Мое отношение к лукасовской Трилогии приквелов, мягко говоря, сложное, за исключением двух моментов.
Первый - «параллельные» сцены с Энакином и Падме в финале «Мести ситхов». Пожалуй, только здесь смысловое наполнение не уступает эмоциональному накалу.
Начиная с появления Дарта Сидиуса на Мустафаре и вплоть до появления Дарта Вейдера на мостике стардестроера, нам показывают перекличку жизни и смерти, метафизический обмен ролями, где рождение несет в себе гибель, а гибель оборачивается рождением.
Символика «параллельных» сцен заставляет вспомнить Лукаса времен ОТ. Каждая деталь здесь на месте, каждая имеет значение, и у каждой есть пара.
Вот Оби-Ван кладет ладонь на лоб полузадушенной Падме: проверить, сохранилась ли в ней жизненная энергия, и, возможно, поделиться своей. А буквально через пару минут мы видим руку Дарта Сидиуса на полусгоревшем Энакине. Тот же самый жест получает новое значение. Это уже не диагностика и не только вливание собственной энергии в другого человека. Это благословение. Оно может быть получено как от Светлой, так и от Темной Сторон. Светлая Сторона ассоциируется с жизнью, значит, Падме благословляют в жизнь. Темная Сторона, по замыслу режиссера, должна ассоциироваться с гибелью, значит, Энакина благословляют в смерть.
Казалось бы, при таком раскладе Падме должна жить, а Энакин – умереть. На деле происходит обратное. Падме, как констатирует врач-дроид, отказывается жить, хотя физически с ней все в порядке. Энакин же, несмотря на страшные увечья, борется со смертью даже в безнадежной ситуации. Он не сдается обстоятельствам. Это исключительно важно для понимания не только Энакина, но и Люка: свойство плевать на любое «безнадежно» сын явно унаследовал от отца.
Благословение по Лукасу (вполне согласно с воззрениями любой религиозной системы) не гарантирует благ в этой, физической, реальности. Оно определяет, в каком из потоков – Света или Тьмы – движется человек. Двигаться ли ему вообще, каждый решает сам.
Сломленная переходом Энакина на сторону Тьмы, Падме умирает, и это ее выбор. Она может жить, но не хочет. Однако, поскольку благословение получено, происходит новый обмен ролями. Смерть оборачивается жизнью: Падме производит на свет «новую надежду» галактики, близнецов Люка и Лею. Умирающая Падме видит детей - их с Энакином продолжение. Последнее, что видит Энакин, перед тем, как стать Дартом Вейдером - черная маска, отрезающая его от мира живых.
«Рождение» Дарта Вейдера происходит одновременно с рождением его детей. Энакин и Падме, оба, находятся в медицинской палате, оба кричат от боли, оба своей жизнью платят за новую жизнь. «Хороший человек» Энакин тоже умирает, чтобы вместо него появился Лорд ситхов. Как не вспомнить здесь еще одну деталь из «параллельных» сцен. То, что Энакина везут под проливным дождем в открытой капсуле, до сих пор вызывает недоумение многих зрителей, упорно не желающих замечать: капсула является почти точным подобием гроба Падме. Их обоих хоронят. Провожают Падме в физическую, а Энакина – в метафизическую смерть.
И снова мы видим смысловые «перевертыши». За гробом Падме следует множество обитателей ДДГ. Здесь и набуанцы, и гунганы, новая королева Набу, и Босс Насс со своими приближенными. Падме любили, ее похороны удивительно «живые» по душевности и человечности, которыми провожают ушедшую. За «гробом»-капсулой Энакина идут только Император, воплощение смерти, ненависти ко всему живому, и штурмовики, которым, скорее всего, даже неизвестно, что за человека они везут с Мустафара. Метафизическая смерть неразрывно связана с одиночеством.
И все же, воскреснет Энакин, а не Падме. Дело не только в том, что их история придумана вдогонку Оригинальной трилогии и вынуждена подстраиваться под существовавший ранее сюжет. Падме, при всех своих привлекательных качествах, уме и умении сопротивляться, если речь идет о ее народе, не обладает собственной волей к жизни. Волю она черпает извне – из чувства долга, любви к Энакину. Когда внешнее оборачивается против нее, Падме не достает внутренних резервов. В то время как Энакин живет собственной исключительной волей, позволяющей ему не только выжить, но и, в конце концов, воскреснуть по ту сторону Силы.
Эту волю к жизни и безрассудное, но такое необходимое умение не считаться с обстоятельствами Энакин передает детям. Так же, как передает им свойство жить колоссальными целями. Если действовать, то в масштабах галактики, не иначе. Тяга или отвержение вершин и масштабов – еще одно существенное различие между Энакином и его женой. Падме великолепно ориентируется в обстановке. Там, где надо принимать тактические решения, она лидирует. Но масштабных жизненных целей у нее нет. Она может бороться с Торговой федерацией – не с Империей. Она может разыскать Энакина на Мустафаре, но не вернуть его. Причина в том, что для Падме существует слово «невозможно». Будь иначе, она осталась бы жить, чтобы вырастить детей и – спасти Энакина.
Другое дело Люк и Лея. Для них, как и для отца, невозможного нет. Идя к отцу, Люк не взвешивает шансы, для него просто по-другому нельзя. Лея даже после того, как на ее глазах уничтожили Альдераан, не отказывается ни от жизни, ни от борьбы.
О младших Скайуокерах, конечно, не скажешь «копия отец», но отец проглядывает сквозь них так отчетливо, что возникает мысль: а зваться лорд и леди Вейдер им бы подошло. В лучшем смысле, разумеется.
Рождение близнецов (мифологический сюжет, известный во все времена) – самое убедительное свидетельство, что Энакин жив даже во тьме своей метафизической преисподней. Смерть не способна к продолжению рода. Смерть не знает никаких чувств. А, как помнит зритель, первые слова «новорожденного» Вейдера: «Где Падме? С ней все хорошо?» Даже через смерть он проносит мысль о жене, так же, как последняя мысль Падме – о муже («Я знаю, в нем есть добро»).
Слова Падме – не просто еще одна «пасхалка», напоминающая об Оригинальной трилогии. Имя жены Энакина – Падме Амидала – образовано от имени будды Амиды, пользующегося огромным почитанием на Дальнем Востоке, особенно, в Японии. Этот будда неимоверно популярен, потому что однажды дал обет спасти все живые существа. «Падме» переводится с санскрита как «лотос»: в раю будды Амиды растут лотосы, и на каждом восседает спасенная им душа. Амида исходит из принципа, что в каждом есть добро, и потому поклялся спасти всех, независимо от того, праведные они, грешные или ужасно грешные.
В Оригинальной трилогии возвращение Энакина – заслуга Люка. Приквелы предлагают другое прочтение той же истории. Проснувшаяся в Вейдере любовь к сыну – продолжение его любви к жене. Падме умерла, но любовь к ней живет в Темном лорде и, в конце концов, спасает его. В черной душе однажды раскроется белый лотос. Об этом свидетельствует вырывающийся у Вейдера крик «Нет!», когда он узнает о смерти жены. Только что «родившись», он отрицает смерть. От этого «Нет!» пролегает мост не к «Нет!» Люка, а к словам самого Вейдера, обращенным к сыну: «Ты был прав насчет меня». «Ты был прав» – прежде всего в том, что невозможное преодолимо.

Его избранность не "объяснялась" количеством мидихлориан - это только лишь чисто внешний, вполне рациональный критерий, по которому Квай-Гон предположил, что это - Избранный.

Далее. По поводу "главного мифа" о путешествии героя - это тоже личная т.з. конкретно Кэмпбелла, который был юнгианцем (и не самым выдающимся) по своим воззрениям.., так что тут надо смотреть "глубжее" чем сама конкретная теория "мономифа". Это не догма, а всего лишь возможная схема мифа. Тут надо копаться в самих архетипах. Архетипы же у Люка и у Энакина совершенно разные. Дальше. А что такое религия вообще, как не миф более высокого порядка, чем мифы "личностного становления"? Само понятие "Избранный" - оно вот ровно из мифологии более "высокого порядка", чем мифология "путешествия героя"...

Кстати, возвращаясь к личности Вейдера непосредственно. Знаешь какой мифологический образ к нему применим, пожалуй? Толкиеновский назгул, "рыцарь смерти", великий воин, под влиянием чего-то (кольца у Толкиена, но не суть) утративший человеческое начало... А у Лукаса в Мести с этой "невротической любовью", он вышел просто "ни два, ни полтора", оказался не раскрыт :)

Вообще, про метафизику и мифологию в ЗВ надо разобрать поподробнее. Народ, имхо, сути Приквелов в упор не понимает :)

По пункту первому: рациональность в приквелах сильно портит их мифологическую составляющую. Создается впечатление, что Лукас убоялся обвинений в создании новой религии и решил добавить околонаучности. Получилась, на мой взгляд, дыня с селедкой. Может. кому-то нарвится. Мне - нет.
По второму пункту: а почему вы решили, что "мономиф" - исключительно творение Кемпбелла? "Путешествие героя" - это классический миф инициации, такие есть в каждой религии, включая мировые. Мифы инициации - такие же основополагающие, как мифы о сотворении мира, и в истории любого избранного любой монотеистической веры есть эта самая история личностного становления. И давайте уж не забывать, что, как бы Лукас не отмазывался потом, но первоначально избранным был явно Люк и лишь задним числом, когда стало понятно, насколько
популярен Вейдер, возникла версия, что вся Сага изначально затачивалась под него.
Так что, считать ОТ невнятицей по отношению к приквелам по меньшей мере, странно.
Что касается Вейдера - это классический "человек судьбы", "избранник судьбы", и об этом я уже говорила в "Замри, умри, воскресни". Я сравниваю Вейдера с классическим драконом, но и ваше сравнение с назгулом звучит убедительно. Вейдер тоже многоликий образ, например, мне представляются весьма интересными параллели с Хагеном фон Тронье.

И еще, маленькое уточнение: на форуме все обращаются друг к другу на "ты", вне степени знакомства?