лицо под капюшоном тяжелого плаща - так, что, казалось, его бестелесный голос принадлежит самим теням:
- Ты действительно веришь, что можешь остановить меня?
Люк снова заколебался - и снова не смог удержаться от прямой конфронтации:
- Я верю, что, если бы вы могли взять эту информацию силой, вы бы уже сделали это.
Слова не были вызовом, но Палпатин не мог позволить никаких суждений ни о своей слабости, ни даже просто о их равенстве.
- Время для игр закончено, - предупредил он.
Люк ощутил, как вокруг уплотняется воздух, обдавая кожу холодным наплывом мощи, заставляющим зашевелиться волосы на затылке. Всплеск адреналина заставил еще тяжелее колотиться сердце, напрягая все мышцы против невидимой угрозы, руки сжались в наручниках, дыхание участилось. Но он не собирался отступать, не перед этим.
Опустив лицо и смотря прямо перед собой, он сделал несколько коротких вздохов, зная, что Палпатин ждет… его дерзости. Зная последствия…
- Я думал, мы уже не играем в иг...
Слова были потеряны в ярком взрыве кинетической энергии, выбившей воздух из легких с большей мощью, чем это сделал бы любой физический удар, отбрасывая его со стула на расстояние в несколько футов и оставляя задыхаться, лежа на полу и свернувшись для защиты - все, что он мог сделать.
В наступившей тишине, громыхая о твердый пол, упал стул.
Палпатин бесчувственно наблюдал, как мальчик изо всех сил пытается дышать, не в силах сделать что-либо большее.
- Где Мастер Йода? - просто проговорил он, и руки снова поднялись к задыхающемуся от сковывающей ребра боли Скайуокеру.
Без колебания Палпатин бросил очередную молнию Силы, швыряя мальчишку назад и заставляя его вскрикнуть.
- Где Мастер Йода? - повторил он, сохраняя положение своих рук, окутанных свечением бело-голубого заряда сдерживаемой мощи.
Он дал своему Джедаю несколько секунд, чтобы убедиться, что тот понял его, и затем вновь бросил в него молнию, жестко откинув к стене, резко оборвавшей его крик.
Спокойно опуская руки, Император медленно прошел к мучающемуся Скайуокеру, дыхание которого издавало теперь резкие звуки; любая мысль не только о сопротивлении, но и о какой-либо защите, была полностью невозможна для него.
Палпатин присел перед мальчишкой, приподнимая его голову. Он наблюдал, как тот глотал воздух и, как текла из его носа кровь, видел содранную о жесткий пол кожу и старые раны, вновь ставшие свежими.
Когда Император заговорил, его голос был ровным, тихим и абсолютно безжалостным.
- Где Мастер Йода, дитя?
Отведя взгляд, мальчик закрыл глаза. Палпатин мягко положил руку на тяжело вздымающуюся грудь, второй рукой удерживая его голову за челюсть.
- Где?
Удар скрутил мышцы Джедая в судорогах, потрясая все тело и откидывая в мучении голову так, что тот закричал; яркий актинический свет на мгновение осветил темную камеру дневным светом. Сфокусированная энергия, иссушающая холодный воздух и оставляющая металлический запах обнаженной мощи.
Когда Ситх остановился, мальчик резко упал, едва находясь в сознании.
И снова Палпатин поднял его голову.
- Где Мастер Йода?
Он приложил руки к лицу Скайуокера, слегка улыбаясь тому, как тот задохнулся, затаив дыхание, удовлетворенный его упорством и удивленный его стойкости. Сжимая ладонями его обожженные и изодранные щеки в подготовке для следующего удара, он провел большими пальцами по закрытым глазам мальчишки; свечение вокруг его рук становилось ярче и устойчивее.
- Ннн…
Это была не совсем мольба, которой Скайуокер просил остановиться, но, в любом случае, еще один удар оставил бы его без сознания, поэтому Палпатин остановился, позволив энергии рассеяться лишь с мягким толчком, заставившим мальчишку все же сильно вздрогнуть, хватая в ожидании воздух.
- Не надо больше?… нет? Насколько ты слаб, ребенок. Твою решимость так легко расколоть?
Правда была в том, что ребенок еще не дал бы ему информацию - так что Палпатин решил больше не спрашивать, не позволяя тому ощутить победу. Вместо этого он пытался обернуть момент так, чтобы его Джедай верил только в свою неудачу.
Он склонился к нему, шепча вблизи его израненной, кровоточащей кожи и вытирая рукой кровь, текущую из разбитых губ - пустым, не встретившим сопротивления, жестом.
- Как ты хрупок, Джедай. Как легко ты теряешь контроль. У тебя есть мощь остановить все, ты знаешь. Это внутри тебя... воет, как волк в ночи. Ты говоришь, что хочешь свободы, и все же отказываешься от одной вещи, которая предоставит тебе власть взять ее. Я не твой враг, дитя, я - твой спаситель... и независимо от того, что будет необходимо, я сниму с тебя бремя, которое мешает тебе и приведу к прозрению.
Борясь за дыхание, Люк отдаленно слышал его слова, рассеянные мутью интенсивной, изнурительной боли поразившей все его чувства, требующие, чтобы он только закрыл глаза и упал в желанное забвение.
Тяжелый, трущий звук открывающихся дверей вибрировал к нему по холодному полу, зажигая новую вспышку перекрывающей дыхание боли.
На мгновение Палпатин протянул к нему руку, касаясь его щеки и задевая ногтями саднящую кожу,
- Однажды ты будешь благодарить меня за это.
Краем глаза Люк различил туманный образ Мары Джейд, которая вошла и почтительно поклонилась Императору. Тот встал, закрывая обзор Люка тяжелыми складками кроваво-красного плаща.
- Введи ему наркотик, - просто произнес Палпатин, направляясь к выходу. Потянувшийся позади алый плащ зашелестел по полу.
Мара подошла ближе и присела в его поле зрения; в зеленых глазах на мгновение отразилось… что? В тот момент его разрушенный болью мозг не мог ничего расшифровать. Она обернулась, чтобы взглянуть на Императора, но тот уже был в дверях, походя в глазах Люка на темное пятно.
Люк почувствовал, как Мара взяла его сломанную руку, отводя ее в сторону; интенсивный всплеск мучения запятнал его видение, проходя от лодыжки к запястью, снова и снова, и у него не было сил даже закричать.
Мара положила его податливую голову так, чтобы он не задохнулся, открыла маленький чемоданчик и наполнила шприц. Всякая мысль о сопротивлении уже рассеялась в темноте, когда Люк почувствовал острый, но едва ощутимый на фоне его ран, укол. Мышцы расслабились в тяжелом подчинении действию наркотика, и последнее, что запечатлелось в его памяти, были ее лицо со странно сосредоточенными на нем глазами и нерешительно протягивающаяся к нему рука…
Затем тьма окутала его, оставляя только шум собственного рваного дыхания в потрясенном сознании.
.
Палпатин шел, не оглядываясь, довольный результатом этого столкновения; тем, что он в очередной раз смог установить свое господство над Джедаем, тем, что еще немного смог подтолкнуть того ближе к необходимому краю. Правда, он не получил местонахождение Мастера Йоды, но эта проблема была такой же мелкой, как и сам Мастер Джедай - немного больше, чем незначительное раздражение.
Более того, это играло на руку Палпатину в контексте иллюстрации принятого решения мальчишки, ясно дающей тому понять, на что будет похожа его жизнь с этого времени, когда он сделал выбор в пользу безрассудного и упрямого пути.
Все имело цену, и с этого времени мальчик хорошо изучит это. Любой отказ, любое сопротивление будут встречены абсолютной и непреклонной силой.
Получил Палпатин потайное место Йоды или нет - было несущественно. Ну… возможно, не совсем так. Возможно…
Палпатин улыбнулся. Да. Заключительное наказание за этот вызов осуществится через некоторое время – и тем более ценно оно будет...
Когда он обратит мальчишку к Тьме, когда он полностью будет управлять своим новым Ситхом, тот скажет ему - Сила прошептала об этом. И первая задача, которую он поручит своему новому Ситху, будет состоять в том, чтобы возвратиться в укрытие Йоды и уничтожить его.
Да. Мальчишка уже обладал мощью справиться с надоедливым Мастером Джедаем - он нуждался только в убеждении. И Палпатин обеспечит это. Его желание и его слово - закон.
Он засмеялся в радостном предвкушении.

Вейдер хорошо знал, что Джейд, «рука» Императора, наблюдала за ним сощуренными глазами, пока он ожидал приема в вестибюле огромных апартаментов Императора в Южной Башне. Он вернулся на Имперский Центр лишь несколькими часами ранее, и понимал, что Мастер найдет ему любую другую задачу, только бы отослать его вновь, подальше отсюда. Император не желал присутствия Вейдера пока имел дело с его сыном. Не хотел осложнений.
И Вейдер собирался с большой охотой согласиться на это - находиться здесь сейчас было… неудобно. Если бы только мальчик уступил.
Вейдер знал своего Мастера - знал то, к чему тот стремится. И знал, что он будет делать, чтобы добиться этого.

.

Мара кипела, наблюдая за этим неповоротливым скотом, стоящим в тихом размышлении, не обращая внимания на ее презрительный взгляд.
Как он мог быть сейчас здесь? Как он мог стоять так спокойно и равнодушно, зная, что происходит с его сыном?

Когда ее позвали вниз - на тюремный уровень – спустя всего несколько часов после истечения срока договора, держащего Скайуокера здесь в неловком перемирии, Мара знала, что столкнется с последствиями гнева Палпатина, видя в каком бешенстве тот пребывал. Знала, что вся его ярость будет направлена на Скайуокера.
И не потому, что он бросил вызов Палпатину - а потому, что так легко преуспел.

Но Мара не была готова к его ранам. Должна была быть готова - зная своего Мастера. Но состояние Люка оказало на нее действие, которого она не предвидела. И которое все тяжелее и тяжелее становилось игнорировать.

Мара не могла это так оставить – не могла промолчать.

- Вы посетите своего сына, Милорд?

- Нет, - ответил он, не глядя на нее.

- Как удобно, - пробормотала она, отворачиваясь.

Вейдер развернулся к ней, застигнув ее врасплох силой своей злости.

- Ты ничего не знаешь о том, о чем говоришь!

Несмотря на шок, Мара не испугалась - ее положение и статус давали ей защиту даже от Вейдера, и в любом случае, хоть она и понимала, что не сможет одержать верх над ним в честном противостоянии, она никогда не боролась по всем правилам в своей жизни. Ни в физической борьбе, ни в словесной.

- Я знаю Императора, и знаю то, что он сделает. Так же, как и вы.

Но если Мара использовала незаслуженное преимущество, то и Вейдер был весьма готов следовать ее примеру:

- И почему это волнует тебя?

Не имея обоснованного ответа, она надолго замолчала. В конечном счете, Вейдер отвернулся. В его интересах было закончить разговор.
В интересах Мары было его продолжить.

- Как бы там ни было, я сомневаюсь, что он узнал бы вас сейчас.

О, это было сокрушительным ударом. Она удовлетворенно наблюдала, как он напрягся при ее так небрежно произнесенных язвительных словах.
В течение долгих секунд Вейдер смотрел на нее; но как раз, когда она думала, что он может действительно проявить какую-то каплю человеческого сострадания к своему сыну, тот вновь отвернулся, произнося слова каменным голосом:

- Если бы он сделал, как я сказал ему, я бы смог защитить его. Я привел бы его сюда как Ситха, обладающего мощью устоять перед любым врагом.

Весь ее гнев и расстройство вспыхнули при этом безучастном отказе.
- Для себя. Чтобы удалить последнее препятствие к вашему приходу к власти. Единственное препятствие, которое у вас не было ни силы, ни решимости убрать самому.

- Будь осторожнее, - проворчал он, поворачиваясь и подходя близко к ней. - Ты не настолько вне моей досягаемости, как ты веришь.

- Ни вы вне моей, - заверила она, готовая стоять дальше, не отступая перед лицом этой вырисовывающейся угрозы. - Я знаю, что вы хотите - чего вы всегда хотели.

- Я служу своему Мастеру, - пророкотал Вейдер басовым тоном, ударяющим ей в грудь.

Но она стояла на своем.

- Для чего?

- Для всего, что он пожелает, - ложь прозвучала легко и естественно; он говорил ее очень много раз и верил ей сам. Пока не появился его сын, запуская старые амбиции с новой силой.

- И жизнь вашего сына не имеет особого значения при этом? - спросила Мара.

Она знала его слишком хорошо - знала точно, как спровоцировать его и как сломать его защиту - так, как она сделала сейчас.

- Возможно, ты просто не можешь понять. Это - его судьба. Он станет более могущественным, чем любой Джедай, чем любой Ситх. Более могущественным, чем Император.

Она склонила голову.

- Это - измена.

- Это - судьба. Даже Император соглашается с этим. Даже Люк, в конечном счете, должен будет подчиниться ей. Он не может больше избегать своего предназначения...

- Нет никакой судьбы. Мы сами создаем ее. Не пытайтесь оправдать свои действия.

- Он создал эту судьбу? По своему выбору он сейчас здесь? - понукал Вейдер, заставляя ее замолчать. - Ты думаешь, мне хотелось видеть, как ему причиняют боль?

Последние слова смутили Мару - расстройством в голосе, неловкостью. Это смягчило ее собственный голос в ответ, хотя она и не смогла скрыть вызов в нем.

- Вы доставили его сюда - Императору.

Вейдер отвернулся, сохраняя все те же эмоции:

- Если он сделает так, как ему приказывают, ему больше не причинят никакого вреда.

- Вы знаете, что он не станет подчиняться, - Мара шагнула в сторону, чтобы попасть в поле зрения Темного Лорда, требуя к себе внимания. - Я знаю, что он не сделает этого, а я - только наблюдатель. Как можете вы не знать!

- В конечном счете, он сделает то, что ему говорят, - ответил Вейдер невозмутимо. И Мара знала, что он был прав - но она знала и стоимость.

- Да. Независимо от того, что Император хочет от него, он сделает это, - сказала она в протяжном вздохе абсолютной уверенности. - Но это будет не Люк Скайуокер. Люк Скайуокер исчезнет, вытесненный новым Ситхом Императора.

Вейдер медленно повернулся к ней, хотя Мара понятия не имела, смотрел он на нее или нет позади своей обсидиановой маски. Было непонятно, чувствовал ли он вообще что-нибудь, слыша правду в ее словах - вину, сострадание, потерю.

И было непонятно, почему она чувствовала все это.

На долгое время повисла тяжелая тишина, измеряемая ритмом неестественного дыхания Вейдера…

- Судьба требует цену - от нас всех, - пробасил он, наконец.

Внутри Мары все оборвалось; унылым голосом, пронизанным пониманием поражения, она спросила:

- Вы позволите Палпатину разрушить его, не так ли?

- Император даст ему все - мощь, власть, положение, - от голоса Вейдера исходила сдержанная уверенность в своей логике.

- И тот факт, что он не хочет ничего этого, не играет никакой роли, да?

- Он должен хотеть.

- Почему? Потому что вы этого хотите?

- Потому что это - его право.

- Его право? Вы видели его? - выпалила Мара. - У вас есть хоть какое-нибудь понятие, через что он проходит - какими правами он там пользуется?

Вейдер только отвернулся, хладнокровно и обдуманно отклоняя ее слова.

- Вы понятия не имеете, что Палпатин… - она прервалась, неспособная обвинить своего Мастера, несмотря на свои знания, несмотря на факт, что, когда она закрывала глаза, там был избитый и израненный Скайуокер. Скайуокер, которому она сочувствовала. Его ощущение в Силе преследовало ее во снах, изломанное и измученное, потерянное и одинокое.

- Это стоящая цена, - произнес Вейдер ровно. - Он поймет это однажды. Это - необходимое зло.

- Для чего?

- Для того, чтобы он мог служить - стать достойным в глазах Императора. Унаследовать то, на что имеет право.

И в этом было все дело, поняла Мара. Для своего сына Вейдер хотел одну вещь, которую сам он никогда не получит - Империю. И эта амбиция ослепляла его ко всему остальному - даже к тому, что происходило сейчас.
Палпатин полагал, что Вейдер уже попытался безуспешно обратить Люка для своей собственной выгоды. Теперь у него, казалось, была новая цель - реализовать все свои амбиции в сыне, все то, что он не смог достигнуть сам.

Это было едва ли новым явлением - сколько раз Мара наблюдала, как далеко заходили чрезмерно рьяные родители, подталкивая своих детей к вопиющим крайностям в усилии заработать для них высокое положение при дворе Императора. Но такое было презренно даже по их стандартам.

Как далеко находится "слишком далеко"? Если он хотел всех тех больших вещей для своего сына, значит, он должен чувствовать что-то к нему. Если бы он увидел его…
В груди мгновенно вспыхнула искра надежды.

- Вы должны увидеть его, - очень спокойно произнесла она.

И снова Темный Лорд колебался в течение долгого времени, и потом:

- В этом нет необходимости.

«Трус…», - подумала Мара, разочаровываясь так же сильно от своей собственной бесхребетной и немощной неспособности действовать, словно это она была Вейдером.

- Я надеюсь, вы понимаете, насколько высока будет эта цена - для вашего сына и вас самих. Или вы серьезно думаете, что останетесь в фаворе?

Вейдер взглянул на нее и вновь, нанося удар, Мара почувствовала, как на ее губах появилась жестокая незваная улыбка.
- Вы - устаревшая модель, Лорд Вейдер. Мода вчерашнего дня. Необязательная. Ваш сын может прийти к трону, но вы никогда не увидите этого.

Высокие двухстворчатые двери распахнулись, и длинный строй алой императорской гвардии выровнялся в главной прихожей. Кордо, помощник Императора, жестом пригласил Вейдера войти. Мара поклонилась с ложной любезностью.

- Император принимает вас… пока.

Для нее не стало неожиданностью, что в течение часа Лорд Вейдер ушел со своим флотом во Внешнюю Оправу, сразу же после аудиенции у Императора.

Он не пытался увидеть своего сына.
.
.
.
Хан сидел в тесном, маленьком фрахтовщике, возвращаясь к флоту Альянса, горюя о потере Сокола и размышляя, где он сейчас был и как его вернуть.

Корабль стал его первой настоящей любовью - и хотя Хан не был первым у корабля, но он находился с ним дольше всех - и был чертовски уверен, что потратил на него самую большую сумму кредитов.
И все инструменты остались на борту... он вздохнул, закатывая глаза. Боукастеры Чуи были в Соколе - оба. Вуки убьет его. Лицо Хана дернулось еще раз при понимании, что и его снайперская винтовка была там же, и его микробластер.

- Парень… - простонал он громко в расстройстве.

Пилот-иридонианка, сидящая рядом с ним, оглянулась, вопросительно подняв брови.

- А, я только сейчас понял, что все мои вещи остались на Соколе - моем корабле. Империя конфисковала его.

Женщина опустила голову на бок, тряхнув ею в утешение:

- Скажи своему другу "прощай", приятель.

Она была молода, возможно, того же возраста, что Люк и Лея – как прикинул Хан - с оливковой кожей и темными глазами, волосы забраны на затылке в хвост, а многочисленные тупые рожки были пока еще чуть больше, чем шишечки.

Хан взглянул на звездное пространство перед ним, чувствуя себя странно, не являясь тем, кто вычисляет сейчас следующий прыжок - не находясь в Соколе.

- Нет, мой старый дружок - домашняя птица, я верну его. Кроме того, в противном случае мой второй пилот убьет меня.

- Я уверена, что ты можешь постоять за себя, - развлекаясь, ответила девушка.

- Он - вуки, - многозначительно сказал Хан.

- О! - усмехнулась она и, будто это подтвердило ее подозрения, добавила. - Тогда я предполагаю, что ты и есть Хан Соло, верно?

При их встрече в посадочном доке Хан представился ей только по имени, и женщина сделала то же самое - Астридж.

Едва они оставили атмосферу, она соединила его с Домом-Один по безопасному каналу, пояснив, что это входило в ее инструкции, как и то, чтобы оставить его одного на время разговора.

Он проговорил с Леей всего минуту - и та показалась ему напряженной - но они говорили, и чертовски здорово было видеть ее снова, пусть даже такой. Затем она улыбнулась, и они перешли на шутки:
"Ты похудел".
"Да, тюремные повара позаботились об этом. Хотя, ты выглядишь прекрасно".
"Я? Ты - старый льстец".
"Чуи в порядке?"
"В полном. Он тут на днях помогал двум техникам - или терроризировал их - в зависимости от того, чью версию слушать".

Странно, она ни разу не упомянула Люка - не спросила, где он и видел ли его Хан; ничего. Затем, в конце разговора, она попросила, чтобы он не говорил о Люке ни с кем… ни о чем, что касается его. Попросила довольно настойчиво. Он задался вопросом, что, черт возьми, происходит, но согласился, ответив ей: "Хорошо". Возможно, у них был в разработке какой-то план, чтобы вывести его. Да, точно; у них уже было что-то на уме, почему она и попросила не упоминать малыша.
Хан сломал голову, пытаясь придумать, как неупоминание Люка может помочь освободить его, но на ум ничего не приходило. Но это не имело значения – главное было то, что в ближайшем будущем он услышит нечто оптимистичное.

Таким образом, сейчас он пристально взглянул на Астридж и усмехнулся.

- Да, я - Соло, - сказал он легко. - Моя репутация шагает впереди меня.

Она весело фыркнула:
- Да, похоже на то, - и потом ее лицо стало серьезным. - Я сожалею о Скайуокере.

Хан посмотрел в сторону, не зная, что ответить ей, когда его только что попросили ничего не говорить.

Очевидно, не все получили этот приказ, потому что девушка свободно продолжала:
- Мой брат летал с ним несколько раз; он сказал, что Скайуокер был выдающимся пилотом и выдающимся коммандером. Прирожденным. Всегда идущим на шаг впереди и всегда ищущим другой угол зрения. Быстрым прежде всего здесь, да? – постукивая себя по лбу, она с усмешкой взглянула на Хана. - От этого все и зависит. Мой брат летает на B-винге - тяжелом бомбардировщике, знаешь такие?

Это был вопрос, и Хан кивнул:
- Да. Хорошие корабли.

B-винги были большими, тяжелыми истребителями, напичканными мощным вооружением и щитами, предназначенными для уничтожения довольно крупных кораблей, включая фрахтовщики и малые фрегаты. Когда Хан пришел пилотом в имперский флот, оптимистично рассматривая этот поступок, как путь добродетели, все пилоты, управляющие тогда шаттлами, фрахтовщиками и корветами, были напуганы новыми тяжелыми истребителями Восстания. Впрочем, СИД-истребители вскоре нашли их слабые места: В-винги были быстрее и маневреннее, чем их намеченные жертвы, но слишком медленные, чтобы противостать СИДам; это было ценой за возможность нести тяжелое вооружение, способное разрушить корпус корвета.

Девушка-пилот кивнула, явно гордясь братом.
- Он летает на них уже три года. А я жду перевода в Золотое Крыло.

Хан с легкостью поддержал разговор:
- На A-4 или на С-3?

- С-3. Мне нравится компания во время полета.

Хан снова кивнул, радуясь, что они ушли от темы Люка.
- Ага, а мне нравится больше корабельного пространства вокруг во время полета. Нравится думать, что при случае до меня доберутся не сразу.

Она небрежно пожала плечами, такая же уверенная в своей неуязвимости, как все летчики-истребители. Эта уверенность была необходима, если вы хотели летать в космосе в маленькой железной коробке, позволяя при этом стрелять в вас.

- Чесси - мой брат - рассказывал, как он был на поминальной службе после Хота. Многие сильно горевали по коммандеру Скайуокеру. Я сама никогда не встречала его, но… хотела бы этого, хотя бы раз. Только, чтобы иметь возможность сказать, что я встречала его, понимаешь? Парня, который разрушил Звезду Смерти.

Сконфуженный ее словами, звучащими, как панегирик, Хан резко повернулся к ней, но она этого не заметила - навигационный компьютер выдал сообщение о выполненных расчетах.

- Прыжок, - объявила она, потянув рычаг и выводя корабль на сверхсветовую скорость.

.

.

.

К моменту их прибытия на Дом Один Хан буквально горел от желания узнать, что, черт возьми, происходит. Но как только он ступил на скат корабля и увидел Лею, Чуи и Ландо, все остальное было временно забыто.

Хан сделал три больших шага вперед и сгреб принцессу в объятиях, захватывая ее рубиновые губы в долгом поцелуе. Он обещал себе сделать это сразу, как только увидит ее, полагая, что этим сломает любой лед между ними - иначе потребовались бы дни, прежде чем она позволила бы ему вновь быть рядом с ней.
Какое-то время принцесса отвечала ему, подчиняясь его нетерпению, и затем оттолкнула, выглядя взволнованной и смущенной от неожиданности, бросая взгляд своих больших карих глаз на переполненную палубу.

- Ах, не волнуйся, дорогая - я поцелую следом вуки, - заверил он с усмешкой, поворачиваясь к Чуи, но не снимая при этом руки с ее изящной спины.

- Чуи! Черт возьми, это ты, большой коврик?

Обхватив руками голову от радости, вуки завыл в приветствии.

Хан слегка откинулся назад в притворном соображении.

- Клянусь, ты стал больше. - Он подождал, пока Вуки задаст ему вопрос, чтобы ответить:
- Нет, я имел в виду твой живот, приятель.

Чуи в ответ только добродушно сжал Соло в медвежьей хватке, перекрыв ему дыхание.

Наконец, зная, что в любом случае ему придется это сделать, Хан повернулся к Калриссиану.
- Ландо, - с ничего невыражающим лицом просто произнес он.

- Послушай, Хан… - начал Ландо.

Но Хан резко прервал его, не готовый слышать никаких объяснений:
- Даже не пытайся, Ландо. Ты загнал нас всех в большие проблемы, приятель. Серьезные проблемы. Я не могу просто забыть об этом. Не тогда, когда Люк до сих пор на Корусканте. Он пришел за нами, не ты. Он заплатил за твои ошибки, - на последних словах Хан поднял руку и ткнул пальцем в грудь Калриссиана.

Лея вмешалась в разговор.
- Хан, Ландо вывел нас из Облачного Города. Он помог нам бежать.

- Угу, и это очень удачно вышло, да? - ответил Хан, не спуская глаз с Калриссиана.

Имея за плечами годы опыта дружбы с Ханом, напряжение смог снять только Чуи, своим многоречивым завыванием. Продержав Ландо еще немного взглядом, Хан обернулся к Чуи, пытаясь рассеять свой гнев:
- Я? Ты о чем? Ты - последний, кто управлял им, не так ли? Помнишь, где ты оставил его?

Чуи проголосил длинный ответ, рассказывая, что он ясно все помнил - в этом и была проблема.
- А! По любому мы вернем его. Ты, я и Люк пойдем и заберем его. У нас получится хороший уикенд - практически семейный пикник.

И все затихли, отводя взгляды, и заставляя Хана тревожно нахмуриться.

- В чем дело?

.

.

.

- Ты знаешь, я даже… у меня просто нет слов на это, - произнес Хан с гневом и недоумением. - Все сошли с ума? В воде что-то?

- Мне жаль, - это было все, что Лея смогла придумать в этот момент, не в последнюю очередь из-за того, что ей действительно было жаль. Зная, как он воспримет то, что услышит, Лея привела его в свои комнаты.
- Он… - Хан покачал головой. - Да, брось, Лея - ты же знаешь, что он не имперец. Ты же видела, на что они пошли, чтобы схватить его.

- Есть мнение, что это было разыграно для нас. Чтобы сохранить его прикрытие.

- Дерьмовые домыслы, и ты знаешь это, - голос Хана стал тверже.

Лея не была удивлена - все, кто знал Люка прошли через те же самые эмоции - потрясение, отрицание, гнев, разочарование… но в итоге - принятие. Слишком много было фактов, свидетельствующих против Люка, чтобы игнорировать их.
Хотя мало, конечно, кто знал об этом. Решено было, что официальной версией станет смерть коммандера Скайуокера в битве у Хота. Имперский агент останется неназванным - его имя не имело больше значения, как только он ушел от них. Официальной версией было то, что шпион бежал при раскрытии во время отступления на Хоте.

Озвучивание правды привело бы только к ненужной демонстрации бреши в безопасности, поразившей даже высший уровень командования; к тому же это подорвало бы как моральный дух действующих повстанцев, так и репутацию самого Альянса в целом.

- Я знаю, что это трудно…

- Трудно!? Я знаю малыша - лучше, чем кто-либо, как оказалось. Я знаю его с тех пор… как ты объяснишь Татуин, а? Что, черт возьми, там произошло?

Лея вздохнула.
- Им нужно было знать, где находится база мятежников, Хан. Они не смогли вытащить это из меня под допросом - поэтому и ввели Люка с хорошей, убедительной историей для прикрытия. Ему даже удалось присоединиться к генералу войн клонов, который тоже поверил ему. Имперцы, должно быть, захватили Арту сразу же на Тантиве, а потом вытерли ему память об этом, когда увидели, какая у него информация. Я вложила в него все, что им было нужно для разработки своего сценария - имя Кеноби, его последнее известное местожительство - что могло бы лучше заставить меня доверять имперскому агенту, как ни его появление вместе с генералом Кеноби? Я привела имперцев к генералу Кеноби и затем к Явину 4. Из-за Люка. Подумай, Хан - кто был единственным человеком, несумевшим сбежать со Звезды Смерти? Разве ты не видишь, как это было удобно? Что весь этот план был разработан только для того, чтобы заманить Кеноби на борт Звезды Смерти – и что единственный человек, которому нельзя было позволить свободно выйти оттуда, не сделал этого.

- Тогда это казалось не очень удобно, - прорычал Хан. - Нет, я не куплюсь на это.

- Хан, установлен голос Люка - на комлинке Люка.

- Голос можно сфальсифицировать, - ответил Хан.

- И затем загрузить в его комлинк? Когда? Контейнер Люка был заперт и трое техников работали вместе, чтобы раскрыть тот шифр. Ботаны идентифицировали его голос, как голос агента имперцев, не зная, откуда мы его взяли и кому он принадлежал. Они не идентифицировали его, как голос Люка Скайуокера, потому что впервые мы попросили проверить его через их базу имперских агентов. Мы были обмануты, Хан. Все мы…

- Хорошо. Тогда, какого черта его держат в заключении сейчас?!

Лея покачала головой:
- Я не знаю. Я не знаю, что они делают. У нас есть несколько теорий. Но, когда его видела я - он не был ни в каком заключении.

- Ты видела его? На Корусканте?

Лея устало кивнула:
- Да, я видела его на следующий день после нашего туда прибытия. Он был еще без сознания – но я поняла, что он ненадолго приходил в себя и тогда попросил видеть меня.

- Где он находился?

Лея нахмурилась, вспоминая:
- Он был в частных апартаментах в Южной Башне. По-видимому, в его личных - они выглядели достаточно обжитыми.

- С огромным длинным холлом, ведущим к куполообразному стеклянному атриуму в середине?

Лея удивленно взглянула на него.
- Да.

- Там его и держат. Все время, что я был там, ему не разрешали выходить за пределы трех комнат в конце одного из коридоров тех апартаментов. Там повсюду охранники.

Лея покачала головой, смягчаясь на решительное упрямство Хана.
- Не было никаких охранников, когда я приходила к нему. Только Люк. И все двери были открыты. Как часто ты видел его?

Хан нахмурился, зная, как она посмотрит на это.
- Раз в неделю - практически. За исключением нескольких. Не было никаких установленных дней или времени.

- И как надолго ты оставался с ним?

- На час где-то. Иногда меньше.

Лея опустила глаза, качая головой.
- Этого недостаточно, Хан. Недостаточно, чтобы подвергнуть сомнению все остальное. - Она указала на лежащий в пакете комлинк, заимствованный ею у Службы разведки, на чипы с расшифрованными сообщениями и на стопку копий документов, полученных от ботанов. - Это слишком…

- Что ж, тогда какого черта он помог мне бежать?

Лея взглянула на него, явно испытывая неловкость.
- Я должна осмотреть тебя. - Она повернулась к двери, снимая с нее потертую медицинскую сумку, чтобы вынуть оттуда переносной ручной сканер. Делая усилие, чтобы сохранить свой голос ровным, она спросила:
- У тебя есть какие-нибудь порезы, Хан? Какие-нибудь раны, которые ты не можешь объяснить?

- Ты думаешь, они пометили меня?

Лея промолчала, стараясь не смотреть ему в глаза, устанавливая на сканере параметры поиска.

- Перестань, невозможно скрыть метку в человеческом теле с таким диапазоном слежения.

- Да. Но с более коротким вполне возможно. К примеру, чтобы выяснить, есть ли явочная квартира на Корусканте.

Хан нахмурился, почувствовав беспокойство.

Лея, наконец, взглянула на него.
- Ты говорил что-нибудь - о любом безопасном способе выйти из столицы?

- Не о явочной квартире - я даже не знаю такой на Корусканте. Я говорил, что есть место, в котором мы можем скрыться, пока не получим помощи в ответ на нашу экстренную передачу. Но это место контрабандистов.

- Тиренские Острова, - кивнула Лея. - Мы использовали их несколько раз. Теперь больше не можем.

Хан замер, обводя глазами комнату, пока он вспоминал их разговоры - он никогда не упоминал Люку точные координаты островов… и затем чудесным образом он получил транспорт, чтобы полететь туда. Ему могли подсунуть корабль… напичканный любыми устройствами слежки. Такими, что в довольно близком диапазоне с помощью ретранслятора, они могли бы отследить его и после того, как он покинул корабль. Разве Люк не ограничил его выбор транспорта двумя-тремя кораблями в ангаре, хотя тот был полностью заполнен. Он не думал об этом тогда, конечно, - не обратил внимания.
И где были все штурмовики? Он был чертовски уверен, что никто не преследовал его, пока он бродил по Дворцу. Хан нахмурился, потеряв уверенность…

- Нет, - в конце концов, сказал он. - Нет, я знаю его. Малыш - не тот человек.

- Сними свою куртку.

- Ладно, зачем было ждать двенадцать недель? - спросил Хан, пожимая плечами в одолженной ему повстанческой куртке. У него не было больше даже собственной одежды.

Лея вздохнула.
- Мы с тобой были вместе несколько недель перед тем, как нас взяли в плен - возможно имперцы предположили, что смогут выудить у тебя какую-то информацию, что я тебе дала тогда. Поддерживая все эти ваши разговоры, они поддерживали твое доверие.

- Если им нужна была информация, почему они не проделали всю эту комбинацию с тобой?

- Потому что я уже знала, кем он был, Хан. Они допустили ошибку на второй день нашего заключения, приведя меня к нему и позволив увидеть то, кем он действительно был. Я знаю, кто он.

Последние слова были произнесены с нажимом, заставляя Хана склонить голову на бок.
- О чем ты говоришь?

Вздохнув, Лея подступила ближе, останавливая на время работу сканера.
- Это не общеизвестный факт, и нужно, чтобы он таким и остался. То, что я скажу тебе, останется между нами, понял?

Хан кивнул, напрягшись в ожидании следующего удара.

- Ты знаешь, что Люк… иногда делал кое-что... необъяснимое. Какая у него была реакция, как он использовал интуицию...

- Я знаю, что он был… чувствительным к Силе, Джедаем… - Хан сделал паузу, все еще испытывая неловкость от высказывания таких вещей вслух. - В общем, как Кеноби.

- Нет, - ответила Лея серьезным и мрачным голосом. - Не как Кеноби.

- Что ты хочешь сказать? - Хан услышал воинственность в своем голосе.

Лея поняла, что абсолютно не знала, как ему это объяснить - поэтому она просто произнесла:
- Он - сын Вейдера. Мы думаем, что Люк - сын Дарта Вейдера.

Хан ничего не ответил - и это было хуже, чем любая взрывная реакция.

- Это пока не подтвержденные данные – их довольно сложно проверить. В Империи явно не заинтересованы, чтобы это стало общественным знанием. Ботаны сейчас пытаются получить ключ ДНК крови Вейдера - у нас уже есть ДНК Люка из наших собственных файлов, но получить то же самое на Вейдера оказалось слишком трудно. Но мы безоговорочно уверены, что он сын кого-то из личного окружения Императора - это информация из отдельного, надежного источника.

- Кто сказал, что Люк - сын Вейдера? - спросил Хан низким голосом.

Лея сглотнула, все еще чувствуя свою вину по этому поводу.
- Я. Я узнала об этом, когда нас держали на Корусканте. Кое-кто сделал ошибку, сказав это - я услышала. Хотя не должна была.

Хан взглянул на нее потемневшими от ярости глазами:
- И ты вернулась сюда и сказала им.

Он обвинял ее в предательстве - она знала.

- Да, - ответила она, повышая свой собственный голос и решая больше не испытывать сожаления по этому поводу. Люк был шпионом - имперским агентом. Она ничего не была должна ему.

Возобновив сканирование, она повернула Хана спиной, слушая его грубый, наполненный гневом голос:

- Тебе лучше быть чертовски уверенной в том, что ты сделала, потому что даже если это правда, это самый большой груз...
Сканер завизжал, и Лея вернула его к точке чуть ниже места между лопатками Хана. Сигнал повторился - указывая на положительный результат. Хан затих.
- Жучок среднего диапазона. Новый тип, мы не видели таких раньше. Довольно короткий срок работы. Что-то около четырех-пяти недель до истощения заряда. У нас с Чуи и Ландо обнаружили точно такие же, когда мы вернулись.
- Мы думали, что нас хотят доставить на Кессель, - объяснила она ровным голосом в ответ на его вопросительный взгляд. - И, как нам казалось, мы бежали на Неймодии. Там мы связались с подразделением Альянса, прося у них помощи. Меньше, чем через час, после того, как мы улетели оттуда, имперские войска сделали большую зачистку - они разрушили две из наших трех баз на планете. Мы потеряли около пятидесяти человек. Это были базы, через которые мы прошли - я, Чуи, Ландо.

Она не смотрела на Хана, пока рассказывала это, не в силах взглянуть ему в глаза. Он провел ладонью по волосам и твердо помотал головой.

- Я не могу, Лея, – я не сделаю этого... Я не отвернусь от него. Ты не права.

- Что еще нужно, чтобы убедить тебя, Хан? - спросила Лея, ощущая себя совсем разбитой. - Посмотри на факты! Ты не поверишь, пока сам Люк, стоя перед тобой, не скажет это?

- Да, черт возьми! Тебя послушать, так это плохо!

- Хан, он продал нас - он никогда не был одним из нас, с самого начала! - она повысила голос в ответ на его реакцию. Ни один их них не собирался уступать.

- Верьте, чему хотите, Высочество, но я знаю, что я прав.

- Вопреки всему!

- Да, вопреки всему! И ты знаешь, почему? Потому что все это - только экстраполяция и предположения, а он стоит больше того, что сообщает ваша драгоценная разведка и больше того, что внезапно раскапывают ботаны, потому что я знаю его. Он как брат для...

Не закончив, Хан только махнул рукой и ураганом вылетел за дверь.

Лея осталась одна в комнате, отдавшись своим собственным мыслям, пока не услышала легкий стук в дверь. Вздохнув, она подняла руку к панели на стене, и дверь скользнула в сторону. Хан все еще стоял в коридоре, склонив на бок голову, со смешанным выражением искаженной досады и замешательства.

- Мне некуда больше идти, - сказал он спокойно. - У меня больше нет корабля.

Уступая и приглашая его обратно в комнату, Лея печально улыбнулась:
- Мы найдем для тебя койку, лётчик.

- Только не с Чуи, - криво усмехнулся Хан, когда она подошла к комму. - Он храпит, как бортовой мотор.

Лея обернулась к нему, улыбка уже растаяла.

- Что мы будем делать со всем этим? - произнесла она, спрашивая больше о факте их спора, чем о его содержании. Она не хотела из-за их расхождения терять то, что у них только-только начиналось, и надеялась, что Хан не хочет этого также.

Он вздохнул, уставившись в пол глазами:
- Я не знаю, Лея. Я, правда, не знаю. Думаю, нам остается только ждать, чтобы это увидеть.

Сидя в тускло освещенной камере, Палпатин пристально наблюдал, как приходит в себя мальчишка, не обращая никакого внимания на Мару, которая отдавала поклон перед уходом.
Император был прекрасно осведомлен о противоречивых эмоциях, кипящих в его помощнице, но пребывал в уверенности, что она всегда будет делать то, что ей приказывают. Фактически это стало еще одним маленьким развлечением для него, бонусом, разыгрываемым для его личной забавы. В будущем ее чувства будут направлены на его цели, пока же от них не было никакой пользы, кроме подтверждения, что все его далеко идущие замыслы осуществимы.
При условии, что он создаст Ситха из своего упрямого Джедая.

Он бесстрастно смотрел на мальчишку, оценивая того холодным взглядом, пока Джедай прикладывал все усилия, чтобы прийти в себя после действия наркотиков. Выглядел он плачевно - сломанная рука прижималась к телу, раздробленная лодыжка потемнела и раздулась, а все его тело и лицо были покрыты массой воспаленных, болезненных ран и мелких ссадин. И все же он не уступал. Мальчишка был намного лучше обучен, чем ожидал Палпатин – и, конечно же, намного более упорен. Но, тем не менее, это не означало, что Палпатин не справится с ним. И каждый день приближал их к ожидаемому финалу.
Ощущая взгляд Палпатина, Люк перевернулся на спину, пытаясь проигнорировать острую боль в ребрах и обжигающе резкие прострелы по всему телу, напоминающие ему о вчерашнем противостоянии.
И напоминающие о том, что будет сегодня. Он медленно расслабил жесткие, болезненные мышцы, стараясь не вздрогнуть, хотя и знал, что это бесполезно - Палпатин все поймет, в любом случае.
Всегда ли теперь будет так? Всегда ли теперь он будет оказываться перед своей Немезидой, едва проснувшись, и находиться в ее присутствии каждый момент своего сознания, без какой-либо передышки?

Люк понимал, что Палпатин хотел сломать его, разбивая его решимость час за часом и день за днем, не давая никакого времени, чтобы перевести дух и собрать силы. Никакого времени для восстановления.

Ты ведь знаешь, что он будет делать дальше и знаешь, как это будет работать.

От понимания этого, в его уже и без того хрупком состоянии, у него зашлось сердце и скрутило живот, и на доли секунды страх поражения придавил его, сокрушая своими смутно вырисовывавшимися последствиями.

Нет. Ты не дашь ему так легко победить. Если он хочет получить контроль над тобой, ему придется забрать этот контроль у тебя. Ты знаешь, как это работает, да - как много зависит от разума. Не теряй контроль.

Люк понимал игру, которую вел Палпатин и понимал, что ему грозило... однако он понятия не имел, как противостоять этому, фактически он даже не знал, можно ли вообще сделать что-нибудь... Силой воли Люк заставил себя прервать эту мысль, не желая думать о сражении, как об уже проигранном.

Стоял ли его от... стоял ли Вейдер перед таким выбором раньше - перед подобным принуждением? Бен сказал, что когда-то тот был Джедаем. Что наводило на вопрос – унаследовал ли он слабость своего отца?
Или Палпатин лгал? Если да, то Люк не мог обнаружить этой лжи.

Впрочем, его ум до сих пор находился в оцепенении от наркотиков.
Что мешало концентрировать мысли. Он мог бы с помощью Силы разрушить их эффект, очистив свой организм, чтобы хоть на мгновение сделать голову ясной. Но ему не удавалось удержать это состояние – наркотик воспроизводился вновь, постоянно возрастая до уровня, необходимого, чтобы Люк оставался на краю сознания. И, как только это происходило, его связь с Силой слабела, концентрация рушилась, а точный, тщательный контроль над разумом, так нужный для медитации и исцеления, разбивался вдребезги.

Люк вновь сфокусировал взгляд и сделал усилие, чтобы приподняться и сесть, прислонившись к стене в ожидании, когда комната прекратит вращаться… и понял, что он до сих пор смотрит на Императора, и что Император по-прежнему смотрит на него.
Он все это время слушал размышления Люка, будто подобное было его полным правом.

- Так и есть, - сказал Палпатин с абсолютной властью в голосе, - я говорил тебе, теперь ты – мой.

Внутри Люка вспыхнуло мгновенное упрямство, игнорирующее все наркотики и истощение и дающее ему необходимую концентрацию, чтобы он, призвав Силу, смог поднять вокруг мыслей ментальный щит.
Глаза Императора сузились, хоть он и не удивился тому, что мальчишка сумел вернуть свою потерянную было решимость - он был слишком тверд и непокорен, чтобы позволить Палпатину так легко одержать победу, даже под действием наркотиков. Взгляд его стал мрачнее и жестче, а голос находился близко к угрожающей грани. - Хорошенько подумай, прежде чем бросить мне вызов. Я остановлю тебя - у тебя нет сил для борьбы со мной.

Какой-то момент Люк колебался, но его врожденное упрямство лягнуло его снова, давая силу для увеличения концентрации, и он вытолкнул из своей головы шипящее и злорадное присутствие Палпатина, успев на мгновение удивиться, как легко это получилось...

Молния невероятной сверкающей энергии ударила ему в грудь, откидывая назад и ударяя о стену головой. Раскаляясь добела, тело и мозг пронзала непрерывная разрывающая боль.

Когда это, наконец, закончилось, так же внезапно, как и началось, он упал вниз, задыхаясь и не издавая больше ни звука, лежа лицом на уже затертом кровью полу и испытывая благодарность за ледяной холод твердой поверхности.
Смутно он вновь ощутил в разуме проникновение Палпатина. И слабо сплотил мысли обратно под щит.

Тут же его отшвырнуло в стену позади, лишая тем самым практически всего воздуха. На легкие давила безумная тяжесть, не давая ему возможности сделать вдох. Сознание начало меркнуть. Грудь буквально разрывалась в отчаянной борьбе с невидимым весом. Реальность все больше превращалась в размытый туман.

Что-то шептало ему потянуть к себе Силу, повернуть ее внутрь…

Сконцентрировавшись на мгновение, он сумел это сделать, и давление, удерживаемое Ситхом, исчезло. Подавшись немного вперед, Люк втянул воздух в горящие легкие, не в силах сделать ничего большего, кроме дыхания.

- Я сомневаюсь, что ты рассчитываешь выиграть в данных обстоятельствах.

Небрежно сидя на расстоянии десяти футов и явно развлекаясь, Палпатин изучал его:

- Ты полагаешь, что действительно можешь удержать меня от своих мыслей? Ты не можешь. И никогда не сможешь. Возможно, ты думаешь, я буду уважать твое бунтарское упрямство? Мне ничего не нужно кроме повиновения от тебя. Или, возможно, ты надеешься, что я сжалюсь над тобой и остановлюсь? Но, разумеется, к этому времени ты должен знать, что я не испытываю никакого сострадания. Так скажи мне, Джедай, зачем ты борешься, когда знаешь, что можешь только проиграть?

Палпатин улыбнулся, забавляясь дуальности вопроса.

Насколько слабым могло быть это могущественное существо, скованное навязанными ему ограничениями и правилами. Он покажет ему силу и вырвет на свободу из всего, что связывает его. Учителя мальчишки боялись, что он повторит своего отца, и попытались держать его на слишком коротком поводке правил и запретов, которым он не мог сопротивляться. И с помощью которых они стремились управлять им. И именно эти ограничения, являющиеся настоящими слабостями, использует теперь Палпатин, чтобы вырвать мальчишку из параноидального захвата джедаев.
Как поэтично. Когда Палпатину, уже владевшему телом и разумом мальчика, будет принадлежать его поразительная и несгибаемая воля, его новый Ситх оценит эту иронию.

Дыши. Просто дыши.

Видя перед глазами алые пятна, Люк с колоссальным усилием вынудил себя на секунду удержать вдох, чтобы при выдохе, мускулы его груди, наконец, скоординировались и начали вбирать в легкие воздух, направляя по изжаждавшемуся телу кислород и заставляя Люка содрогаться от кашля и боли.

Палпатин наблюдал за всем бесстрастными глазами, самоуверенно и равнодушно, со слабой снисходительной улыбкой на бескровных губах.
В итоге он встал и медленно подошел к своему Джедаю, намереваясь понукать им дальше, чтобы спровоцировать ответ, позволивший бы ему вновь принять меры и восстановить свое господство над этим потенциально опасным существом.

- Ну?

- Идите к черту.

Палпатин открыто засмеялся:
- Это лучшее, что ты можешь сделать? Все, как ты можешь бороться?

Он присел перед затаившим дыхание, избитым мальчишкой, говоря с презрением и провокацией:
- Бедный маленький Джедай. Слова не защитят от меня. Ты еще понимаешь это? Ты понимаешь, что нет никакой защиты против этой мощи, и что спастись можно только взяв и использовав ее самому? Чтобы победить меня, чтобы даже просто попытаться остановить меня - тебе нужно стать мною, потому что только Тьмой можно бороться против Тьмы, только огнем можно противостать огню. Либо ты возьмешь эту Тьму и овладеешь ею, либо она раздавит и разрушит тебя, а затем изменит и восстановит так, как я считаю нужным.

- Нет, - это было все, что Люк смог выдавить из себя, цедя сквозь зубы и судорожно дыша.

Иссохшей рукой Палпатин схватил его за горло и с неожиданной силой поднял вверх, вжимая спиной в стену и заставляя опереться на единственную непокалеченную ногу. Изнемогая от слабости и удушья, Люк ничего не мог сделать, чтобы вырваться от склонившегося к нему на расстояние в несколько дюймов Палпатина.

- Тогда сделай, что ты можешь, Джедай. Останови меня.

Люк замер, и мысленно, и физически, напрягшись в нерешительности. От понукающих слов Палпатина внутри вспыхнул яростный гнев. Гнев, который обещал достаточно мощи, чтобы разрушить зло перед ним - легкодоступной мощи, нуждающейся только в том, чтобы он призвал ее к себе и использовал, не взирая на совесть и принципы и не думая о последствиях; никак не ограничивая ее.

Но он не станет использовать Тьму для борьбы с Тьмой. Не из-за Бена или Йоды, а потому что он знал… знал в своем сердце, что это будет неправильно.
Палпатин смог забрать у него все - веру, надежду, друзей - и единственное, что у него осталось, это он сам. И он все еще знал, что было правильно, а что нет.

- Ну? - дыхание Ситха касалось кожи Люка, глаза горели в злом ликовании.

Он не будет использовать Тьму для борьбы с Тьмой. Он скорее умрет.
Тогда умри. Просто закончи все. Зачем позволять этому продолжаться?
Сколько еще ты жаждешь просыпаться в этой комнате? Чего ты ждешь? Никто не придет за тобой, никому больше нет дела до тебя.

Насколько легко будет спровоцировать этого извращенного и жестокого Мастера Ситхов действовать вне рассудка? Легче, чем жить дальше, легче, чем бороться с Тьмой, вползающей без приглашения в каждую его опрометчивую мысль, зажигая ее своей захватывающей мощью.

Победа по умолчанию.

От его короткого смеха на бледную кожу Палпатина брызнули темные капли крови, настолько близко было его лицо. Люк встретился с ним взглядом с как никогда твердым и живым выражением, внезапно очень уверенный в том, что он делает.

Закрыв глаза, он ударил своей головой, попадая костью в кость.

Палпатин отшатнулся назад, и в этот момент Люк ощутил волну восторга, что смог ранить того, кто так сильно и долго издевался над ним, пустил кровь тому, кто обескровил его, отняв все, что у него было. И он знал, чего это будет стоить.

Блин на самом интересном месте!!!
Жду продолжения!

Присоединяюсь!

Я тогда 17-ую главу не сразу, а по частям выложу. Она большая довольно.

17(1)
Лея ступила на бурлящую деятельностью летную палубу, ища глазами привычную, синюю среди оранжевой, летную форму Хана, пытаясь различить его каштановую шевелюру. Он стоял, опираясь на свой А-Винг, и явно очень горячо спорил о чем-то с механиком. В руке у него на ремнях болтался шлем, пугая Лею тем, что Хан в любой момент размахнется и ударит им механика по голове.
Обойдя механика со спины, она вошла в обзор Хана. Тот взглянул на нее и опять уставился на механика:
- А я говорю, что его дергает, в тяге - дефект.

Хан неофициально летал на A-Винге уже несколько недель, он без проблем обосновался в команде и успокаивающе быстро знакомился заново с особенностями истребителей. Чуи прикрепили к той же летной группе в качестве техника – и они были, как всегда, неразделимы.
Лея не была до конца уверена, почему Хан делал это, из-за беспокойства о безопасности Альянса, когда теперь у него не было Сокола, чтобы бежать на нем, или же он просто не мог жить, не летая хоть на чем-нибудь. В любом случае было приятно видеть его таким заинтересованным и вовлеченным. Приятно видеть его золотое сердце. Моментально на память пришла мысль о том, что у Люка всегда была вера в Хана, в добро в нем. И так же моментально, она отодвинула ее.

- Я проверял тягу, когда мы получили его, - механик стоял на своем. Нрав летного экипажа всегда отличался особой горячностью. – Нет никаких неисправностей.

- Ну тогда это полная неразбериха. Что-то заставляет его дергаться. Я два часа держал рычаг только для того, чтобы заставить его лететь по прямой линии.

- Хорошо, - раздраженно сказал механик. - Я проверю сборку. Хочешь взять другой корабль?

- Нет, я справлюсь с этим. Только проверь его. - И в приступе вины он добавил: - Позови, если нужно, я помогу, хорошо? - Успокаиваясь, механик кивнул, и Хан похлопав его по руке, быстро направился к Лее. - Привет, красавица, - подмигнул он. - Пришла, поцеловать меня на прощание? Я могу привыкнуть к этому.

- У ботанов есть кое-что, - беспокойно сказала Лея, как и всегда, когда дело касалось Люка.

Они довольно крепко уяснили, что единственный способ справиться с их разногласиями заключался в том, чтобы как можно меньше упоминать о произошедшем, что с каждым днем становилось все легче по мере того, как реакция на случившееся стала ослабевать.

Для всех, кроме Хана. И кроме Чуи, как подозревала Лея, хотя тот и сохранял спокойствие.

Стиснув челюсти, Хан взглянул на переданный ему датапад. Информация исходила от шпионской сети ботанов, поддерживающих близкие рабочие отношения с Альянсом. В ней сообщалось, что их личные шпионы в Императорском Дворце видели фрагмент документа, удостоверяющий факт, что агент по имени Волк был отозван с военной службы с одновременным запросом на удаление всех документов, содержащих его имя. Не было указано никакой причины для этого - только приказ о его возвращении.

Хан прочитал все молча и вернул Лее датапад.
- Отлично. Мне нужно идти.

- Хан, - она схватила его за рукав. - Скажи мне, что ты не собираешься идти за ним.

Хан нахмурился, чуть обернувшись:
- Что?

Лея склонила на бок голову:
- Что ты не собираешься спасать его. Я знаю, что ты планируешь что-то.
Хан сжал губы, но ничего не ответил. Лея вздохнула.
- Хотя бы подожди - подожди еще несколько недель. Посмотрим, смогут ли ботаны подобрать ключ к ДНК Вейдера?

- Я не могу больше ждать, Лея, - я просто не могу. Я ждал до этого, потому что ты просила меня, ты сказала, что они найдут доказательство. Но его не нашли.

- Что может еще больше док…

- Это не доказательства, Лея. Что, если все это просто игра Палпатина, а? Что, если ты ошибаешься?

В его голосе не было никакого вызова - только подлинное, искреннее волнение.

- И зачем ему это делать, Хан? - спросила она, и он отвел глаза, не зная ответа. Лея вздохнула. - А что, если мы правы? Что, если мы правы, а ты вернешься и окажешься перед ним?

- Что ж, по крайней мере, я буду знать наверняка. И тогда я поверю в это.

- Не думаю, что это будет большим утешением, когда ты окажешься в имперской тюрьме. И для тебя, и для меня.

Он поднял на нее глаза, и она почувствовала, как к ее щекам прилила кровь - от того, что произнесла это вслух - но она продолжала стоять на своем, ради него. Лея знала, как сильно он хотел пойти за Люком – и знала, что она была единственной причиной, продолжающей удерживать его; и абсолютно верила, что была права в этом.

- Подожди еще немного. Пожалуйста?

Соло отвернул голову в сторону, и она знала, что он подождет - на этот раз.

- Мне надо идти, - сказал Хан, ступая на подъемник и взбираясь в тесную кабину – не смотря ей в глаза.

Она отошла назад, двигатели истребителя вспыхнули, и корабль покинул ангар.

И не первый раз Лея задавалась вопросом... вдруг он попросту не вернется?
.
.
.
Мара вошла в темную холодную камеру, где лежал истерзанный и избитый Скайуокер. Точно там же, где она оставила его накануне. От его рваного дыхания в морозном воздухе повисали маленькие облачка пара. Ощутив очередной приступ переплетенных и незнакомых ей эмоций, Мара поставила на пол медицинский бокс и дала знак тюремному охраннику принести воду и губку. Войдя, тот в замешательстве осмотрел пустую комнату и вопросительно взглянул на Мару.

- Поставь сюда, - кивнула она на место перед Скайуокером.

Держась на порядочно-осторожном расстоянии от бессознательного человека, охранник, как можно тише поставил чашу с водой на пол, рукой чуть подтолкнул ее поближе к пленнику и затем быстро вышел из комнаты.

Мара хмуро наблюдала за этим, пока подготавливала ампулу нейтрализатора наркотика.
Он действительно боялся Скайуокера? Если кого и нужно было бояться - так это Императора. Люк не стал бы... Она резко оборвала свою мысль, будто та ударила ее.
Почему она защищала его?
Почему это затрагивало ее так сильно, несмотря на всю ее защиту?

Она много раз без всяких эмоций наблюдала, как ее Мастер вымещал свой гнев на других. Много раз. Мара охотно выслеживала и приносила ему его врагов, зная, что их ждет ужасная смерть - Император не был известен своим милосердием.
Так что теперь было не так? Почему этот человек пробрался сквозь все ее защитные барьеры?
Была ли причина в том, что он Джедай - в том, что он стал первым человеком рядом с Императором, кого она могла ощущать в Силе? Или причина была в том, что Джейд всегда чувствовала на себе взгляд его выразительных голубых глаз, всегда вопрошающих, но никогда не осуждающих ее.
Возможно, она испытывала сочувствие к нему, потому что он был так одинок.
Потому что Мара знала, что если она окажется в его положении, лишенная свободы и надежды, то никто также не придет ей на помощь.

Потому что, оставляя богатую гостиную в его апартаментах несколькими неделями ранее, она слышала, что Император сказал Скайуокеру о Маре – будто она не чувствует никакого сострадания. И то, что раньше показалось бы ей самой лучшей похвалой от Мастера, являясь принципом жизни, тогда обожгло и оскорбило ее.
И если она не чувствовала сострадания, тогда что сейчас она ощущала?

Только чуть более недели назад от Скайуокера убрали медицинское оборудование и, не приводя его в сознание, вернули на холодный пол камеры по приказу ее Мастера.
Он находился под наблюдением восемь дней - начиная с того дня, когда ее Мастер, доведенный до крайности поступком Джедая, набросился на него со всей своей мстительной яростью.
С того дня, как Палпатин вызвал ее в камеру, открывающую шокирующую сцену.
Увидев тогда Мастера, стоящего в спокойном размышлении, ее глаза невольно расширились. Увидев его окровавленное лицо. Испачканное его кровью. Никто и никогда не ранил ее Мастера прежде. Никто и никогда даже не надеялся угрожать ему. Никто. Понимание последствий скрутило узлом ее живот, когда она осматривала комнату в поисках тела Скайуокера, уверенная, что тот мертв. И в дальнем углу, в тени, она разглядела его истерзанную фигуру, неловко искривленную и полностью неподвижную.
Мара ясно помнила, как перехватило тогда ее дыхание.
Потерянный в своих мыслях Император молчал, пока она, замерев на месте, не знала к кому первому подойти. И только после долгих секунд оцепенелой, парализующей нерешительности она направилась к Мастеру, который, вырвавшись из задумчивости, указал ей на Джедая. Ее сердце буквально подскочило в груди, когда присев рядом с Люком, она поняла, что он все еще дышал и, выпуская вздох облегчения, она поняла, что сама практически сдерживала свое дыхание до этого момента.

Он был жив, но мучительно и сильно ранен. Дыхание было неглубоким и отрывистым, из носа и рта на холодный белый пол капала кровь, сливаясь с темным вязким пятном рядом. Была это кровь от внутренних повреждений или от бесчисленных ужасных ран, обильно покрывающих его тело, кровоточа и устрашая своей жестокостью – было трудно сказать.
Мара не могла представить, о чем думал Скайуокер, нападая на Императора, когда он знал, что получит в ответ лишь неудержимую беспощадную жестокость.
Ему повезло, что он остался жив.

И тут же понимание поразило ее – он и не ждал, что выживет, он сделал это преднамеренно.
Он хотел все закончить – и сделал все, чтобы так и было, ожидая завершающей реакции Ситха.
Поднимая свой капюшон, чтобы скрыть лицо, Император молча прошел к двери. Там он остановился и, не поворачиваясь, проскрипел абсолютно безжалостным и спокойным голосом:
- Распорядись, чтобы врачи осмотрели его. Не Халлин. - И затем многозначительно добавил: - Только то, что опасно для жизни, Мара. Ничего большего.

Мара безмолвно кивнула спине ее Мастера. Странный холодный озноб прошел по сердцу, переворачивая все внутри. Впервые затрагивая сомнениями ее моральные устои, пока она пыталась отвернуться от избитого и искалеченного человека.

Восемь дней для лечения опасных для жизни ран. Четыре дня в бакте и еще три под максимальным контролем и полной зависимостью от оборудования. Только для того, чтобы в последний день отключить его от машин и вернуть в камеру, бросив на пол, как будто ничего не было. За все восемь дней он ни разу не проснулся, так и не узнав, что оставлял камеру. И доставившие его обратно медики прекрасно знали, что он еще не готов к этому и, что в течение недели, так или иначе, его придется забрать снова. Присев тогда рядом с ним, чтобы вколоть инъекцию, которая разбудит его и заставит вновь очутиться перед своим мучителем, она чувствовала... что-то. Чувствовала, как что-то рушится внутри нее, некая часть ее самой. От ее участия в этом.
От его знания этого.
От факта, что она снова должна оказаться перед ним. И снова, и снова...
Если Мара не чувствовала сострадания, то что это было?

.

Она затихла перед неподвижной фигурой Скайуокера, дожидаясь, когда дверь будет заперта, прежде чем присесть рядом с ним, пытаясь не смотреть на его кровь и ушибы.

После своего взрывного возмездия Скайуокеру ее Мастер какое-то время был "нездоров", впервые за пятнадцать недель не посещая своего пленника.
То ли из-за того, что еще был слишком сердит, чтобы вернуться к нему, то ли просто давал тому время для восстановления, Мара точно не знала.
Возможно, он обдумывал свою непредвиденную потерю контроля - он должен был понять, что его чрезмерная интенсивность нападения была намеренно спровоцирована Джедаем. А любое явление, способное разрушить тщательно выстроенные планы ее Мастера, должно было серьезно того взволновать - того, кто полностью управлял и манипулировал миром.
И после этого все изменилось. Обострилось. Весь предыдущий уклад был нарушен. Когда он, наконец, вернулся, частота его посещений была увеличена до нескольких раз в день. Находясь на наркотиках между этими визитами, не получая практически пищи или воды, Скайуокер не имел никакого реального понятия о времени, проведенном им здесь. Никакого знания, день сейчас или ночь, или того, на какой промежуток его оставляли в покое... между возвращениями его тюремщика. Если он бодрствовал, то оказывался перед Палпатином... или гвардейцами. На каждую встречу ее Мастер теперь приводил своих личных гвардейцев, каждый из которых был вооружен силовой пикой или чем-то подобным. Одеты они были чаще во френч, а не в их обычную церемониальную одежду. Стоя за дверями камеры и наблюдая с каменными лицами за регулярной охраной, они ждали, когда Император поговорит со своим заключенным и позовет их внутрь. Он делал это в конце почти каждой беседы, иногда до того, как уходил, иногда - после. В любом случае Джедай уже лежал на полу, жестоко избитый.

Ей не нужно было следить за ними, чтобы знать их цель.

И каждый раз, как Император и его гвардейцы уходили, ей приказывали немедленно ввести средство, оживляющее действие наркотика в его организме.
Она ненавидела обязанность ждать в коридоре, пока ее Мастер вел свои "переговоры" с Джедаем. Их голоса всегда были тихи, часто едва слышимы - в течение часа или больше, пока Скайуокер, наконец, не начинал упираться и делать что-то, что вызывало гнев Императора.

Тогда они все слышали это, и она, и неотлучные охранники. Слышали его крики, слышали, как Император бросает в него Силу; звуки вызывали отвращение, никогда не оставляя сомнений в их источнике пронизывающими пол потрескивающими вспышками.
И когда крики затихали, алых гвардейцев призывали в камеру.

В течение первых нескольких дней это не беспокоило дюжину или около того гвардейцев, размещающихся вдоль коридора у камеры. Они все ждали, что Джедай будет убит довольно скоро, что Император устанет пытать его. Но это не надоедало ему - казалось, с каждым днем он получает все больше удовольствия.
И сейчас, когда прибывал Император, все тревожно замирали, боясь смотреть даже друг на друга, слушая холодную тишину длинного невыразительного коридора, зная, что последует… ожидая этого.

,

Осторожно взяв и выпрямив его руку, стараясь не повредить давно сломанное запястье, она заколебалась, глядя на многочисленные следы от игл в поиске еще нетронутой на венах кожи. Сердце разрывали противоречивые эмоции.
Где-то в глубине, в подавленном и скрытом углу ее души, который она считала мертвым, Мара ощущала неправильность происходящего. Или это было более личным? И именно это пугало ее? С каждым днем тот далекий внутренний голос становился все яснее и ощутимее.

У нее действительно никогда не было совести, ряд правил - да, но ничего большего; совесть никогда не была значима для ее Мастера. И поэтому, возможно, этот голос вообще не имел к ней никакого отношения, но, тем не менее, она слышала его. Шепот на краях сознания, приходящий в ее сны по ночам.
Не фактический голос. Не слова - не то, как Палпатин говорил с нею в Силе, но все же. Более простой, менее настойчивый и… сочувствующий.
Она должна уйти - все становилось слишком запутывающим и слишком тяжелым, выходя из под контроля. Ей нужно попросить у Палпатина другое назначение.

Но в тот же момент, как она подумала об этом, Мара поняла, что он не согласится на это. Если у нее были эти мысли, тогда ее Мастер, конечно же, знал о них - он всегда знал.
Разве он не спрашивал ее раньше, слышала ли она Люка, ощущала ли его в своем ограниченном восприятии Силы? Разве ее ответ не был полуправдой? Она не слышала его в тот раз, когда Мастер задавал ей вопрос, поэтому ее ответ был правдой - на тот момент. Но она слышала его до того, и много раз после. Ощущала его на краях своего восприятия, как движущуюся теплоту солнечного света - трепещущую близость, как умственную, так и физическую. И это привлекало ее, как сильно она не пыталась сопротивляться.

Было ли ее назначение проверкой для нее? Проверкой ее лояльности, ее преданности. Ее Мастер любил проверять тех, кто находится рядом с ним. Но у него не было никакой причины сомневаться в ней - ее верность была абсолютной, в любом случае. Сколько она себя помнила, она служила ему.
Решительно, она перевернула руку Скайуокера, вводя инъектор в вену на тыльной части его руки, жестко отвергая побуждение держать его за руку, когда он проснется, чтобы дать хотя бы небольшой комфорт.
Но было неправильно давать ему ложную надежду. Для него было лучше, как можно быстрее сдаться и подчиниться воле Палпатина. В любом случае, он уже был близок к этому. Человек, которого она знала... которому, возможно, она сопереживала, признавая в некотором роде в нем равного себе и уважая его, независимо от того, кому он служил…. возможно, ощущая даже нечто большее… хотя, какое это имело значение… этот человек теперь исчезал, разрушаясь и изменяясь день за днем, превращаясь в то, что желал видеть ее Мастер.

И вся эта ломка была настолько необязательной. Мара могла доставить его в императорский "Поведенческий модификационный центр", существование которого долгое время отрицалось. В его стенах Палпатину предоставили бы его полностью порабощенного Джедая. С вытертым и чистым, как сланец, разумом. Стерильно и надежно.
Но не этого хотел ее Мастер.

Он хотел именно сломать Джедая, умственно и физически. Хотел сделать все сам, достигнув абсолютного контроля - не меньше. Это была навязчивая идея. Она никогда не видела его таким раньше - столь мстительным, столь одержимым, столь направленным, столь...

Испуганным.

Глаза Мары расширились от понимания - он боялся. Ее Мастер был напуган этим Джедаем.

Действительно ли Вейдер был прав? Скайуокер являлся реальной угрозой для Императора? Действительно ли его возможности были равны возможностям ее Мастера - и именно поэтому он не мог управлять Джедаем, не мог предсказывать его действия?
И именно это пугало и очаровывало ее Мастера? Это так было похоже на него - быть неспособным сопротивляться притяжению большой мощи, не в силах заставить себя разрушить ее источник, даже зная, что тот может уничтожить его.
Вот, что было причиной необходимости иметь контроль над Скайуокером. Даже больше. Угроза, которая так долго висела над головой Императора, была предсказана. Она была всем, чего он боялся. И находилась теперь в его власти. И Палпатину было недостаточно управлять ею - ему нужно было растереть ее ногами и разорвать на части, получив полное господство над ней.

Скайуокер издал слабый звук, приходя в себя, не двигаясь и не открывая глаз.

Увидев все в новом свете, Мара внезапно ощутила такую сильную жалость к нему, что ее всю скрутило внутри - Палпатин не остановится ни перед чем, чтобы превозмочь свой страх. Он сломает его, а если нет, то разорвет на части в попытке. Скайуокер понимал это? А Вейдер?
Второй раз он был оставлен своим отцом?

.

Люк лежал все там же, на спине, делая усилие, чтобы прийти в сознание. Согнув ноги в коленях, он резко замер... и медленно опустил ногу со сломанной лодыжкой, боль в которой, горя и пульсируя, никогда теперь не оставляла его. Смотря прямо перед собой, он дождался, когда комната прекратит лениво вращаться - с каждым разом это становилось чуть труднее, по мере того, как истощались его резервы.
Еще долго оставаясь лежать на твердом полу, крайне измученный жаждой, он наблюдал туман от своего дыхания - здесь всегда было так холодно. Это тоже истощало его силы, делало медленным и тяжелым.
Снова он услышал хрип из собственного горла и тихо закрыл глаза, пытаясь отсрочить пытку действительностью на несколько моментов дольше.

Мара мягко подтолкнула его, зная, что ее Мастер должен уже быть на пути сюда.
- Сядь. Это поможет очистить голову.

Он медленно распрямился, холодный пол и раны делали его движения жесткими и неуклюжими, израненные руки обернулись вокруг сломанных ребер. Мара помогла ему подняться, поддерживая за спину, и, избегая его глаз - чувствуя вновь тот странный резонанс с ним и впервые не отклоняя его.

- Здесь есть вода. Можешь вымыть лицо.

Кровь от их последнего столкновения с Палпатином высохла вокруг его ран. И Мара предположила, что ее Мастеру захочется видеть его умытым - или, может, она сделала это из-за своего собственного беспокойства – больше она ни в чем не была уверена.

Мара наблюдала, как Скайуокер натянуто повернулся к яркой изящной чаше из драгоценного камня - настоящему произведению искусства, как и все в Императорском Дворце - такой неестественной здесь, в этой холодной, пустой и суровой камере; красочный мазок посреди белой безликости. Она смотрела, как он провел сломанными зашибленными пальцами по золоченому краю, и знала, что он думал то же самое. Небольшая улыбка на мгновение затронула его черты. Затем он протянул руку в воду, придав ладони чашеобразную форму.

Мара внезапно поняла, что, мучаясь от жажды много дней, он хотел воспользоваться данной возможностью.
- Не пей ее! - предупредила она.

Люк на мгновение замер и затем вновь потянул руку.

- Не пей - в этой воде антисептик.

Он снова остановился, обдумывая это, а затем явно решил, что ему все равно. Как она поняла это? Неужели теперь, когда она, наконец, позволила контакт с ним в Силе, она могла легко прочитать его? Слышать так же, как это было с Императором?

- Я прикажу принести немного воды для питья. Просто вымой...

Люк слегка повернулся.

Когда?

Он сказал это, или только подумал? Его голова свешивалась вниз, и она не могла видеть губы.

Мара сняла комм с ремня:
- Принесите немного воды для него, - и чуть замешкавшись, добавила, - я возьму ответственность на себя.

Затем, присев перед ним, она вручила ему белоснежную мягкую губку - и очутившись в наибольшей близости к нему за все то время, что он был здесь, в близости, которой она всегда избегала, сейчас, лицом к лицу с ним, она не могла понять, почему так боялась этого.
Его выражение было таким же открытым и нисколько неосуждающим, как и всегда - он знал, что в происходящем не было ее воли. Тем не менее, она отвела взгляд от этих внимательных голубых глаз, обрамленных темными кровоподтеками, вкладывая ему в ладонь губку, которая выглядела невозможно чистой в его израненной, окровавленной руке.

Он смотрел на Мару еще несколько секунд, затем перехватил губку протезной рукой и опустил в воду. Поднял к лицу. Коснулся открытой, воспаленной раны ниже глаза и, вздрагивая, отнял руку. Взглянув на грязь и кровь на губке, не поднимая глаз, он произнес:
- Я могу попросить зеркало?

Так близко к нему, Мара так ощущала его…
Она посмотрела в сторону, пытаясь сломать контакт.

Он был странно, болезненно любопытен, поняла Джейд - не насчет своих ран - насчет себя. Его сознательно лишали зеркала еще, когда он жил в апартаментах, и он не видел свое отраженье так долго, что почти забыл, как выглядит Люк Скайуокер. И у него было угнетающее чувство, что если он посмотрит в зеркало, то увидит незнакомца.
Ее сердце вновь дрогнуло и открылось навстречу к нему, настолько полностью одинокому здесь, знающему, что происходящему не было никакого конца…

- Нет, - быстро сказала она, чувствуя вину за это, но зная, что ее Мастер никогда не позволит ничего гуманного, когда он приложил столько труда в работе над разумом Джедая.

Наклонившись ближе, она взяла из его руки губку и, ополоснув, начала вытирать ему лицо. Так мягко, как только могла. Он вздрагивал, но не пытался уклониться.
Чувствовать, как другой человек заботится о нем, касаясь его лица без всяких угроз и злых намерений, было чудесно для него. Она знала это абсолютно.

- Что я могу сделать? - спросил он тихо, закрыв глаза.

Мара замерла.
- Что?

- С зеркалом. Что я могу сделать с ним?

Она немного расслабилась, чувствуя облегчение, что в этом вопросе не было большего смысла.

Его лицо не изменилось, но на мгновение она услышала ноту веселья в его голосе:
- Как именно я могу спастись с помощью зеркала, если оно только не припаяно к лайтсейберу?

Мара улыбнулась.
- Ну, так получилось, что единственное зеркало, которое есть у меня, похоже, именно такое.

Люк чуть улыбнулся в ответ, хотя улыбка не достигала глаз.

- Спасибо.

- За что?

Он не ответил. Ему не нужно было делать это - они оба точно знали, за что он благодарил ее.

Мара отвернулась - в еще большем замешательстве, чем когда-либо. Она не должна делать этого - не должна давать ему ложной надежды.

- Это не имеет никакого значения. Он все равно сломает тебя.

- Я знаю, - в сказанных так спокойно словах было крайнее опустошение.

И услышав это, Мара почти сказала ему, что Палпатин сам напуган им, но остановила себя: никакой ложной надежды.

- Тогда дай ему, что он хочет. Просто сделай то, что он просит.

Он помотал головой:
- Этого недостаточно.

И она знала, что это правда. Палпатин должен был разрушить его полностью, разломав на части и восстановив, как он считал целесообразным. Ничто меньшее было недостаточно.

Они погрузились во всеохватывающую тишину холодной камеры, наблюдая, как смешивается пар от их дыхания. Мара понятия не имела, что сказать, да и зачем? Зачем ему ее слова? Они оба знали, что любое предложенное утешение, так или иначе, будет ложью. Маре просто нужно было быть здесь – ее присутствие давало ему достаточный комфорт, пусть и на мгновение.
Она взглянула на него.
Сгорбившись вперед, чтобы ослабить боль в ребрах, заплывшими от синяков глазами он уставился в пол; кровь покрывала его одежду, кожу, волосы - казалось, он уже был сломлен. Возможно, так оно и было.

Обжигающая грудь боль пронзила сердце. Она больше не могла справляться с этим. Слишком тяжело. Ей хотелось развернуться и бежать из этой камеры. И никогда больше не возвращаться. Никогда больше не сталкиваться с этой запутанной массой эмоций.
Но она не могла двинуться. Каким-то образом Мара была связана с ним, слыша его боль и отчаяние так ясно, как слышала уверенное превосходство Императора.
Но если та связь была всегда резкой и агрессивной, похожей на забивание гвоздей, то эта связь ощущалась очень комфортной, естественной и искренней.
И вскоре этого не станет - будет отнято у нее, вырвано прочь.

Слишком жестоко. Палпатин насладится своей иронией.

Почувствует ли она тот момент? Сможет ли ощутить, когда его душа разрушится?

Она больше не могла участвовать в этом. Не могла оставаться и наблюдать его разрушение и падение во Тьму. Но она и не могла помочь ему. Не могла помочь ему. Не могла пойти против своего Мастера.
Этот бушующий внутри конфликт заставил ее глаза наполниться слезами, и она часто заморгала, пытаясь избавиться от них, сердясь на себя за то, что позволила своим чувствам так действовать на нее.
- Я не могу, - еле прошептала она, быстро поднимаясь, чтобы уйти.

Подав сигнал по связи, Мара торопливо прошла к двери, ни разу не оглянувшись и желая, чтобы охранники, как можно быстрее, открыли ей дверь - ощущая его покорное, тихое принятие.
Даже сейчас он не судил ее.

.

Люк не смотрел на нее. Не мог заставить себя наблюдать, как сбегал последний якорь человечности в его жизни, разрываемый противоречивыми эмоциями и привязанностями.

И движимый состраданием, он не посмел останавливать ее.

.

.

Мара быстро шла вдоль коридора, смотря вперед мутными от непролитых слез глазами; ощущая замешательство, страх, волнение... связь... C удивлением она увидела стоящего в дальнем конце Палпатина, в окружении ожидающих его распоряжений двенадцати гвардейцев. Тяжелые черные одежды ярко контрастировали с невыразительными белыми стенами.
Абсолютно тихий, в почти медитативном состоянии, он источал мощь, темную и властную.

Он знал? Знал, что только что произошло? Ждал здесь, используя Силу, чтобы подслушать и убедиться, что Мара не подведет его?
Это было жестоким тестом. Она шагала к нему, ощущая волну смелости от наполнившего ее негодования. Набрав в легкие воздух, она приготовилась говорить...

Он слабо двинул рукой в странно недовольном жесте, сломавшем ход ее мыслей и позволившим ему говорить первым:
- У меня есть задача для твоих особенных талантов, Мара. Сегодня ты должна будешь улететь. Пойди, приготовься, я поговорю с тобой позже.

С этими словами он прошел мимо нее, не оглядываясь, явно сосредоточившись мыслями на Скайуокере.

Мара была оставлена одна в пустом коридоре, чтобы задаться вопросом, был ли этот тест действительно для нее, либо же она была пешкой в большей игре - заключительным поворотом ножа в его пленном Джедае - еще одна возможность показать ему, насколько совершенно одиноким он здесь был.
Холодная дрожь прошибла позвоночник - она списала ее на морозный воздух нижних подземных уровней. На мгновение в голову пришла мысль - если бы это был не Императорский Дворец, а какое-нибудь другое место, могла бы она позволить себе вернуться к Скайуокеру, могла бы она просто закрыть глаза, отвернуться и прошептать ему: "Беги!"

Она быстро пошла вперед, спеша уйти. Не имело никакого смысла оставаться здесь больше; скоро - возможно сегодня - Джедай также уйдет, если не телом, то душой и сердцем точно.
Она должна позволить ему сделать это. Если смотреть правде в глаза, он уже был потерян. Только не признавал этого. Но ее Мастер изменит его отношение, как изменил все остальное, чтобы удовлетворить свои желания и страсти. Да как Мара смела предположить, что могло выйти хоть что-то из того, о чем она подумала? Неужели она хоть на миг допускала подобное?

Мастер был прав - сострадание было страшной деформирующей слабостью.

17(2)

Люк спокойно сидел на полу мрачной камеры, когда туда вошел Император. Его сильное присутствие в Силе ярко контрастировало с высохшей фигурой. Проходя мимо Люка, он задел тяжелым плащом его лицо, окутывая своей удушающей чернотой, словно погружая глубоко под воду. Но Люк не отреагировал, он потерял во тьме все, что у него было; возможно, ему уже было все равно.

Все его тело болело так, что стало невозможно выделять отдельные раны - все сливалось в одну сплошную боль, настолько интенсивную, что даже простое движение вызывало жесточайшую и пронзающую насквозь судорогу, с которой он ничего не мог сделать, кроме как просто застыть и переждать.
Странно, но избиения больше не приносили боли. Точнее, боль была адской, но не сильнее пика того момента, когда ее причиняли. И он учился. Учился тому, что с болью можно справляться, не игнорировать ее, а в какой-то мере допускать, терпеть. Существовать. На память пришли далекие слова его отца, что иногда это было самой большой победой - просто существовать. Тогда он отклонил их - теперь… он понял. Понял, что триумфом могла быть просто способность остаться в своем уме еще один день.

От попытки сконцентрироваться болела голова – просто от попытки следить за проходящими часами, чтобы как-то отметить время.

Или это было из-за наркотиков, которые подавляли его, но не давали отдыха. Люк смутно помнил свои мысли по этому поводу - помнил, что у Палпатина был наркотик, который самовоспроизводился, несмотря на применение Силы против него. Это было нормально? Ему было все равно. Его больше не волновал этот факт. Не волновало, что думал Палпатин; разве это было важно?

Он посмотрел на старика, на понукающую и удовлетворенную улыбку на тех губах и в злобных желтых глазах, и знал, что Палпатин слушал его мысли. Разве это было важно?
Все это больше не волновало его.

Ему было все равно, что он сидел сгорбленный на полу, оперевшись спиной на стену… как иронично…
Люк помнил, что это было важно для него когда-то. Это казалось настолько важным, что он выпрямлялся. Теперь он не мог вспомнить, почему.
Теперь он просто неуклюже сидел на полу, потому что это было не важно.

Значит поднимись. Встань. Борись.

На какой-то момент он прекратил думать, пытаясь сплотить себя, чтобы забыть о боли, дрожи, голоде, разбитых мышцах - чтобы встать.
Но он не встал - какой был смысл? Его только вновь собьют с ног.
Вечность в этой камере, с постоянно понукающим и манипулирующим Палпатином, толкающим его к пропасти, растирая в пыль его пошатнувшуюся решимость…
Он ожидал быстрого конца - сказать "нет" и быть убитым. Не того, что он будет изолирован и обезврежен, находясь с язвительным и озлобленным, беспощадным и неустанным Палпатином. Режущим его по частям. День за днем, день за днем. Смерть от тысячи порезов.

Вялое шипение замков прервало ход его мыслей. В камеру вошел охранник. Удивленный присутствием Императора, человек глубоко поклонился - и Люк увидел то, что было у него руке.
Он тотчас отвел взгляд, уставившись в пол, но было уже поздно - Ситх, несомненно, знал. Он знал обо всем остальном - почему сейчас должно быть по-другому?

Не успел Палпатин спросить, почему он был потревожен, как мгновенная вспышка эмоций Джедая - немедленно погашенных и скрытых - заставила его улыбнуться, тонко и жестоко, видя новую возможность, чтобы проверить насколько больше контроля он мог применить против ослабевающей решимости мальчишки.

- Поставь это здесь, - с легкостью произнес он, наблюдая за своим Джедаем - не в силах сдержать своего удовольствия от предвкушения.
Люк смотрел перед собой, делая сознательное усилие не поднимать взгляд.

Присев, охранник поставил у ног Палпатина стакан и, открыв пробку серебряной фляги, стал переливать в него воду. Кристально чистая мелодия льющейся воды наполнила все вокруг.

Не удержавшись, Люк на мгновение бросил на нее взгляд, Охранник встал, поднял чашу для умывания, и, отвесив еще один поклон, вышел.
Долгое время Палпатин ничего не говорил, наслаждаясь отчаянным желанием, бушующим в мальчишке, на резком контрасте с его спокойной, сдержанной маской.
Палпатин собирался сегодня подчеркнуть бегство Мары, но это было гораздо лучше. Это было удобной возможностью посмотреть не только, сколько сопротивления еще осталось у мальчишки, но и насколько он начинает уступать своему новому Мастеру. На что он безропотно согласится, и за что у него еще хватит духа бороться.
Поэтому он ждал, наблюдал, позволяя висеть тяжелой тишине, чтобы дать его Джедаю время - понять наступающую игру. Когда он был весьма уверен, что тот понял это, он начал:

- Ты хочешь пить, Джедай?

Находясь без сознания, когда не было Палпатина, без еды и воды много дней, Люк знал, что он был на грани. Без еды он мог обойтись, но без воды... Он отчаянно нуждался в воде. И постоянное головокружение и сводимые судорогой мышцы напоминали ему об этом.

Император позволил ему промолчать, наблюдая, как мальчик стиснул челюсти и решительно уставился в пол и, как несколько раз, почти неощутимо, покачнулся вперед и обратно, хорошо зная, что каждой клеткой своего естества тот был сосредоточен на стакане воды.

- Если хочешь пить, возьми воду, - почти мягко предложил Палпатин.

Несмотря на все усилия, Люк не мог остановить свой медленно потянувшийся к воде против его воли взгляд. Не двигаясь, он тихо наблюдал, как собираясь вместе, по запотевшему стеклу сбегают вниз капли, мерцая под резким светом. Он наблюдал крошечные блики в легком колебании воды и медленно увеличивающиеся, преломляющие свет лужицы. Он наблюдал, как отцепившись от поверхности внутри стакана, головокружительно всплывают наверх последние пузырьки воздуха.
Он абсолютно и мучительно знал о своих треснувших губах и пересохшем горле - настолько сильно, что больно было даже говорить. Все его тело жаждало воды в том стакане, вопя об облегчении, находящимся здесь, прямо перед ним.
Какое-то время он не двигался - лишь чуть покачивался от нерешительности.

Он должен пить, должен получить воду. Постоянная пульсирующая боль и дурман в голове, спазмы мышц - все говорило об обезвоживании. Люк знал, что это - жизнь в пустыне научила его.
Он нуждался в воде.

Но он не решался, ожидая услышать, что потребует за нее Император, у которого все имело свою цену, включая эту воду.

Медленно и демонстративно стакан заскользил к нему, дребезжа стеклом по протертому белому полу.

Используя Силу, Палпатин пододвинул его к центральной точке между ними и стал ждать дальше, смакуя происходящую перед ним борьбу.
Три раза пальцы его Джедая дергались, почти протягиваясь к стакану, но останавливались, прежде чем сделать это. Наконец, нерешительно, зная, что им играли, и, зная, что он не мог поступить по-другому, он протянул руку. Палпатин удовлетворенно улыбнулся.

- Но ты понимаешь, что должен заплатить цену.

Мальчишка остановился; утомленный, осторожный. Не поднимая глаз, спросил:
- Какую? - низкий и тихий, хриплый, покорный голос.

Император не ответил, но встал и медленно обошел Скайуокера, безмерно довольный, что тот не возмутился и не разгневался, и даже не удивился, что Палпатин остановил его. Не подвергая сомнению ни факт, что он должен остановиться, ни факт, что у удовлетворения этой естественной элементарной человеческой потребности была цена. Он только хотел знать стоимость.

Палпатин присел позади, положив руки на израненные плечи мальчишки, и был вознагражден, почувствовав его напряженное тело. Склонившись к нему, он прошептал:
- Встань на колени.

В такой близости, в прямом физическом контакте, Палпатин ощутил, как того прошибло возмущенное потрясение пьянящим взрывом гнева и отвращения.

Мальчишка попытался повернуться, но Палпатин обхватил руками его голову и вынудил вернуться к стакану.

- Смотри! Не прекращай смотреть на то, что ты хочешь - на то, в чем нуждаешься, чтобы выжить. То, что ты хочешь – является всем для тебя, как ты этого достигнешь - ничто. Я прошу такой пустяк. Единственное, что останавливает тебя - твои собственные гордость и высокомерие. Которые...

- НЕТ! - Скайуокер вывернулся из его рук, рванувшись вперед. От слабости ему пришлось опереться всем весом на руки, выворачивая сломанное запястье и вопя от боли.

- Да уж, - глумился Палпатин, вставая и отходя от сгорбленного человека. - Это намного достойнее.

Скайуокер продолжил сидеть, сильно согнувшись, с низко повисшей головой, оперевшись одной рукой в пол и прижав другую руку к запыхавшейся груди.
Палпатин снова сел, вокруг волной всколыхнулся черный плащ.

- Посмотри на себя. Ты - не больше, чем пустая раковина. Несколько рваных воспоминаний о человеке, которым ты был. Ты - ничто.

Мальчишка не поднял головы и не отрицал слов, брошенных против него. Палпатин наклонился вперед и, словно откусывая слова, с совершенной обвиняющей злобой, произнес:

- Ты - Ничто.

- Тогда убейте меня, - голос был очень тихий, подрезанный жаждой, фактически шепот.

Палпатин безжалостно засмеялся и вновь расслабился, восстанавливая самообладание.
- Я говорил тебе, что никогда не убью тебя. Независимо от того, что я сделаю с тобой, я буду всегда восстанавливать тебя, постоянно, снова и снова. Ты принадлежишь мне.

- Тогда дайте мне воду.

- Ты можешь получить ее. Только встань на колени.

Джедай снова взглянул на стакан; Палпатин потянулся к нему Силой и слегка встряхнул - чтобы разъяснить: он запросто опрокинет его, если мальчишка протянется к нему без разрешения.

Люк опустил глаза, глядя на избитые руки, куда угодно, только не на стакан. И Палпатин знал, что тот был полностью потерян.
- Эта борьба закончена, мой друг. - Палпатин мягко коснулся ума мальчика. - Ты знаешь это так же, как и я. Прими это, сделай так, как я прошу.

Мальчик медленно качал головой, но не поднимал глаз. Он был так близок сейчас; так близок к сдаче. Палпатин мог чувствовать его безысходность, опустошение, отчаяние. Это привлекало и опьяняло его словно наркотик.
- Почему это так трудно? Это - ничто; здесь только ты и я. Сидишь ты или стоишь на коленях - нет никакого различия; единственное различие находится в твоем уме.

«Нет! Не другое! Другое только в твоем уме» - голос его старого Мастера, говорящего те же слова, всплыл в памяти Люка. Он и, правда, говорил их? Казалось, это было так давно… в полностью другой жизни. Он изо всех сил пытался вспомнить имя своего старого Мастера... но оно ушло, потерянное и забытое.

Будто читая его мысли, Палпатин спешил дальше, перейдя на великодушный тон:
- Сопротивление, которое ты чувствуешь, является пережитком старой жизни… жизни, которая теперь безвозвратно ушла. Ты уверен, что это вообще было твоим собственным, а не чьим-то сражением? Ты ведешь бои тех, кто оставил тебя бороться в одиночестве.

Мальчик выпустил воздух, больше чем выдох, меньше чем стон. Усмехаясь, Палпатин подался вперед в восторженном ожидании.

Люк балансировал на самом краю. Было ли это так ужасно, встать на колени?
Да.
Да, но он хотел пить. Он нуждался в воде. Палпатин был прав, никто не заботился о нем; зачем он боролся, когда всем было все равно?
Это был такой пустяк, встать на колени. Это было ничем - теперь. Он сам был ничем. Так какое это могло иметь значение?
Только встань на колени и возьми воду - что это будет значить?
Если ты сделаешь это, то отдашь свою жизнь под его контроль. Навсегда. Если он побьет тебя раз, он будет делать это снова и снова. Ты знаешь это.
Он провел сухим языком по сухим губам - но он нуждался в воде.
Комната кружилась вокруг, и он понимал, что это не только из-за наркотиков. Он вырос в пустыне и знал, что такое последовательное обезвоживание.
Он нуждался в воде.
И она была здесь... прямо перед ним!
Если ты сделаешь это, ты отдашь контроль над собой. И независимо от того, что случится потом, независимо от того, куда ты пойдешь, ты никогда действительно не оставишь эту камеру.
Ты никогда не оставишь эту камеру.
Люк смутно осознавал, что он немного раскачивался, разрываясь от противоречивых эмоций - в отчаянии от невозможности сделать выбор.
Сделай выбор!
Возьми воду. Она перед тобой. Прямо здесь!
Встань на колени и выпей воду… какое это имеет значение? Ты встанешь на колени, в конечном счете - ты знаешь это теперь - знаешь, что это правда.
Встань на колени - и ты выйдешь отсюда сегодня…
Он взглянул на Императора и увидел...

Увидел холодную черную душу позади тех жестоких желтых глаз. Увидел его наслаждение, удовлетворение, его экстаз от борьбы Люка, его предвкушение господства.

Возмущение, негодование и расстройство кристаллизовались в холодную ярость.
С потрясающей внезапностью Люк протянулся Силой и со свирепым неистовством швырнул стакан в стену, разбивая вдребезги на крохотные кусочки, взорвавшиеся вспышкой мокрых и острых осколков.

Император приподнялся со слепой яростью неверия в глазах, и Люк, разгневанный, на этот раз был почти на ногах навстречу удару молнии. И впервые он поглотил ее, направляя и толкая обратно так, что она затрещала, сталкиваясь со встречной энергией Императора и зажигая тонкие разряды, прошедшие через защиту Палпатина и опаляющие его одежду и кожу. Оба толкали с яростью и силой, скользя ногами по гладкому полу.
Но шок от того, что он сделал такое, нарушил концентрацию Люка, и когда Палпатин потянул к себе больше мощи, бросая ее затем в Люка со зверским неистовством, того отшвырнуло назад, вышибая прочь всякую мысль о сопротивлении.
Он был без сознания, прежде чем упал на пол, что никак не повлияло на безостановочный гнев Палпатина.

Когда алые гвардейцы открыли, наконец, дверь, Император все еще кипел. Он повернулся к ближайшему из них и с холодной яростью в глазах произнес:
- Мой Джедай хочет воды. Окуните его в нее. И потом вколите наркотик.


.

Люк пришел в себя от льющейся на него ледяной воды. Ошеломленно втягивая воздух, не в силах даже вскрикнуть от шока, он резко вскочил.
Кто-то сзади тут же схватил его за руку, и он дернулся от пронзившей ее колющей боли и сжался в ожидании последующего избиения.

Но все закончилось так же внезапно, как началось; охранники вышли, оставляя за собой знакомый двойной лязг дверей и глухое шипение герметизации.

В течение нескольких секунд Люк мог только дышать - температура ледяной воды в холодной камере замораживала рассудок; однако пульсирующая острая боль в предплечье постепенно начала брать верх. Вздрагивая, он нащупал там обломок сломанной иглы, осторожно вытащил и дрожащей от холода и потрясения рукой бросил в скопившуюся вокруг воду.

От нахождения с головы до пят в этой ледяной воде температура тела резко снижалась, и его начало неистово колотить.

Обхватывая себя руками, Люк отполз в угол камеры. И только, когда он заметил там осколки стакана, оцепенелый ум понял больную иронию Палпатина.

Он хотел воды.

В этот мрачный момент в голову пришла мысль найти крупный осколок стекла, которым можно было бы нанести себе смертельную рану, но он отказался от нее, понимая, что Палпатин не позволит этому, а он только жестоко поплатится за вызов.

Дрожа всем телом, Люк крепче сжался в углу, и серая мгла наркотического затмения начала тащить его в забытье.
Он знал, что ему слишком холодно, знал, что не должен спать - сон ослабит те немногие силы, что у него еще сохранялись. Но он был слишком истощен, чтобы бороться с приближающейся темнотой.
Абсолютно белый цвет камеры - стен, пола, потолка - напомнил его расплывающемуся сознанию о Хоте, о снеге, падающем в ослепляющем вихре. Перед глазами темнело.
Не спать.
Разум медленно дрейфовал к воспоминаниям о Хане, отпаивающим его кореллианским бренди, чтобы справиться с холодом.
Люк понял, что глаза закрыты, и немедленно распахнул их.
Не спать.
Он вспомнил об уговорах Хана, когда тот нашел его в снегу: "Не спи, Люк. Борись!"
Зубы стучали… они реально стучали! Он рассмеялся вслух, и холодный туман от его дыхания разлетелся в разные стороны. Время замедлилось - мышцы расслабились, перестав поддерживать слишком тяжелое тело, голова свесилась на грудь. На полу перед ним появились две алые безупречные окружности - казалось, что капли стекающей по его лицу крови появляются из неоткуда. Замерев, он смотрел на них.
По телу прошла очередная дрожь.
Не спать…
Не…

Развернувшееся видение властно оттолкнуло тусклую наркотическую мглу, расцветая в абсолютной тишине, как распускающийся цветок, спокойно и изящно.



.

После провалившейся попытки принудить Скайуокера встать на колени, Палпатин возвратился к нему с удвоенной решимостью заставить того сделать это силой, не в настроении больше играть в игры.

Едва войдя в камеру - прежде чем его крайне истощенный Джедай даже попытался подняться - он швырнул в него молнию яркой раскаленной добела мощи, отбрасывая назад и заставляя кричать от шока.

Два алых гвардейца вытащили его в центр камеры, подняли вверх и пнули по ногам, вынуждая занять коленопреклонённое положение и держа на месте с вывернутыми за спиной руками. Палпатин присел перед кричащим мальчишкой - частично от негодования и досады, частично от оголенной боли.
Схватив того за пропитанные кровью волосы, он дернул его голову назад - сдерживая слабые попытки еще продолжающегося сопротивления и изучая те дикие, бурные глаза холодного синего цвета, полные возмущенного негодования.

- Ты должен становиться на колени перед своим Мастером.

- Вы - не мой Мастер! - провопил он, но вышедшие из пересохшего горла слова получились сиплыми и нетвердыми.

- Тогда поднимись, - понукал Палпатин, и мальчишка высвободил животный крик досады и ярости - и полного поражения.

- Отпустите его, - сказал, наконец, Палпатин, вставая и отворачиваясь, и не оглядываясь, пока охранники не вышли и не закрыли за собой дверь.
Скайуокер оставался на коленях, повалившись назад и сидя на пятке одной ноги; пытаясь защитить сломанную лодыжку другой, он неловко повернул ее в сторону, одну руку плотно прижал к себе, второй опирался на холодный белый пол, запачканный темными пятнами давно высохшей крови.
Мгновение Палпатин думал, что тот изучил урок, но резко опустившиеся плечи мальчишки и рука, на которую он опирался, чтобы не упасть, сказали о том, что сейчас он попросту не был способен на что-либо большее.

Ситх осторожно обошел своего Джедая, пытаясь оставаться вне его досягаемости на случай, если тот набросится, как раненый зверь - зная теперь, что он был на это способен, когда балансировал так близко к краю...

Вчерашнее открытие - способность Скайуокера отразить молнию Силы, возвращая ее к источнику – потрясло их обоих. Но это напоминание о его мощи только еще сильнее вело маниакальную, мстительную потребность Палпатина господствовать над ним.

Он понимал, что играл в азартную игру с самой своей жизнью - и именно поэтому он должен был абсолютно полностью контролировать своего Джедая.

Палпатин толкал и подгонял его к Тьме, зная, что в момент, когда мальчишка уступит, он будет владеть несравнимой мощью. Мощью, которая так легко может направиться на его нового Мастера.

Таков был путь Темной Стороны – Палпатин был научен этому на личном опыте, пройдя жесткий урок со своим собственным Мастером. Но теперь, со Скайуокером, риск был десятикратен, потому что его мощь будет абсолютной.
Как должно было стать с его отцом - но тогда невероятный потенциал был уменьшен и истощен ослабленным телом.
С его ребенком будет по-другому; Палпатин будет обладать этой мощью, управлять и направлять ее так, как считает нужным. Сама мысль об этом вызывала головокружение, а дикий, изнуряющий страх в его черном сердце толкал к получению полного контроля над душой и разумом Джедая.
Да, страх - прошло так много времени с тех пор, как он ощущал его. Но здесь, перед этим существом, буквально пульсирующим мощью, он вновь испытывал резкий вкус кислоты в горле, и именно это заставляло его чувствовать себя живым. И чем больше он боялся, тем больше был ведом и вдохновлен жаждой обладать этим источником.

Он ощущал эту мощь внутри своего Джедая, как все больше нарастающее и взывающее об освобождении давление.
Только еще немного; нажать чуть сильнее.

Он снова присел, поднимая к себе подбородок Джедая, видя окровавленное избитое лицо и слыша мелкое прерывистое дыхание.
- Где твои силы, мой друг? Где теперь твоя железная воля?

Мальчик был тихим, оцепенелым от истощения.

- У тебя больше ничего не осталось? Это все твои убеждения? Как легко рушатся твои принципы.

По-прежнему мальчик был тих, не пытаясь даже отодвинуться, когда Палпатин, убрав руку с лица, провел бледными пальцами по его темным и спутанным в крови волосам, голова лишь обессилено свесилась вперед.
В течение долгих секунд Палпатин ощущал барахтанье Скайуокера в несчастном крайнем отчаянии, прежде чем упрямая, непокорная воля подняла ту упавшую голову. Палпатин только улыбнулся, демонстрируя желтые зубы на фоне пепельной кожи.

- Конец не за горами. Осталось немного, - очень уверенно обещал он и снова провел длинными пальцами по волосам Джедая, царапая ногтями кожу и крепко схватывая их в кулак. - Ты чувствуешь это? Мы будем двигаться вперед?

Он склонился близко к нему, шепча и задевая дыханием кровоточащую кожу мальчика:
- Теперь начинается истинный тест, мой друг - потому что я даже еще не начал ломать тебя. Я даже не начал рвать тебя по частям. Твой худший кошмар, воющий в мертвых ночах - ничто - бледное, блеклое сравнение с тем, что случится здесь, в этой комнате. И ты не сможешь проснуться от этого, не сможешь получить никакой передышки. Я не показал тебе и доли мощи, которую я обрушу на тебя - того, что я готов сделать, чтобы освободить тебя. Не сдавайся еще, Джедай - борьба только началась. - Удерживая голову мальчика, чтобы она не упала, он спросил: - Чего ты боишься, Джедай? Что ты видишь в темноте, когда приходят твои демоны?


Грудь Люка напряглась в попытке собраться с силами для ответа. Это заняло долгие секунды, но когда он заговорил, то был тверд, подняв ободранное, израненное лицо и злобно кривя разбитые губы.
- Вы закончили? - выплюнул он, обретя в негодовании голос и беря там же свои слова и мысли.

Палпатин смотрел на него в злорадной тишине, желтыми пылающими глазами.
Холодные, как лед, глаза Люка сузились в ответ, и тихий ломаный голос, наделенный однако силой и убеждением, пленил внимание Палпатина.

- Я знаю… понимаю то, что вы делаете. И знаю причину. Потому что я тоже вижу вас - я вижу вас. И знаю то, что видите вы - вашего демона в темноте. Он преследовал вас, часто преследовал вас с тех пор, как вы получили власть, и он до сих пор подкрадывается к вам. Все, что вы сделали, должно было сдерживать и контролировать его - все. Вы потратили целую жизнь, строя стены внутри стен, чтобы защититься от него. Вы потратили впустую десятилетия, поднимая укрепления и пытаясь сделать себя полностью неприступным... но есть одна крошечная искра сомнения в вашем разуме, и она пылает в вашей душе, воя в темноте мертвых ночей… Потому что ничто не смогло остановить вашего демона - ничто. Даже вы. Я знаю, что вы видите в темноте, потому что это горит в вашем взгляде, когда вы смотрите мне в глаза. Я знаю, кого вы видите, когда приходит ваш демон... Я знаю, что это - я.

.

Палпатин шел по пустым коридорам тюремного уровня, специально оборудованном для заключения его Джедая. Двенадцать императорских гвардейцев, оставивших вместе с ним камеру, следовали за ним на почтительном расстоянии. Он ощущал их чувства в Силе: жестокость и безразличие к боли, которую они причиняли по его команде.

Он оставался с Джедаем около часа, насмехаясь и язвя, понукая и провоцируя, пока мальчишка не стал слишком истощенным и оцепенелым, чтобы просто пытаться слушать его или как-то отвечать. Тогда, как обычно, охранники вошли внутрь и выбили из него то немногое сознание, что еще оставалось.
Через несколько часов, прежде чем мальчик сможет отдохнуть, Палпатин вернется и начнет снова. С охранниками, ждущими своего выхода. И потом, возможно, еще один раз сегодняшним вечером - или в ранние часы утра.
Или, может, он просто скажет ему, что вернется сегодня и оставит ждать...

Проницательные обвинения Скайуокера, бросаемые им теперь каждый день с мстительной и горькой злобой против того, кто ранил и мучил его, приносили Палпатину и удовлетворение, и беспокойство. Поскольку мальчик начал изменяться - его оскорбительные, преследующие слова стали более резкими, более острыми, нацеленными с холодной точностью и враждебной злобой. Больше не мгновенные вспышки, а подлинные, серьезные угрозы.

И снова Мастер Ситхов знал, что он должен идти по тонкой грани: должен контролировать своего Джедая, не душа при этом тот неистовый гнев, который никак нельзя было нацеливать на себя. И так как Вейдера не было, выбор пал на его неосведомленных гвардейцев, ставших главным орудием нападения на отчаявшегося мальчишку, питая его возмущение, его гнев, его огонь - концентрируя все на одном источнике.

Поскольку уже скоро эти чувства перерастут в ярость…

Большое спасибо!! С Вашего разрешения, скопирую перевод к себе на комп и распечатаю. Одно из немногих произведений, которые хочется читать и перечитывать. 

Рада, что вам нравится.
Сама начала переводить, когда ждала продолжения от автора, чтобы хоть как-то заполнить время между главами.
(Надеюсь, больше вы копировать никуда не будете;))

17(3)

Что-то менялось.
В пределах Дворца, вокруг него - он ощущал это.

Сидя, съежившись, в морозной темноте своей камеры, в глубоких недрах огромного громоздкого Дворца, далеко от всего реального и существующего, он все же ощущал это.

Все становилось сюрреалистичным; ненастоящим. Он больше не был уверен, когда он находился в сознании, а когда нет. Единственным признаком, отделяющим реальность от кошмаров, являлось то, что реальность запоминалась с трудом, тогда как искривленные кошмары приходили на ум слишком легко.
Тьма, так долго хватавшая его за пятки, выла теперь волком в глухой ночи.
Она коверкала действительность и искажала тени вокруг, окутывая его мысли и его сны, находясь всегда близко и всегда в ожидании… что что-то произойдет.
Она льнула к нему, разжигая его злость и питая его гнев. Питая его страх каждый раз, когда он слышал шипение открывающихся дверей и тяжелый шелест ткани по холодному, твердому полу, когда возвращался его мучитель.

Ведомый кое-чем более сильным, чем истощение, слабость и сломанные кости, он расхаживал по своей камере, как пленный зверь, как запертый в клетку волк - или это был сон?
Что-то Темное и настойчивое и ужасно сильное лежало на его плечах, скрываясь в его тени вне его понимания. Толкающее, давящее, удушающее. Неумолимо близкое к нему - выжидающее своего момента.
Основного момента - точки перелома.

Он не обратится… или он уже сделал это?

Люк осознавал мощь, бегущую в нем, мощь, которую с помощью провокаций вызывал Император. Он знал, что это была Тьма. И каждый раз, когда она так легко приходила в ответ на его злость и негодование, она оставляла небольшой отпечаток в его душе, след, который не мог сжечь никакой свет, момент, проигранный Тьме. Очень много проигранных моментов…
Он отталкивал и отвергал ее.... но в те суровые, дикие мгновения она казалась настолько правой, давая абсолютную ясность среди неистового хаоса.

И теперь он не мог отодвинуть ее. Слишком много моментов - слишком много, чтобы помнить и разделять их. Они сливались в одну, размытую Тьмой, громоздкую массу в его тени, воющую в гнетущей тишине его тюрьмы.

Среди моря смятения в его душе Тьма манила к себе, как штилевой "глаз" в центре самого темного шторма.
Он так долго сражался один против бури - что за один момент спокойствия заплатил бы своим разумом. Своей жизнью. Своей душой. Он отдал бы их охотно, без колебания, если бы Тьма предложила хоть один миг мирного забвения.

Он уже был потерян?

Что-то менялось.

Он очень боялся, что это был он сам.


.


Нестерпимый жар, пробирающий до костей. Он окутывал Люка как одеяло, обещая своей хорошо знакомой, комфортной близостью избавление и убежище. Успокаивал умиротворяющим теплом болезненные мышцы и приносил облегчение от тяжести и изнурения.

Он лежал на спине в пустыне, глядя на звезды и слыша краем уха знакомые бормочущие звуки фермы. Жужжание вапораторов и тихое шипение щитов по периметру. Кто-то пересек внутренний двор внизу, шелестя одеждой по сметаемому песку.
Он медленно моргал, наполненный миром и спокойствием, безмятежно смотря на раскиданные точки искрящегося света в бархатной темноте, далекие солнца, согревающие далекие миры. Песок под его спиной был мягким и податливым, и еще теплым, лишь постепенно отдающим температуру дня. Выжженный двумя солнцами воздух начинал охлаждаться в наползающем объятии ночи.
Открылись двери; звук неизвестного здесь трущегося дюрастила и шорох тяжелой ткани по пермакриту лихорадкой прошли по нему, вытаскивая из теплых воспоминаний, отрывая прочь от жара пустыни и комфорта дома, оставляя холодный, твердый пол под спиной и острую, как нож, боль при каждом вздохе в его избитых мышцах и сломанных костях.

Тяжесть реальности заставила его открыть усталые, «набитые песком» глаза. Он моргнул несколько раз, но налитые кровью глаза никак не могли сосредоточиться на темной тени, присевшей рядом с ним.
Но ему не нужно было видеть, чтобы знать кто это…

- Как ты этим вечером, мой друг? - с пустым, насмешливым состраданием проскрипел голос Императора. - Ты выглядишь усталым.

Люк не потрудился отвечать, медленно мигая и затем позволяя своим покрытым синяками глазам и вовсе закрыться, дрейфуя в тумане голода, жажды, боли и истощения.
Он почувствовал, как Палпатин предупредительно положил ему на грудь ладонь, и напрягся в ожидании.

- Отвечай мне, когда я говорю с тобой, - незлобно произнес Палпатин.

- Вы знаете ответ, - хрипло пробормотал Люк пересохшими ртом.

Палпатин улыбнулся:
- Я хочу услышать его от тебя.

Он наблюдал, как напряглись губы мальчишки в мгновенной вспышке упорства. Люк колебался на самом краю сейчас, мысленно и физически. Его тело было покрыто массой кровоподтеков и ссадин, множеством неизлеченных и кровоточащих ран. Его глаза - те замечательные глаза холодного синего цвета – выглядели теперь мутными и красными от лопнувших сосудов - настолько ужасно, что в одном из них белка не было видно совсем. Его лодыжка была сломана повторно и до ступни ее покрывала темная опухоль. Хотя, так или иначе, он смог бы стоять на ней. Палпатин бесчувственно наблюдал, как затрепетали веки мальчишки, когда тот начал терять связь с реальностью, что вынудило его сильно надавить Джедаю на грудь, призывая к нему Тьму.

Глаза Люка резко открылись, и тело напряглось в ожидании подразумеваемой угрозы. Палпатин знал, что тот не хотел отвечать, но за те двенадцать недель, в течение которых они говорили, неважно о чем, между ними установилась и закрепилась связь. Поэтому даже сейчас, в этом жутком и ущемленном положении, это укоренившееся влияние взяло верх, и, слегка вздыхая, Скайуокер отвернулся, отказываясь от борьбы.

- Как ты этим вечером? - просто повторил Палпатин, словно этого мгновенного неповиновения никогда не было.

- Я устал, - сказал Люк побеждено. - Очень устал.

Не в силах остановить себя, он посмотрел на дверь.

- Да, они там. Ждут, - сказал Палпатин, понимая, о чем думал мальчик - ощущая его беспокойное мрачное предчувствие.

Живот Люка скрутило, грудь обожгло отчаянием; он закрыл глаза, борясь с этим знанием – единственное, чем он мог помочь себе. Но это не остановит их - ничто не сделает этого. Разум оцепенел, не в состоянии справиться с действительностью неотвратимого мучения.

- Я позову их тогда… или мы будем говорить, мой друг? - спросил Палпатин.

Люк колебался, желая задержать неизбежность - зная, что это было бессмысленно, и не в силах поступить иначе.

- Говорить, - наконец, уступил он, прошептав слово в одном покорном выдохе.

- И что мы обсудим? - снисходительно спросил Палпатин, все еще держа руку на груди мальчика.

Люк чуть мотнул головой на жестком полу, слишком усталый, чтобы играть в эти игры.

- Отвечай мне, когда я говорю с тобой, - голос стал низким, резким и требовательным.

- Мне все равно, - прошептал Люк.

- Хм. Вероятно, им нужно войти сейчас, - упрекнул Палпатин. - Да. Так будет лучше.

Люк сжался, отворачиваясь от двери. Он перестал спорить – от этого становилось только хуже.

Он вновь услышал шелест ткани по полу, почувствовал касание плаща на плече - даже оно остро царапало его изодранную, саднящую кожу, заставляя резко отдернуться, что тут же зажгло боль в натянутых и горящих мышцах.
Раздался знакомый звук скребущего дюрастила, и он напрягся, слыша подступающие к нему тяжелые шаги и активируемые силовые пики, их трущее гудение, прорубающее воздух…
Они собрались вокруг… и напали.

.

- Хватит, - спокойно произнес Палпатин, и мир вокруг замер; Люк выпустил удушливый хрип - первый звук с момента, как его начали избивать. Он давно уже не кричал.

- Уйдите, - приказал Ситх, и безмолвная стая охранников вышла из камеры; никакого следа вины, ни намека на сострадание. Только слепое повиновение.

Когда двери, наконец, закрылись, водворилась тяжелая тишина. Палпатин сохранял спокойствие, и Люк слышал только медленный и обрывающийся стук своего сердца, рваное дыхание своих легких… Он тихо лежал, ожидая, когда затихнет ослепляющая боль, хоть немного.

В конце концов, послышался все тот же шелест тяжелых тканей, заставляя Люка затаить дыхание. Но все, что ему оставалось – лежать, свернувшись на запачканном кровью холодном полу и пытаться дышать, дрейфуя где-то между болью и беспамятством.

Палпатин присел рядом и, взяв за плечо, повернул его лицом к себе, возобновляя сводящие с ума разрушительные приступы боли.

- Мы будем говорить, мой друг? - спросил он снова.

- Что вы хотите? – задохнулся Люк в отчаянии и безысходности. В этот момент, чтобы ни хотел Палпатин, если бы Люк мог, он сделал бы это.
Палпатин был невозмутим и рационален, нисколько нетронутый болью, причиненной по его приказу без какого-либо настоящего вызова со стороны мальчишки - он больше не утруждал себя поиском причин или оправданий. Теперь это было лишним.

- Ничего. У меня есть все, что я хочу, - ответил он эхом слов их самой первой встречи. - Что хочешь ты?

Надежду.
Одно слово, отчаянно пришедшее к нему. Все, в чем он нуждался. Но он не сказал его.

- Я могу дать тебе это – только, если ты прекратишь бороться со мной, - сказал Палпатин, и Люк знал, что тот слушал его мысли - меньшего он и не ожидал.

Палпатин мягко убрал пальцем волосы с его глаз - самое близкое к подлинному состраданию действие, что Люк когда-либо от него видел.
- Ты потерян, дитя... но я верю в тебя. В то, кем ты можешь стать. Ты будешь моим самым великим учеником.

Люк не стал отвечать, лежа на боку с полузакрытыми глазами. Что он мог сказать?

Палпатин равнодушно склонил голову на бок.
- Я знаю, что прошу трудную вещь у тебя.

Мальчик перевел на него взгляд, и Палпатин снисходительно улыбнулся:
- Я говорил, что понимаю тебя. Ты так сильно похож на своего отца.

Люк медленно мигал, не собираясь противоречить. Возможно, Палпатин был прав.

- Но эта борьба давно проиграна, мой друг. Ты знаешь это. Ты проиграл ее, как только прибыл сюда. Ты проиграл ее, когда коснулся первый раз Силы, в момент когда ты оставил Татуин, в момент, когда ты родился. В момент, когда твой отец встал на колени передо мной.

Мальчик слабо вздохнул. Но, несмотря на его рассредоточенный взгляд, Палпатин знал, что он слушал.

- Твой отец сделал тебя тем, кто ты есть. Из-за него ты будешь служить мне - и ты знаешь это, - Палпатин выжидающе замолчал, однако его Джедай только закрыл глаза. - Но я понимаю тебя - я знаю, почему ты делаешь это, даже если ты сам не понимаешь себя.

Мальчик открыл глаза, и Палпатин вглядывался в них, настолько апатичные и блеклые теперь, казавшиеся серыми на фоне темных ушибов. Но он был уверен, что они зажгутся снова и станут яркими и холодными, как всегда. Его Джедай боялся сейчас, боялся коснуться Силы - напуганный отвечающей ему Тьмой.

Настолько близкой теперь…

- Ты борешься, потому что именно для этого ты был рожден, дитя. Ты борешься, потому что это в твоей крови. Ты борешься, потому что не знаешь, как остановиться, - Палпатин мягко покачал головой, снисходительно продолжая говорить дальше. - Но у тебя больше нет ничего, за что бороться, мой друг - поэтому ты просто борешься против. Потому что это все, что тебе осталось. - Он взял мальчика за подбородок, поднимая к себе его оцепенелый взгляд. - Позволь мне дать тебе что-то, стоящее борьбы. Что-то, стоящее любой цены, любого риска.

- Что? - утомленно и осторожно пробормотал Люк.

- Мощь, - прошептал Ситх со вспыхнувшими глазами.

- Я не хочу этой мощи, - безнадежно слабо отказался мальчик.

- Она уже есть у тебя, дитя, - произнес Император, с напускной заботой вытирая кровь на его лице. - Она уже свободна. У тебя больше нет выбора не использовать ее. Так же, как нет выбора не дышать.

- Я могу выбрать... остановиться. Закончить это, - прошептал он.

Палпатин только покачал головой:
- Ты знаешь, что я никогда не позволю тебе этого, мой друг. Ты стоишь слишком дорого мне.

Он вновь вытер медленно сочащуюся кровь из глубокого рассечения над глазом мальчика – тот нисколько не вздрогнул; казалось, он вообще больше не замечает подобного.
- Ты никогда не мог позволить это себе. Я говорю тебе - ты родился для борьбы. - Палпатин улыбнулся, держа испачканную алую руку перед теми потерянными голубыми глазами. - Это в твоей крови.

Он опустил руку, но Люк не двигался, не говорил, вся сила для борьбы оставила его.
Да, он чувствовал это, завывание первобытной неукротимой мощи, более сильной, чем любой шторм, зовущей, чтобы он использовал ее, обертываясь вокруг него, как тяжелый плащ, - давая власть над собой и душа одновременно.
Вся надежда покинула его в этом проклятом месте, отдавая теням его разум и душу. Он так давно был брошен и оставлен здесь. Один против всех атак на него. И стало слишком трудно держать свет внутри себя. И медленно, постепенно, делая едва заметные коварные шаги, создавая трещины и провоцируя ведомые гневом вспышки, Палпатин отрывал этот свет от него… пока вокруг не остались только тени.

Он принадлежал им теперь, и Тьма окутывала его, признавая своим созданием.
И Император знал это.

.


Они были вокруг, Лея чувствовала это - повсюду вокруг нее. Приближались. Охотничий клич стаи в темноте. Она не видела их, только слышала, слышала их дыхание, когда они бежали по сторонам от нее, звериное ворчание в черной как смоль ночи, и вспышки глаз в тенях.

И затем она вновь оказывалась у края каньона, снова и снова, так же как было раньше, скользя ногами и взрывая выбоины в мягком песке, распыляемом в пропасть бездонного колодца.
А стая приближалась, с тяжелым частым дыханием во тьме, подталкивая ее к ужасающему падению…

Тело Леи дернулось от сна настолько яростно, что Хан вскочил, хватаясь с криком за лежащий всегда под подушкой бластер.

- Что…?

Лея сдавленно зарыдала, и Хан понял, что ей снова приснился кошмар.

- Эй, ты в порядке? - мягко пробормотал он, обнимая ее.

Но она уже уклонялась от его рук, соскальзывая с кровати и закутываясь в покрывало в ночном холоде корабля.

- Все хорошо. Это был просто… - она не договорила, но ему это и не было нужно. Он знал, что ей снилось.

Каждую ночь теперь - каждую ночь они приходили в ее сны...

.

.

Дни проходили в сплошном пятне боли. Никакой передышки. И всегда охранники - умы, наполненные насилием и враждебностью. И затем Император, проклинающий и умасливающий, капризный и изменчивый - решительный, злобный, жестокий.

И опять охранники.

И потом другой день, точно такой же, как предыдущий.

И еще один.

И еще.

Сны стали острыми и колючими, как когти, рвущие его здравомыслие, как ногти Императора, царапающие кожу, когда он проводил костлявыми пальцами по его запутавшимся волосам.


.


Ослепительно белый свет кровоточил выгоревшими от солнца воспоминаниями о Каньоне Нищего, грозно вырисовывающимся среди далеких дюн Татуина.
Снова ребенком, не старше девяти-десяти лет, Люк сидел на самом краю пропасти, свесив ноги с отвесного обрыва, и пинал пятками стену каньона, сбивая мелкие камешки, резко падающие в глубокую тьму находящегося далеко внизу разлома в безжизненной, холодной скале, никогда не видящей дневного света.

Сверху упала тень - обжигающая жара немедленно сменилась прохладой - и он повернулся, жмурясь от ярких венцов двойного солнца. Он увидел позади незнакомого мальчика своего возраста - хотя его одежда, обсыпанная песком пустыни, была похожа на одежду Люка, и копна каштановых волос выцвела под солнцами точно так же, как у него.

Он не смотрел на Люка, он смотрел дальше, всматриваясь в глубину пропасти, полностью очарованный...

В болезненном любопытстве Люк наклонился вперед, пытаясь увидеть то, что так захватило внимание мальчика...

Глубокий каньон упал в жуткую темноту, поднявшийся ветер хлестал раскаленный песок, закручивая его в вихри. Он оглянулся, но мальчик уже ушел, а солнечное небо сменилось ночным, со вспыхивающими на черном бархате знакомыми звездами.

Далеко внизу он услышал бросающее в дрожь завывание, дикое и первобытное, заставляющее всматриваться в дно каньона, где текла быстрая река, вытеснившая столетние сухие камни; звезды искаженно отражались в ее чернильных глубинах, а волны выбрасывали по краям белую пену - далекая черная лента на фоне красной ржавчины высоких стен ущелья.
Ветер яростно завопил, сшибая и толкая его вперед, не давая никакой возможности схватиться за скользящий под руками песок.

Он упал с горного хребта, летя вперед с протянутыми руками и отчаянно крича в надежде, чтобы хоть кто-то услышал его.
Во время падения он перевернулся лицом к ночному небу, и весь его мир, вся его жизнь сжимались к далекой, узкой прорези между границами каньона в приближающемся все громче и громче реве реки...

Тяжелый, сокрушительный удар потряс его тело, когда он плашмя упал в ледяную и темную, как чернила, воду, моментально теряя небо в ее глубинах -
Задержать дыхание...
Однако его тянуло глубже, оставляя убегающий след жемчужных воздушных пузырьков -
Не дышать…
Вниз; замораживающая, окутывающая тьмой вода давила на него, несмотря на все его усилия бороться с ней-
Не дышать…
Вниз… давно ушедшая действительность, ноги, пинающие пустоту, без надежды всплыть наверх -
Не дышать... еще секунду...
Легкие горели, ни верха, ни низа, ни неба, ни света, только черная смоль -
Еще одну секунду…
Грудь поднялась в отчаянии, чтобы втянуть воздух; пальцы протянулись, чтобы найти что-нибудь... хоть что-то -
Только еще секунду...
Легкие сжались в борьбе -
Не дышать…
Не...

Дышать -

Он закрыл глаза от усталости и головокружения… и прекратил бороться, прекратил сопротивляться, прекратил надеяться.
В удушье он потянул воздух - и только темная вода ответила ему, затопляя легкие и давя на него, как камень… и все остатки надежды ушли с этим вздохом, вытесненные чернильной, ледяной водой -

Он закрыл глаза и тонул…


.


Лея вскочила в кровати, цепляясь за простыни и судорожно сильно вздыхая от наступившего удушья; отчаянная, безрассудная, испуганная.

- О! Все хорошо! Все хорошо, Лея. Все хорошо… - Хан поднялся и обнял ее, пытаясь привести в чувство, пока она в панике ловила ртом воздух. Голос его был потрясенным и успокаивающим одновременно. - Все в порядке, - повторил он много раз. - Все в порядке, Лея. Все хорошо... Все хорошо. Никто не причинит тебе вреда. Никто не сможет сделать этого. Ты в безопасности... ты в безопасности... в безопасности.


.
.
.


Его встряхнули от сна, посадив вертикально, пока он силился открыть глаза, затем бросили вниз.
Пытаясь защититься, он сразу свернулся на полу, зная, что это не поможет, и слыша шипящее гудение силовых пик.
Первый удар последовал сразу же, как он упал - по пояснице, заставляя и без того больные мышцы яростно сокращаться. Второй обрушился на плечо, еще два – по рукам, сводя тело спазмами и выбивая из легких воздух. И слишком много ударов потом. Слишком много, чтобы различить по отдельности. Только сплошная боль, неукротимая, жестокая, острая, забирающая дыхание и пронзающая разум.

- Хватит, - голос Палпатина, невозмутимый, спокойный, холодный.

Хватит

Воздух встал в горле, мышцы продолжали непроизвольно сокращаться.
Громче, чем крик, - шелест плаща по гладкому полу, близкий как никогда.

У головы шаги остановились; воцарилась тишина.
И опять шорох одежд, касающихся пола рядом с ним.

- Джедай?

Он не мог говорить.

- Джедай? - рука очень мягко провела по его лицу и волосам, заставляя вздрогнуть.

- Им нужно продолжить?

Он не мог говорить, и только окровавленные губы изрекли все тот же ответ:
Нет

- Думаю, им нужно вернуться, - голос стал жесткий, разочарованный.

Нет, Мастер, - беззвучно шевельнулись в тишине губы.

Он ощутил улыбку, наслаждение.

- Это было так трудно, мой друг?

Долгая тишина, тяжело бьющееся в груди сердце.

- Это было так трудно?

Нет. - Губы едва двигались.

Опять молчание. Он пытался дышать, игнорируя боль и сглатывая кровь, пока она не задушила его.

- Мне нужно уйти, мой друг? Ты хочешь, чтобы я ушел?

Да

- Тогда я оставлю тебя. С ними.

Тяжелый, черный плащ оцарапал лицо Люка.

Нет, подождите...

Палпатин шел не оглядываясь -

- Нет… Мастер! -

Шаги слегка замедлились, и потом вновь начали удаляться.

- Пожалуйста! -

Они остановились. Люк потянул воздух, в безумном отчаянии находя силы для голоса, хриплого, ломаного:

- Нет, Мастер. Пожалуйста… не уходите.

Та повторная улыбка обожгла его разум. Он не должен был видеть ее, не должен был слышать ее в голосе Ситха. Она сожгла его душу.
- Я никогда в самом деле не оставлю тебя, мой друг. Никогда больше.

Его Мастер развернулся и направился назад, шурша тем черным плащом, посылающим дрожь по его спине; присев рядом он заговорил чуть слышимым, чарующим голосом:
- Ты хочешь, чтобы они остановились? Ты ненавидишь их за то, что они делают тебе? О, как сильно ты должен их ненавидеть. Как сильно бояться. Как легко ты позволяешь им контролировать тебя.

- И как легко ты можешь остановить их –
Это было только для него одного.

– Это - мой подарок тебе, мой друг. Тот, который я не мог дать тебе раньше этого момента. Подарок свободы.

Люк знал, что эта свобода была также рабством. Но это больше не было важно.

- Однако я не могу вручить тебе ее, мой друг. Ты должен сам взять ее. Она находится повсюду вокруг тебя, лишь ожидая, когда ты призовешь ее, беря под свой контроль. Но ты должен сделать это. Ты один.

Голос его Мастера перешел к шепоту, когда он наклонился к Люку, болезненно проводя пальцем линию по его запачканной в крови щеке.

- Призови ее к себе. Только ты один можешь закончить это.

И затем его Мастер встал и пошел к дверям, и Люк знал, что теперь ничто не помешает ему уйти. И что, когда он уйдет...

Двери закрылись, лязгнули замки, и охранники вновь окружили его.

Нет... не опять… не снова...

- Хватит -

Гнев и страх хлынули в него, и Тьма ответила, мощная и знакомая, идя по огненному следу, вспыхнувшему в его разуме-
И он не отодвинул ее. Не сдержал.
Никакой случайности, никакого мимолетного промаха.

Он открыл себя ей, открыл свои ум и душу, позволяя наполнить себя-

Безошибочная ясность; знание абсолютной, безоговорочной мощи. Никаких ограничений, никаких последствий. В ожидании, что ее используют, указав направление и цель, она кричала об освобождении-

Воздух был заряжен, как в момент перед ударом молнии-

Сверху к нему надвигалась силовая пика - так медленно - очень медленно - как будто само время поклонилось Тьме. Люк изогнулся и легко поймал прямолинейный наконечник. Заряд прошелся по его руке, но удар был поглощен Тьмой; боль по-прежнему ощущалась, но она не имела больше значения. Его гнев обошел ее, сужаясь к абсолютному центру.

Он направил Тьму к человеку, держащему пику, и ударил его Силой, разрывая одновременно во все стороны. Органическое тело издало звук, похожий на треск шелка и водяной взрыв, наполняя пространство алым ливнем.
И человека не стало.

Тьма продолжала литься в него, неукротимая и свободная, и он дал ей цель.
Голова вскинулась, глаза дикие.

Охранники отпрянули от него, и он перевернулся на полу, вставая на ноги. Сила мчалась через него, не останавливаясь, давая жизнь разорванным мышцам, сплачивая сломанные кости, отбрасывая все раны и прорываясь через истощение и боль. Он ощущал их страх, и это только накормило его желание мести. Люк не смотрел на них, ему это было не нужно - Тьма пронеслась со скоростью мысли, от человека к человеку, от трупа к трупу.

Он прорвался сквозь них, как торнадо, как пожар, отдав каждый последний клочок контроля неистовой яростной мощи. Молниеносное возмездие, холодное, жестокое и беспощадное.

Когда в живых остался только один, колотя в дверь в поиске спасения, он сделал паузу…
И медленно повернулся. В кровавой маске лица сияли холодные и синие глаза, похожие на сумеречный лед.

С абсолютным спокойствием он обернул Тьму вокруг гвардейца, заставляя того взглянуть ему в глаза, держа его пронзающим взглядом несколько секунд, давая время понять...
Затем его глаза стали жестче, и Тьма ответила тем же; он сжимал ее очень медленно, сдавливая кости и легкие хрупкого тела, не спуская взгляда с тех испуганных глаз, пока жизнь внутри не перестала существовать.

Он отвернулся и пошел прочь, полностью скручивая Тьму внутри себя; искаженная улыбка удовлетворения чуть подернула окровавленные губы.

Очень тихо он сел на одинокий стул; охваченный холодным спокойствием и странно далекий от кровавой расправы вокруг - от влажных стен испещренных темно-алым цветом, от резкого металлического запаха свежей крови в воздухе.

Где-то глубоко внутри совесть завопила в ужасе, когда он содрогнулся в мгновенном понимании того, что сделал. Но он призвал к себе Тьму, и она успокоила его, как бальзам, душа внутри тот крик.

О, и как хорошо он себя чувствовал.


.


Палпатин стоял в тенях коридора, прикованный к месту этим потворствующим ему вознаграждением; наслаждением от достижения этой заключительной, так долго предвкушаемой им цели. Такая мощь; такая адская агония была выпущена. Это был необыкновенный момент, превосходящий все его ожидания, стремительный и дикий, жестоко поэтичный, совершенно захватывающий и приводящий в восторг.

Его павшему Джедаю потребовалась меньше минуты, чтобы убить их всех.


.


Люк тихо сидел на стуле, замкнутый и окруженный Тьмой. Мощный, властный и излучающий силу.
Его Мастер вошел в комнату в пылком экстатическом чувстве от своей победы, упиваясь неистовой мощью, циркулирующей вокруг. Она рикошетила между ними, от одного к другому, возрастая и увеличиваясь от их близости.
И сейчас, только сейчас, он понял, почему.

Тихо посмеиваясь, его Мастер прошествовал через кровавую сцену. Костлявые белые пальцы прошлись по волосам Люка, оставляя жгучие следы Тьмы при соприкосновении – мощь одного резонировала с мощью другого.

- Ты родился в этот момент, мой друг. Если когда-либо ты будешь сомневаться, помни это. Помни то, к чему ты способен. Теперь нет ничего вне твоей досягаемости.

Сильные пальцы сжались в кулак, и голова Люка дернулась назад.
- Ничего, кроме меня. Ты должен понимать это.

Это было сказано, как заявление безусловного факта. Но Тьма шептала о его страхе - шептала правду.
Люк мгновение держал пристальный взгляд на глазах своего Мастера, обдумывая… И затем опустил его в подчинении - пока.
- Я понимаю.

Он почувствовал себя резко усталым; тело начало оседать. Боль, так легко незамечаемая раньше, сейчас волнами нахлынула на него снова. Зрение затуманилось, становясь расколотым и размытым, дыхание стало рваным.

Но Люк ждал.

Он отчаянно хотел спать, отдохнуть. Но он ждал, пока его Мастер не даст ему позволения на это. Он ждал бы, сколько потребуется.

- Отдохни теперь, Темный Джедай -

С абсолютным облегчением и спокойствием Люк упал во Тьму, позволяя ей полностью окутать его своим холодным объятием.
Смутно он чувствовал на щеке руку Мастера и ощущал его смех в своем разуме.

И потом это тоже ушло, осталась только Тьма.

Больше я копировать никуда не буду, естественно.

Блин, а я надеялся что Люк выдержит и не падет. Думал может Лея с Ханом спасут. Хотя переход на темную сторону ниболее реалистичный вариант. Чтож надеюсь на скорейшое продолжение.

Пока прочитала только последнюю главу, но... черт, когда обнаруживаешь точно такой же сюжет в другом месте, прямо какое-то разочарование. Неужели и правда всё уже было =(

В смысле?

Добрый полицейский и злой полицейский - стандартная тактика. Её даже с дроидами IT-0 использовали. Когда дроид пытает, а допрашивающий человек выступает в качестве спасителя и утешителя. "Делай как я скажу или я оставлю тебя со злым полицейским".
Я просто не ожидала, что это встречается и в ЗВ настолько часто О.о А тем более - в качестве введения одного в подчинение другому.

Угу, от этой главы многие потом долго отходят)

От Леи, по-моему, ждать ничего не стоило. А Хан... даже, если бы он и собрался туда... я с трудом представляю , как можно вытащить наиболее охраняемого пленника дворцовых казематов. Это только в кино бывает)

И какой выход был у Люка... он все же человек... ни умереть, ни спастись...ничего... предел выносливости есть у всех. Ну разве что он спятить мог...
По сути Тьма была единственной, кто ему помог и поддержал, как это ни парадоксально.

guerrero, при перечитывании, кстати, замечаешь очень много разных деталей, на которые раньше не обратил внимания.
Вся история вообще сильно резонирует на протяжении всех трех частей. Иногда читаешь что-то, и думаешь: а! вот насчет этого и был намек там-то. Постоянно все перекликается друг с другом, раскрывается. Здорово, в общем)

Вот именно! :)
Поэтому и хочется перечитать :)
Вы молодец, такую работу проделали.

Алита Омбра, а вы собираетесь переводить остальные 2 книги? Хотя бы в плпнах есть такая идея?

Я начала уже переводить вторую часть. О третьей пока не думаю, со второй бы справиться)

Слишком опустошенный, чтобы как-то осмысленно реагировать, Люк охотно скользнул в милосердное состояние забытья, освобождающее от холодной и жесткой действительности; не замечая беззвучно ступающих по густо забрызганному алой кровью полу и перешептывающихся в комнате людей. В безмолвной тишине они собрались вокруг и с огромной осторожностью подняли обессиленное тело, чтобы с почтением унести его со сцены кровавой бойни.
Палпатин задержался - ненавидя необходимость оставить этот упоительный момент.

Отец мальчишки убивал Силой много раз, как и он сам, но произошедшее сейчас было другим. Он уже и забыл, как воодушевляюще это могло быть...

Первая кровь всегда была захватывающим, восхитительным моментом: полной капитуляцией всех доводов разума перед неистовыми эмоциями, дающими могущество и снимающими ограничения.
Но сейчас он наблюдал кульминацию чрезвычайно долгой и отчаянной борьбы – ключевой, переломный момент, когда спадали цепи всех предыдущих верований и убеждений, и это мгновение было прекрасно и… возвышено, как произведение искусства.
Стоя каждой потраченной на него секунды.

Мальчишка был воплощением всего, чем должен был стать его отец - восходящим неограниченным потенциалом. На этот раз не будет никаких полумер и никаких ошибок.

Подчинить такую мощь своей воле было ужасающе и волнительно одновременно. Суметь управлять ею вместо того, чтобы позволить уничтожить себя. Все равно, что укротить стихию, получив власть над нею. Все равно, что приручить торнадо.
И только сейчас, после этой высшей точки впечатляющего «грехопадения» его дикого Джедая, он начнет полностью устанавливать над ним свой контроль.

Наконец, он сможет двинуться дальше, начав обучать мальчишку путям ситхов, и сделать его тем, кем должен был стать его отец - и стал бы, если бы Кеноби так жестоко не ранил его.

Его отец…

Палпатин задумчиво вздохнул, выходя наконец из камеры и медленно шагая к турболифту, потерявшись в мыслях.
Было бы интересно попробовать оставить их обоих - отца и сына. Держать их в своей власти и играть ими друг против друга, пока один, в конечном счете, не покончит с другим.

Но мощь Скайуокера была слишком большой, затмевая собой все другие факторы. Какое-то время все внимание Палпатина потребуется для контроля и обеспечения полного подчинения его Темного Джедая. Опасное время - Скайуокер был больше, чем Джедай, но пока еще и не Ситх, пока еще он не повиновался воле своего Мастера беспрекословно.
Лучшим вариантом было порвать ту связь окончательно, чтобы не рисковать эмоциональными осложнениями с тем, у кого это всегда было недостатком.

И все же… К нему взывало его искривленное чувство собственничества.

Правило было установлено столетия назад: могут быть только два ситха - Мастер и его ученик. Но Палпатин всегда ощущал себя вне таких крайних ограничений. Они были необходимы, как руководство, менее способным, чем он.
Он мог достигнуть большего…
Он уже достиг очень многого. И теперь не было никаких сдерживающих ограничений; никаких джедаев, способных помешать его планам, никакого "Сына Солнц", препятствующего ему. Все пророческие предсказания были похоронены его собственной рукой.
Палпатин вошел в апартаменты Джедая, простаивающие так долго пустыми и холодными, пока он создавал из своего Джедая своего Ситха. Он улыбнулся - не совсем еще Ситха, но и Джедаем тот тоже больше не был. Хотя ему нравилось это название - звучащее теперь так иронично. Финальная месть тем, кто хотел обуздать его.
В конце концов ему нужно будет как-то назвать своего нового ученика, почему бы и не так: его дикий Джедай, укрощенный им. Связанный и принесенный к его ногам.

Палпатин вошел в темную комнату, где Джедай спал, наконец, на огромной высокой кровати. В отраженном мерцании огня камина, падающим на него извивающимися тенями. Бледная, покрытая ушибами и ранами кожа на безукоризненно белом.

Он лежал настолько тихо и неподвижно, что драпированные вокруг белые покрывала напоминали саван, и роскошное окружение резного дерева и богатых темных тканей было не в состоянии изменить гнетущую атмосферу - холодную, безмолвную и неподвижную, словно могила.

Тонкие губы Императора приоткрыли пожелтевшие зубы. Да - Лорду Вейдеру вскоре можно приказать вернуться - у его Мастера была очень важная задача для него. И он единственный мог выполнить ее. Палпатин даст возможность своему новому Джедаю разрубить последнюю веревку, что связывает его; это будет заключительный тест его безусловной преданности, безоговорочного контроля Палпатина и победы Джедая над своей самой большой слабостью.
Серьезное испытание форсъюзеров всегда было проверкой их самих - их способностей, их преданности, их убеждений.

Поединок.

До смерти? Возможно. Хотя бы в желании и намерении…

Ему так хотелось выпустить на свободу это дикое нечто, этого волка. Спустить его с привязи, чтобы увидеть сражение. И посмотреть, был ли тот достаточно укрощен, чтобы припасть к его ногам при первом зове.

Необходимо было немедленно начать обучение мальчишки; снарядить его навыками, соответствующими его мощи. Одной только мощи ему будет недостаточно; таков был путь Вейдера - пробиваться с помощью невероятной и грубой силы, что было действенно, но лишено ловкого изящества и проворства. Прямолинейный инструмент.
Невероятно сильный и бесконечно более опытный, чем его сын. Смертельная комбинация, доказавшая множество раз свою эффективность.

Чтобы противостать этому, Скайуокеру нужно очень многое. Но Палпатин изучал его издалека, как только выяснил имя пилота, разрушившего Звезду Смерти единственным невозможным выстрелом. Не открывая это его отцу, он изучал мальчишку сначала, как нового врага, а затем – еще, прежде чем Вейдер попытался скрыть свои собственные зияющие слабости и едва различимые предательские намерения за своим предложением обратить ребенка на их сторону - как возможного ученика.

Он наблюдал за продвижением Скайуокера в рядах Восстания, отмечая скрытое проявление талантов Силы; его быстрый ум, его уравновешенность под огнем, его концентрацию и способность бдительно следить до конца за своей целью.
Качества, которые можно легко использовать в искусстве поединка.

Великий дуэлянт сражался, как шахматный мастер, всегда видя перед собой большую картину, просчитывая на десять шагов вперед, сохраняя темп, ведя и постоянно проверяя противника, всегда упреждая его действия и вынуждая того реагировать и делать ошибки. Быстрый разумом и телом, совершенный в технике. Прекрасное отточенное лезвие.

Вейдер сообщал, что их поединок на Беспине выявил, что мальчик был намного более опытен и способен, чем ожидалось. Теперь Палпатин знал причину - мальчишку обучал Йода, коварный и старый Мастер джедаев, который всегда отличался искусством преподавания техники меча.
Но некоторым вещам научить было невозможно. У мальчишки должны были быть врожденные навыки, чтобы осадить и вывести из себя обученного форсъюзера способностей уровня Вейдера, превращая почти в провал то, что должно было стать очень быстрой и решительной победой. Вероятно, это были те же концентрация и самообладание, те же живость и быстрота ума, что делали его достойным подражания боевым пилотом.
Учитывая, что у него было природное дарование, а Мастер Йода невольно и весьма помог Императору в завершении его базисной подготовки, Палпатину оставалось только заточить те навыки, научить его находить и применять свои сильные стороны, читать и использовать слабости других.

У Лорда Вейдера их было очень немного, и он хорошо маскировал их, но Император был спокоен и уверен в успехе. Он не хотел терять Вейдера - идея иметь и Вейдера, и Скайуокера по-прежнему была заманчива. Но если будет необходимо пожертвовать одним, чтобы контролировать другого, то он отдаст Вейдера. Его новая Империя может быть построена со Скайуокером так, как это никогда не могло бы стать с Вейдером. Мальчишкой будет труднее управлять, чем его отцом, но выгода покроет риски.

И в шахматной игре за неограниченную власть иногда приходится отдавать даже главные фигуры, в преследовании конечной цели. Он располагал достаточным временем для подготовки мальчишки, чтобы довести его навыки до уровня, способного противостать Вейдеру.
Да; скорость и техника против грубой силы и опыта.

Его две фигуры наивысшей ценности - будет ли он вынужден отказаться от одной, чтобы обладать другой? Он уже улыбался в предвкушении.

И если он должен будет пожертвовать Лордом Вейдером, чтобы обеспечить лояльность его сына, то это зрелище, по крайней мере, должно развлечь его. И если Скайуокер не сможет победить Вейдера, Палпатин ничего не потеряет - у него останется Лорд Вейдер и… тот самый момент. Достижение непревзойденного господства. Память о великолепном, взрывном и несравнимом падении его Джедая - еще настолько свежая, что моментально вызывала волну возбуждающего адреналина.
И даже умерев, Скайуокер мог бы послужить его цели...

Палпатин протянул руку ко лбу Джедая - точно так же, как он сделал, когда Джедай только прибыл к нему - желая вновь почувствовать это средоточие мощи, опьяняющей, могущественной, захватывающей.

Но теперь там было что-то еще, изолированное и особое, похожее на масло в воде.

Тьма пропитала связь его Джедая с Силой, интенсивно увеличивая и расширяя острую, как бритва, концентрацию. На тонких губах Палпатина появилась довольная улыбка, тотчас исчезнувшая с внезапным приходом другой мысли – настойчивой и навязчивой.

Он должен убить его; убить его сейчас, пока тот спал.

Мальчишка был слишком силен, представляя чересчур большой риск. Император снова вспомнил едкие слова Скайуокера в камере - о том, что именно он бродил в самых темных кошмарах Палпатина, именно он был угрозой, так долго нависающей над головой Ситха. Он был демоном Палпатина в темноте, волком, охотящимся в тенях... и он знал об этом.
Он должен убить его. Разрушить то кошмарное видение раз и навсегда.
Мысли Палпатина направились в прошлое к его собственному Мастеру, убитому во сне своим учеником, слишком могущественным, чтобы тот смог обуздать его. Палпатин потер острым ногтем растянувшуюся в жестокой улыбке губу.

Но его Мастер был беспечен и неосмотрителен, когда с такой готовностью доверял своему ученику – позволяя тому слишком много свободной воли. Самонадеянность ослепила его к возможности предательства. Палпатин никогда не сделает такой ошибки. Он будет пристально и тщательно наблюдать за своим Джедаем, полностью контролируя и безжалостно разбираясь с любым вызовом.

Да, он оставит мальчишку, позволит ему жить. Последние месяцы были такими бодрящими и воодушевляющими. Его неограниченная мощь и его упрямое, своенравное нежелание подчиняться создадут немалые трудности в управлении им - но острые ощущения обладания учеником, способным повернуться против него так, как никогда не делал Вейдер, сами по себе были стимулом.

Слишком долго ему принадлежал обученный служебный пес, понял Палпатин; он был силен и безжалостен, но всегда готов идти у его ноги.

Теперь у него был волк - дикий, непредсказуемый, жаждущий убежать.

Припадет ли он когда-нибудь к его ногам, как его отец?

У Вейдера просто не было желания самому бросить вызов Мастеру; никогда не было. Палпатин всегда держал его слишком крепкой хваткой, начиная действовать еще в его детстве. Тот мог хотеть полной власти, жаждать ее, делать для этого неуловимые, скрытые шаги против него, но его желание и его смелость были обособленными мирами. Он никогда сам не бросал вызов власти Императора, никогда не запугивал его, никогда не пускал ему кровь, как это сделал его сын, и буквально, и фигурально.
И снова Палпатин дрогнул, колеблясь перед лицом этой подлинной угрозы… но как он мог уничтожить эту неотразимую мощь, настолько захватывающую в своем своенравном вызове.

Крайне нестабильную, но... безудержную под давлением. Ищущую свой путь - путь, тщательно намеченный ей Палпатином. Не будет ли он обучать своего палача, как это сделал Дарт Плэгиус?
Сможет ли он навсегда обуздать и укротить эту мощь?

Однако это было так невероятно живительно; провокационно, чарующе.
Огромный риск ради огромной выгоды.

И какие уже были достижения! ранее он хорошо ощутил, как его Джедай призвал к себе яростную, штормовую Тьму, впервые по-настоящему используя ее сам, а не позволяя ей использовать себя.
Сам воздух потрескивал тогда бушующей и неукротимой мощью. Новым потоком Тьмы, дикой и несдержанной, открывающей новые двери. Стремительный наплыв энергии - и Палпатин купался в ее отраженной славе, чувствуя себя возрожденным и крепким в этой новой волне, чувствуя, как его вожделение мгновенно насытилось этой близостью к такому сконцентрированному и живому притоку мощи.
Мощи, которая скоро станет равносильна его собственной.
Мощи, которая уже была реальной угрозой.

Снова Палпатина одолели сомнения…

Но он не хотел уничтожать того, в чье создание вложил так много. И хотя Палпатин хорошо осознавал, что его страстное желание обладания может влиять на его решение, он был готов убить мальчишку, если это необходимо. Мальчишка был просто слишком могущественным, чтобы рисковать его неповиновением.

Палпатин научился этому на крайне дорогостоящей ошибке своего собственного Мастера. В конце концов, это сам Палпатин поднес стальной нож убийцы к горлу Дарта Плэгиуса.
Бесшумное стальное лезвие, а не лайтсейбер, чей особый звук сразу бы предупредил жертву. Он подобрал наиболее подходящее оружие для своей цели, будучи свободным от укоренившихся традиций обучающихся с детства форсъюзеров.

Факт, что Скайуокер также обучался только, когда вырос, давал тому неожиданное преимущество - он не полагался исключительно на Силу. Он предпочитал использовать более сбалансированный подход - применяя к ситуации свой быстрый и гибкий ум вместо того, чтобы немедленно погрузиться в Силу.

Да, Скайуокер будет также использовать хитрость, а не грубую силу, будет использовать все оружие из своего арсенала, что сделает его непредсказуемо опасным в любом столкновении.
Император улыбнулся - почти нежно - в этом они были очень похожи.

Он взглянул на мальчика, совершенно тихого и спокойного, как телом, так и разумом, потерянного в пустоте между забытьем и истощением.

- Отдыхай, Темный Джедай. Завтра - начало новой жизни, - используя Силу, он подтолкнул мальчика в глубокий сон.

И на сей раз его Джедай не сопротивлялся.

Неохотно убирая руку, глаза Палпатина задержались на двух темных капельках крови у лица мальчика - совершенных алых окружностях на фоне чистейших снежных простыней; манящих, гипнотизирующих...

Видение овладело им, разворачиваясь, как бесшумный взрыв, разрывающий в стороны действительность-

… … …
… … … … … … …

Он видел волка ночью, дикое существо, которое часто приходило в его видения на протяжении двух долгих десятилетий, чуть слышимое во тьме, своенравное и непредсказуемое. Оно исчезло в волнении теней, как это было и раньше, и он уставился в пустое безмолвие…

Абсолютная тишина. Он нерешительно повернулся.

Около него, на коленях, в немой неподвижности стоял его падший Джедай; в ниспадающем складками тяжелом плаще из густого и поглощающего весь свет черного меха. Покорно потупив глаза.
Волк в ночи… потяни слишком сильно его цепь, и он укусит.

Джедай встал, соболиный плащ скользнул вниз, открывая бессловесно протянутую руку с глубокими порезами, сочащимися темно-алой кровью, капающей с его пальцев.
Глаза Палпатина были прикованы к протянутому лайтсейберу, запачканному кровью - цвета гнева, страсти и предательства...
Это был сейбер Вейдера; мальчишка, в конечном счете, убьет своего отца?
Почему он давал меч Палпатину?

- Возьмите его,
проговорил его дикий Джедай, хотя его губы не двигались.

Палпатин снова взглянул на лайтсейбер, на безупречные алые капли, стекающие по рукоятке и падающие в ноги Палпатина, впитываясь в подол его плаща...

Жизнь, яркая и насыщенная.
Смерть, проливающая рубиновые слезы.

Смерть…

… … … … … … …
… … …

Видение исчезло, вытягивая воздух из легких Палпатина, и он вновь оказался в безмолвной тишине покрытой тенями комнаты, уставившись на пару капель крови.

Какое-то время он неподвижно стоял и размышлял над видением.

Значит, мальчик убьет своего отца? Это неизменное, непреложное событие?

Зачем бы еще он отдавал сейбер Вейдера? Палпатин приказал ему сделать это, и он принес доказательство своего подчинения?

Что он видел? - возможное будущее или предупреждающий похоронный звон?

В любом случае, он не слишком удивился - цена за большую власть и мощь требовала большего риска, большей бдительности и больших сил для контроля. Это было нормально для него; он даже с нетерпением ждал этого.
Игра высокой ставки - единственная игра, достойная его внимания.
Было ли это предупреждением, станет понятно в свое время. Видение всегда вооружало заранее, оно было даром просвещения. И теперь у него было знание, чтобы творить настоящее своими руками.

А первую уже полностью перевели?

samsung,нет,еще 5 глав осталось

Я знаю сколько глав осталось, просто она написала что взялась уже за перевод 2 части вот я и спросил закончила ли она 1 часть.  

Да. Сейчас я только вычитываю ее, исправляю опечатки и т.п.
А вы думали я такой объем перевода за день выдаю?;) Эх, было бы неплохо

Люк медленно приходил в себя, абсолютно точно зная, что все изменилось. Не только он сам; все. Ничто не сможет стать прежним когда-либо снова.

Он оставался лежать с закрытыми глазами, несмотря на то, что окружающая реальность требовала его внимания, проникая сквозь веки мутным коричневым светом.

Повсюду витала Тьма, затрагивая и заполняя собой все вокруг, каждый предмет, каждую поверхность. Но она больше не выла в кромешной ночи, она съеживалась и скулила, ожидая команды.
Хотя он знал мощь, которой она обладала, мощь, которую она так легко выпускала. Знал то, к чему она была способна... к чему он был способен.

Именно этот факт изменял и поворачивал все?

Нет – было что-то еще: неизбежное, предопределенное, неумолимо давлеющее и расставляющее все по своим местам, словно винтики в механизме.
Каждой своей клеткой он вслушивался в это глубокое безмолвие. Ощущая его - древнее и первозданное, как дыхание галактики, как сама жизнь.

Все вокруг изменялось и эволюционировало - это было сущностью жизни. Быть живым означало быть в состоянии преобразования. Развития. Эта движущая сила медленно и неизменно перемещалась вперед, и он был бессилен против ее массы, против инерции, созданной с началом времени - это было все равно, как попытаться остановить вращение галактики.
Все изменялось. Ничто не могло избежать этого. Ничто не оставалось прежним. Ни даже Сила, ни Свет, ни Тьма.

Тьма наполняла его теперь. Она стала частью его. Он стал частью ее, в созвучии.

Она гудела в воздухе, как столкновение атомов, мощная, убедительная. Невероятная, неограниченная сила, ищущая основание и желающая быть использованной, предлагая себя бесхитростно и безусловно.

Она ждала, выжидала.

Он ни звал, ни отклонял ее, слушая вместо этого звук своего дыхания, легкого и поверхностного. Слушая бушующий ветер снаружи, швыряющий град в толстые стекла окон. Помимо этого он слышал потрескивание огня в очаге и шелестящее перешептывание недалеко, может в этой комнате, может - нет.

Он по-прежнему оставался абсолютно спокойным и телом, и душой, странно отстраненным от факта своего крушения, все эмоции оставили его. Словно он был мучим так долго и много, что у него ничего не осталось - ни сожаления, ни позора, ни разочарования, ни раскаяния.

Да, он убил их, но…что они ожидали? Разве они не заслужили своей судьбы? Он ненавидел их, ненавидел свою слабость - совесть, связывающую его руки, когда он знал, что мог остановить их в любое время.
Палпатин был прав – то, что находилось в его крови, сдерживалось слишком долго.
В конечном счете, было неизбежно, что он набросится на них, оставался только вопрос – «когда», и «как».

Он не чувствовал себя виноватым, не мог; его действия находились слишком далеко от таких личных и ограниченных эмоций, поэтому любая реакция на них попросту игнорировалась. Никакие чувства не были равнозначны тому, что он совершил… таким образом он не чувствовал ничего вообще.

Смутно он признавал, что некоторая жизненно важная часть его самого закрылась, не в силах справиться с чудовищностью его действий. И на ее смолкнувшем месте зияла только ледниковая пустота - неподвижная, как деготь ночи; потеря была настолько глубокой, что Люк не мог думать о ней.
Но даже это знание не трогало его; он рассматривал себя словно с расстояния, как будто сам он находился в другом месте и наблюдал некий сюрреалистический сон, оставаясь в стороне от разворачивающихся событий, окутанный пустотой, покорностью и принятием, отстраненный и изолированный.

Он должен чувствовать горечь? Гнев, что все было отнято у него? Что его разрезали с безупречно хирургической точностью, мучительно, по частям; в безукоризненном исполнении? Безжалостно и беспощадно: каждый разрез и разрыв проникал глубже прежнего, калеча и обескровливая, пока не осталась лишь пустая раковина далеких воспоминаний - сухая, как пыль пустыни.

Не осталось ничего. Ничего вообще - он не мог заставить себя даже попытаться вспомнить то, что потерял, не мог ни то, что вслух, но даже мысленно произнести свое имя.
Он был ужасающе пуст и абсолютно спокоен одновременно.

И некоторым странным образом свободен; все кончилось. Все, наконец, кончилось. Факт, что он до сих пор жив, был... неожиданен; нежелателен. Но все закончилось - признал он.

Было ли это принятием, сдачей? Он думал, что такие мысли будут горькими, мучительными, острыми и жалящими, раздирающими душу.

Но на самом деле он не чувствовал ничего. Абсолютно ничего.

Только усталость – глубокое истощение, проникающее до костей от самого основания души. Тупая, вызывающая судороги боль избитого тела, так долго находившегося на самом краю своей выносливости, теперь была странно желательна - как единственная константа, единственный способ убедиться, что он вообще жив.

Тихий воздух тепло касался кожи, а поверхность, на которой он лежал, была мягкой и податливой. Прошло так много времени с тех пор, как он лежал на чем- то другом, кроме холодного твердого пола, что сейчас подобное ощущение было неестественным и неудобным. Он знал, что эта мысль должна наполнить его негодованием, но этого не случилось. Был просто факт, ничего незначащий в масштабах мироздания.

Теплота убаюкивала его, и он не хотел ничего иного, кроме как следовать за ее соблазном в пустой комфорт сна, но Тьма нагнеталась вокруг, словно небо перед штормом, насыщаемое заряженными частицами и потоками ищущей направления энергии; и он знал, что это было, хотя никогда раньше не ощущал такого.

Звук шороха тяжелой ткани по жесткому полу все еще имел власть над ним: по его телу пробежал мучительно-острый трепет, заставив челюсти сжаться, а сердце колотиться барабанной дробью, уступая темным воспоминаниям.
При приближении к нему, вступив на мягкий ковер, легкие шаги стихли, и он знал, что теперь за ним наблюдали, однако не чувствовал особой необходимости открывать глаза. У него была вся информация, в которой он нуждался, не прибегая к таким грубым органам чувств.

Поэтому он по-прежнему не двигался, позволяя Силе действовать, никак на нее не влияя и довольствуясь пассивно полученными сведениями. Долгое время фигура рядом с ним оставалась стоять, изучая его и зная, что он бодрствовал.
В конце концов, понимая, что от него ожидалось, он неохотно подчинился и открыл сухие, «набитые песком» глаза, вынужденный моргать, пытаясь справиться с изнурением.

- Оденьте его, - резкий и бесчувственный голос Палпатина словно состоял из гравия и был холоден, как могила - точно такой, как он помнил.

Император повернулся и вышел из комнаты, плащ потянулся по тяжелым коврам, лежащим поверх холодного мрамора.

Он лежал еще несколько секунд, по-прежнему отчаянно желая спать; упасть в безжизненную пустоту, охватывающую разум и тело. Но это бы только задержало неизбежное, а он был научен горьким опытом в бессмысленности подобных вещей. Поэтому он мучительно повернулся на бок и сел на краю высокой кровати; мышцы заломило в стонущем протесте, пока он оглядывал комнату, впервые признавая, где теперь находится.
Его спальня. В его апартаментах, в императорском дворце. Его собственный личный гулаг.

По крайней мере, раньше его тюрьма была размером с эту комнату. Теперь она тесно свернулась вокруг его разума, душа его мысли, не оставляя места ни для прощения, ни для надежды - но он и не заслуживал лучшего.

Комната была заново богато обставлена все теми же угрюмыми, темными тканями и тяжелой, напыщенно-витиеватой мебелью; огромные картины висели на стенах темно графитового и синего цветов. И даже этот угнетающий вид казался невероятно насыщенным после такого долгого времени в той пустой белой камере, цвета конечной роскоши.

За решеткой большого камина был разожжен огонь - впервые с тех пор, как он был здесь – коптя камень позади и посылая горячие потоки к его обнаженной коже, высушивая и без того безжизненный воздух.
Он отметил все вялым, отстраненным взглядом - это все было незначительно.

В комнате находилось трое одетых в темное слуг, взирающих на него с тихой надеждой.

- Уйдите, - приказал он просто; из крайне пересохшего горла вышел низкий ломаный голос.

Они поклонились, сделали несколько шагов назад, отвернулись, и затем вновь остановились у дверей в почтительном поклоне, прежде чем тихо закрыть их позади себя, несмотря на приказ Императора.

Так легко видя их мысли, Люк не ожидал от них ничего другого: они боялись того, что не могли постичь, стремясь услужить и снискать расположение у тьмы в любом ее проявлении: запугивании или притеснении, силе или преследовании. Он отослал их под недовольство Императора – они представляли слишком малую значимость, и не стоили его внимания.

Затем он встал на ноги, и мир на мгновение поплыл перед ним, прежде чем он ухватился за Тьму, чтобы не упасть. Она немедленно ответила наплывом силы к ослабшим мышцам, сдерживая острые, как нож судороги. Боль не оставила его, но она больше не имела значения.

Он неловко прохромал вдоль изысканного мозаичного коридора к выложенной темным мрамором ванной и вымылся, задевая пальцами рубцы шрамов, отмечая, что раны были зашиты, а сломанные кости вправлены и срощены. Но даже это не трогало его, не давая ни облегчения, ни заверения; они могли быть сломаны снова.

Это он знал также из опыта.

Одежда в его гардеробе была богатой и тяжелой, роскошной, но изысканной, цветов синей полуночи и черного воронова крыла. К тому времени, как он оделся, он забыл, на что она была похожа.
Зеркала не было - но он и не хотел больше видеть свое отражение; было сомнительно, что он даже узнает его.

Он прошел к резным двустворчатым дверям на противоположной стороне спальни, и при его приближении они распахнулись без видимой помощи. Пройдя через темную гостиную, ни разу не посмотрев по сторонам, пересекая темный отдающий эхом пустоты зал, высокие двери которого были впервые открыты для него, он вышел в главный коридор, который видел до этого лишь однажды.
Не оглядываясь вокруг, он прошел вдоль него к расположенному у главного выхода приемному залу; помпезные двери были распахнуты в ожидании. Бросив короткий взгляд на главный выход и находящийся следом Дворец, он отвернулся и вошел в зал, на высоких сводчатых потолках которого мерцали танцующие тени, бросаемые тусклым светом камина.

Император стоял перед возвышающимся рядом узких окон, спиной к комнате, смущая своим пристальным взглядом непримиримую ярость шторма снаружи. Он почти не двигался, лишь слегка повернулся в ожидании.

Пройдя вдоль длинного зала к Императору, Люк Скайуокер встал на одно колено перед своим Мастером, склонив голову и опустив в пол глаза.

MOAR!!! MOAR!!!
затянуло, хочу ещё)

Браво! Прекрасный фан-фик. Большой респек автору и переводчику за проделанный труд. Очень интересно узнать, что будет дальше. С нетерпением жду продолжение!

Мара Джейд возвратилась поздним вечером, приземлившись на полированной черной платформе огромной крыши Дворца недалеко от Южной Башни. Это немедленно напомнило ей о нем - о ночи, когда он бежал. Маленькая улыбка коснулась ее губ при мысли, как легко он обошел все тщательно размещенные системы безопасности Дворца.
И тотчас улыбка исчезла при воспоминании, чего ему это стоило. При воспоминании, как она попросту сбежала от происходящего.

Не думай об этом.

Не думай… но, казалось, только это она и делала все последнее время - думала о нем. Впрочем, этот довод довольно легко отклонялся – так как сама ее миссия, по сути, была связана со Скайуокером; уже второй раз за год Мара выполняла идентичную задачу. И, конечно же, именно поэтому она и думала о нем сейчас – никаких других причин.

Заполнив свой разум сотней тщетных мыслей и не признавая единственную волнующую ее, Мара вошла в Башню, гудящую жизнью даже в этот поздний час. Императорский Дворец никогда не спал – как и сама Империя. Он бодрствовал круглосуточно; необыкновенно интенсивная действительность, существующая внутри, была полностью изолирована от настоящей реальности, находящейся за его неприступными стенами. Можно было прожить здесь всю жизнь, ни разу не рискнув выползти за пределы основной части Главного Дворца, если бы кто этого захотел. От множества мелких гражданских служащих и дворцового штата мандат просто требовал оставаться в пределах Дворца, пока они служили Императору, создавая, таким образом, целые общины и инфраструктуру, уровень за уровнем, в нижней части Главного Дворца.

Башни были предназначены строго для элиты штата Императора, обеспечивая избранных привилегированным жильем. К тому же в них располагалось рабочее пространство в виде церемониальных и общественных палат, как официальных, так и нет, предназначенных для военных и планетарных лидеров, дипломатов, представителей систем и, конечно же, Королевских Домов. Все уровни чиновников вышестоящей власти несли службу здесь; ничто не избегало тщательного наблюдения Императора.

Несмотря на вечер, Мара совершенно точно знала, что сессия Суда еще идет, и Мастер ожидает ее немедленного присутствия.

Она шла по Башне ровным шагом, останавливаясь на всех контрольно-пропускных пунктах, как на привычных, так и на новых, застигнувших ее врасплох. Но она отсутствовала четыре месяца – почти ровно столько же, сколько и Лорд Вейдер - поэтому изменения в системе безопасности ее серьезно не удивили; ее Мастер всегда был более чем бдителен в таких вещах.

Но метод их размещения представлял интерес; они находились не в обычных очевидных местах - входах и специальных караульных помещениях - а в узких проходах и поворотах с плохой видимостью, легко уязвимых точках. И все КПП были расположены так, что в случае перекрестного огня они были прикрыты углами, исключая опасность попадания друг в друга. К тому же наметанный глаз Мары легко определил охранников в штатском, слоняющихся среди персонала Дворца, ведя наблюдение, а не проверяя удостоверения личности. Это все больше напоминало партизанские методы, чем военную подготовку, отметила Мара.
Несомненно - новый начальник по вопросам безопасности Дворца. Она сузила глаза, мысленно пробегая в памяти список многочисленных имперских офицеров, карабкающихся по служебной лестнице. Джейд могла назвать по крайней мере дюжину оригиналов, но ни один из них не учредил бы такой вид безопасности.

Уйдя с головой в мысли о том, кем был ее новый конкурент - ее Мастеру всегда нравилось держать свой старший штат в оппозиции, тем или иным способом - она добралась до десятого уровня, где проводился Суд.

Там она прошла еще три новых поста безопасности, прежде чем войти в зал для свиты, полный шума и красок; ее незатейливый черный комбинезон казался серым в сравнении. Хотя это никак не влияло на ее положение, обеспечившее ей несколько любопытных взглядов, пока она пробивалась через собравшуюся толчею.

Различные разумные существа проводили годы своих жизней в этом зале, шепчась о тайнах, давая обещания и заключая союзы, так ни разу и не получив вход в желанный Тронный Зал. Мара также провела годы своей жизни в бесчисленных маскировках, блуждая здесь, чтобы подслушать эти разговоры для своего Мастера. Использование личных автоматических устройств по созданию помех и подавлению сигналов против средств прослушки было обычным делом, особенно в этом зале шепотов - поэтому единственно надежный и практичный способ получить информацию состоял в том, чтобы найти тех, кто согласился бы обменять ее на малейший шанс их представления при дворе Императора.

Сейчас она быстро шла мимо, признавая многих и признанная лишь несколькими, которые были слишком хитры, чтобы делиться этим знанием с другими.
У величественных, идущих от пола до потолка, дверей она приостановилась, кивая императорским гвардейцам, несущим здесь постоянную вахту вне зависимости от нахождения внутри Императора. Большего делать не было необходимости - ее присутствие было отмечено, как только она вошла в коридоры наивысшего уровня безопасности, спрашивая разрешения на вход в Зал Свиты. Если Мастер потребовал ее присутствия, ее пропустят. В противном случае она будет ждать.

Помпезные двери распахнулись, и множество голов повернулись, чтобы рассмотреть нового входящего в Тронный Зал, щурясь на ворвавшийся в деспотично мрачную комнату свет; богатые золотом стены засверкали словно всполохами огня.

Во главе комнаты находилось приподнятое возвышение, на которое никому не разрешалось ступать без особого позволения - полукруг из светлого мрамора террасоти; другая половина круга была выложена на полу перед возвышением, формируя похожую на бледную луну окружность. Именно оттуда ее Мастер вершил Суд, восседая на своем драгоценном Троне Солнечных лучей - древнейшем артефакте, присвоенным им из разоренного Храма Джедаев.

Высокую спинку трона - намного выше головы Палпатина - формировало солнце из литого чеканного золота, края которого расходились оправленными драгоценностями лучами; роскошное золотое обилие ярко горело во всем своем великолепии даже при тусклом свете, открывая детальные фрагменты рисунка за спиной Императора.

Под его ногами стояла тяжелая скамеечка для ног. Он всегда использовал ее здесь, опираясь ногами на прочную резную поверхность, изображающую галактику, которой он управлял – едва ли тонкий намек.

Мара шла вперед, не смотря по сторонам, сосредоточив взгляд и внимание исключительно на своем Мастере.

За пять шагов до возвышения ее уверенный шаг сбился...

Чуть позади, в стороне от трона, гордо и прямо, смотря на нее с безразличным выражением лица, стоял Скайуокер.

Он был одет в темный простой костюм, застегнутый сбоку на военный манер, без всякого обозначения звания или каких-либо других регалий, безупречных ткани и покроя, идеально подогнанный и создающий впечатление небрежного богатства, привычного и самоуверенного.
Цвета дворцовой ливреи были богаты и насыщенны, ярко-синий для охраны, алый для императорской гвардии; членам же личного окружения Императора - и только им - позволялось носить темно-красный, черный, часто выбираемый Марой, и темно-синий кобальт, который сейчас был на Скайуокере - густой цвет неумолимой полуночи, прерванный только узенькой белой полоской на высоком стоячем воротнике; даже его руки были покрыты тонкими кожаными перчатками.

Он наблюдал за ней еще несколько секунд, пока она восстанавливала свой темп, продолжая идти вперед, затем его голубые глаза стрельнули в сторону и безучастно уставились на собранную толпу.

Когда Мара достигла бледно-сливочного полукруга, она изящно опустилась на одно колено перед своим Мастером, пристально глядя на гладкий мрамор в попытке вернуть самообладание, прежде чем поднять взгляд на Императора, хорошо понимая, насколько удивлен он ее неловким замешательством.

Она доложила, что ее миссия прошла успешна - все, что ее Мастер хотел услышать публично - и заняла свое место, встав с одной стороны зала близко к возвышению.

Никто не сидел в Суде кроме Императора. Никто не приближался к возвышению без его личного приглашения. И никто никогда не стоял позади Императора - кроме нее, Лорда Вейдера, нескольких привилегированных, тщательно отобранных гвардейцев... и теперь, очевидно, Скайуокера.

Следующие два часа она стояла, уставившись на Скайуокера и задаваясь вопросом… что? Все, предположила она. Почему он находится здесь? Что ее Мастер сказал своему окружению? Как давно он свободен?
Его шрамы поблекли, но по-прежнему были видны - для нее, по крайней мере.

Значило ли это, что Палпатин, наконец, сломал своего Джедая? Конечно, да – в ином случае он никогда не позволил бы тому появиться в Суде.

Сколько было потеряно, спрашивала она себя. Ее Мастер доверял ему стоять так близко к себе… Сколько же осталось от настоящего Люка Скайуокера?

В голову ворвался образ, каким она видела его последний раз, несколько месяцев назад, сгорбленным от боли в сломанных костях, израненным и покрытым засохшей кровью... Она помнила его избитое лицо, когда он повернулся к ней, потерянный и одинокий, уже так много вынесший и прекрасно понимающий, что будет дальше; и глаза, такие выразительные, полностью открытые, даже тогда…

Сегодня вечером он ни разу больше не посмотрел на нее, ни разу не ответил на ее прикованный к нему взгляд, хотя должен был, наверняка, чувствовать его.

Или, может, он потерял все свое внимание в толпе - Скайуокер появился в Суде из ниоткуда, немедленно заняв очевидное положение власти и исключительности, ясно выставленное на показ Императором; все должны были перешептываться и сплетничать, безумно желая знать, кем был этот незнакомец, что он собой представлял и почему он здесь находился.

Она не сомневалась, что все - каждый аспект его прибытия - был тщательно контролируем ее Мастером. От выбора дня до придворных, обслуживающих его одежду, от его поведения до размещения на возвышении.

По Дворцу должна гулять масса безумных сплетен и предположений. Никто, появившись из ниоткуда, не получал мгновенно такого выдающегося положения и привилегий. Она жалела теперь, что так быстро прошла через Зал Свиты. Множество россказней часто провоцировалось самим Императором, подкидывающим удовлетворяющие его целям факты.

Она смотрела и слушала на протяжении всего вечера, Скайуокер стоял прямо и спокойно, однако выглядел изможденным и усталым. Cо своего места она рассматривала исчезающие швы и шрамы на его лице; интересно, какую причину привел для них ее Мастер, если он вообще это сделал? Иногда десять теорий, придуманных в кулуарах, были намного полезней и действенней, чем одна ложь - или одна правда.

Суд шел своим чередом: ходатайства о помощи, об уменьшении непомерных налогов, о разрешении на выработку новых шахт и земель, о получении полномочий на соседних планетах, пустых и населяемых, о военных контрактах, о введении или снятии коммерческих ограничений; все это тщательно регистрировалось для рассмотрения. Разрешения и правомочия выдавались только при достаточном стимуле, когда просимое, в конечном счете, служило интересам Палпатина.

Скайуокер по-прежнему оставался статуей, смотрящей с безразличным лицом на середину зала. Если у него и был малейший интерес к происходящему, то он его очень хорошо скрывал. Но он всегда делал так, размышляла Мара, и это никогда ничего не означало – этому она научилась.

В конечном счете, Суд завершился, и Император поднялся, чтобы с неискренней милостью прошествовать мимо кланяющихся придворных, приостановившись лишь раз в выражении признательности кому-то конкретно, как он часто делал.
Скайуокер шел позади на близкой дистанции, держа руки за спиной и глядя вперед. Когда императорская процессия проходила через высоченные двери, открывшиеся в громадный Зал Свиты, где все склонились в беззвучном почтении, Мара присоединилась позади вместе с Кордо, мажордомом Императора, и Амеддой, его канцлером; шествие закрывали алые гвардейцы.

Выйдя оттуда в грандиозный и просторный холл, Мара понадеялась, наконец, попасться на глаза Скайуокера, но как только она начала продвигаться к нему, к ней тут же повернулся Император.

- Ты преуспела, Мара. Пойди вместе с Кордо в мой главный офис и составь полный доклад. Я позже прочитаю его.

И вот и все. Без какого-либо изящества она была отослана. Палпатин отвернулся, продолжая свой путь к длинной лестнице, ведущей к частным жилым уровням. Скайуокер ни разу не оглянулся.

.


Было уже хорошо за полночь, когда она, как можно естественней и небрежней, проходила через привилегированные жилые уровни, направляясь к широко растянувшимся Перлемианским апартаментам, бывшим когда-то тюрьмой Скайуокера, теперь же числившимся, как его официальное жилье.

Когда она достигла их, у главного входа стояло четверо алых охранников, из личного полка Императора.

Апартаменты всех вышестоящих лиц охранялись. Для безопасности жильцов, конечно же; для дополнительной страховки. Хотя по какой точно причине это было необходимо в элитном анклаве надежно защищенного Дворца, никто спрашивать не хотел. И если случалось, что не пуская посторонних, охранники заодно удерживали внутри самих жильцов, это было чистым стечением обстоятельств, не больше.

Одно было отличным у апартаментов Скайуокера - в дверях стояла бдительная и настороженная алая гвардия, а не синяя дворцовая стража. Сами двери были открыты – как здесь было принято – показывая тусклую полосу света, идущую из широкого главного коридора за ними.

Достав совершенно неуместную здесь копию своего рапорта и стуча по нему ногтями, пытаясь выглядеть официозной и раздраженной, она уверенно подошла к дверям и кивнула охранникам, полагаясь на свой статус и тесное с ними знакомство, чтобы ее беспрепятственно пропустили.

Никто не остановил ее; и она быстро прошла в вестибюль, чуть смешавшись, когда из двери в далеком конце коридора случайно вышел обычный дворцовый слуга.

Близкий голос слева заставил ее повернуть голову.

- Я могу вам помочь, коммандер? - это был высокий и широкоплечий брюнет, старший помощник Вэз Риис.

Посмотрев на бюро штата неподалеку от входа, Мара увидела выглядывающего, откинувшись на спинку стула, незнакомого ей второго помощника. В конце коридора, переходя из комнаты в комнату, с любопытством оглядывался слуга. Все казалось странно улаженным, словно пытаясь создать видимость, что такой уклад существует уже давно - и, тем не менее, некую неустойчивость и нервозность скрыть не удавалось.

В комнатах не было видно никакого света, но она знала, где он; и знала, что он еще бодрствовал, размышлял…

Риису удалось встать на пути Мары, вежливо протягивая руку, чтобы проводить ее в комнату ожидания напротив - хотя ему хватило благоразумия не касаться ее. Несмотря на то, что он являлся высокопоставленным чиновником, он никоим образом не имел ее статуса в свите Императора.

- Нет, - ответила Мара просто, обходя его стороной и не чувствуя необходимости объясняться дальше, учитывая их разницу в ранге.

Однако было интересно, что он находился здесь – насколько она знала, он был бывшим военным спецслужб, телохранителем и адъютантом, его высокий ранг при дворе Императора хорошо отражал это. И теперь, очевидно, его назначили к Скайуокеру. И далеко не обычным личным помощником.
Она сразу же подумала о Мовеле, мажордоме Лорда Вейдера - тоже бывшем военном. Но различие состояло в том, что Мовель был абсолютно предан Вейдеру, который сам нашел его и взял к себе на службу; лояльность Рииса так же принадлежала человеку, принявшему его на службу - и это был не Скайуокер.

- Вы здесь по официальному делу? У меня нет никакого зарегистрированного назначения, - упорно проговорил он, неуловимо ступая поперек ее движения, чтобы оставаться на ее пути.

Мара нахмурилась, в голосе начало звучать раздражение:
- Нет.

Она сделала еще шаг, обходя Рииса, вновь пытающегося ступить против ее хода; их своеобразный танец медленно продвигался вдоль широкого главного холла апартаментов.

- Извините меня, коммандер Джейд, но коммандер не принимает неофициальных посетителей. Я, конечно, сообщу ему, что вы…

На сей раз Мара просто пошла прямиком на него, и надо отдать ему должное, Риис продолжал стойко держаться. Но Мара искусно запутала свою ногу между его лодыжек, заставляя того споткнуться назад, когда она в фальшивом покачивании протянулась к нему, чтобы якобы сохранить равновесие, подталкивая в итоге его еще сильнее. Он крепко схватил ее за руку, намереваясь потянуть за собой, но эти навыки уже давно не практиковались им, тогда как Мара интенсивно тренировалась фактически всю свою жизнь по сей день.

Это был изощренный балет скрытого боя, и как бы хорош ни был Риис, Мара справилась с ним за секунды и, пробормотав быстрое и бесхитростное извинение, продолжила свой путь вглубь апартаментов, пока Риис что-то выкрикивал запоздало спешащему второму помощнику.

Мара находилась уже на полпути по коридору, собираясь свернуть в частную столовую, когда что-то заставило ее повернуться налево к чуть приоткрытой двери кабинета и, несмотря на темноту внутри, она поняла, что Скайуокер был там. Внезапно сомневаясь, что делать дальше, Мара остановилась - нужно ли ей постучать? Конечно же, он знал о ней, даже без всей этой суматохи в холле…

В конце концов, видя, что Риис поднимается на ноги, она ступила внутрь темной комнаты, шепча его имя:

- Скайуокер? Люк?

Странно, несмотря на беспорядок снаружи, он все же стоял спиной к двери, пристально глядя на далекие огни бесконечного города, нисколько не двинувшись, когда она сделала еще один неуверенный шаг во мрак. Темный идеально подогнанный под его фигуру жакет был снят, и его безупречно чистая белая рубашка с высоким воротничком, казалось, ярко светилась в свете тусклых огней.

Он полуобернулся, и глаза Мары поймали слабый блеск металла на его бедре. Она быстро взглянула вниз от пришедшей ей в голову мысли, которую она почти немедленно отклонила... но нет - на его бедре… висел лайтсейбер!

Темный и матовый, сделанный из чистого перенниума - судя по цвету сплава; гладкая гравированная поверхность была тонко инкрустирована сливающимися вставками из белого и желтого золота. По наконечнику можно было сказать, что он уже использовался, хотя Мара была уверена, что получил он сейбер новым. Как и во всем остальном, Палпатин одаривал своего Джедая, посылая тонкие сообщения даже в таких вещах; новое начало, новая жизнь.
В голове тут же возник вопрос - насколько сильно должен быть уверен в нем ее Мастер, чтобы позволить такое оружие…

И, наконец, понимание ударило по ней - того, кем он являлся, того, что собой представлял. Поскольку такому подарку могло быть только одно оправдание.

Она все еще смотрела на сейбер, когда Скайуокер заговорил:

- Да? - ровный тон и лицо, покрытое тенями, не отражающее ни радости, ни раздражения на ее вторжение.

Внезапно растерявшись, что сказать, Мара подняла глаза. Она вообще не была уверена, зачем пришла – она только знала, что должна прийти.

Ища от него какого-то признания или приветствия, она сделала еще один неуверенный шаг. Все время, что она знала его, он всегда облегчал для нее такие ситуации, будучи всегда открытым и дружелюбным, даже при самых жестких обстоятельствах. Сейчас она пыталась найти что-нибудь - хоть что-то, что позволило бы узнать в нем человека, которого она знала… но он ничего не отдал наружу.

С сомнением она взглянула ему в глаза.
- Я… хотела… удостовериться, что ты в порядке.

Он знал правду… должен был знать.

Скайуокер оставался спокойным и замкнутым, с полностью лишенным эмоций лицом; синие глаза стали темными при слабом свете, голос бесстрастный и ровный:
- Все хорошо. Спасибо, коммандер Джейд.

Коммандер Джейд. Только однажды за все время, что она знала его, за все долгие часы и бесконечно тянущиеся дни, что они провели вместе в вынужденной компании, за все ужасные и безжалостные испытания, которые он переносил, когда его бросили в камеру, только однажды он назвал ее по званию.
Сейчас он смотрел, просто смотрел на Мару, не делая больше никакого движения, даже не поворачиваясь к ней полностью.

И когда она застыла, чувствуя себя прикованной к месту и судорожно ища, что еще можно сказать, чтобы пробиться к нему, он отвернулся, вновь уставившись на город вдали. И Маре только осталось смотреть на его спину в полной растерянности.

- Ты… кажешься…

Он не повернулся к ней, совершенно не реагируя на ее неестественные слова. Ей хотелось, чтобы он закричал, обвинил ее - даже это было бы лучше, чем такая безучастность, полностью лишенная какого-либо интереса к ее внезапному приходу. Если бы он осудил ее, она, по крайней мере, могла бы защититься, объяснить ему, получить какую-то надежду на прощение, принятие. Она мысленно протянулась через безмолвную пустоту, пытаясь найти их бесспорную интуитивную связь. Что-то - какую-либо скрытую тень, какой-либо намек на эмоции, на эмпатию - что-нибудь, что было бы похоже на Люка.

На ее пути встали непроницаемые, обернутые вокруг него щиты. Броня.

- Все хорошо, спасибо, - повторил он ровным голосом, по-прежнему не поворачиваясь к ней; прямой, умеренно сдержанный смысл.

- ... Я… думала…
Что? Реально, что?

Теперь, стоя здесь, перед ним, зная, кем он стал и на что был способен… она фактически беспомощно заикалась, потому что мысли разбегались от нерешительности, не имея больше понятия, на что она надеялась, что чувствовала и что хотела.

И прежде чем она смогла составить хоть какое-то связное предложение, в комнату ворвался Риис с двумя охранниками позади.

- Сэр... - проговорил он, затаив дыхание.

- А, Риис, - невозмутимо произнес Скайуокер, так и не поворачиваясь, словно это был нормальный способ вхождения в комнату. - Коммандер Джейд как раз уходит. Возможно, вы могли бы проводить ее.

Мара в изумлении повернулась к Люку, открыв рот, чтобы возразить…

- Спокойной ночи, коммандер Джейд, - сказал он с безупречным выбором времени, все так же вглядываясь в темноту и остро жаля ее окончательностью своих слов.

Любая возможность говорить дальше была фактически отнята присутствием Рииса; расстроенная и выбитая из колеи Мара направилась к выходу, размышляя, доложит ли покорно этот адъютант Императору о ее маленькой опрометчивости. Размышляя, определил ли этот разговор рамки ее отношений со Скайуокером.
.
.
.
Как оказалось, увидеть Скайуокера было очень трудно, увидеть одного - практически невозможно; Палпатин охранял свое новое чудо со всей ревностью, удостоверяясь, что ни с ним никто не разговаривал, ни он ни с кем.

Иногда она видела его в личных апартаментах Императора, когда их обоих туда вызывали, или в Суде, когда он входил туда в свите Императора, не смотря ни направо, ни налево, идя сразу позади своего Мастера к возвышению и ожидая всегда следовавшего приглашения встать около трона.
Она никогда не замечала, чтобы он носил там лайтсейбер, однако часто видела, что он носил его в присутствии Императора при различных частных обстоятельствах, к тому же Палпатин ежедневно приходил на его тренировки в учебном зале. Таким образом, в Суде он не носил сейбер не из-за нехватки доверия; было совершенно ясно, что это сознательное решение со стороны Императора, для которого у того обязательно имелись причины, даже если она их не понимала.

Естественно, все при дворе изводились любопытством в попытках узнать, кто он. Безрезультатно, конечно же - Палпатин позаботился об этом. Никто даже не знал его имени.
И не узнают - Маре лично была поручена задача уничтожения каждого упоминания о нем из всех существующих данных. И последние несколько месяцев она провела, перебираясь из одного внешнего региона в другой, с одной пыльной планеты на другую, обеспечивая, чтобы все файлы и другие материальные сведения, ссылающиеся на Скайуокера, независимо от того, насколько маленькими или частичными они являлись, были уничтожены без возможности восстановления. В конце она объединила несколько уже активизированных команд, чтобы проникнуть в строго охраняемую разведывательную систему ботанов - единственный надежный источник по-настоящему независимой информации в Империи - проверяя, что все детали, подкинутые к ним Черным Солнцем несколько месяцев назад, были на месте, и что любые остающиеся независимые разведданные, кроме нескольких незначительных ссылок на имя Люка Скайуокера, исчезли.

Не должно было остаться ничего; ей было приказано проделать идентичную работу еще за несколько месяцев до того, как она встретила его - еще до того, как он прибыл во Дворец - работая с независимыми источниками информации. Большинство данных, указывающих на него, было уничтожено еще тогда. Оставались лишь маленькие ниточки, проследив которые, понять что-то полностью было невозможно.

Теперь были только слухи. Направленные в нужные уши и легко распространяющиеся сплетни - фактически превращающиеся в паранойю.
Только фанатично преданная императорская охрана, стерегущая его в камере под Дворцом, и несколько высокопоставленных личностей знали правду о нем; и ее Мастер сделал все возможное, чтобы подчеркнуть свое желание их молчания по этому вопросу - в этом она была уверена.

Он стал тайной, загадкой - тенью.
Точно такой же, как она.

21(1)
Стояла середина утра. Унылый зимний свет вливался в высокие стекла окон тренировочного зала - огромного пространства с деревянным полом - места, которое сама Мара использовала раньше для своих тренировок с лайтсейбером. Сейчас, разумеется, оно давно было закрыто для нее. Ходили осторожные слухи, что уже больше четырех месяцев там занимается Скайуокер, каждый день, от рассвета до заката, один или с Палпатином. Неизменно и постоянно упражняясь.

Час за часом, день за днем, неделя за неделей. Посвящая себя тренировкам на грани навязчивой идеи.

Мара прошла мимо шести алых гвардейцев, стоящих снаружи, задаваясь вопросом, для чего именно они там находились - чтобы удерживать Скайуокера внутри или чтобы не пускать к нему других. Вероятно - второе, решила она; что такое шесть алых гвардейцев против вооруженного Ситха, если он решит уйти?

Да, Ситх. Невзирая на то, как называл его публично Император. Но и с этим фактом она постепенно свыклась, одновременно подмечая все больше перемен в этом замкнутом Скайуокере: было что-то неустойчивое в манере его поведения, указывающее на изменчивый взрывной нрав. Она также свыклась и с его статусом, и с его положением, находя всю эту ситуацию даже интригующей, но, разумеется, в строго профессиональном – ни в коем случае не личном – плане.

Мысль увидеть, что он делает и как ведет себя, когда тот внутренний огонь вырывается наружу, пленяла ее. Но за прошедшие две недели после ее возвращения, он оставался холодно-сдержанным со всем, что его окружало – включая ее – несмотря на свой довольно очевидный острый, как лезвие ножа, нрав. Поэтому она не смогла узнать о нем ничего нового с той самой ночи, когда ее выпроводили из его апартаментов.

А она действительно хотела иметь больше представления о нем.

И сегодня представилась эта возможность - Палпатин приказал ей доставить ему сообщение. Да, она могла бы сделать это по комлинку или через его адъютантов, но теперь у нее была официальная причина говорить со Скайуокером - и она не собиралась тратить ее впустую.

Не имея понятия, чего ожидать, Мара вошла в зал, смотря на противоположную сторону этого огромного величиной с ангар помещения.

Там, окруженный шестью специальными поединочными дроидами, находился Скайуокер, одетый в идеально сидящие на нем спортивные бриджи и майку безукоризненно белого цвета.

- Стоп программа, - сказал он спокойно, дезактивируя свой лайтсейбер; дроиды замерли на месте.

Мара прошла вперед, нисколько не удивляясь дроидам - в целом они были запрещены в дворцовых Башнях, но так как никто из простых людей не мог противостоять форсъюзеру, ее Мастер держал их здесь для себя. Мара также, время от времени, использовала их - по одному за раз, устанавливая уровень их реакций приближенным к мастерству нормального человека. Лорд Вейдер же использовал их на максимальной мощности, сражаясь сразу с несколькими. Она видела, как и ее Мастер делал то же самое.

Однако… Мара беспокойно нахмурилась, сгорая от любопытства и расстройства, что Люк сразу же остановился, как только она вошла в зал.

Он повернулся... Сейчас, на этом расстоянии, глубоко и часто дыша, со спутавшимися волосами, он был очень похож на человека, который только прибыл сюда долгие месяцы назад, и, совершенно не отдавая себе отчета, Мара легко улыбнулась ему.

Он только слегка нахмурился в ответ, явно опасаясь ее неожиданного прихода. Улыбка Мары спала, но дрожь в груди унять было не так легко.

- Император требует твоего присутствия в пять часов в Государственной Комнате, - произнесла она на ходу; голос эхом прокатился по пустому залу.

- Ясно, - ответил он кратко, моментально возвращаясь к неподвижным дроидам.

Но Мара продолжила идти вперед, остановившись лишь в нескольких шагах от него.

Он не поворачивался, она не уходила. Продолжая стоять на месте, Мара отметила глубокие тяжелые шрамы на его руках и спине, до сих пор воспаленные и красные.

Когда она, наконец, собралась говорить, он повернулся и отрезал:
- Что-нибудь еще?

Усилием воли Мара подавила желание высказаться в том же духе, понимая, что именно этого он и добивался - пресечь разговоры и как можно дальше отдалить ее от себя; поэтому она последовала менее предсказуемым путем:
- Устраивает, как они работают?

Люк вновь нахмурился, натягивая на лице тонкие, видимые только вблизи, шрамы:
- Что?

- Дроиды - как они?

Он медленно вздохнул, словно считая внутри до десяти, и ровным сдержанным голосом произнес:
- Неплохо.

- Всего шесть?

Он оглянулся, раздосадованный и с весьма скромным выражением, очень похожим на Люка:
- Это все, что здесь пока есть.

Мара улыбнулась, понимая, что он не уловил ее сарказма.

- Как насчет человека в качестве противника? - пожав плечами и не дожидаясь ответа, она расстегнула свой изящный короткий жакет.
Люк смотрел на нее несколько долгих секунд, и снова у нее было отчетливое чувство, что он считал до десяти, прежде чем ответить.

- Я бы отказался, но очевидно у меня нет выбора, - иронично произнес он, пока Мара шла к арсеналу оружия в боковой стене. Однако она успела заметить его быстрый взгляд к высокому потолку, к точному месту, где была скрыта камера наблюдения.

- Ты знаешь, как пользоваться лайтсейбером? - спросил он, не проявляя ни интереса, ни безразличия.

- Я много чего знаю, - не оглядываясь, ответила Мара.

Дойдя до арсенала, она увидела, что все шесть тренировочных сейберов находились на месте; в руке Скайуокера было его личное боевое оружие. Взяв два тренировочных сейбера, способных нанести крепкий удар, не разрезая при этом плоть, она пошла назад:

- Но я не играю в игры с настоящими лезвиями, - сказала она.

- Я не играю в игры, - ответил он просто, без всякой угрозы.

Подойдя к нему, она тихо протянула сейбер.
- Я не ударю тебя, - заверил он.
- Ты можешь передумать, когда получишь пару хороших ударов от меня, - с легкостью поддразнила Мара, чувствуя себя вновь более комфортно в его присутствии.

Скайуокер приподнял бровь, показывая, что очень сомневается в этом, и Мара позволила себе тонкую улыбку: его ждет сюрприз. Интенсивно тренируясь с юных лет со своим Мастером умению противостоять обученному джедаю, она была уверена в себе.
Наконец, неохотно, явно действуя против своего убеждения и принципа, но слишком любопытный, чтобы отказаться, Скайуокер отбросил темно-матовую рукоять сейбера в сторону. И она полетела не по дуге, а очень ровно и плавно, мягко опускаясь на пол в углу.

Взяв тренировочный сейбер, он последовал за Марой в центр зала, где она встала перед ним в боевой стойке, зажигая чистое белое лезвие. Он сделал то же самое - в очень мягкой, небрежной манере.

Мара приподняла бровь:
- И никаких примочек Силы - разных сальто, прыжков, ускорений скорости, усилений реакций и уловок с моим восприятием.

- Есть что-нибудь, что я могу сделать? - любезно осведомился он.

- Тебе лучше знать, - возразила Мара. - На "один"?

- Тебе нужен обратный отсчет?

Мара сощурила глаза: о, она насладится его взглядом, когда нанесет ему удар.
- Три, два, o…

Это было все, что она успела сказать. Крученым движением он резко ударил по ее клинку, делая полувыпад вперед, и заканчивая наконечником своего сейбера в дюйме от ее горла. Ее собственное оружие бесполезно валялось далеко в стороне.

- Ты мог бы дать сказать мне "один", - проговорила она, слегка смутившись и пытаясь ни за что не показать это.

- Ты сказала "на один", а не "после", - возразил он ровно, отстраняясь и вновь занимая начальную позицию. - Еще?

Стискивая челюсть, она полностью сконцентрировалась и встала в стойку.

- Будешь считать? - поинтересовался он иронично.

- Повторишь тот же трюк?

- Нет, на этот раз сделаю что-нибудь новенькое.

- Отлично, - ответила Мара едко. - Три, два, o…

На этот раз она крепче сжала свой сейбер, чтобы остановить его крученый удар, отводя оружие по направлению к его клинку, как только начала считать. Но и это не помогло: он опустил наконечник своего сейбера и, используя ее направленное давление, скользнул клинком частично вниз, чтобы затем высвободить и резко поднять его для горизонтального удара на линии его плеч, шагнув при этом вперед. Итогом была Мара, уставившаяся на клинок у своей груди.

Вместо того чтобы признать поражение, когда было понятно, что он легко мог продвинуть клинок дальше, она отшатнулась в неистовом порыве и отбила его сейбер боковым ударом.

Он был быстр. Не позволяя ее удару сдвинуть его, он вращал клинок по широкой дуге для более мощной атаки. Сделав три коротких, быстрых шага вперед, Люк направил сейбер в ту самую сторону, откуда получил удар от Мары, зная, что она уже не справится там с защитой. Тяжелый удар просто снес всю ее оборону, подминая под себя ее сейбер. И хотя он остановился, прежде чем завершить удар, ее собственный клинок здорово саданул ей по ногам, едва не сшибая с них.

- Сукин с… - она сделала быстрый круг, встряхивая дрожащей ногой, к очень большому развлечению Скайуокера, хотя он и не позволял этому отражаться на его лице.

Сузив глаза, Мара вновь встала к нему лицом.
- Знаешь, смысл тренировок с сейбером состоит в фактической тренировке, а не просто в одном ударе.

- Смысл тренировок с сейбером состоит в изучении самого эффективного способа сражения в поединке. А смысл поединка в том, чтобы как можно быстрее устранить твоего противника, прежде чем он сам сделает это с тобой, - в голосе слышался легкий юмор, хотя он и прикладывал усилия подавить его.

- Отлично, - прорычала Мара сквозь зубы. - На этот раз…

- Возможно, тебе нужно попробовать без подсчета.

- Возможно.

- Просто предложение.

- Я не нуждаюсь в твоих предложениях.

- Тогда ты должна прекратить говорить и начать драться.

- Возможно, ты должен...

Она пошла на попятный, поскольку он шагнул вперед со взрывной скоростью, делая пять быстрых ударов - нисколько неутомленный, заметила она – но при этом, смягчая движения, чтобы дать ей шанс. Что было еще хуже, чем быть просто побитой.

Наконец, увидев свою первую возможность, она качнула клинок в высокой вертикальной дуге к точке пересечения с его подбородком…

Приводя ее в полное изумление, он легко ушел в сторону, схватил ее за запястье и, дергая вниз, притянул к себе. С отведенным от него сейбером, Мара столкнулась с его плечом, остановленная твердым телом Скайуокера.

- Не пользуйся очевидными возможностями, - прошептал он, удерживая ее рядом. - Скорее всего, это только видимость.

С возмущенным воплем она вырвалась на свободу и занесла сейбер в широком круговом размахе, вынуждая Скайуокера отскочить, чтобы успеть блокировать удар. Острые ощущения от того, что ей удался достаточно быстрый маневр, заставивший его напрячься, вызвали усмешку на ее лице, пока она, отстранившись, медленно обходила противника.

- Ты на полшага ближе, чем нужно, - сказал он, усмехаясь в ответ, полностью увлеченный игрой.

- Не для м...

Люк метнулся вперед с высоко поднятым сейбером, опуская его в тяжелом ударе. Мара сделала движение для парирования, но он изменил угол направления, ведя клинок почти горизонтально уровню ее шеи. Потребовалась каждая частица навыка Мары, чтобы успеть переместиться для блокировки - и как только она это сделала, сразу увидела свою ошибку.
Не имея другого варианта, она встретила его клинок основанием своего сейбера, отталкивая вниз.

Скайуокер проворно отстранился и, держа вес на той же самой ноге, прокрутился на триста шестьдесят градусов и ударил наотмашь в сторону ее лодыжек, получив импульс для удара от собственной защиты Мары.

Она отпрыгнула назад, но недостаточно быстро, чтобы успеть нанести встречный удар, потратив слишком много сил для отражения его предшествующей атаки.

Он остановил направленный вниз клинок почти у самой ее лодыжки. Взглянув на него, она увидела склоненную на бок голову в жесте "говорил же тебе"; в уголках глаз собрались редкие морщинки смеха.

Испустив еще один разъяренный вопль, она рванулась вперед, делая несколько быстрых легких ударов, обходя его, чтобы получить преимущество. Скайуокер точно следовал каждому ее движению.
Наконец, он стремительно отбил в сторону ее тяжелый нисходящий удар и, делая к ней выпад, схватил за предплечье, вновь притягивая к себе.

- И не раздражайся, позволяя эмоциям управлять тобой, - легко прошептал он, достаточно близко к ней, чтобы его дыхание шелестело в ее красновато-каштановых волосах. - Не набрасывайся вслепую только потому, что ты злишься.

- Ты - Ситх, разве не это вы и делаете? - сказала она и немедленно пожалела об этом.

Его лицо тут же изменилось, и вся шутливость исчезла, сменяясь тем самым отстраненным спокойствием. Замкнутый бесстрастный щит, который она видела всякий раз, когда он был рядом с Палпатином.

Отпуская ее, он отступил и дезактивировал сейбер.

- Скайуокер… - начала она.

- Мои поздравления, Мара. Ты нанесла удар.

Он повернулся и ушел, не оглядываясь.

21(2)

.

Люк стоял в тишине пустого Тронного Зала, громадной комнаты, лишенной своей обычной хаотичной толчеи; было еще слишком рано для Суда.
Он не мог сказать точно, что привлекло его сюда, однако это было именно влечение. Некий постоянный шепот в подсознании в течение уже нескольких месяцев после его освобождения из камеры, неустанно напоминающий о себе и чего-то требующий.

Люк пересек внешние залы Суда, не глядя по сторонам, идя через угодливо расступающиеся собравшиеся толпы источающих любопытство существ с завистливыми умами. Он не замедлял темп и не смотрел на них – в его восприятии они все сливались в одно грязное пятно, не стоящее сил для разделения друг от друга.

Охранники в кровавых одеждах, легко преграждающие всем путь, уступили ему, как только он приблизился к помпезным двустворчатым дверям, вертикально подняв свои пики и встав по стойке "смирно".
Он беспрепятственно вошел внутрь. Не то, что они могли бы остановить его, но борьба принесла бы ему некое удовлетворение, некий выплеск энергии после слишком долгой и застойной оцепенелости в этом приторно-надоедливом месте, похожим на склеп, ставший домом для нравственно-мертвых существ, на памятник жадности и корысти.

Двери закрылись, оставляя позади беззвучное перешептывание и суету лживых и властолюбивых интриганов, сводя все вновь лишь к глухому, фоновому шуму, кормящему тени и темноту.

И затем он различил тот самый одиночный тон, расплывающийся шепот. Он провел взглядом по этому скучному до зевоты месту: пепельные линии слабого света, падающего из высоких узких прорезей на дальней стене, вычерчивая контуры, едва доходили до конца возвышения.

Он беззвучно прошел вдоль этого широченного зала, погрузившись в приводящую в восторг тишину и охотно идя на источник этой странной исключительной вибрации -
и остановился, когда ноги коснулись края полукруга, выложенного перед возвышением.

Люк никогда не ощущал этого раньше - но и зал никогда прежде не был пустым, чтобы резонировать с его чувствами. Камень, из которого была выложена окружность, разделенная сейчас на две половины, был довольно древним: полированный мрамор бледно-сливочного цвета с красновато-коричневым тонким узором. Эта часть пола выглядела обособленной и изящной в отличие от всего остального напыщенного зала и явно старше - словно бы ее вырвали из недр скрытого прошлого и доставили сюда, вероятно, по приказу его Мастера. Он замер, как вкопанный, прислушиваясь к Силе...
Вспыхнул иллюзорный образ круглого зала с величественными видами на городской пейзаж Корусканта, по периметру на одинаковом расстоянии друг от друга стояли стулья, вливающийся в окна свет отражался от бледного мрамора, выложенного в центре целостным кругом...

Тот же самый бледный мрамор… Люк нахмурился, пытаясь повторно вызвать образ, но он исчез - оставляя все ту же звучащую вибрацию на краю его восприятия, связанную в какой-то мере с этим полом под его ногами, но принадлежащую чему-то другому.

Взгляд притянуло многогранное великолепие Трона Солнечных Лучей, неуловимо напоминающего о солнцах Татуина. Этот Трон в сознании Скайуокера всегда был неизменно связан с Палпатином, с местом его правления. Люк видел его по холо еще ребенком, учась в школе, и смутно помнил, что это был некий древний и бесценный артефакт.

Массивный трон с невероятным мастерством был изготовлен из цельного куска металла. Огромное круглое солнце, формирующее спинку, окружалось яркими, солнечными лучами, чеканная поверхность которых отражала даже унылые блики умирающего дневного света, преломляющегося во множестве крошечных граней. Перед троном стояла замысловато сделанная низкая скамеечка для ног из похожего драгоценного металла оттенка розового золота. Выгравированное на ней представление галактики, находящейся под ногами Палпатина, было украшено темно-синей глазурью и драгоценными камнями.

Несмотря на ее очевидную ценность, Люк взглянул на скамейку только мельком, ровно столько, сколько потребовалось для понимания, что изначально она трону не принадлежала; она была простым безжизненным предметом, о котором он тут же забыл. Трон… стоящий в тяжелой, косной неподвижности... именно трон был источником той исключительной вибрации, чей тон резонировал до глубины души Люка.

Влекомый вперед, Люк медленно вступил на возвышение и обошел трон на некотором расстоянии - он не испытывал желания подойти ближе - впервые замечая, что громоздкое солнце было зеркально продублировано сзади, как самостоятельная, отдельная часть, нижние лучи которой опирались на мрамор в качестве ножек. Два солнца, расположенные вплотную друг к другу, спина к спине, в прекрасном соответствии. Он не смотрел и не хотел смотреть на все это раньше – жесткая аура Палпатина подавляла столь неуловимое и призрачное явление в Силе.

Замедлив шаг, он отошел в тень позади Трона, замерев в поглощающем очаровании и замечая едва заметные надписи, вырезанные тончайшими изломанными символами некого архаичного языка. Поначалу он не мог распознать его - пока эти странные письмена не растеклись в неровных изгибах окружности солнца, становясь видимыми в отдельных бликах света.

В состоянии, близком к трансу, словно под гипнозом, Люк уставился на вырезанные слова, выхватывая их под слабыми лучами света, пробивающимися сквозь закрытые ставни.
Единственным звуком в глубокой тишине был колотящийся в ушах стук сердца…

Раздавшийся из теней голос заставил его буквально подскочить, поворачиваясь кругом, напрягая все мышцы и автоматически хватаясь за лайтсейбер.

- Строишь планы... или просто мечтаешь? - сверкая желтыми глазами, Палпатин вышел из чернильной темноты, и Люк осознал, что и во всем зале стало темнее; совершенно незаметно для него наступил вечер.

Он вынудил себя успокоиться, отвешивая легкий поклон головой:
- Нет, Мастер. Только изучаю часть истории.

Император прошел вперед, поглощая своими черными одеждами и без того унылый свет, словно сами тени следовали за ним. Он протянул бледную руку и в собственническом жесте провел по краю трона, нарушая безмолвие тишины ясным царапаньем ногтей.
- И что конкретно ты изучаешь?

Люк нерешительно помедлил, вновь смотря на вырезанный манускрипт:
- Читаю надписи.

Палпатин нахмурился, прослеживая взгляд Люка.
Это было так называемое Место Пророчества Джедаев, священный артефакт, принадлежавший им с древнейших времен. Ситхи давно жаждали получить его, и когда Палпатину удалось это осуществить, забрав многовековое седалище вместе с другими реликвиями из разрушенного Храма Джедаев, он переименовал его в Трон Солнечных Лучей. Слова скрытого священного писания ревностно хранились некой тайнописью, настолько старой, что джедаи посвятили годы для ее изучения и расшифровки, о чем свидетельствовало множество тщательно задокументированных различных вариаций, поправок и перестановок.

- Пророчество, - загадочно произнес Палпатин, внимательно наблюдая за мальчиком.

Считалось, что в пророчестве, вырезанном в лучах солнца, находился ключ к мощи, способной изменить курс галактики, путь для неограниченного использования Силы.

Повернувшись и сосредоточив взгляд на своде чеканного солнца, Люк прочел слова:
- Сын Солнц.

Подбородок Императора чуть вздернулся, глаза сощурились, пальцы властно сжались на краю трона. Скрытая тайнопись, на древнем непонятном языке, мальчишка никак не мог прочитать ее...

Тем не менее, он произнес:
- Прочти это громко.

Нахмурившись, Люк вновь посмотрел на трон:
- Что именно?

Губы Палпатина скривились в улыбке:
- Сколько ты видишь?

- Несколько надписей - или только одну. Разные части одной и той же загадки.

- Прочти, - повторил Палпатин более стянутым от напряжения голосом.

Люк на секунду пристально взглянул на него и вновь вернулся к выгравированным символам. Какой-то момент они казались опять чуждыми - нечитабельными - но так же, как и раньше, всматриваясь в многогранную золотую резьбу, он ощутил, как замыкалось и обострялось его восприятие, резонируя в Силе - и слова легко потекли в его сознание, строфа за строфой, обретая смысл. Он читал, не прилагая усилий, лишь прослеживая глазами резные кривые и чувствуя, как взывает к нему значимость образовывающихся слов:

Этот путь - желание Силы.
Все разрушится.
Стремления и империи, союзы и родство.
Амбиции истощатся.
Жажда господства рассыплется в прах.
Только желание Силы останется.
Начала куплены за счет конца.
Новая надежда даст жизнь, когда все остальное будет потеряно.
Из темноты прибудет свет; из краха придет спасение.
Сын солнц, Сила, обретающая форму.
То, что упало, возвысится к доминиону,
То, что раскололось, излечит отчуждение.
То, что стало негодным, выйдет за пределы.
Тот, кто будет колебаться, уравновесит путь...

Люк остановился, сдержанный и задумчивый, прежде чем прочитать последнее:

Ибо края теней определяют свет
На границе рассвета и темноты.

На границе… Палпатин чуть склонил голову, вспыхивая глазами цвета охры, остро и проницательно.
- И где стоишь ты, мой волк?

Люк повернулся к своему Мастеру; но теперь он был хорошо знаком со словесными играми Палпатина, чтобы не теряться от них. Чуть заметная улыбка коснулась уголков его губ, когда он предложил сразу и абстрактный, и буквальный ответ, смотря себе под ноги.
- Я стою прямо здесь, Мастер. Позади трона.

.
.
.

- Лорд Вейдер, мы приняли коммюнике из Дворца - Император приказывает вам завтра проследовать на частную аудиенцию с ним сразу после церемонии вашего прибытия.

Это был адмирал Пиетт, один из немногих офицеров, кому доверял Вейдер - пока.
Между Вейдером и Мастером непрестанно велась скрытая борьба - Палпатин тщательно размещал шпионов в руководящий состав его звездного разрушителя, Вейдер постоянно находил причины избавиться от них - навсегда.

- Спасибо, адмирал, - пророкотал Вейдер с ясно звучащим раздражением.
Пиетт осторожно поклонился и поспешно ретировался, оставляя Вейдера пристально вглядываться в широкий обзорный экран на мостике Экзекутора, обдумывая различные варианты.

Если ему разрешили вернуться к Имперскому Центру, значит, его сын в какой-то степени подчинился. Но Вейдер знал об этом и так - не только Палпатин располагал сетью шпионов. Вейдер знал о новом человеке при дворе Императора, всегда молчащем и замкнутом юноше, всегда рядом с Палпатином, относящимся к нему бдительно и собственнически. Только сам Император говорил с юношей, явно обескураживая любого, кто пытался к нему подойти. И сам мальчик ни с кем не заговаривал, ведя себя отстраненно и обособленно. Он никогда не покидал своих апартаментов, кроме как по приказу Императора. Его видели лишь в тронном зале и на пути к залу практики, который он ежедневно посещал в сопровождении четырех алых гвардейцев. Как предполагали источники Вейдера, они нужны были больше для препятствования всяким любопытствующим, чем для контроля над загадочным незнакомцем. По их же сообщениям выходило, что за этим видимым замкнутым фасадом скрывается резкий и взрывной характер.
Занятно, что его шпионы не располагали ни его именем, ни даже идеей, кем является этот незнакомец, несмотря на всю их широкую агентурную сеть.
Вейдер не посчитал нужным сообщать им свои сведения; для него намного интересней было, чтобы они питались информацией из Дворца. Но он знал правду – и догадывался о причине, почему Император вызвал его назад.

Его новый Ситх нуждался в испытании. Примерно так же Палпатин некогда проверял Энакина, направив его на графа Дуку, своего предыдущего сторонника, чтобы избавить себя от неотъемлемых осложнений при наличии двух последователей, служащих одному Мастеру.

С безупречной болезненной ясностью он помнил, как держал пересеченные у горла Дуку сейберы.
Помнил, как шипел Палпатин, побуждая его к убийству.

Помнил изумленную растерянность от предательства на лице Дуку.

.

Вейдер всегда абсолютно верил, что он умрет по собственным причинам, никак не связанным с холодными амбициями его Мастера. Он поклялся, что не предоставит Палпатину роскоши уничтожить его чужими руками. И если бы его Мастер захотел избавиться от Вейдера, он должен бы был оказаться перед ним лично.

Но как бы там ни было, сейчас, словно обученный пес, он по-прежнему возвращался к своему Мастеру.

Не потому, что он хотел очутиться перед Палпатином… а потому что ему было необходимо вновь увидеть своего сына. Несмотря ни на что, ему нужно было увидеть его.

Для чего - он не знал, или, скорее, не хотел слишком углубляться в размышления об этом.

Вейдер понятия не имел, насколько Палпатин исказил разум мальчика, но он знал, помести раньше сейбер в руку Люка в любой момент их бурных взаимоотношений, и тот, несомненно, набросился бы на него. И Палпатин без особых усилий сможет перевести эти эмоции в действие.

В более спокойные и ясные моменты Вейдер понимал, что Палпатин не станет просто разменивать его жизнь на нового Ситха, или, скорее, он верил в это - он хорошо знал своего Мастера, знал его самоуверенность и его взгляды, знал, что он рассматривает себя выше ограничений, установленных ситхами за прошлые столетия, выше правила о том, что могут быть только два ситха - Мастер и ученик.

Именно по этой причине он сам изначально рискнул взять мальчика к Палпатину.
Ему не нравилась необходимость играть в такую азартную игру, но Люк своим упрямством в Облачном городе практически не оставил ему выбора. И после двух десятилетий рабства он довольно хорошо понимал Императора, чтобы пойти на этот шаг, зная, что тот также был искушен потенциалом мальчика, и что соблазн неограниченной власти сильнее оков древних правил и архаичных предостережений.
Если бы Вейдер смог обратить сына сам, он бы это сделал, но такие вещи не были его сильной стороной. Они требовали изощренных средств и хитроумных манипуляций, которыми Вейдер к своей гордости не пользовался, и которые в изобилии применял Император.

Он понимал, конечно, что Палпатин постарается сделать мальчика как можно более чуждым ему, меньшего от коварного старика Вейдер и не ждал. Но он знал и то, что между ним и сыном есть некий резонанс. И Люк, вне всяких сомнений, тоже чувствовал его, что бы он ни говорил.

То, что Палпатин отослал Вейдера, было неожиданно. Он полагался на то, что будет находиться рядом все время преобразования своего сына, чтобы поддерживать их связь. Но даже, если Мастер действительно хотел спровоцировать борьбу между ними, Вейдер был уверен в своих силах. Он уже побивал мальчика раньше – и он без колебаний сделает это снова.

Хотя, возможно, не так сильно. Он не намеревался заводить так далеко поединок на Беспине, не думал, что настолько потеряет контроль. И впоследствии не хотел ранить мальчика еще больше, когда поймал того на корабле контрабандиста. Но сдержанность и Тьма едва ли были синонимичны, а мальчик, казалось, обладал врожденной способностью досаждать настолько, что все намерения Вейдера терялись в наплыве раздраженной злобы.

Как мальчишка делал это с такой безошибочной легкостью, было загадкой - возможно, причина состояла в том, что они были слишком похожи, или, что более тревожно, в том, что впервые на памяти Вейдера ему не было наплевать, как кто-то думает о нем...

Он обдумывал эту мысль в течение долгих секунд и затем решительно отклонил ее, как неуместную.

Как бы далеко не зашел Вейдер в своих размышлениях, ответ на проблему сохранения самоконтроля в присутствии его сына был очевиден - Люк должен прекратить противиться ему. Мальчик нуждался в дисциплине. Представление Вейдера о том, что он сам осилит что-либо большее в их конфронтации сверх своего жесточайшего самообладания, было явно смехотворным - особенно теперь.

Поскольку он знал потенциал Люка; он был кристально прозрачен.

Он знал, к чему способен мальчик – достаточно лишь аккуратно подтолкнуть его в нужном направлении. И целью Вейдера сейчас стало обеспечение гарантии, что, когда все сведется к выбору, лояльность Люка будет на стороне отца. Для достижения этой задачи он нуждался в свободном доступе к сыну, который в настоящее время осуществлялся полностью на условиях Палпатина. Но пока и этого было достаточно. Достаточно, чтобы присматривать за мальчиком, незаметно направлять и вести его. Якобы к требованиям Мастера, на деле же – к своим собственным.

Где-то в глубине души к мыслям пробивалась маленькая червоточина - о том, насколько нелепо будет, если мальчик сейчас убьет его. Если оружие, которое он стремился использовать против своего Мастера, станет оружием, которым Мастер разрушит его.
О том, что он был бы уничтожен тем, кому дал жизнь.
О том, что ему все еще нужно искать прощение у мальчика, который хотел убить его.

Но такие мимолетные приступы растерянности легко игнорировались перед лицом больших доводов. Было что-то взывающее громче этих мыслей, что-то внутри него, то, что низводило и делало незначительным все его тщательные планы...

Потому что это был его сын. Его сын. Его плоть и кровь. Инстинктивная связь. Независимо от того, как упорно они оба пытались отрицать ее. Независимо от того, как Император пытался разорвать и разделить их, независимо от его планов и манипуляций.

Все предыдущие замыслы Вейдера претыкались об этот простой факт и все – все – перестраивалось вокруг него помимо его воли, сбивая с толку и мешая. Менялось все – взгляды, убеждения и жизненные устои подвергались испытанию самим существованием его сына.

Он хотел изменить мальчика ради мощи, заключенной в нем, ради возможностей, которые тот предоставлял. До того, как он увидел своего сына, не возникало никаких вопросов, не было и тени сомнения относительно его роли в большом плане Вейдера. Либо он согласился бы с целью Вейдера, либо был бы уничтожен.

Сейчас… все, что знал Вейдер наверняка – это факт, что он мог убить мальчика на Беспине и избавиться от осложнений. И Люк – Люк мог нажать на курок и убить своего отца, когда тот дал ему шанс на борту Тысячелетнего Сокола. Должен был нажать, зная, что в противном случае Вейдер получит контроль над ним.

Ни у того, ни у другого не хватило духа для этого.

И независимо от того, что случилось после, эта связь останется; Вейдер верил в это абсолютно. Потому что он знал то, что чувствовал -

Он мог позволить Палпатину сделать худшее; позволить тому попробовать предать его, настраивая мальчика против него или его самого против мальчика. У Вейдера был более крепкий захват, более глубокий резонанс.
Самое естественное и прочное принуждение в галактике, вне всякого сознательного выбора и манипуляций. Ненамеренное и инстинктивное, независящее от его планов и от того, как далеко он находился, оно всегда было рядом с ним; текло в крови по его сосудам. Его сын...

То, что он не мог отрицать...

Многочисленные ряды штурмовиков собрались на огромной посадочной платформе далеко внизу, созванные для торжественной встречи Лорда Вейдера с обширной миссии у пограничных миров.
Палпатин стоял в одном из частных залов Южной Башни, в удалении от приказанной им церемонии, разделив свое внимание между нею и практически бесшумными шагами, сопровождающимися резким преломлением в Силе по мере их приближения.

.

Он шел вдоль длинного зала к своему Мастеру, солнечный свет, поглощаемый его неуклонно темными одеждами, оставлял ему лишь тень впереди, рука слегка касалась лайтсейбера, ощущая его заверяющий вес на бедре.
Достигнув Мастера, он легко и быстро опустился на колено позади Палпатина. Император не стал утруждать себя поворотом, довольствовавшись жестом.

- Встань, мой друг.

Скайуокер поднялся и встал рядом с Мастером, наблюдая за церемониальными приготовлениями внизу.

- Твой отец приземлится в течение часа. Я приказал ему явиться в мою частную палату для аудиенций. Ты тоже будешь там.

Не отводя взгляда от происходящего внизу, бесстрастным и сдержанным тоном Скайуокер произнес:
- Зачем?

- Затем, что я приказал это, - членораздельно и жестко обрезал его Мастер сиплым от досады голосом, также не сводя глаз с главной посадочной платформы.
Какое-то время они молчали; Люк знал, что у Императора было еще что сказать, и охотно ждал, когда тот заговорит...

Палпатин чуть повернулся, говоря напряженным от нетерпеливого ожидания голосом:
- Ты будешь драться с ним?

- Вы хотите этого? - немедленно откликнулся Скайуокер.

Не было ни страха, ни желания в его словах, но Палпатин знал, что находилось в его сердце.
- Ты волен поступить, как пожелаешь, - Палпатин позволил своему разрешению повиснуть в воздухе на долгое время, однако его павший Джедай даже не шевельнулся. - Но ты не можешь убить его.

Глаза мальчишки взметнулись, и хотя лицо и голос оставались осторожными и нейтральными, не выражая непочтения, все же его слова были близки к открытому неповиновению:
- Вы непрерывно обвиняете меня в том, что я меньше, чем Ситх, и, тем не менее, когда я хочу укусить, вы накидываете мне намордник.

Палпатин не обернулся.
- Ты сделаешь так, как я приказываю.

Его дикий Джедай промолчал, явно нетронутый этим. С тех пор, как он был освобожден из камеры, прошло долгих четыре месяца, некоторые его шрамы за это время поблекли и исчезли, другие были настолько свежими, что все еще темнели кровоподтеками, являясь свидетельством продолжающихся сражений.
Но Палпатин знал, что война была давно выиграна. Сейчас только происходило повторное обозначение линий, проверка пределов и границ.

И, по правде говоря, он наслаждался этим - игра не закончилась, она просто перешла на более изощренную арену.

Палпатин повернулся, впиваясь глазами в своего Джедая на несколько долгих секунд, подчиняя его своей воле. Скайуокер отвернулся, молча, стиснув челюсть, чтобы удержать рвущиеся слова.

- Ты понял? - нажал Палпатин.

- Да, Мастер, - признал он, наконец, не оборачиваясь, сильно стянутым голосом. - Хотя я не понимаю, почему.

Палпатин улыбнулся на такую явную, неугасающую досаду. Но не уступил и не смягчился - у него была своя задача.
- Потому что он нужен мне.

- Для чего? - вновь бросил вызов мальчишка практически срывающимся голосом.

- Для того, к чему ты кажешься не способен, - обвинил Палпатин, смотря жестким взглядом. - Для беспрекословного повиновения моим приказам.

Те чудесные, замечательные глаза холодного синего цвета закипели от подавляемого гнева в ответ на провокацию, но Джедай промолчал.

Палпатин поднял брови:
- Когда ты сможешь это, я отдам тебе его голову.

Скайуокер разочарованно отвернулся. Палпатин знал, что тот пытался повиноваться, но попросту не был способен к этому, несмотря на причиняемый себе вред. И это было одной из причин, по которой Император ценил его, получая удовольствие от его общества. Волк, берущий пищу из руки своего Хозяина. Припадающий к ногам Хозяина – почти.
Порой он все еще стремился убежать, образно, если не буквально - и Палпатин все еще дергал за цепи, которые держали его. Но это не останавливало его попыток.
И это не останавливало руку Палпатина в ответ.

23(1)
Вейдер целеустремленно шагал по длинному коридору жилой резиденции своего Мастера в Восточной Башне, хорошо зная Дворец из своего опыта, хотя обычно Мастер не вызывал его в эти комнаты.
Уже одно это было достаточным предупреждением, но гораздо больше настораживало отсутствие охранников у входа в зал, ведущий в частную палату для аудиенций, называемую Красной Комнатой.
Он прищурил глаза, но все же вошел через высокие резные двери в обширный и неосвещенный зал репрессивно алого цвета; последние лучи вечернего солнца падали из узких прорезей окон, цепляясь за декоративное золочение на стенах и заставляя искриться красные прожилки на черном мраморном полу. Вдоль стен на расстоянии друг от друга располагалась дюжина высоких стульев темно-рубиновой расцветки. Сам зал был разделен глубокими ступенями на три отчетливых уровня таким образом, что только поднявшись на самый верхний, можно было достигнуть присутствия Императора.
Постоянные манипуляции, скрытые или очевидные, служащие целям Палпатина.

Мысленно Вейдер уже был готов, пытаясь понять, как его Мастер поведет игру, прокручивая все возможности.

Но ничто не могло подготовить его к тому, что находилось за этими дверями.

.

В стороне огромного пустого зала стояла одинокая фигура -

Одетый в полуночно-синее человек был практически затерян в тенях, стоя спиной к комнате. Он смотрел на отдаленный город за окном, на сумеречное небо, полыхающее огненными и темными красками, дающими единственный затухающий свет в сгущающемся мраке.
Человек никак не отреагировал на появление Вейдера: даже услышав тяжелую поступь Темного Лорда по гладкому мрамору, он оставался неподвижен.

В течение долгого времени Вейдер попросту не узнавал своего сына, не ощущая знакомого присутствия в Силе, настолько непроницаемы были щиты вокруг его разума.

И затем – когда Вейдер понял, кто это, он замер на месте.

В полумраке зала по-прежнему висела тяжелая выжидающая тишина…

Его сын повернулся - и все надежды Вейдера, все его стремления, все его намерения рухнули, разбились, словно стекло о камень резкой правдой, стоящей перед ним.

Его сын… полный идеалов, решительный и безрассудный молодой человек, сражающийся с ним на Беспине с такой страстью и верой… его сын исчез, был уничтожен реалией судьбы, сожжен и похоронен под затененными лохмотьями человека, который наблюдал за ним сейчас с таким холодом, повернувшись изможденным лицом, отмеченным многочисленными и едва излеченными шрамами.
Истощенный телом и душой, с темными кругами под глазами; все свидетельствовало о болезненной слабости, несмотря на то, что он стоял уверенно и прямо. Те когда-то выразительные синие глаза были замкнутыми и настороженными, жесткими и пустыми, не выказывая ничего, ни надежды, ни ненависти.

Но в момент, когда он повернулся, и их глаза встретились, на секунду его щиты дрогнули, и Вейдер увидел то, что находится под этим взглядом.

Сердце пропустило удар и его совершенно отрегулированное дыхание нарушило на мгновение темп от внезапно нахлынувшего сочувствия, от полностью инстинктивной потребности отца защитить своего сына.

Ощутив это, Люк резко отвернулся в отвергающем неприятии, не желая и не нуждаясь в беспокойстве своего отца. Было слишком поздно для какой-либо помощи, если она вообще могла быть.
Насколько Люк знал, Вейдер ясно дал понять свое отношение на Беспине. И заявить сейчас о каком-либо беспокойстве было бы лицемерием, граничащим с оскорблением.
Вейдер стоял, как вкопанный, обуреваемый дико противоречивыми эмоциями при виде своего сына. Он чувствовал его в Силе, изолированного и обособленного, опустошенного и разбитого, как физически, так и морально, окунувшегося во Тьму. Ощущал его шрамы, которые не заживут, а будут только проникать все глубже и глубже, уничтожая любой остаток надежды.
И ясно видел руку Палпатина во всем.
Он был знаком с этим, узнавая чувства собственной опаленной души.
Но он никогда не хотел видеть таким своего сына.
.
Затем момент был сломан. Отвернувшийся перед ним человек вышел из сумеречных теней, оставаясь, тем не менее, окутанным Тьмой в восприятии Вейдера. Он направился к высоченным двустворчатым дверям палаты для аудиенций, тихо открывшимся, приглашая их внутрь.

Вейдер автоматически последовал за ним, догоняя его у дверей и пытаясь придумать, что сказать - хоть что-нибудь. Какую-то причину, какое-нибудь оправдание в защиту своих высоких целей.

- Не смей. Даже не пытайся, - надрывно и едва сдерживая злобу, тихо проговорил Люк, смотря вперед.

Это был его сын. Его сын произнес слова с такой ледяной враждебностью, замораживающей Вейдера. Все, ради чего он вернулся, исчезло, поскольку не было никакого отклика, никаких точек соприкосновения, давших бы ему признание и терпимость, на которые он рассчитывал. Никакой перспективы, видимой им раньше.
Сейчас он задавался вопросом, как он, вообще, мог ожидать этого. К принятию не вынуждали, его заслуживали.

После лет затворнической, одинокой пустоты Вейдер обнаружил родственную связь, истинную близость - возможность вернуть так многое из утраченного им. Ему был дан бесценный подарок... и он отказался от него. Разрушил, как разрушил все остальное, имеющее значение в его жизни. Он потерял сына, которого так стремился иметь, своею собственной рукой - рукой Императора при его добровольном сотрудничестве. Это понимание, пришедшее в смешанном наплыве мыслей, ударило и скрутило изнутри, зажигая запал его темперамента.
.

Затем он оказался в палате для аудиенций, такой же темной, как душа его Мастера, и столь же мрачной, как осознание его собственной жестокой потери. Его сын шел относительно рядом - на расстоянии вытянутой руки.

Император сидел напряженно и прямо в тяжелом, богато украшенном кресле, размещенном на небольшом возвышении в дальнем конце комнаты. Кресло было единственным предметом обстановки, заставляя роскошные кроваво-красные и декорированные золотом стены казаться кричащими и безвкусными, неуместными. Поза Императора указывала на испытываемые им эмоции - хотя это могла быть как нервозность, так и возбуждение.
Вейдер равномерно шагал вперед, пытаясь вспомнить, когда в последний раз он видел хоть намек на то, что коварный старик нервничал.

Он крайне опасался огромной мощи, содержащейся внутри его Мастера - особенно здесь, будучи полностью окутанным его темным и властным присутствием.

Они достигли трона вместе, отец и сын; на бледных чертах Императора отразились острые ощущения от переживаемого им предвкушающего ожидания. Вейдер вынес ногу вперед и опустился на колено перед своим Мастером, как он делал уже тысячу раз раньше - это ничего не значило для него теперь, только пустой жест заверения для его параноидального Мастера.

Оперевшись локтем на колено и опустив лицо к полу... он испытал шок - его сын сделал то же самое, с той лишь разницей, что держал спину прямо, положив на колено ладонь, и согнув лишь шею.

Его сын стоял на коленях. Разум Вейдера буквально оцепенел, ошеломленный этим простым действием, подобные которому он наблюдал тысячи раз, как составляющую этикета двора. Но сейчас это был его сын.

И Палпатин подчинил его себе, получив над ним контроль.
Вейдер знал, что так будет, но видеть своими глазами это завершающее действие сдачи его сына слишком тревожно и глубоко затрагивало в нем струны, существование которых он раньше даже не признавал.
.

Наполненный чувством истинного удовлетворения Император вздохнул и растянул тонкие бледные губы в усмешке, смакуя момент, который он замыслил, как только узнал о мальчишке.

Кто мог подумать, что сын Вейдера выжил? И сам Вейдер будет настолько глуп, что передаст своего сына Палпатину? Что мальчишка воплотит в себе всю мощь, которую потерял его отец, и даже больше. Целая галактика возможностей стояла теперь на коленях в ногах Палпатина; давно разрушенные и уничтоженные планы вновь стали реальностью.

Он откинулся назад, делая еще один глубокий вздох, торжествуя и наслаждаясь моментом. Полное безграничное господство; не осталось ничего, что могло бы серьезно воспрепятствовать его целям. Много лет лицемерные, пекущиеся только о своих интересах джедаи мешали ему, стремясь свергнуть его. И, наконец, он истребил их, даже больше - они принадлежали ему теперь. Подчинялись.

И ему нужно было благодарить за это Вейдера. Вейдер послужил соблазном, сковавшим и давшим ключ к своему сыну, к победе над его верованиями и убеждениями. Уже ради этого он должен пока сохранить Вейдеру жизнь.
Но у всего есть цена; не может быть никакой родственной близости между отцом и сыном, если он оставит их обоих. Эту связь необходимо безвозвратно разрушить.

Палпатин видел много причин для того, что этой борьбе суждено состояться сегодня. И каждая из них отвечала его целям, как и сам Вейдер - который всегда превосходно служил Императору. Хотел он этого или нет.
Именно Вейдера необходимо будет понукать в этот поединок - не его сына. Его сын хотел этого очень долго - испытания силы, когда они теперь стояли на равных, шанса взять реванш за свое предыдущее поражение на Беспине. Завершающую месть человеку, которого он считал ответственным за такое огромное количество потерь и боли в своей жизни.

Джедаи удержали бы его от этого, требуя, чтобы он сражался только по их благочестивым ханжеским причинам, подрезая его ведущее стремление, дающее силу. Но Палпатин вскармливал и лелеял эту страсть, оберегал и восстанавливал, укреплял и усиливал. Это прекрасно удавалось Мастеру Ситхов... но теперь он больше не нуждался в этом, чтобы управлять Скайуокером. Пришло время дать его Джедаю то, что он жаждал - награду за его лояльность; возможность подтвердить его способности. И что еще более важно, этот поединок стал бы проверкой контроля Палпатина.

Но для этого ему нужен был Вейдер, согласный сражаться в полную силу своего таланта. Иначе эта борьба не подтолкнет его Джедая к нужному краю и не станет настоящим испытанием. Однако Палпатин был уверен, что, если он сможет спровоцировать первый удар, врожденный темперамент Вейдера возьмет свое, и мальчишка естественно ответит. Он был сыном своего отца, в конце концов.

И исход их первой встречи будет опасным и непредсказуемым, ибо невозможно спрогнозировать, как поведет себя выпущенный против Вейдера Скайуокер, сможет ли его новоявленный Джедай повиноваться в момент своей ярости. Он выпустит волка, которым по-настоящему пока не управляет, не зная, подчинится ли тот приказу своего Мастера оставить Вейдера в живых.
Сердце Палпатина забилось быстрее от волнующей перспективы, выбрасывая в кровь адреналин и заставляя руки дрожать. Он закудахтал в знак своей благосклонности, обращая внимание к мальчишке и слегка жестикулируя одной рукой в сторону трона.

- Сюда, - приказал он просто, и Скайуокер покорно ответил на небрежно уверенный жест Императора, выходя вперед и вступая на возвышение, чтобы занять свое место рядом с Императором, с безразличным, как всегда, выражением и чудесным холодным взглядом.

Палпатин улыбнулся, возвращаясь к Вейдеру и зная о его беспокойстве - ему нравилось, как шло это начало.

- Я хотел видеть вас здесь в этот благоприятный день, Лорд Вейдер. Вы должны гордиться своими достижениями - сегодня мы отмечаем подъем новой мощи в галактике. Нового Ситха.

Палпатин глубокомысленно посмотрел на мальчишку, встал и повернулся спиной к Вейдеру. Затем медленно подошел к его сыну, прекрасно зная, как кипят чувства Вейдера. Он нежно поднял дрожащую руку к лицу мальчика и, почти касаясь его, провел похожим на коготь ногтем невидимую линию к подбородку, до которого он все же дотронулся, что заставило Люка перевести свой пристальный взгляд от отца к Императору, слегка сузив глаза.

Палпатин склонил голову на бок под этим пронзающим синим взглядом:
- Однако пока что у него нет имени - у моего дикого Джедая. Возможно, так и лучше... это служит моей цели так же, как и он сам.

Глаза Вейдера смотрели на сына, замечая скрытое отвращение от прикосновения Императора к его лицу - может, мальчик все же не был так недосягаем для влияния отца…?

Стоя спиной к Вейдеру, Палпатин улыбнулся так легко читаемым сейчас мыслям старого ученика - Вейдера всегда было легко прочесть, и легко управлять.

- Ты будешь драться? – неровным шепотом спросил Палпатин своего Джедая.

- Вы хотите этого? - даже сейчас мальчишка не велся так легко, не соглашался быть используемым, как всегда использовался его отец.

Палпатин улыбнулся этому забавному различию.
- Ты будешь драться? - повторил он… и мальчик медленно перевел глаза на своего отца.

.

Вейдер взглянул вниз...

Он носил лайтсейбер - он носил лайтсейбер в присутствии Императора.

В зале Люк находился к нему другой стороной, и когда стоял, и когда шел к палате, поэтому, возможно, он и не заметил этого, но все же Вейдер упрекнул себя за собственную глупость, за нехватку концентрации, когда позволил своему шоку от произошедших в сыне перемен ограничить свое понимание ситуации.

Император ощутил эту досаду и улыбнулся ему, не поворачиваясь лицом к своему старому приспешнику - зачем полагаться на такие ограниченные органы чувств? Сила давала ему более глубокое широкое зрение, более глубокую связь - более стоящее чувство расцветающего понимания Вейдера.

- Я боюсь, что вы позволили своим желаниям затуманить ваше восприятие, Лорд Вейдер. Ваша постоянная слабость, - быстро оценил Палпатин, как он делал всегда, чтобы усилить осознание слабости в находящихся рядом с ним, подчеркивая тем самым свое превосходство. Он произнес это, не оборачиваясь и не спуская своих глаз со Скайуокера, зная, что его близкое нахождение к мальчишке выбивало Вейдера из колеи.
- У вашего сына нет такого недостатка, хотя он очень своенравен и упрям, и весьма неуступчив. Он так тяжело и долго боролся. Потребовалось очень многое, чтобы сломать его.
Вейдер хранил молчание, желая избавиться от пресса беспокоящего приступа самобичевания при виде стиснутой челюсти и мгновенной вспышки эмоций в ледяных глазах сына.
Палпатин улыбнулся - да, так легко ведомый и настолько предсказуемый. Но он всегда был таким. Его сын требовал постоянной борьбы, будучи весьма захватывающим в своих противоречиях, обладая непредсказуемым диким нравом, готовым вспыхнуть в любой момент.
- Разве вы не ощутили этого, Лорд Вейдер? Момента, когда ваш сын сбился с пути истинного? Это было… - Палпатин обдумывал, не в силах отвести восхищенный взгляд от своего Джедая, растворившись в тех переживаниях, - …возвышенно. Первая кровь всегда так вдохновляет, мой друг. Вы помните?

Он помнил. Помнил слезы вины и ее отрицания, оставляющие жгущие следы на его лице в безмолвии пустынного, разрушенного Храма Джедаев, когда внутри не осталось ни одной живой души, ни одной мысли, способной сломать душащую тишину - способной заглушить вопль внутри него самого. Помнил ужас от осознания того, что он сделал, как упал на колени от чувства бесповоротного краха и оцепенелого принятия своей судьбы, в которую себя загнал.
Он видел, как едва заметно напряглись мускулы его сына, и ощутил новый беспокойный укол острой боли, узнавая в нем те же эмоциональные шрамы, свежие и кровоточащие, и выжигающие душу.
Вейдер так хорошо знал эти чувства; силу, которая могла быть слабостью, потерянной в шипящей массе Тьмы, вкрадчиво окутывающей тех, кто касался ее. Шрамы были слишком глубоки, чтобы соскоблить их с совести, чтобы убрать вину и отделить действия от последствий. И Тьма избавляла от этих болезненных и сковывающих эмоций.
Но взамен она забирала все остальное – жизнерадостность, спокойствие и безмятежность. Все убеждения и все милосердие отдавались в поисках утешения и смягчения боли, и ты оставался изолированным и обособленным, навсегда одиноким в пустоте Тьмы.

Все это, каждый свой вынужденный шаг по тому пути, он видел теперь отраженным в глазах сына, одновременно неистовых от обвинения и все же лишенных настоящих эмоций, провалившись в пустоту души.

Взгляд Вейдера перешел к обтянутому болезненной кожей Мастеру. Тот остро наблюдал за ним, ожидая... некой реакции, понял Вейдер - и вспомнил, что здесь происходило. Почему он был здесь. И что Палпатин в действительности хотел от него.

- Мы не будем драться для вашего развлечения, - вымученно, но совершенно уверенно произнес Вейдер.

- Моего? Вы неправильно понимаете, Лорд Вейдер. Я здесь только в роли наблюдателя, - улыбнулся Палпатин. Насколько предсказуем стал Вейдер - возможно, действительно, пришло время для перемен. - Не я выбрал эту дуэль, мой друг.

Император многозначительно повернулся к мальчику, зная, что Вейдер сделает то же самое. Скайуокер не двигался и не реагировал вообще под пристальным взглядом своего отца. Никакого следа вины в тех замечательных глазах цвета синего льда.

.

И когда Вейдер взглянул в эти глаза, так похожие на его... понимание почти физически ударило его, кроша последние черепки надежды в душе… он побледнел и знал, что Император ощутил все это.

Прекрасно оценивая обстановку, Палпатин продолжил:
- Для моего павшего Джедая пришло время идти вперед. Обрезать последние нити, связывающие его со старой жизнью, и вырезать себе место в пределах моей Империи - которой он принадлежит.

Вейдер не спускал глаз с Люка, зная, что Император говорил как с ним, так и с мальчиком. И хотя выражение Люка оставалось твердым и штормовым, не выказывающим никакого страха, он все же был вовлечен в то, что происходило. Продолжая молчать, он стоял, высвободив плечи, в настороженной, боеготовой позиции.
Но большего не предпринимал…

- Этого хотите вы - не он, - обвинил Вейдер Палпатина, не в силах остановить легкое движение руки по направлению к сейберу в ответ на язык тела мальчика.
Увидев это, его сын скорректировал собственную позицию. Напряжение нарастало. Вейдер чувствовал, как меняется, натягиваясь струной его осанка, как бы сильно он не пытался сбросить накал эмоций.

- Мы не будем драться, - он вложил всю свою мощь в эти слова, желая всем сердцем, чтобы они стали реальностью, и пытаясь обрести контроль. Но это намерение оттолкнулось от ментальных щитов его сына, нисколько не затронув того.

Он будет драться?

Мальчик знал и силу Вейдера, и его мастерство. Знал, перед чем окажется. Конечно же, он понимал, что не сможет выиграть в этой борьбе? Он понимал? Палпатин фактически вбил клин между ним и сыном, и это станет концом для них – если Вейдер сейчас позволит этому идти дальше. Но у него не было никакого намерения драться - чтобы его Мастер ни предпринял, он не заставит его.
Чтобы ни предпринял его Мастер... но выражение в глазах его сына…

Мысли вращались в голове Вейдера, пока он пытался проникнуть за ментальные барьеры Люка. Сомнение и замешательство мешали логике и давали свободное господство эмоциям.
Он будет драться?

Бесконечно медленно рука Вейдера двинулась к сейберу - и мальчик сделал то же самое, предупреждающе наклонив голову в сторону и скривив губы в понимающей улыбке.

- Зачем вы пришли сюда сегодня, Лорд Вейдер? - спросил Палпатин, подначивая ситуацию. - Если не драться?

Глаза и внимание Вейдера оставались на мальчике. Именно там была его борьба - как бы Император не стремился отвлечь его внимание.

Он будет драться?

- Не делай этого, - проворчал он мальчику, пытаясь осадить его. - Я не буду сдерживать себя, как на Беспине.

- Ты сдерживал себя? - сухо спросил мальчик.

- Я не убил тебя.

Его сын улыбнулся - буквально улыбнулся на эти слова - хотя улыбка не достигла глаз.
– Ты должен был сделать это. То был единственный шанс, который ты получил.

Угроза и ответная угроза. Он должен был понимать, что не запугает мальчика. Тот был слишком сильно похож на своего отца. И сейчас больше, чем когда-либо.

Одним плавным движением Люк снял сейбер со своего ремня, поворачивая его в сторону Вейдера.
- Разве ты не понимал... что не сможешь просто уйти? Ты должен закончить то, что начал.

Мальчик чуть продвинулся вперед, держа незажженный сейбер рукоятью вниз в ожидании реакции Вейдера.

Он будет драться.

.

Понимание того, насколько сын хотел сражения, заставило сердце Вейдера сумасшедше биться. Понимание того, что мальчик будет наступать и подталкивать его для получения желаемого.
Понимание того, насколько сын находился вне его досягаемости, влияния и контроля.

Это было подлинной угрозой.

Поскольку это был больше не тот мальчик, который стоял перед ним на Беспине. Палпатин инвестировал долгие месяцы в его разрушение и перемены, вкладывая все силы и используя все оружие из своего арсенала, все свое давление - и моральное, и физическое. Без жалости и раскаяния он создавал Ситха.
В глазах Люка Вейдер видел большую часть себя, разбитое зеркало своих собственных потерянных идеалов и воспоминаний, горящих в недавно разожженном огне. Он видел все возрастающее понимание краха и ненависть к своим действиям, медленную эрозию взглядов и принципов, крошащиеся уверенность и самообладание... каждый шаг велся и подпитывался Палпатином так, как был способен только Мастер Ситхов.
Перед ним был человек, охваченный Тьмой. Замученный и искривленный, заточенный, словно клинок в высокой температуре огня. Абсолютная мощь, без ограничений.

В секунду, осознание всего произвола, которым Палпатин добился этого преобразования, зажгло огонь внутри Вейдера, горяча кровь во вспышке защитной ярости, вызвав чужеродные, давно похороненные эмоции.
Но эта реакция была умерена другой - той, что задушила этот замысловатый взрыв отеческого сострадания почти так же быстро, как он возник, и чья человеческая природа приносила сильное беспокойство. Он почувствовал то, что не чувствовал уже очень давно.

Страх.

Реальный страх, пока Люк перебирал сейбер в руке к более удобному захвату, наклонив голову вниз и ни на мгновение не оставляя взглядом своего отца. Острая концентрация посреди ледникового спокойствия. Прошло очень много времени с тех пор, как Вейдер стоял против Джедая в своем расцвете - и еще больше времени после его последнего поединка с Ситхом.

Палпатин хихикнул, зная о гамме эмоций Вейдера.
- Вы колеблетесь, мой друг. Возможно, перспектива справедливой борьбы немного обескураживает?

- Ты уверен, что хочешь этого? - спросил Вейдер сына. - Я не буду сдерживаться.

Он знал, что Император отступил немного назад, освобождая поле боя.

- Я тоже, - холодно пообещал его сын, уже находясь достаточно близко для удара.

Момент напряженного ожидания, растягивающийся в вечность…

- ДЕРИСЬ! - провопил Скайуокер, одновременно делая выпад вперед. На расстоянии шага он с усилием опустил ногу вниз, останавливая маневр -

Но Вейдер уже среагировал.

Доведенный до края тугим ожиданием он схватил лайтсейбер, повинуясь инстинкту, и активизировал его в широком размахе, способном разрезать противника от живота до позвоночника, если бы тот ступил ближе.

Оставаясь вне этого диапазона, Люк усмехнулся, склонив голову:

- Вот отец, которого я знаю.

23(2)
.

В опущенной и отведенной назад руке Люка вспышкой темно-красного цвета зажегся лайтсейбер. Знакомая мощь заставила рукоятку подпрыгнуть в ладони, и низкий гул клинка послал вибрацию вверх до самой груди. После долгих часов, дней и месяцев неустанных тренировок, стремясь к бескомпромиссным и требовательным стандартам Императора, он чувствовал себя неполноценным без этого оружия. Маниакальное обучение было его единственным способом выживания и спасения здесь.
Он сделал выпад вперед без всякого страха - или он победит или он проиграет, или убьет или умрет сам - но, так или иначе, сегодня он освободится от тени своего отца...
Независимо от того, что приказал Император.

Освещенный мистически адским светом вспыхивающих клинков, Палпатин кудахтал в радостном удовлетворении.

.

Вейдер уклонился от столь очевидного удара Люка, предназначенного лишь для сокращения дистанции до поражающего расстояния. Моментально вмешался долгий опыт, и он непроизвольно начал искать слабые стороны мальчика, внимательно следя за его движениями, пока они осторожно кружили напротив друг друга, ни в чем не давая противнику преимущества.
Затем он шагнул вперед для четырех быстрых ударов - верхнего и нижнего с каждой стороны - предназначенных для легкого перехвата и преследующих его цель. Из этих движений он отметил, что его сын преодолевает хромоту, а его спина, плечи и шея не двигаются так свободно, как должны, и что он принимает основную тяжесть ударов сейбера правой кистью, пальцы другой кисти скованы. Безусловно, работа рук Палпатина. Он видел исчезающие шрамы, подсвеченные алым жаром клинков, и заживающие раны, старые и свежие.
Так много.

Вся эта боль сдерживалась внутри точно сосредоточенной Тьмы. Никуда не подевалась, но сдерживалась. И нисколько не замедляла Люка; он попросту не позволял ей этого. Не поддавался. Не обращал внимания. Такой же упрямый, как его отец.

Они двигались осторожно; Вейдера сдерживало нежелание драться, и против своей воли его сын отвечал тем же.

Вейдер понял, что глубоко внутри Люка сохранялось некое крошечное сомнение, окрашивающее сейчас его действия, как бы хорошо он ни скрывал это – оно удерживало его сейчас на расстоянии вытянутой руки вопреки первому потоку агрессии.

Проницательность Вейдера только разозлила Люка - на собственную слабость и нерешительность - толкая вперед. Он набросился с молниеносной серией ударов; жесткая завеса света и скорости заставила Вейдера отпрянуть, потребовав всей его концентрации для парирования. Он отступил назад, но Люк не пошел дальше, давая Вейдеру понять, что его защита также была проверена. Ничто в позиции мальчика не выдавало его мнения или намерения, его едва ощутимые движения по кругу позволили ему встать спиной к окнам, лицо и глаза были абсолютно нечитабельны и затенены рассеянным ореолом приглушенного света от города позади.

Теперь они проверили и оценили друг друга. И следующий удар станет настоящим.

Люк шагнул к нему с высоко поднятым сейбером, но когда Вейдер поднял свой клинок для парирования, Люк внезапно остановил удар, и, вращая рукоятку в ладони, увел ее в сторону, принуждая Вейдера к еще одному шагу назад, чтобы суметь блокировать удар. С помощью этого обманного маневра Люк использовал мощную защиту Вейдера для получения импульса при отталкивании клинком и, качая затем сейбер дугой вниз в противоположном направлении, он заставил противника поспешно отступить.

Тогда он ринулся вперед, крутя сейбер и стремясь прорвать защиту. Без эффективной силы для контратаки, Вейдер вновь отстранился, отбивая его клинок в сторону от себя. Имея теперь достаточно опыта, Люк сдержался, не идя под ожидающий его удар, а вместо этого проворно вступил в сторону, пытаясь переместить клинок Вейдера так, чтобы получить преимущество, больше принимая импульс сейбера на себя, чем борясь против, и лишая тем самым мощи любую возможную атаку. Вейдер был вынужден отступить еще на шаг, Люк держал сейбер в эффективной защите.
И затем он атаковал с разрушительной и холодной точностью, невероятно быстро, каждым ударом обеспечивая импульс для следующего, заставляя Вейдера отступать в обороне, пока за его спиной фактически не оказалась стена. Не было никакого шанса сломать этот поток движения, лишь возможность удержать защиту-
И в момент, одно мгновение - долю секунды, когда Люк замахнулся слишком далеко, Вейдер вступил вперед, перехватывая клинок мальчика, используя силу против скорости. Массивный и сокрушительный удар нарушил баланс Люка, ломая атаку и замедляя его сейбер - ненамного - только чтобы Вейдер смог заблокировать его своим собственным.
Через жар клинков они смотрели друг на друга, лучше понимая то, какого рода поединок ждет их впереди. Израненное лицо его сына было сосредоточенным и невозмутимым. Он сдерживал гнев, чтобы тот лучше служил его намерениям, глаза охватывали Вейдера целиком, пытаясь уловить язык его тела - наклон головы, линию плеч, распределение центра тяжести.
Этот ли мальчик стоял перед ним на Беспине? Если у Вейдера еще и была какая-то слабая вера, что это так, и, что он мог получить контроль над ситуацией в этом поединке, то эта отточенная атака, которая давала ему время только, чтобы успевать думать между ударами, разрушила всю надежду, развеяв ее по ветрам.

Как они пришли к этому? Вейдер расцепил клинки, отстраняясь назад и теряя свои намерения в разъедающей душу суматохе.
Но разве не этого он хотел?
Тьма взыскивала цену, он знал это. Лучше всего остального, он знал именно это. И, тем не менее, он желал этой мощи для своего сына. Не смотря ни на что, он хотел повернуть его против Императора; связав и загнав его в угол, доставив сюда, предполагая – зная - что это сделает Люка недосягаемым для него.

Разве он не знал, что так может случиться? Что вся эта сила и мощь могут точно так же быть направлены на него, как только мальчик обратится к Тьме; что Палпатин, понимая это, возьмет на себя контроль, и начнет манипулировать и строить козни, как он делал всегда?

Да, но это было азартной игрой - он делал ставку на их естественную связь, на узы крови, на то, что они гарантируют ему добрую волю сына, когда фактически вышло прямо противоположное.

Потому что он поступил так же! - понял Вейдер. Люк обратился к нему на борту «Экзекутора», прося об уступке, об освобождении своих спутников - взывая к этой же связи - и Вейдер отвернулся безо всякого раскаяния, видя перед собой только свои собственные цели.
По какому праву он мог надеяться на эту связь сейчас? Это было дело его рук, и сейчас он платил цену.
Или это было делом рук Императора? Разве не он возбудил и направил весь этот гнев против одного человека, который потенциально стоял между Палпатином и его целью... не он хотел получить Ситха и устранить осложнение одним ударом?

.

Люк снова рванулся вперед, ломая ход мыслей Вейдера и вынуждая сосредоточиться на том, чтобы просто противостоять атаке. И мальчик тоже сконцентрировался, находя свой темп. Который был быстр. Очень быстр.
И телом, рассматривая скорость, с которой он перемещался в нападении и защите, и разумом, постоянно ищущим открытые возможности, просчитывая на несколько ударов вперед, испытывая Вейдера и пытаясь подвести его к ошибке.

Вейдер потянулся Силой - он находился в нескольких шагах от стены, а Люк был слишком быстр для него, чтобы рискнуть позволить себе быть прижатым к ней без пространства для маневра.

Сама палата для аудиенций была довольно тесной для поединка на сейберах, но это отвечало интересам Вейдера. Его сын был быстр, но Вейдер обладал грубой силой, и в замкнутом пространстве ей было трудно противостоять. И пришло время ввести это преимущество в игру.
Удерживая занимаемую позицию, он впервые предпринял умышленную атаку, дважды попытавшись блокировать клинок Люка без особого успеха. Но во время второй попытки, отбивая удар, он вынудил Люка опустить клинок вниз и, получив возможность, шагнул вперед, оттесняя мальчика и снимая одну руку с рукояти сейбера для удара кулаком.

Уходя от бокового удара, Люк выгнулся назад и, понимая, что он теряет равновесие, отпрыгнул в низком, тяжелом сальто, касаясь одной рукой пола и резко выкидывая сейбер позади, чтобы прикрыть себя. Вейдер продвинулся еще на полшага вперед, но мальчик без видимых усилий уже кувыркался вновь в высоком прыжке, приземляясь в низком наклоне вне его досягаемости и проводя сейбером в горизонтальной дуге.
Люк медленно встал к нему боком и, держа сейбер в одной руке, завел ее назад - приглашая к нападению.

Но Вейдер был слишком опытен, чтобы поддаться на такой маневр; вместо этого он переместился подальше от стены и встал в ожидании, тяжело дыша и удивляясь неожиданным навыкам и ловкости мальчика, как в технике, так и во времени реакции - каждое движение было выполнено с точностью до доли секунды.
Не было никакой необходимости спрашивать, откуда это появилось - Палпатин не позволил бы мальчику сражаться, пока не удостоверился бы, что тот способен к такой дуэли - наверняка, выбирая этот момент, тщательно взвесив все «за» и «против».
Если бы ситуация не была настолько неуправляемой, Вейдер позволил бы себе некоторую толику гордости за сына, наблюдая его расцветающее мастерство, пусть даже нацеленное, словно острая бритва, против него.
Но сейчас на это не было времени. Сейчас эти способности забирали все его внимание, чтобы удержать положение, и он просто фиксировал неожиданные таланты сына в памяти для будущего обдумывания.
Оба оставались на месте, ожидая атакующих действий друг друга. Позади сына Вейдер мог различить фигуру Императора, вновь усевшегося на свой драгоценный трон; сверкая глазами в тусклом свете, он находился в полном восторге от происходящего.
Продолжая держать сейбер одной кистью, Люк потянул свободную руку, отводя назад плечо - явно уже поврежденное еще до начала поединка.

- Мое слабое место, - признал он, улыбнувшись; странно-искреннее действие.

- Я знаю, - Вейдер многозначительно взглянул в сторону Палпатина.

- Тогда используй его, - пригласил Люк.

Когда Вейдер ничего не ответил, Люк сделал несколько быстрых шагов в сторону, не подходя ближе. Вейдер повернулся, чтобы не упускать его из поля зрения.

- Твой обзор ограничен, - спокойно произнес его сын. - Особенно на небольшой дистанции. Свое преимущество в силе ты теряешь за счет ограниченного зрения.

- Твоя правая нога повреждена, - парировал Вейдер. - Ты приземлился с высокого прыжка в наклон, чтобы смягчить воздействие. И ты ни разу с тех пор не опирался на нее всем весом.

- Она продержится.

- Как долго?

- Достаточно.
Вейдер начал медленный полукруг, мальчик вынес лайтсейбер вперед, дистанция между ними осталась прежней.

- Ты ранен и ослаблен, – пробасил Вейдер. – Ты вынудил себя принять бой, непосильный для твоего истощенного тела. Ты сказал, что хотел. Теперь уходи!
- Ты стар и медлителен, отец. И я еще не все сказал.

В Вейдере всколыхнулась ярость:
- Отступись, или я заставлю тебя это сделать!

Его сын лишь улыбнулся в ответ:
- Меньше слов, больше де…

Люк замолк одновременно с тем, как Вейдер вспахал сейбером воздух, описывая им петлю бесконечности и вынуждая мальчика отступить. После двух быстрых шагов назад он ответил тем же движением, идущим в том же направлении. Два алых клинка преследовали друг друга, создавая ослепляющий барьер света, который ни один из них не мог пересечь, не нарушив при этом свою защиту.
В конце концов, Люк схватил сейбер второй рукой и, удерживая его с яростным неистовством, блокировал клинок Вейдера, сотрясаясь всем телом от мощи перехваченного удара, пробившем его через рукоять.
Люк рисковал, дав Вейдеру пространство для маневра, но тем самым он избежал сражения на ближней дистанции, где сила его отца была огромным преимуществом. И сейчас он ожидал, что Вейдер попытается вновь приблизиться к нему, чтобы перевести бой на более физический уровень – и тот не разочаровал его.

Получив краткий контроль над обоими клинками, Вейдер сбил их вниз, прорываясь при этом вперед и фактически толкая плечом мальчика, заставив того пятиться назад под натиском грубой силы. Люк даже не пытался удержаться против этого, уступая и отказываясь бороться с силой Вейдера.
Затем Вейдер занес руку для удара наотмашь, и Люк, чей сейбер был по-прежнему заблокирован внизу, смог только наклониться, чтобы подставить для защиты плечо, буквально отшатываясь назад от свирепого удара.
Однако изменившийся хват позволил ему освободить клинок, и в тот момент, когда Вейдер сжал руку в кулак, намереваясь ударить его в голову, Люк вскинул сейбер в широкой дуге, способной разрубить противника от бедра до плеча – если бы тот поспешно не отдернулся назад.
Вместо того чтобы взять секунду на передышку и оправиться, Люк метнулся вперед, резко уходя в прыжке в сторону ниже обзора Вейдера, чтобы внезапно появиться позади него, надеясь таким образом сбить своего отца с толку.

Вейдер мгновенно обернулся, проводя слепой размашистый удар в горизонтальной дуге по направлению к Люку, пока их клинки не встретились, и затем резко развернулся полным оборотом в другую сторону, продолжая держать сейбер перед собой в том же положении.

Это был неожиданный маневр - первый, которым его отец застал Люка врасплох, вынуждая его низко присесть. Клинок просвистел лишь в нескольких дюймах от его головы - Люк смог бы достойно парировать удар, только если бы сейбер был в другой его руке.
Используя всю силу своего предплечья, Вейдер мгновенно остановил движение и повел клинок в обратном направлении в низкой дуге, способной снести Люку голову.
Пространства для ответного маневра не было. И Люк успел лишь поднять свой клинок без всякой реальной силы, позволив оружию Вейдера скользнуть вдоль его длины в сторону незащищенной руки, настолько близко к своей голове, что он фактически почувствовал жар заключенной в сейбере энергии.
Игнорируя шипение опаленных кончиков собственных волос, Люк в то же мгновение что есть мочи толкнул Вейдера в ноги, делая затем кувырок назад.
В попытке устоять на ногах, Вейдер неловко отступил на несколько шагов. И в этот момент Люк, позабыв, что только что почти потерпел поражение, вновь решительно ринулся вперед, намереваясь совершить быструю контратаку.
Движимый по инерции назад под тяжестью собственного веса, Вейдер оказался в опасном положении – ему надо было сохранять равновесие и при этом держать свою защиту.
И Люк знал это. Он теснил его, нанося короткие и разнообразные удары, стремительные и точные, направленные на вывод Вейдера из равновесия и толкающие того к ошибке. Неспособный дальше оставаться на ногах под таким напором, Вейдер рухнул на пол, и Люк сделал выпад, держа перед собой сейбер. Вейдер отчаянно извернулся, откатываясь в сторону и оставляя за собой шипящее отверстие в полу.
Клинок Люка задел его перчатку и оставил разрез на плотном плаще, но Вейдер в тот же момент пнул его по больной лодыжке, заставив отшатнуться, подворачивая ногу.

Вейдер моментально вскочил, держа перед собой сейбер, и Люк зло ударил по нему без какой-либо настоящей мощи; оба пытались вернуть самообладание, осторожно обходя друг друга. Начиная лучше понимать навыки и способности противника.

Палпатин восторженно аплодировал под гудящее шипение сейберов, выказывая восхищенное одобрение дуэлянтам, как будто бы это была просто игра – безобидное развлечение для его увеселения.
Это понимание резко прояснило разум Вейдера - он делал то, чего не хотел всей душой, идя сюда. Этот бой служил только целям Палпатина, который, удовлетворяя желание ведомого им Люка, стремился к его большему контролю и полному разрыву между Вейдером и сыном, нажимая на их и без того штормовые отношения.

- Этого он и добивается, – тихо проговорил Вейдер, пытаясь скрыть голос за звуком сейберов. - Он хочет развести нас по разные стороны. Вместе – мы угроза для него, и он этого боится.

- Вместе!? – насмешливо прошипел мальчик.

- Он лишь использует тебя. Он всегда будет только использовать тебя.

- А ты так сильно отличаешься от него? – обвиняюще произнес Люк, врезаясь словно острым ножом в тусклую совесть Вейдера.

Чувство, с которым это произнеслось - чувство предательства и гнева - глубоко затронуло Вейдера… и было до боли знакомо. Видя таким своего сына – с выражением слепого осуждения – он видел словно зеркало Энакина Скайуокера на Мустафаре, такого же потерянного и иступленного, как сейчас Люк, и понимал, что все, абсолютно все, что было ему так дорого, ускользает из его рук.

Клинок Люка взметнулся снова – острый, как его слова, и быстрый, как его мысли, – вынуждая Вейдера защищаться во все возрастающем понимании смертоносного мастерства сына.
Волна разочарования нахлынула на него; от неспособности управлять ситуацией - от неспособности управлять Люком. И за ней последовало негодование, сжигающее во вспышке ярости все угрызения совести и отодвигающее все мысли на задний план. Перед ним встала только одна цель.

.

Мальчик полностью посвящал себя поединку, это было весьма очевидно, – и означало, что Вейдер должен сделать то же самое.
Он должен одержать победу над своим сыном, как и раньше. Но на этот раз ему предстоял намного более серьезный бой; перед ним стоял уже не тот неуклюжий и неотесанный мальчишка, с которым он бился на Беспине. Вейдеру будет необходимо использовать всю свою мощь, чтобы остановить его намерения и решимость… и ранение теперь было неизбежно.
В этот предоставленный Тьмой момент истины схватка между отцом и сыном переросла в поединок между ситхами. И этот накал между ними теперь мог только возрасти.
Они прошли определенную черту – и ни один из них уже не мог отступить.
Признав, наконец, что эта ситуация по-настоящему опасна, и он никак не может контролировать ее, Вейдер атаковал Люка, ударяя сейбером на уровне его груди. Имея долю секунды для реагирования, Люк успел блокировать выпад, но шагнул при этом назад, поместив весь свой вес на травмированную ногу, что заставило его еще немного отступить, прихрамывая, в сторону, ослабив тем самым защиту.
Вейдер воспользовался этой слабостью и сделал рывок, тесня сына дальше чередой мощных ударов. В глазах Люка вспыхнул настоящий гнев.

.

За звуком яростно сталкивающихся клинков терялся холодный смех Палпатина, который слышал только он сам.
Стиль борьбы Вейдера обострился, его удары стали сильнее и быстрее, и реакция его сына возрастала в ответ. Долгие месяцы жестких тренировок давали о себе знать. Резкие уроки и наставления, неумолимость и неустанная, придирчивая критика Палпатина вынуждали мальчишку работать над всеми своими слабостями, деспотичная дисциплина и передаваемые им знания и опыт заставляли Скайоукера с одержимостью шлифовать технику до совершенства.
Прекрасный клинок Палпатина. Уникальный и изящный. Безжалостный и смертоносный. Безупречное произведение искусства.

.

В движениях Люка не было ни капли сомнения, нерешительности или волнения. Он знал, что Вейдер был прав, его настоящими слабостями были раны, нанесенные ему его Мастером, и истощение, вызванное долгими месяцами неослабевающего давления без возможности восстановиться – ни духовно, ни физически – с тех пор, как он попал сюда. Но все эти переживания, все его горькое разочарование и возмущение направлялись и превращались в энергию, дающую силу больным мышцам и незаживающим ранам.

Он не боялся – возможность смерти воспринималась теперь легко.
В последние месяцы он так часто стоял на самом ее краю, что она больше не пугала его. Но он не собирался умирать, не забрав источник своих мучений с собой.
Наполненный решимостью своей цели, он двинулся вперед и атаковал Вейдера, направляя того в сторону главного зала – огромного, пустого и мрачного, как древняя пещера.

23(3)
.
Оказавшись под градом молниеносных ударов, Вейдер был вынужден отступать в направлении высоких двустворчатых дверей. На мгновение ему показалось, что это лишь совпадение, но удары были слишком прицельны; любая попытка уклониться в сторону многозначительно пресекалась.
Люк пытался оттеснить его в сторону широкого просторного зала, стремясь перевести бой в более подходящие для себя условия. Он уже приспособился к стилю отца, изучив его слабые и сильные стороны. Теперь он хотел получить контроль над сражением.
Но в ограниченном пространстве этой комнаты у него не было возможности противопоставить свою маневренность и проворство силе отца, и он чувствовал себя стесненно и некомфортно, Вейдер понимал это. Скорость и ловкость Люка приносили здесь слишком маленькое преимущество, когда Вейдеру долгие минуты удавалось держать его в ближнем бою, зная, что у того не было никакой реальной защиты против его огромной физической силы.
Однако Вейдер также знал, что недооценка силы сына может быть фатальна – он был не в состоянии не отметить его навыков и мастерства - и хорошо понимал, что Люк стремится перевести сражение на более широкую арену, где в игру вступят его сноровка и скорость.

Технически они были достойными соперниками, но Вейдер только начинал понимать, насколько более быстрым, чем он, был Люк, насколько более подвижными и гибкими были и само его тело, и его стиль ведения боя.
С классической техникой и годами укоренившихся тренировок, Вейдер вел бой, используя довольно узнаваемые приемы, как в защитных, так и в атакующих действиях, и Люк уже начал использовать это против него. Дико непредсказуемо, хотя и очень расчетливо, Люк использовал малейший шанс, любую выпадавшую возможность, чтобы обмануть Вейдера обычными приемами, изменяя их затем так, что у того не было гарантированно правильного ответного действия.
Мальчик вел бой с открытым разумом человека, который только недавно приобрел эти навыки, вне рамок традиций и стереотипов. Было понятно, что Император вложил чрезвычайные силы в его обучение в течение нескольких месяцев, чтобы он был способен сейчас драться на этом уровне, будучи, однако, свободным от всяких устоявшихся привычек.
Главным оружием Вейдера были сила и опыт, и Люк много работал, чтобы суметь противостать им.

Но если Люк надеялся на то, что перевод сражения в более просторное место даст ему преимущество, то ошибался, мрачно размышлял Вейдер. Он провел слишком много боев в помещениях, подобных этому, против несметного количества противников, каждый из которых думал, что сможет таким образом переломить ход борьбы в свою пользу.
Он отступал в длинный зал, настраиваясь на предстоящее сражение и наблюдая за языком тела своего противника, пытаясь просчитать его последующее направление атаки. Император пока оставался на месте, не собираясь вмешиваться.
Ибо именно здесь должен будет начаться настоящий бой. И здесь он должен будет закончиться.
Здесь не было места никакому колебанию, никакой нерешительности. Возросшее мастерство его сына свело на нет практически все варианты. Поединок шел слишком на равных, чтобы он мог расслабиться – неожиданное и неприятное осложнение.
Холодная действительность привела к выбросу адреналина и порыву покончить с этим, оставив на потом все тщательные размышления.
Вейдер взмахнул сейбером вокруг себя, отводя его вниз, пытаясь использовать тот же маневр, что и в Облачном Городе, чтобы заставить мальчика подойти ближе, блокировать его клинок дугой по спирали и ударить затем ногой.
Но Люк был слишком быстр. Он добавил свою собственную скорость к спирали, затем резко опустил конец клинка вниз, освобождая его, и сделал рывок вперед, чтобы нанести горизонтальный рубящий удар в направлении плеча Вейдера, задевая его так, что от армированной кордитом поврежденной брони посыпались искры.
Вейдер отпрянул назад, и Люк проворно ушел в сторону диапазона его видения. Паническая вспышка заставила его наброситься с толчком Силы, которому мальчик легко противостоял.
Жесткое понимание того, что они были равны – грубая сила против скорости – снова наполнило разум Вейдера. О легкой победе не было и речи, и чем дольше они сражались, тем больше была вероятность, что один из них ошибется.
Он должен был победить Люка сейчас, каким угодно способом – и разобраться с последствиями позже. Лишь одна эта мысль гудела в его голове под ритм ударов сердца, затмевая собой все остальные соображения.
Люк снова пошел вперед. Ревущие удары лайтсейберов наполняли своими звуками пещероподобное пространство длинного и пустого приемного зала, погружая гигантское помещение в зарево танцующих кроваво-красных теней, кислотно-яркий жар которых был в нем единственным источником света.
Вейдер отступал, ища способ помешать мальчику, который вовсю использовал полученные возможности этого места, моментально тесня своего отца назад, как только тот колебался.
Но не только он был способен к этому.
Когда Люк приступил к очередной атаке, Вейдер протянулся Силой, поднимая один из тяжелых резных стульев, стоящих вдоль стены зала под высокими окнами, и с огромной скоростью – молниеносно - швырнул его в мальчика.
В последний момент Люк был вынужден остановить нападение, выбросив руку вперед, чтобы одним резким жестом изменить направление движения стула, отправляя его скользить прочь по гладкому мраморному полу.
Он едва успел обернуться назад, чтобы успеть встретить клинок Вейдера, несущийся к нему в горизонтальном мощном ударе, вынуждая его отступить. Вейдер двинулся вперед, продолжая контратаку и тесня Люка все больше назад; тому лишь оставалось бороться за то, чтобы оставаться на ногах - понимая, что его отец хочет прижать его к стене. Тем не менее, под непрерывным и продолжительным натиском серии тяжелых ударов ондвигался именно туда.

И как только он увидел возможность изменить ситуацию, он без колебания воспользовался ей.
Перехватив удар Вейдера и отстраняясь назад, когда тот сделал шаг к нему, он отвел клинок в сторону и в тот же момент резко опустил свой сейбер. Вейдер не смог остановить движущий его импульс, и Люк, воспользовавшись этим, ушел на два шага в сторону, избежав заключения у стены и выиграв время, чтобы собраться для следующего нападения.
В тот же момент Вейдер запустил в него еще один стул, вынуждая Люка вновь прервать атаку, чтобы остановить несущийся на его спину снаряд.

На этот раз ударом Силы Люк разбил массивный стул на части, едва успев стремительно повернуться назад, чтобы подставить клинок под сокрушительный удар Вейдера, заставивший его отступить, скользя ногами по гладкому мрамору пола.
Он сделал еще один быстрый шаг назад, оказавшись там, где недавно Вейдер пытался удержать равновесие.
И тот вновь обрушил на него серию тяжелых ударов, толкая в угол.
Тогда Люк сделал еще три легких шага, зная, что отец воспользуется возможностью совершить нижний удар, и как только клинок устремился к его ногам, прыгнул вверх, делая сальто над головой Вейдера, прежде чем тот успел поднять сейбер.
Он был еще в воздухе, когда Вейдер уже развернулся, но его проворство и скорость в результате вынудили именно Вейдера защищаться сначала от рубящего верхнего удара и затем от нижнего по ногам, понимая, что сейбер мальчика первым найдет свою цель.
Люк метнулся в сторону, делая три быстрых удара, чтобы выиграть время для подготовки атаки -
и в тот момент, когда он переместился для нападения, Вейдер направил к нему очередной тяжелый стул…

Издав вопль ярости и досады, Люк остановился и резко, на мгновение, повернул голову в сторону, глаза вспыхнули огнем…
Взрыв Темной мощи потряс зал, уходя за его пределы, выбивая воздух из легких Вейдера и вызывая мучительную боль в ушах. Ударная волна, пронесшаяся мимо него, с огромной силой врезалась в высокие окна, издавшие единодушное «вамп!» и расколовшиеся со сводящим с ума оглушительным визгом лопнувшего плексигласа.
И стоявшие под ними стулья, оказавшиеся такими полезными, чтобы отвлечь мальчика… от сильнейшего удара о стену были полностью раскрошены до щепок, оставив в воздухе облака древесной пыли.

К этому моменту Люк уже устремился вперед, отводя сейбер для жесткого удара и отбивая встречный блок Вейдера. Второй незамедлительный удар фактически пришелся по его почти незащищенной спине, если бы он не успел, пересилив себя, сместить собственный центр тяжести – позволив этим, однако, оттеснить себя на прежние позиции. Защита Вейдера стала медленней, а Люк уже искал новое открытое место для удара.
Вейдер отступал под натиском сына, пытаясь найти хоть какую-нибудь ошибку, брешь, любую возможность. Люк рвался вперед, нанося удар за ударом, держа прекрасную защиту и ведя атаку.
Он добился, наконец, что сражение перешло в свободное для маневрирования место, и полностью использовал это, постоянно перемещаясь и изменяя угол нападения, навязывая Вейдеру свой - непривычный для того - темп, забирающий силы.

Слишком быстрый; если Вейдер ступал назад, Люк немедленно занимал его место, используя около пяти стремительных ударов и контролируя бой, затем вновь отстранялся обратно, вынуждая вести сражение Вейдера, и потом внезапно и свободно делал сальто в сторону. В моменты, когда Вейдер снижал скорость, он перемещался вокруг, ища слепое пятно в его ограниченном обзоре, заставляя Вейдера снова отступать, перемещаясь на большие расстояния. Слишком большие расстояния.

Наконец, Вейдер сломал этот темп и, тяжело дыша, отступил на несколько шагов, отходя на безопасную дистанцию. Люк остановился и начал медленно обходить отца, ища возможность пробить его защиту – физическую или ментальную.
- Ты измотан, – произнес Люк, одновременно поднимая и опуская руку, пытаясь тем самым расслабить больное плечо, и покачивая перед собой сейбером.
- Ты ослаб, – с трудом вымолвил Вейдер, понимая, что мальчик был прав.
- Не в решимости.
- Тебе не обязательно следовать его приказам…
- И это мне говорит человек когда-то сказавший, что я не понимаю того, что он должен повиноваться своему Мастеру, – презрительно ответил Люк. – Не смей читать мне нотации.
- Ты не раб, Люк, – ни Палпатина, ни Тьмы. Ты вне обоих. Пойми это!
- Из-за тебя? Это то, что ты думаешь? Из-за того, что ты втолкнул меня во все это? – Люк с вызовом поднял подбородок, слова прерывались частым дыханием. Когда Вейдер не ответил, в его глазах вспыхнуло понимание. – Это то, что ты хотел! Этого ты хотел для меня?
- Я хотел для тебя лучшего. Я заплатил бы любую цену…
- Но ты не заплатил - я сделал это, – голос Люка был полон гнева и обвинения, напряженный, как оголенный нерв. – Я заплатил за твои амбиции. Твои, не мои.
- Люк, послушай меня, – Вейдер взглянул на двери, зная, что скоро в них войдет Палпатин, и пытаясь даже сейчас использовать возможность заставить Люка понять его. - Мощь, которой ты обладаешь, способна дать тебе все. Целую Империю, когда ты решишь взять ее.
- Мне не нужна твоя Империя!
- Тогда зачем ты боролся в Восстании? Если не перевернуть ее и не взять на себя управление? Я сделал возможным для тебя все, что ты хотел тогда. Все.
Люк провел сломанными и скованными пальцами через пропитанные потом волосы, говоря с накаленными до предела эмоциями:
- Ты понятия не имеешь, что я хотел! Я боролся за свободу, а не управление! От тебя, от него, от этого…
Он исступленно жестикулировал к роскошному убранству огромного Дворца, олицетворявшего собой алчность и эгоизм этой планеты.
Это был страстный крик – отчаянный и обвиняющий - секундный проблеск того стремящегося к идеалам юноши, которого Вейдер встретил на Беспине. Доказывающий, что он все еще где-то существовал, несмотря на то, насколько сильно был изувечен.
- Ты сделал из меня то, против чего я боролся, и теперь я не могу отступить. Я никогда не смогу вернуться! Человек, которым я был - мертв! Твой сын умер здесь, разве ты не видишь этого?
Вейдер в отрицании покачал головой, понимая, что Палпатин мог войти в комнату в любое мгновение.
- Ты все еще мой сын. И более сильный, чем когда-либо.
Люк помотал головой в ответ – сначала энергично, а затем медленно и холодно. Полностью подавив предшествующую вспышку необузданных эмоций.
- Это не спасет тебя.
- Я не думаю, что ты убьешь меня. Я не верю, что Император сумел полностью разрушить нашу связь. - Вейдер сделал ставку на то, чтобы высказать, наконец, все свои запутанные мысли, понимая, что должен был сделать это уже давно. - Все, чем ты являешься, есть во мне. Я переживал каждое чувство, которое сейчас раздирает тебя. Но посмотри на то, где ты находишься… на власть, которая принадлежит тебе. Я сделал это для тебя – для тебя! Тьма не смогла уничтожить то, что я чувствую к своему сыну. Неважно, насколько сильны наши разногласия, насколько сильна Тьма, я не могу отрицать эти чувства. Они сильнее всего остального. И я знаю, что все это ты чувствуешь также. Именно поэтому ты не сможешь убить меня.
Мальчик тихо стоял в течение долгих секунд, опустив голову и напряженно дыша…
Дикие, неуправляемые эмоции снова хлынули рекой, испепеляя всю надежду Вейдера:
- Ты! - из всех людей галактики - именно ты привел и оставил меня здесь… и тебе хватает смелости говорить о какой-то близости, о какой-то связи, заявлять право на свои амбиции от моего имени? Ты - ничто для меня! НИЧТО!
Он швырнул эти слова в отца вне себя от горького чувства предательства и боли разрушенных надежд, не оставляя Вейдеру ничего для возражения.
И затем с высоко поднятым лайтсейбером кинулся вперед, на огромной скорости опуская его на блокирующий клинок Вейдера, заставив того содрогнуться и отшатнуться назад от силы удара, чтобы устоять на ногах. Однако Люк продолжал нажимать на сейбер, и они застыли на месте, скрестив оружие.

Люк бесстрашно наклонился ближе к безудержно пылающим клинкам, озарив ярким красным светом глубокие шрамы, покрывающие его бледное лицо, словно рваная черная паутина.
Вейдер буквально оторопел от необузданных эмоций в смотрящих на него глазах, жестких и холодных, и в этот момент Люк сломал блокировку. Тьма полностью наполняла его, отвечая всем его действиям и превращая все его чувства, всю его страсть в абсолютную мощь.
Гнев и возмущение дали ему скорость, которой Вейдер даже не надеялся соответствовать. Каждый удар был началом следующего, каждое движение все более непредсказуемым, заставляющим Вейдера уйти в глухую защиту, и любая попытка остановить этот натиск заставляла его еще больше обороняться.
Вейдер искал ошибку, способ сдержать его, чтобы суметь пустить в ход свою силу. Но Люк был слишком быстр, противостоя каждому парирующему действию, не давая Вейдеру шанса для маневра. Мгновенные, доведенные до совершенной точности движения.
Осознание реального положения дел нахлынуло волной жгучей паники. Они не были равны.
Сейчас его сын был сильнее его.

Тогда Люк отвел лайтсейбер и вскинул руку с выставленной ладонью, выпуская ураган мощи, сжатой в одном сокрушительном ударе.
Понимая, что тот делает, Вейдер поднял собственную руку, призывая Силу в ответ, и на какое-то время они замерли на месте, пытаясь преодолеть ударную волну друг друга, скользя ногами по мраморному полу. Мощь против мощи, неодолимая сила встречала непреодолимый отпор.
Вейдер возвышался своей массой над худой фигурой сына, почти соприкасаясь с ним ладонями, пока каждый из них наращивал поток неукротимой энергии. И натужный хрип вырвался из горла, когда Вейдер пустил в ход последние остатки предоставленной Тьмой Силы.
Люк наклонил голову, сузил глаза…

Мощь, брошенная в Вейдера в тот момент, в едином порыве ненависти и ярости, была абсолютно неостанавливаемой. Совершенно управляемая и направленная к одной цели энергия. Неистовствующая эмоция, облаченная в физическую форму. И даже противостоя той же самой природой, у Вейдера не было ни одного шанса нейтрализовать или как-то сдержать ее.
Он пошатнулся, чувствуя, как его толкает назад, ноги оторвались от пола, и его с огромной силой швырнуло о дальнюю стену, выбив воздух из груди. С подкосившимися ногами он повалился вниз, не выпуская из руки лайтсейбер. В глазах потемнело, голова разрывалась от боли. Отчаянно призывая к себе Силу, чтобы восстановиться, он увидел приближающегося к нему Люка с горящими в мрачном намерении глазами.

Ему потребовалась секунда – секунда, не больше, чтобы привести себя в чувство, возвращая бдительность и энергию, несмотря на понимание поражения…
…звук гудящего лайтсейбера заглушил шипение его респиратора.
Над ним, тяжело дыша, стоял его сын. Шрамы на бледном лице придавали его чертам резкий, подсвеченный алым жаром контур, волосы слиплись от пота.
Руки, державшие сейбер, дрожали.
Перед горлом Вейдера покачивался ярко-кровавый клинок.
.

Палпатин застыл в дверях, напряженно ожидая, что сделает его неприрученный Джедай; отступит, как ему было приказано, или позволит дать выход своей ненависти - в создание которой Палпатин вложил так много сил - тем самым проявив открытое неповиновение Мастеру и вызвав вновь на себя его гнев.
В ушах звучал гулкий стук его черного сердца, бескровные губы тронула крохотная улыбка. Он ждал…
Клинок Джедая чуть слегка приподнялся, перемещая вес…

- Оставь его, – проскрипел ровным и низким голосом Император, обуздывая и угрожая одновременно.

Люк стоял неподвижно.

- Отступись, Джедай, – абсолютно тихо приказал Палпатин, схваченный борьбой одной воли с другой, финальной возможностью возобладать своим несгибаемым решением над своенравным и упрямым темпераментом Скайуокера. Заставить повиноваться Ситха, которого он сам создал – столь же дикого, опасного и непредсказуемого, как волк из его видений.

Скайуокер колебался долгие томительные секунды. Алый клинок сейбера дрожал перед лицом Вейдера…
Нестерпимая тяга опустить сейбер вниз горела в каждой клетке его существа, сводя от напряжения мышцы. Слова его Мастера были лишь отдаленной абстракцией, не более значимой, чем шепот; ведущие мысли и мотивы разрывали его внутри, сводя с ума своим противоречивым и хаотичным криком, каждый бешеный удар сердца сотрясал тело.
Вокруг медленно закровоточила жесткая, бескомпромиссная реальность, холодная и липкая; интенсивный накал Темной решимости ушел, оставляя ему тяжелое и сковывающее смятение.

Палпатин наблюдал, как его Джедай моргнул, потом моргнул еще раз и… сделал шаг назад, дезактивируя сейбер. Раздосадованный, неистовый, смертоносный, почти безумный, но, тем не менее, контролируемый. Возможно, волк все же ляжет к его ноге.

Скайуокер споткнулся, сделал еще шаг назад и отвернулся, кипя внутри от эмоций.

Палпатин стоял твердо и спокойно, не позволяя себе триумфальной улыбки.

И в этот момент Вейдер взметнулся на ноги, разгневанный, с поднятым высоко сейбером, направляя его вниз… Не имея времени на разворот, Люк вскинул рукоять сейбера за голову и, зажигая его, блокировал атаку, прежде чем повернуться и, используя импульс этого движения, отбить клинок Вейдера. Глаза были возмущенными, дикими и негодующими, чувства взвинчены до предела.

Удар был невероятно быстр и абсолютно безупречен.

Затем Люк отступил и сделал замах вверх, но когда Вейдер начал движение для парирования удара, он резко повернул рукоять сейбера в ладони так, что клинок его противника прошелся по воздуху, в то время как оружие Люка направилось к голове Вейдера. Тот наклонился в попытке увернуться, точно зная, что не успевает - удар прошел мимо него на расстоянии в ширину волоса.
Вейдер вернул клинок в отчаянной защитной дуге, но Люк перехватил его и, крутя петлю своим сейбером, отбил в сторону, лишив всей мощи. И внезапно защита Вейдера была прорвана, и Люк взмахнул своим алым клинком в финальном движении…
Прекрасная стратегия, безукоризненное исполнение.

Мощно и яростно он пнул ногой по ребрам Вейдера. Тот тяжело упал назад, борясь с удушьем.
И Люк моментально был рядом, согнувшись и поставив колено на грудь отца; сейбер был поднят над ненавистной черной маской и клинок, направленный ровно вниз, был готов опуститься в смертельном ударе.

- Скайуокер! СТОЙ! – выкрикнул Палпатин, совершенно не предвидевший скорости этой последней атаки.

Люк вонзил клинок вниз, слыша крик его Мастера: «Нет!»
Он вложил в этот удар всю свою ярость, гнев и возмущение, все свое преобладавшее над остальным желание уничтожить это существо, освободить себя от ежедневного напоминания своей врожденной слабости.
В едином ударе были заключены вся горечь, мучительная ненависть и отвращение… к своему отцу - и к себе.

Находясь слишком далеко, чтобы вмешаться, Палпатин протянулся Силой, поднимая свою руку в момент, когда сейбер начал опускаться, пытаясь остановить удар, но его откинуло в сторону волной дикой мощи, брошенной Джедаем, чтобы устранить любую помеху.

Алый жар клинка исчез без видимого сопротивления, послышался твердый звук ударившейся рукояти.

Люк истошно выкрикнул в расстройстве, рванул вверх и, резко повернувшись, не останавливаясь, направился прочь из огромного зала, растворившись тенью в темноте…

Оставив сейбер погруженным в пол - в миллиметре от головы Вейдера.

ЭПИЛОГ

Домыслы.
Слухи.
Они ходят по всему Альянсу, особенно в нижних рядах. Особенно сейчас.

Появился новый Ситх. Это не слух.
Новый враг, служащий Императору на Корусканте с большей готовностью, чем это когда-либо делал Вейдер, пока последний вместе с флотом продолжает выслеживать нас для своего Мастера.
У нового Ситха нет никакого имени, никакого прошлого.
И Палпатин играет в свои игры, называя его то своим диким Джедаем, то своим чистокровным Ситхом, то своим прекрасным оружием.

Говорят, нет никакой надежной информации насчет того, кто он такой, хотя есть слухи, что высшей иерархии Альянса известна правда.
Теории, сплетни, мнения, доходящие через вторые руки…
Шепчут, что этот новый Ситх - сын Вейдера. И есть догадка, что он - сын Палпатина.
Ходят слухи, что раньше он был мятежником. И возмущаются, что он был шпионом. Есть даже намеки, что он был внедрен в руководство Альянса.
Говорят, до этого он служил в элите алой гвардии на Корусканте, пока обучался Палпатином.
Есть также домыслы, что он путешествовал с Вейдером, входя в состав имперского флота в качестве боевого пилота.
Есть намеки, что он рос тайно на одной из планет Оправы, пройдя еще совсем молодым довольно жесткие уроки.

Говорят, он такой же холодный и бессердечный, как его Мастер. Говорят, это хорошо, что он остается в Основных Системах, Императору нравится держать его рядом.

Есть предположение, что не все так гладко в Императорском Дворце; шепчут, что новый Ситх обеспечивает себе собственную политическую поддержку и добивается независимого положения, противясь слепому рабству.

Однако именно этот новый Ситх возглавляет теперь силы Императора в Основных системах.
Этот новый Ситх - тот, кто стоит по правую руку от Императора.

Говорят, что Палпатин характеризует лорда Вейдера, как своего цепного пса, а этого нового Ситха, как своего волка.

Именно так сейчас называют его - даже здесь, тайно, внутри Альянса. Волк.
Говорят, он будет управлять Империей уже в этом десятилетии.
Говорят, это не догадка.

Спасибо за гигантскую, высококласную работу. С удовольствием читал это произведение, и считаю что оно боллее удачно чем многие книги по ЗВ.
C нетерпением жду второй книги.

И вам спасибо, что читали и оценили;)
(Я отправила вам ЛС, но мне кажется вы его не видите)

Полностью согласна с Samsung!

а продолжение(перевод) то будет?

пожалуйста
https://www.jcouncil.net/topic26642s0.html?...mp;#entry578676