Необходимое предупреждение: данная статья преимущественно рассчитана на тех, кто прочитал все 50 выпусков РСР, и, как и предполагают слова «сюжетный анализ», почти целиком состоит из спойлеров. В тексте, в картинках, в заголовках – они повсюду. Если вы еще не ознакомились с серией и не имеете против нее каких-либо религиозных предубеждений, то начните с самих комиксов. Они того стоят.



Слово «комбинатор», на самом деле, нигде не фигурирует в оригинале напрямую; оно возникло спонтанно, когда во время коллективного перевода 2 выпуска кто-то предложил перевести «mastermind» как «великий комбинатор», и при других обстоятельствах вполне могло бы уступить место более прямому переводу. Но именно оно как нельзя лучше характеризует и большинство героев серии, и самого ее автора. Для Джона Джексона Миллера сюжет похож на большой паззл; он любовно высыпает мозаику на стол, кусочек за кусочком, а когда на столе начинается форменный хаос, вдруг складывает красивую картинку из деталей, о которых вы и думать забыли.

И Миллер – явно не любитель двусмысленностей и недосказанностей; напротив, его картина вышла удивительно четкой и завершенной. Тем не менее, собрать ее не так-то просто. РСР поощряет внимательное и неоднократное прочтение: ни один диалог не написан просто так, а кульминационные арки доверху набиты отсылками к предыдущим выпускам. Команда локализаторов гарантирует: когда читаешь тобой же переведенный выпуск по пятому разу и все равно не находишь ни единой лишней или ненужной фразы, это работа настоящего комбинатора.

И ведь мы любим комбинаторов, правда? От Остапа Бендера до Гранд Адмирала Трауна, мы любим тех, кто упивается красотой игры и ценит изящность методов не меньше, чем практичность результата. Вы еще не оценили красоту игры, в которую неожиданно для многих вылился комикс-придаток «по мотивам»? Данная статья постарается в этом помочь.



За что любить КОТОР? Что за вопрос! За лихо закрученный, но предельно логичный сюжет, за остроумные диалоги, за очаровательных героев и изощренных злодеев, за Марна Хейрогрифа персонально, наконец. Но для читавших комикс это не новость. Куда менее заметны, но не менее интересны общие черты и правила мира, который всем этим образован. Джон Джексон Миллер редко говорит об этом в выпусках напрямую, но судьбы персонажей и развязки раз за разом подтверждают: герои «Рыцарей» живут в удивительно честной, справедливой и приятной вселенной.

Возможно, причина здесь в том, что Миллер – фанат Звездных Войн в самом хорошем смысле этого слова. Фанат не трех фильмов, о которых уже многое сказано и перерассказано, но той простой, доброй и красивой космической сказки, в которую они, оказавшись в правильном месте и в правильное время, превратились для миллионов людей по всему миру. РСР – не место для оттенков серого и безжалостных моральных аналогий, где у каждого героя найдется шкаф (а лучше – доверху забитый погреб) со скелетами. Напротив, его герои предельно светлы, а само понятие «добра» абсолютно настолько, насколько это вообще возможно в нашем относительном мире.

А возможно, Миллер, как и все мы, просто любит справедливость. Идеи баланса и честной игры открыто озвучиваются только в предпоследнем выпуске, но проходят тонкой нитью через всю серию. Герои несутся по навороченному сюжету словно по идеальной синусоиде: поразительно удачное стечение обстоятельств сменяется столь же неудачным, затем наоборот, затем снова, пока фраза «все приходит в равновесие» не подтверждается самым прямым образом и история не приходит к заслуженному хэппи-энду.


Утопично и неправдоподобно? Только не с таким главным героем. Только не с этим ярким, бесконечно позитивным и смело отметающим все негативные мысли добряком по имени Зейн Керрик.




На характере и особенностях Зейна, безусловно, держится добрая половина здешней справедливости. Зейн добр – причем добр настолько, что поначалу мир вокруг него этому совершенно не соответствует, а затем начинает меняться, словно не в силах противостоять его светлой натуре. И Зейн необычен – его взаимоотношения с Силой становятся джокером в рукаве, который служит адекватным оружием в борьбе с двумя опаснейшими злодеями.

Ну правда, каким бы было ваше моральное состояние, окажись вы в шкуре Зейна к началу событий РСР? Как вы бы ощущали себя в школе, где все учителя считают вас худшим в классе и полным неудачником? А ведь тренировки падаванов – не просто средняя школа; здесь готовятся к жизни без привязанностей, к пути, где многие будничные прелести остаются позади. Джедаи должны жить своей работой, а не скучать на ней в томительном ожидании долгожданного вечера.

А впрочем, до статуса полноценного джедая Зейну далеко, да и максимальная отдача делу – скорее теоретический идеал, чем обязательное требование; в конце концов, природную потребность живых существ в общении и дружбе никто не отменял. С одноклассниками (а также с сестрами оных) Зейну повезло настолько, что он находит в них отдушину: за каждой некомпетентной выходкой Люсьена следует добрый жест со стороны Шада и остальных. Мерзкие учителя, но хорошие и понимающие друзья – что ж, человек не может быть на 100% окружен позитивными знакомствами.

Но чтобы первые взяли и убили вторых? Миллер не сильно углубляется в душевные терзания героя (хотя и проводит аналогию с пятью стадиями принятия смерти: отрицание, гнев, торги, депрессия, принятие, по штуке на выпуск), но нетрудно догадаться, что внутри у парня бушевал настоящий ураган. Отрицательная сторона жизни растоптала положительную, а затем обставила все так, что последний друг, Шел, возненавидела его сильнее всех в галактике. Превратиться из неудачника во врага народа №1, которому приходится убегать от всей Республики? Нет уж, верните лучше неудачника!

А впрочем, Зейн не остался один. «Враг моего врага – мой друг», и когда бывшие союзники становятся злодеями, бывшие злодеи могут стать союзниками. Учителя превратились во врагов, но враг стал учителем. Поневоле ввязанный в игры пророков, Марн Хейрогриф применил против них весь свой недюжинный талант, а заодно привлек к процессу парочку таких же гиков. Даже при возвращении в башню – единственный момент в серии, когда Зейн действительно отчаялся и был на волосок от смерти – эти знакомства спасли его. Сражаться со всем миром в одиночку невозможно, но почему бы не объединиться с другими «безнадежными случаями» и не действовать вместе? Общая цель поможет найти общий язык, а общий язык со временем перерастет в новую дружбу.

К тому же, с момента убийства друзей ситуация стала для Зейна более чем экстремальной – а все мы знаем, что в экстремальных ситуациях люди способны на удивительные вещи. «Это безумие… но для него пришло время!» – говорит Керрик в конце «Посвящения», и эта фраза знаменует конец душевных терзаний и начало борьбы. Чем заняться после пятой стадии умирания? Что делать, если тебя вытащили с того света? Можно сражаться. Сменить опущенные руки хищной улыбкой и идти вперед. Давайте сюда ваши проблемы, по очереди или все сразу. Ни одна не пройдет.

Именно в умении Зейна цепляться за подобные «а впрочем» и заключается его сила. Даже в кромешной тьме можно найти завалящую лампочку, ухватиться за нее и освещать путь, пока те, кто встретил тебя на пути, не вдохновятся примером и не разожгут настоящий костер. Постепенно мы видим, как это приносит свои плоды. Освобождение заключенных на «Точке» дает Зейну поддержку Алека, помощь сопротивлению Тариса восстанавливает столь важные отношения с Шел, а забота о стеребах окупается на 200% дружбой с Картом Онаси. Разношерстная команда имени Зейна Керрика помогает ему справиться с обвинениями в убийстве и Заветом, а затем продолжает свое существование в виде «Кергриф Кэпитал». Другие проблемы, тот же формат, много веселья – и не меньше причиненного окружающим добра.


Ну и, конечно, нельзя не упомянуть финальный элемент эволюции характера героя: проект «Блуждающую луну». Миллер открыл его лишь в «Демоне», но Зейн приступил к реализации сразу после событий «Оправдания» во время отпуска (того самого, о котором неоднократно упоминал). Своеобразное сообщество филантропов, которые помогают не деньгами, но делами, «Блуждающая луна» состоит из родственников тех самых падаванов и отсылает нас к ним же. Зейн словно приводит в равновесие последнюю часть истории, строя на основе самого темного события (убийство четырех детей) самую светлую организацию (команду, которая постарается, чтобы с другими не произошло того же). Хитроумные комбинации на службе беззаветных добряков – формула, как нельзя лучше характеризующая предпочтения главного героя серии.

Вместе с самим Зейном раскрывается и его «пониженная обучаемость», постепенно превращаясь из клейма «ты неудачник» в главный балансирующий фактор мира. В своих заметках к 49 выпуску Миллер говорит: раз Сила – естественный феномен мира Звездных Войн, то и у нее должны быть свои законы и ограничения. Как дети осваивают окружающий мир и со временем понимают, что гравитацию не обмануть (а у Миллера-папы была возможность понаблюдать за этим на личном примере), так и новички-джедаи должны быть аккуратны, иначе летящая по воздуху лампа упадет так же, как будто ты выронил ее из рук.

Аналогии с известной нам математикой и физикой помогут понять «физику» местную. Любую ситуацию можно описать системой, а систему можно либо оставить в точке равновесия, либо нежным движением сдвинуть в положительную или отрицательную сторону и придержать, либо размашистым ударом отправить в непредсказуемые колебания. Адепты Силы традиционно учатся второму варианту, но Зейну не хватает точности и аккуратности, и воздействия слишком сильны. Для него обращение к Силе похоже не на перемещение коробки, а на запуск мятника: ситуация пролетает желанную точку и начинает качаться из края в край, пока Сила пытается восстановить нарушенное равновесие. И каждое такое колебание аукается внезапным и несказанно удачным (одно крайнее положение маятника) или неудачным (другое крайнее положение маятника) событием.

Чередования можно найти по всей серии, как в ключевых, так и в слабозаметных сюжетных поворотах; только в диалоге на борту «Доказательства» Гриф и Зейн упоминают шесть из них. Полет с лестницы неопытного (и едва ли умевшего правильно смягчать падение Силой) падавана в РСР 1 был опасным для жизни событием – Зейну повезло приземлиться невредимым и не повезло оказаться у ног учителей. Сила понадобилась, чтобы выиграть время для Ксамара и попасть в поместье Дреев – где Зейну не повезло сразиться один на один с Люсьеном, но повезло обнаружить для обороны накрытый стол. Полет в финале схватки «Оправдания» был еще более масштабным – Зейн пережил и его, но приземлился прямо в чан с отходами. Даже дикая невезуха, ставшая завязкой серии (ну почему из всех учителей Ордена ему попались те, что режут падаванов?), компенсировалась долгожданной поимкой Грифа. Не встреть он его прямо перед церемонией, Зейн мог бы приехать к учителям вовремя, а если бы и опоздал, то не заполучил бы себе бесценного напарника, который впоследствии не раз спас ему жизнь.

Подобные колебания не смогут предсказать и проконтролировать даже опытные джедаи – а возможно, особенно опытные джедаи, которые называют это «пониженной обучаемостью» и воспринимают как нечто безнадежно хаотическое. В таких условиях особенность Зейна становится своеобразным нейтрализатором стандартных регулировок. Просто представьте, как мало будет значить аккуратный сдвиг системы со стороны обычного джедая, если «слабо обучаемый» джедай в это время запустит ту же самую систему в поездку по американским горкам. Читерите и юзаете Силу, чтобы повлиять на исход, господа джедаи? Без проблем: Зейн устроит вам такие круги на воде, что вы не сумеете просчитать и половины, «ослепнете» и будете вынуждены полагаться на обычные чувства. Игра должна быть честной.

Более того, внося шум и хаос в расчеты соперников, Керрик остается в плюсе (ведь он в курсе, что скоро маятник долетит до крайней точки). Знать ее природу и подробности, как метко отмечает Гриф, совсем необязательно; осведомленность о самом наличии «скачка» – уже преимущество. При этом для Зейна расклад остается справедливым, ведь на каждое обращение к Силе следует естественное противодействие, а система в итоге не остается сдвинутой, а возвращается в точку равновесия, где ей и положено быть. Нельзя изменить правила мира, но можно познать их и научиться использовать себе во благо. Как говорит сам Миллер: «У всех бывает предчувствие, что после череды плохих раскладов к нам наконец-то придут козыри. Зейн может на это рассчитывать!»

А еще через историю Зейна сквозной нитью проходит действительно важная и мудрая мысль – мысль о неудачниках и отношении общества к ним. Вероятно, эта аналогия следует из самой формулы «неудачливый герой + счастливый конец», но контраст между Зейном из «Посвящения» и Зейном из «Демона» ее многократно усиливает. Вчерашние аутсайдеры могут добиться удивительных результатов, стоит лишь дать им шанс. Зейн попал в ураганные приключения и раскрылся вопреки мнению окружающих, но сколько бы еще потенциальных «Зейнов Керриков» увидел свет, если бы их подтолкнули в верном направлении или хотя бы не топили, слепо руководствуясь стандартами?

Стандарты нужны миру; они помогают внести ясность и не сойти с ума в хаосе оттенков серого. Но стандарты не должны переходить в стереотипы и приписывать к любым отклонениям от них знак «минус». Мастер Вандар был куда более мудрого мнения и о способностях Зейна, и о нем самом – но мастер Вандар остался далеко, а повседневным наставником стал Люсьен, который не имел ни желания, ни умения быть настоящим учителем. Едва ли Миллер планировал критиковать земную систему образования, но КОТОР – хороший пример того, как стандартизированное обучение НЕ помогает добиться результата.

Впрочем, иногда истинный учитель появляется с совершенно неожиданного направления. С Зейном было именно так.




Если Зейн отвечает за идейную составляющую сюжета РСР, то неподражаемый Гриф властвует в повествовательной. Из его уст мы слышим заветное «великий комбинатор» в самом начале; его вспоминаем, когда большинство других персонажей тоже оказываются комбинаторами; ему удивляемся в конце, когда все карты раскрыты, но Хейрогриф так и остался непревзойденным. Хитросплетения сюжета были бы интересны и без разговоров о комбинациях, но именно Гриф, смотрящий на жизнь как на большую и красивую игру, придает им уникальный оттенок, настраивает на нужный лад и позволяет насладиться серией сполна.


Часть мировоззрения Грифа уходит корнями в особенности расы. Сниввиане известны как выдающиеся артисты, писатели и иные деятели культуры; грань между реальностью и произведением размыта для них настолько, что они нередко начинают жить как свои персонажи, чтобы затем изобразить их максимально точно. Гриф выбрал для себя самое практичное творение – жизнь, но разрабатывает он ее с не меньшей любовью, чем преданный автор – книгу.

Другой частью мировоззрения Гриф вполне обязан приключениям, в которые его втянул Зейн. Масштабный забег против всей Республики, а затем и собственная организация авантюристов стали подходящей тестовой площадкой, где комбинатор смог раскрыть свой талант и сыграть в полную силу. На мелкие аферы в криминальном мире Тариса способны многие, но когда те же методы помогают там, где проигрывает Орден джедаев или республиканский флот – это что-то да значит. Комбинационно-игровой подход становится не только причудой, но и надежным аналитическим инструментом, который даже помог Грифу (единственному из персонажей) понять особые отношения Зейна с Силой. Как говорит сам Миллер: «иногда мы спрашивали себя, не должен ли Гриф расти по ходу серии. Но потом я подумал: он и так растет. Растет в уверенности в собственной правоте!»

Да и самое начало истории показывает нам, насколько незаменимы друг для друга два главных героя. Гриф сразу принимает ряд важных решений, без которых Зейн вряд ли бы пережил начало своих приключений: приводит его в кантину, где они не привлекут внимания, затем уводит мастеров по ложному пути и заманивает в подгород, а затем приходит к Кемперу и Джараэль, с чьей помощью им удается покинуть планету. Взамен Зейн становится для нового напарника вектором сосредоточения сил. Первый и главный персонаж, поверивший в добрые намерения и потенциал падавана-неудачника, Гриф и сам становится настоящим добряком, который направляет свое мастерство в конструктивное и позитивное русло. В параллельной вселенной они могли бы разбежаться после «Оправдания», но наш Зейн – не из тех, кто упускает возможность отблагодарить настоящих друзей. Моральные инвестиции Марна Хейрогрифа окупились на 200%.

Ну и конечно, ничто не характеризует учителя лучше, чем достижения его ученика. История умалчивает, к кому обратился Гриф в заключительной фразе РСР – к себе или к Зейну. Будем считать, что к обоим. Браво, комбинаторы!

Но, по правилам любого комикса, героям нужны злодеи, а супергероям – суперзлодеи. Гриф и Зейн не видят сквозь стены, но умеют проворачивать удивительно эффектные комбинации. Двое главных оппонентов могут похвастаться тем же.




Зловещий завхоз Завета старался не привлекать к себе внимания вплоть до «Оправдания», но Миллер, как это водится, оставил несколько подсказок для энтузиастов. Уже по атмосферной зарисовке в РСР 9 можно было предположить, что с этим парнем явно что-то не так, а его упорное нежелание сводить Кринду с посетителями намекало на тайную смену власти. Обложка РСР 33 (которая, как и все прочие обложки, появилась за несколько месяцев до самого выпуска), изобразившая Хаазина в позе торжествующего сита, подтвердила эти подозрения. Оставались вопросы мотивов и целей – и Миллер ответил на них, подарив своему первому злодею полноценный выпуск-предысторию.


Хаазин не любит мир – тупо не за что. Как и Керрик, он раскрывает тему неудачников, но с гораздо менее позитивной стороны. Что будет с лузером-падаваном, который действительно с треском провалится на посвящении? Который сохранит старый круг общения на всю жизнь и никогда не встретит свою Джараэль? Чей «Марн Хейрогриф» – не очаровательный криминальный гений, а беспринципная коварная злодейка? В некотором смысле будни Хаазина оказались безжалостнее, чем самые опасные приключения Керрика. История Зейна началась со смерти четырех ни в чем не повинных друзей, но она же помогла ему раскрыться как личность. Друзья Хаазина невредимы, но служат бесконечным напоминанием о его собственной ничтожности. Попрощавшись с мечтой стать джедаем, он остается служить отцу Люсьена – и за десять лет зависть разъедает его достаточно, чтобы поддаться на предложение Доссы.

Стоит сразу же заметить, как Миллер нейтрализует «оборотную сторону» своих закрученных сюжетов. Комбинации как Хаазина, так и Демагола подразумевали длительное пребывание прямо под носом у ничего не подозревающей толпы героев. Это придавало им масштаба и интереса, но также и выставляло обманутых в невыгодном свете – особенно джедаев, которые славятся своей природной чувствительностью. Падаван-неудачник долгими годами водил за нос лучшую провидицу Ордена и всех ее учеников? Мандалорец, в принципе не понимающий эмоций, исколесил полгалактики и не наткнулся ни на одного бдительного джедая? Да они, верно, идиоты! То есть, мы знаем, что иногда они действительно идиоты, но не по два же раза на одну серию комиксов! Но нет, не бойтесь, Миллер снабдил своих героев убедительными отмазками. Для Демагола ей окажется владение Силой – неоткрытое и подсознательное, но, очевидно, сильное; для Хаазина это – узы видений, первый в линейке древних ситских артефактов, без которых бы он не зашел так далеко.

Возможно, доверху забитые склады «игрушек», которыми можно 33 раза уничтожить галактику, – слишком смелое сюжетное решение, но в историю нашего злодея они вписаны отлично. Очевидно, именно Хаазин предложил Кринде развернуть столь масштабные поиски древних реликвий, ведь они нужны лично ему. На Одрине, когда заходит речь об уничтожении святилища, Хаазин тут же выходит на связь и протестует. Приступив к выполнению плана, он первым делом изолирует хранилище Совета и отдает членам Завета приказ о его захвате. Наконец, артефакты позволяют немощному калеке дать на орехи джедаям как в тактическом, так и в рукопашном бою.

Выдающиеся пророки оказались игрушками в его руках; и в то же время, Хаазин сам опирается на пророчество. Именно появление в поместье всех действующих лиц пророчества Пяти провоцирует его на активные действия (еще до того, как он узнает о пришедших по их душу джедаях). Оно же побуждает Хаазина отнестись к «участникам пьесы» не как к врагам, которых надо устранить, а как к идейным союзникам, которых он сможет использовать в своих целях. Джедаи уже почти в его руках, но стоящий на пороге тьмы Люсьен может обеспечить его ситами. Бывший неудачник станет первым в своем роде руководителем двух сильнейших фракций в галактике и будет сталкивать или объединять их столько, сколько душе угодно. Выгоднейшая позиция – и сладкая месть за все годы унижения миру, стандартам которого он так и не смог угодить.


Но хотя сам Хаазин и считает себя «кем-то большим», овладевшим обеими сторонами Силы одновременно, нельзя не отметить, что действует он именно как образцово-показательный сит. Многотысячные армии и изнурительные войны не помогут захватить галактику. Скрытность, хитрость и коварство – вот оружие настоящего приверженца темной стороны. Истинный сит выигрывает схватку еще до того, как она началась. К этому выводу позже придет Дарт Бейн, автор правила двух, и эту же схему через 4000 лет блестяще реализует Дарт Сидиус.

Впрочем, даже главного сита саги могло бы заинтересовать наследие Хаазина. Всю новую трилогию галактика плясала под дудку Палпатина, но в конечном счете он объявил себя императором – и вместе с абсолютной властью получил неизбежных противников и кучу ненужного внимания к собственной персоне. Хаазин же не собирался выходить на свет даже после окончательной победы. В заключительном эпизоде «Оправдания» он открывает финальную часть своей многослойной схемы. Теории заговора? Zeitgeist? ZOG? Хаазин был явно в теме и осознавал, как выгодно устроились теневые правители. Конечно, такой подход сильно сковывает действия, зато опасность и угроза положению сводятся практически на нет. Ну в самом деле: как прикажете бороться с противником, если вы даже не знаете, кто он?

Однако даже серому кардиналу требуются люди, которыми бы он управлял напрямую. Хаазин сделал ставку на Люсьена с Зейном… и недооценил их. Проследить логику злодея несложно: оба его «подопечных» оказались в весьма дискомфортных условиях. Люсьен Дрей, в одночасье осознавший всю глубину своих заблуждений, и бедняга Керрик, которому наверняка надоело убегать от всего мира. Два неудачника, на которых третий, Хаазин, спроецировал собственный опыт. Аутсайдерам нет места в этом мире – так давайте сожжем и взорвем его, а потом построим новый. Но нет, дружище. Зейн Керрик о мире иного мнения, и его убеждения достаточно тверды, чтобы одумался даже Люсьен.

Хаазин играл аккуратно и понимал очень многое, начиная от того, как перспективны особенности Зейна, и заканчивая тем, как опасно противостоять Грифу. Но неудачник, который, несмотря на все удары и повороты, не таил обиды на мир, оказался сильнее.




Делить ЗВ на фэнтези и научную фантастику – занятие сложное, а возможно и бессмысленное, но злодеи РСР довольно четко распределили свои «сферы влияния» по этим составляющим. Хаазин имел дело с Силой, артефактами и видениями. Область Демагола – это наука, опыты и гены. Это история ученого, который живет в мире сверхъественных читеров-джедаев – и которого такое положение дел откровенно бесит. Star Wars не Star Trek (где, по словам самого Миллера, можно «со счастливым видом нести ахинею про ДНК»), но и пренебрегать предпочтениями автора, который всегда любил математическую точность и когда-то чуть не стал астрономом, было бы неразумно. В итоге пристрастия Миллера к научной фантастике и ЗВ слились воедино – и подарили нам образцово-показательный сюжет о враге, который в самом деле скрывался среди нас.

Идея вселенского баланса прослеживается и здесь: ну что это за мир, где кто-то с рождения умеет силой мысли швыряться табуретками, а кому-то это не дано, сколько ни бейся? Юный Антос Вайрик познал эту несправедливость из первых рук, когда его наставник Мандалор Неукротимый (единственный, к кому он испытывал если и не положительные эмоции, то однозначное уважение) уступил в схватке Улику Кель-Дроме. Бой – это все; и тем не менее, непревзойденные мастера, посвятившие битвам всю жизнь, пали под натиском темной стороны Силы. Как же быть? Как противостоять врагу с таким мощным и необычным оружием? Как нейтрализовать его преимущество, а может, и обратить себе на пользу? Решению этой проблемы и посвятил себя Антос Вайрик.

«Дилемма мандо'аде» интересна и сама по себе. Демаголу повезло с экранным временем больше других, но свое мнение о противостоянии джедаям есть у каждого мандалорца в РСР. Кассус Фетт ставил на стратегию сражений и тактические хитрости: даже самого замечательного джедая можно загнать в безнадежные условия, стоит лишь как следует продумать план битвы. Пальсифер тяготел к фэнтезийным теориям: артефакты ситов могущественны вне зависимости от пользователя, так что надо бросить силы на их поиски. Мандалор, как и положено дальновидному правителю, использовал любую возможность и не мешал подчиненным изучать разные варианты параллельно. Демагол же выбрал путь генетики и биологии, предположив, что секреты джедаев в прямом смысле скрыты внутри них. Очевидно, что этот выбор был отчасти продиктован его специализацией: для столь убежденного хирурга тела похожи на сложный конструктор, который можно разделить на составляющие, а затем попытаться собрать из кусочков что-то новое.


Любопытно, что даже беспринципного и независимого Демагола привлекала мысль о восхождении мандалорцев. В комиксе не делается на этом акцента, но по предыстории и конечной цели его проекта можно понять, что незавидная участь мандо'аде в войне ситов действительно зацепила молодого ученого. Далекий от идеалов чести и отваги, он, однако же, был благодарен кочевникам за данное образование и предоставленные возможности и на некотором этапе стал себя с ними ассоциировать. Возможности изменить мироздание и отомстить за свой новый народ слились воедино и стали основой его амбициозного проекта.

Но даже этих двух причин могло бы оказаться недостаточно, если бы не простой факт: Демагол действительно влюблен (настолько, насколько вообще может быть «влюблен» персонаж со столь необычным воспитанием) в свою дьявольскую работу. «Никогда не понимал дискриминации по отношению к другим расам, ведь именно различия делают биологических существ такими интересными. Несчастен тот, кто работает с гомогенной популяцией. В моей лаборатории рады всем. Все равны перед моим ножом!» – пишет он об Адаске и его исследователях в дневнике, и в этих словах есть что-то демонически убедительное. Нет, не ненависть, не злость и даже не мысль «Мва-ха-ха, какой я злой!» занимают голову нашего комиксного злодея, когда он препарирует очередного несчастного. Любопытство, любознательность, интерес – вот эмоции истинного приверженца знаний; они извращены слишком высокой ценой, но основа неизменна. В конце концов, не эти ли эмоции в нашем мире ставят во главу образования, науки и прочих позитивных вещей? Вы гуглите и серфите, он режет плоть – вот и все отличие. Конечно, с учетом моральных норм это отличие становится ключевым, вот только Демагол этими нормами не только не скован – он их вообще искренне не понимает. Тяжелое детство не лишило Вайрика всех чувств (бесчувственные создания действуют несколько по-другому, да и любопытство – само по себе чувство), но закрыло дорогу к сопереживанию и состраданию, обеспечив предельно комфортные условия работы. Для скульптора плоти нет разницы между пробиркой с реактивом, лабораторной крысой и живым человеком. Если это разрезается, значит, я могу залезть внутрь. Демагол – это темная сторона науки, возведенная в абсолют.

И надо признать, масштабы его темных научных замыслов дадут фору самым суровым артефактам Завета. Да, от клонов пришлось отказаться практически сразу, но даже возможность превратить обычного ребенка в адепта Силы навсегда бы изменила равновесие сил в галактике. Но, в отличие от супероружия Хаазина, супероружие Демагола оказалось нерабочим. Возможно, это плата за смену костюмов, самую красивую и длинную комбинацию в серии. А возможно, Миллер решил играть аккуратно. Супероружия помогают писать суперкомиксы, но болезненно сказываются на балансе вселенной, особенно такой масштабной и проработанной, как ЗВ. Если в последний момент сделать оружие ненастоящим, можно взять лучшее от обоих вариантов.

При этом именно безжалостные методы, а не позитивное по своей сути любопытство привели Демагола к такому незавидному и необратимому концу. Детство Вайрика прямо намекало, что он изначально не смущался любых средств, но и о массовой резне во имя науки мы слышим лишь после провала осадийского проекта. Критическими точками стала связь с Горнилом и продажа дочери им же; первая привела к потере детей, вторая – непосредственно к развязке РСР. Возможно, другой исследователь, заполучивший в руки образцы генов Арки Джета, мог бы пройти схожий путь без крови, а после провала переключиться на что-то другое. Но не Демагол, который принес в жертву слишком много жизней – и прежде всего, свою собственную.


А затем шлем, на внутреннюю память которого шла запись тайного дневника, возвращается к своему законному владельцу, и последний мандалорец, Ролан (единственный в серии на стороне героев), высказывает свое мнение о мандалорской дилемме:

Демагол опирается на правильную мысль: бой с джедаями – нечестный бой. Особые умения – это костыль; истинный воин не желает и не нуждается в них. И да помогут нам звезды, если эти умения попадут не в те руки – вроде рук Малака, который наверняка еще наделает шума. Но затем Демагол говорит, что мы должны забрать костыль себе. Это ошибка.

Я знаю, что думают настоящие мандо'аде. Кланы проиграли джедаям в войне ситов, но нас не оскорбили, и мы не завидуем. Мы лишь раздражены провалом тех, кто участвовал в битвах. Враг принес большую пушку? Сражайся лучше. Враг владеет Силой? Сражайся лучше!

Если Мандалор Неукротимый хотел победить Улика Кель-Дрому – ему стоило быть еще неукротимей!

Упрямо и похоже на Ролана – и в то же время мудро. Бывает важно «залезть в голову» врага и обратить его секреты против него самого, но не менее важно не позабыть собственных сильных мест и вести бой по своим правилам, особенно если ты делаешь это чертовски хорошо. В конце концов, именно так победил Демагола Зейн Керрик – парень, который нашел справедливость даже в Силе.

Бывает так, что автор путается в характере какого-нибудь персонажа и прописывает его поступки так, будто это несколько разных героев. А бывает так, что куда более аккуратный и умелый автор вводит несоответствия специально, и это действительно несколько разных героев. РСР – как раз второй случай.

Комбинацию Демагола можно по праву считать главным сюжетным твистом серии. Причиной тому не только общая сюжетная значимость и сумасшедшая длительность (37 выпусков между началом и раскрытием!), но и многочисленные подсказки, которые Миллер разбросал по серии. Очевидно, фэндом их распознал: передовики с форумов theforce.net (вот уж где разбирают каждый выпуск по таким косточкам, что русским коллегам и не снилось) заподозрили подмену буквально сразу после 10 номера. С другой стороны, интрига сохранялась до самого конца. Во-первых, все знали о любви Миллера к ложным намекам. Во-вторых, намеки были достаточно изящными, чтобы не переходить к открытым противоречиям: поведение персонажа в доспехах идеально ложилось на характер Демагола, но с некоторой скидкой могло подойти и Ролану. В конце концов, у всех есть странности, а людям свойственно меняться.

И, конечно, здесь закопана еще одна шутка: чертовски приятно пробежаться по действиям «Ролана» постфактум и оценить, как все встает на свои места. Давайте этим и займемся.

1. РСР 10. Пленение «Демагола»
Ну, ударить его еще раз он мог вполне, ведь противник опасный. Но откуда такое внезапное безразличие? Ни «пока», ни «спасибо», ни «это было круто». Вы только что провернули офигеннейшую комбинацию – выше нос, Ролан! И зачем здесь этот характерный кадр? Ведь это Демагол недавно чем-то заинтересовался в Джараэль, не Ролан; Ролан был занят другими делами. С чего бы это ему так засматриваться на девушку?

2. РСР 14. Явление «Ролана» народу
Небольшая, но тоже интересная подсказка, первая в «медицинской» серии. Ну знаком ты с первой помощью, ну и здорово – зачем так подчеркивать, что ты не профессионал? А то ты как будто отмазываешься, Ролан…

3. РСР 16. Пошел в мед… не мое
В процессе лечения Кемпера Ролан продолжает уточнять, где он так выучился медицине, но в итоге находит достоверное обоснование. Действительно, о прошлом Ролана мы в итоге так ничего и не узнали. Мало ли на кого успеешь выучиться, пока найдешь свое истинное предназначение в набивании морд. Убедил, хитрец. 1:1.

4. РСР 17. Рождение афоризма
И вновь убедительно, хотя и идеально играет на руку Демаголу. С одной стороны, подозрительно, что Ролан ни разу за все эти и последующие выпуски в присутствии других не снимал не только доспехи, но и шлем. А ведь однозначно настоящий Ролан показал свое лицо Зейну и Грифу при первом же разговоре. С другой стороны, важность брони в культуре мандо'аде очевидна и известна еще по РСР игровому. Ну, вы помните этих ребят – бродят в своем металле аки в маечках и не парятся. А может, парятся. Но терпят.

5. РСР 18. Начитан, любознателен и чертовски догадлив
При ближайшем общении с Адаской Ролан демонстрирует целый ряд не совсем характерных для воина-ветерана качеств. Во-первых, проявляет неожиданный интерес к книгам, опытам и науке в целом. Нет, он определенно не просто выучился медицине «когда-то там» – он продолжает ей «болеть». Во-вторых, моментально складывает кусочки картины воедино и раскрывает план Адаски. Внушает – и очень подходит тому, кто сам умеет проворачивать хитрые комбинации. Кто же он – воин-гений и человек-идеал, чей интеллектуальный уровень не уступает физическому? Или же все-таки что-то не так?

6. РСР 19. Пусть сгниет (с)
Подозрения подпитываются новой информацией о Демаголе: он впал в кому и вышел из игры, а значит, не может подтвердить или опровергнуть смену костюмов. Ситуация осложняется тем, что лицо Ролана видели только Зейн, Гриф, Кемпер и читатель, а лица Демагола не видел никто из ныне бодрствующих. То есть, шлем-то то они с него на Корусканте наверняка уже сняли, но Алеку и остальным это ничего не дало.

При этом разговор о Демаголе заводит сам Ролан, а на подробности реагирует весьма безжалостно. Действительно ли честному воину настолько противен этот мясник, и он не упустит случая упомянуть, что был бы рад его смерти? Или же комбинатор просто не хочет оставлять свидетелей?

Нельзя не упомянуть и художественную сторону вопроса: взгляд Ролана при вопросе о Демаголе по ракурсу и настроению практически идентичен взгляду самого Демагола на «Точке». Художники РСР настолько суровы, что их персонажи бросают осуждающие взгляды исподлобья даже в шлемах!

7. РСР 20. Кратковременная амнезия
Наверное, один из самых ярких, но в то же время изящных намеков – это диалог Ролана и Мандалора на «Наследии Аркании». В нем некогда гениальный Ролан ведет себя так, будто не может связать «а» с «б» и догадаться до простой вещи.

Предсмертная речь? Да вот же, Ролан – ты сам просил передать, что умер за Мандалора. Это было гениальное разрешение проблем с дезертирством: ты вновь стал героем, причем героем мертвым, которого больше никто не будет искать. Было очевидно, что Мандалор обратит это в свою пользу, превратив в историю искупления. Наука наукой, но едва ли из-за нового можно забыть кульминацию того, из-за чего 6 раз оказывался в самых горячих точках. Если, конечно, ты ее не проспал. Но кто успел обратить на это внимание в разгар ураганного сюжета «Пелены»?

8. РСР 21. Джараэль, Джараэль, Джараэль… заело дядьку
Параллельно со всем этим Ролан продолжает к месту и не к месту упоминать, как важна для него Джараэль и как он рвется ее защищать. В диалоге с Адаской он прямо говорит о личных интересах; при встрече с Люсьеном – резко пресекает его «Завет-стайл»-планы, а затем для верности два раза демонстрирует остальным свою мотивацию; в сцене прощания с Кемпером – с готовностью обещает охранять девушку. А в следующих выпусках он решит превратить ее в великого воина.

На любовный роман не похоже; скорее он знает о ее прошлом что-то, чего пока не знаем мы. Конечно, с таким же успехом это знание могло быть доступно и Ролану – вот только стал бы он так акцентировать на этом внимание других? Он словно пытается оправдать свое присутствие в команде. Как будто в чем-то виноват. Как будто что-то скрывает.

9. РСР 31. Расовый вопрос
А вот и намек, который Миллер выбрал в качестве финального довода в развязке. В пылу сражения увлекшийся Ролан проявляет сразу две странности: предлагает сбежать и называет Зейна «человеком». Но Ролан и сам человек – мы однозначно это наблюдали еще в арке про «Точку». Видели когда-нибудь людей, которые обращаются к другим людям по названию расы? Будет первым. Сколько же у тебя заморочек, Ролан…

10. РСР 38. Злодеи сумасшедшие и не очень
Прервавшись на кульминацию метаарки о Завете, подсказки выходят на новый уровень. По сути, весь 38ой выпуск, начиная с милой характеристики Зейна и заканчивая ультиматумом ему же – один большой намек на подмену костюмов. Кроме того, это самый яркий случай, когда другой персонаж открыто говорит об изменениях личности в доспехах. Если кто-то слишком увлекся комбинациями Хаазина и забыл о том, что всегда казалось странным, самое время вспомнить.

11. РСР 40. Искусство мордобоя
На этот раз – короткая, но очень характерная фраза, которую наш подозреваемый бросает, оказавшись в, казалось бы, своей родной стихии. Ролан не просто занимается наукой, когда делать нечего – он вспоминает ее в самый разгар боя. Как вам такое?

12. РСР 42. На лбу написано
И еще один намек для самых внимательных, граничащий с противоречием. Болезненная реакция на притязания к Джараэль – не новость, но почему Ролан называет Алека по кличке? Он слышал ее максимум два раза: при первой личной встрече с Джараэль и, возможно, в приемной Демагола (а возможно, и нет: мы не видим, в какой точно момент Зейн и Ролан появляются в помещении). При последующих встречах все уже звали Алека по имени. И тем не менее, в момент эмоционального волнения, когда думать о наименованиях особо некогда, с языка мандалорца срывается именно старая кличка. Сказались веселые деньки на «Точке»?

Забавно, что в русском фэндоме подозрения распространялись скорее по сарафанному радио, чем по принципу «сам догадался», в том числе и в команде локализаторов. Если бы не век интернета и открытой информации – как знать, скольких бы из нас застало врасплох «большое откровение»? И, конечно, мы по-хорошему завидуем тем читателям, которые смогли избежать спойлеров, ни о чем не догадывались и получили от 47 выпуска максимальный эффект. Поделитесь, как оно было, а?



Сеанс футурологии под дождем метеоритов – весьма поэтичный способ начать историю, но первому кругу провидцев он основательно снес крышу. Фигура в красном скафандре стала символом, метафорой и перспективным сюжетным кирпичиком, который можно было бы периодически вытаскивать из закромов, расширяя круг подозреваемых. Точно такой же скафандр оказался на складе «Последнего приюта», и в нем, помимо Зейна, засветились Джараэль (когда спасала Зейна из башни джедаев на Тарисе) и Алек (когда улетал с «Точки воспламенения»).

Однако Миллер решил снабдить самую заметную тайну серии самым незаметным решением. Единственным, где ключевую роль сыграли события за кадром. Все хотят высыпаться (особенно, если в часы бодрствования убегаешь от всей галактики) – вот и Гриф, попав на «Последний приют» и дождавшись передышки, решает немного вздремнуть. Мы видим, как он спускается вниз, где лежат скафандры. Мы видим, как из-за поспешных маневров корабля все скафандры, в том числе и красный, сваливаются в кучу, и он оказывается под завалом. Мы видим Грифа, одетого в зеленый скафандр, когда Зейн спасает друга из беды. Чего мы НЕ видим – так это того, что Гриф перед сном подбирает скафандр подходящего размера, в ходе примерок одевая красный! Ровно 30 выпусков спустя в диалоге с Ку'анилией он открывает эту пикантную подробность.

А затем пророчество начинает исполняться самым элегантным способом. На крыше башни джедаев Тариса добряк Зейн готов спасти даже слетевшую с катушек Раану Тей, но ее рука застряла в стекле так, что без меча не освободиться. С высоты свупа, на котором кружатся Гриф и Гадон Тек, это выглядит так, будто подзадержавшемуся Зейну вот-вот что-нибудь порежут – так что Гриф делает логичный вывод и детонирует взрывчатку.

Позднее на Одрине Фелн, следуя принципу «убивать и взрывать заранее, чтоб наверняка», зажигает в масштабах собственной деревни, затем пытается взять меч… но находит только маленькую палочку. Через мгновенье на него уже обрушивается жестокое, но справедливое возмездие других фиоринов. А еще через минуту Гриф передает Зейну меч Фелна, который успел вытащить из сумки. Не сделай он этого, и все могло бы сложиться куда менее благоприятным образом: со световым мечом могучий Фелн, вероятнее всего, сумел бы отбиться от своих соплеменников, как бы рьяно они его ни атаковали.

Ксамар – вот самый разумный и адекватный из команды предсказателей, но и ему не удалось избежать упрямого пророчества. В сумбурных картинках он увидел себя вместе с республиканским флотом под огнем собственных кораблей – и связал два события воедино. В итоге они произошли последовательно: в первом он был предельно аккуратен, но второе грянуло слишком внезапно. И вновь здесь не обошлось без Грифа: именно он по плану отвечал за отвлекающий маневр, который провалился из-за появления Хаазина.

И, наконец, несчастная и обманутая Ку'анилия. Она, конечно, отравилась сама – но это последствия цепной реакции, в которой наш сниввианин принял самое непосредственное участие.

Грифа никак нельзя назвать убийцей в прямом и негативном смысле этого слова, но он действительно послужил причиной смерти четырех провидцев Завета. И они узнали, как все произойдет – с точностью до последних фраз – заранее и из первых рук. Ну как тут не возненавидеть все красные скафандры в галактике?




Два главных пророчества серии изящно дополняют друг друга: если видение на Блуждающей луне стало завязкой и сразу взволновало умы читателей, то пророчество пяти появилось незаметно, но в итоге оказалось еще более существенным. В первый раз мы слышим это название тогда, когда нам совершенно некогда придавать ему значение – в разгар сражения Зейна и Рааны Тей. Флэшбек в начале того же выпуска более запоминаем, но и он никак не указывает на то, что пророчество, по сути, пересказывает события «Оправдания» и кульминацию всей истории Завета.

«И придет час беды, и будет их пятеро. Первый во тьме, второй на свету. Третий из тьмы выходит на свет – а четвертый уходит со света во тьму. Последний стоит вне всего. А между ними… все созданное рухнет».

А пятерок у нас было сразу несколько: Раана Тей для простоты опять свалила все на падаванов, Зейн сразу парировал. Но о настоящем распределении ролей нам поведал Хаазин:
1) «Первый во тьме»: Люсьен Дрей
2) «Второй на свету»: Зейн Керрик
3) «Третий из тьмы выходит на свет»: Марн Хейрогриф
4) «Четвертый уходит со света во тьму»: Ку'анилия
5) «Последний стоит вне всего»: Хаазин

Интересно, что свет/тьма фигурируют здесь не только (и даже не столько) в значении сторон Силы или добра/зла, но и в значении «знание»/«незнание».

Зейн, несмотря на все испытания, не совершил ни единого темного поступка, и в итоге докопался до правды и раскрыл заговор. Люсьен, напротив, даже не подозревал об игре Хаазина и стал пешкой в его руках; это привело учителя к смерти матери, отчаянию и душевной боли, с которых нередко начинается путь во тьму.

Гриф был талантливым мошенником, не планировавшим никаких бескорыстных деяний, но встретился с Зейном, поверил в него и в итоге разделил знание о Завете с ним, вышел на свет. Ку'анилия, напротив, понимала миссию Завета и была преисполнена благих намерений, но не смогла сопротивляться поспешности Люсьена, оказалась обманутой трактовками пророчеств и в итоге буквально потеряла нить повествования, ушла во тьму.

А что же наш друг Хаазин? Он вполне заслужил свое место «вне всего» – этакий режиссер-постановщик, который начал весь спектакль и вышел на сцену сам только в последнем акте. Дистанцировавшись от светлой и темной сторон, он сумел сыграть на их противостоянии; воспользовался боязнью ситов, которая после травматического опыта с Экзаром Куном почти превратилась в фобию и обеспечила джедаям пару слабых мест.

И наконец, последняя строчка – «а между ними все созданное рухнет». Хаазин не стал повторять ее в «Оправдании», однако мы помним эту фразу по полной версии от Кринды. Хитрый «джедай-сит» мыслил широко и явно не сомневался, что данная строчка лишь подтверждает его победу – символизирует некий значительный переворот, который будет сопровождать его возвышение в качестве истинного главы нового мирового порядка. У читателя может возникнуть справедливый вопрос: ну и где же это крушение? Как можно считать пророчество исполненным, если Зейну и Люсьену удалось остановить Хаазина и уберечь галактику от глобальных потрясений?

К сожалению для провидцев Завета, здесь также возможна двоякая трактовка. Под «всем созданным» можно подразумевать не в целом галактику, Старую Республику, сенат или орден джедаев, но саму организацию Завета. Завета с его загадками и пророчествами, с его конспирацией и паранойей, с его финансовыми операциями и хранилищами ситских артефактов. Все это рухнуло в финальной сцене с пятью актерами, вместе с последним криком Хаазина, погибшего под огнем республиканского флота.

В конечном счете Кринда Дрей – создатель, идеолог и главный провидец Завета – сама же предсказала его разрушение. Как говорится, судьба не лишена иронии. Особенно, если пытаться с нею играть.

А впрочем, столь ли фаталистичен сюжет первой метаарки, каким он может показаться по концу Завета? Стоит ли заключить, что наша доля – идти по предопределенному пути и получать от него удовольствие, а все попытки изменить судьбу приведут лишь к изощренному возмездию? Миллер не делает никаких однозначных выводов, но на последних страницах «Оправдания» вкладывает в уста Люсьена очень интересные слова:

«Я никогда не говорил о деньгах, что потратил на покупку этой луны. Тайная гавань. Крепость… где, если придется, я смогу воссоздать настоящий Завет. Охватив убеждения не только моей матери… но и моего отца. Если нельзя изменить поступки других – можно начать с наших. Мы в силах выбрать другой путь. Нельзя предотвратить предсказанную катастрофу – но ее возможно пережить. И мы переживем. Нас мало, но путь джедая выдержит любые беды. Я это знаю. Ведь я сын Кринды и Баррисона Дреев… и я наконец-то вижу свое будущее».

И это действительно мудрая мысль – стремиться управлять не другими, но собой. Ведь подсказки о будущем – они только для тебя. Почти все показанные видения предельно размыты и похожи скорее на голос интуиции, чем на сводку новостей. Как только ты снабжаешь этот символизм трактовкой, он становится субъективным. Учителя Зейна мчались навязывать эту субъективность другим – так же, как нередко навязывают религию, убеждения или линию поведения. Есть куча областей, которые сделают вас сильней, если вы оставите их с собой, и уязвимей, если вы начнете активно лезть с ними в храм к остальным. В конце концов, все мы стараемся смотреть в будущее. Просто каждый делает это по-своему.




Случалось ли вам, перечитывая тот или иной выпуск, находить важную деталь, которую вы почему-то раньше совершенно не замечали? Это совсем не значит, что у вас проблемы со вниманием – просто Миллер, как и полагается настоящему комбинатору, умеет отвлекать. Конечно, общая насыщенность действа играет свою роль: когда важно все, гораздо легче упустить что-нибудь из виду. И тем не менее, самые «стрельнувшие» впоследствии подсказки нередко появлялись там, где меньше всего хотелось обращать на них внимание.

Мы дивились красоте комбинации на «Точке воспламенения», с интересом наблюдали за старым знакомым Малаком – и тут Демагол и Ролан поменялись доспехами. Мы ждали развития сюжета о Завете – и тут Миллер придумал Адаску, приправил его прошлым Кемпера и под шумок разбросал намеки на подмену костюмов. Долгожданная схватка Зейна с одним из учителей была в самом разгаре – и тут Раана Тей рассказала о пророчестве пяти.

А если вы уже научились придавать значение мелочам, то у Миллера есть еще один сюрприз – ложные мелочи. Прекрасный способ создать прецедент и оттенить мелочи истинные (а что, пару раз уже обломал, вот и верь ему теперь!). Но это не игра ради игры – конечные версии действительно более логичны, стройны и лучше вписываются в общую линию сюжета. Рассмотрим три из них – и поразмышляем, чем истинные версии оказались лучше ложных.

Спасение с Серроко, или как убежать от ядерных ракет
Развязка «Дней страха» была трогательной и драматичной – но вряд ли кто-то всерьез поверил, что бесподобный персонаж Марна Хейрогрифа вышел из игры. Миллер на это и не рассчитывал, поэтому всего через 3 страницы использует шутку про ложные тревоги о торнадо, которую Карт Онаси рассказывал Зейну за обедом. Вы ведь не забыли о том, что ни один диалог здесь не написан просто так?

Что ж, все достаточно прозрачно. Карт шлет предупреждение куче городов, среди которых оказывается и ближайший к «Малютке Биволи». Гриф и Слисск замечают, что все стеребы уверенно движутся в сторону катакомб, и, за неимением альтернативы, следуют за ними. Ракеты падают, «Малютку» разрывает на части (что и наблюдает Зейн с экрана республиканского флагмана), но бравым предпринимателям она уже не нужна: они спрятались не сверху, а снизу. Пожив некоторое время с застенчивыми краснокожими бугаями, Гриф и Слисск находят друг друга с одним из прилетевших после трагедии кораблей (республиканские спасатели или мандалорские захватчики – неважно, Хейрогриф запудрит мозги любому) и улетают с планеты.

На фоне несложной дедукции неоднократные упоминания Зейна о Серроко кажутся излишними. Не забивай эфирное время, парень, вам еще столько секретов раскрывать! Но затем в кадре внезапно появляются статуи, и Гриф рассказывает настоящую историю спасения с Серроко. Историю о том, что приступы паники Слисска – великое благо, а запрыгнуть на последний улетающий корабль реальнее и проще, чем отсиживаться в неизвестных катакомбах. Круто, Гриф попал на ТиВи – и устроил нам 32 выпуска небольшого заблуждения в придачу!

По сути, обе версии вполне вписывались в логику сюжета, но только вторая предоставила Грифу и Слисску необходимую обстановку для завершения серии. Кулинарное признание, свобода действий и огромное поле для новых комбинаций; что еще для счастья надо? Можно сказать, что случайно стать героями Республики, пока спасаешь собственную шкуру – это большое везение, но ведь в справедливой вселенной таким добрякам и должно везти, правда?


Месть угнетенного, или темный владыка ситов Зейн Керрик
Нельзя не отметить изящество, с которым Миллер снова и снова заставляет джедаев Завета (а вместе с ними, невольно, и читателей) сомневаться в доброй натуре Зейна. В организации, основанной на страхе от предательства Экзара Куна – который был джедаем, был своим – действует презумпция виновности. Подозреваются все. Враг скрывается среди нас.

Да и для читателей подобные «трагические» истории – далеко не новость. От Энакина Скайуокера до Джейсена Соло, на темную сторону в далекой-далекой переходят много и со вкусом. Так много, что это можно считать определенной традицией. Кто-нибудь наверняка станет злым; вопрос, по какому поводу. Если повод будет хорошо продуман и не высосан из пальца – уже, считай, успешное произведение. В данном контексте начало истории РСР (а именно, убийство падаванов) как раз выглядит хорошим, годным поводом для главного героя пуститься во все тяжкие. Жизнь поломана, друзей убили, надежды нет? Переходи на темное, Зейн!

Самым убедительным среди таких «ложных потемнений» стоит признать монолог Зейна в самом конце «Посвящения». Упустив Зейна, хотя тот был буквально у них в руках, мастера Тариса бессильно наблюдают из своей башни за крахом общественного порядка, когда Люсьену внезапно приходит сообщение:

«Привет, учитель. Сейчас я в бегах… Но у меня было время поразмышлять над твоими уроками. Ты говорил, всем живым существам иногда приходится страдать ради высших целей. Я видел, как вы живете, руководствуясь этим. Что ж, теперь у меня тоже есть цель. Справедливость. Ради себя. Ради друзей. Ради принесенных в жертву планам тех, кто якобы не ошибается. И страдания здесь будет предостаточно.

Ведь, понимаете, у меня тоже было видение. Когда-нибудь один из вас признается во всем и оправдает меня. И чтобы убедиться в этом, я выслежу всех и каждого. Тот, кто признается, будет жить. Мне безразлично, кто это будет. И все равно, куда вас отправит совет. Вы, как и я, уже отмечены смертью. Не ищи меня Люсьен. Я сам тебя найду. И если в итоге я действительно разрушу орден джедаев, запомните одну вещь. Вы это начали».

Воображение уже рисует убедительный, но предсказуемый итог, не правда ли? Ошибка провидцев запускает цепную реакцию. Зло порождает зло, Зейн начинает мстить. Очередной джедай ступает на скользкую дорожку темной стороны, однако симпатии зрителей ему обеспечены, ведь с ним справедливость. Свершив предначертанное жестокой судьбой, Зейн Керрик окончательно утопает во тьме и становится лордом ситов. Нихилусом или Сионом ради вящего удовольствия фанатов (которые стали ожидать подобных параллелей, едва завидев знакомые слова «Knights of the Old Republic»). Мрачный финал, занавес. В зале дети и беременные женщины плачут навзрыд. Джон Джексон Миллер раскрыт уже в шестом выпуске?!

Как бы не так! Чем дальше движется серия, тем больше поводов для сомнений дает нам Керрик, в череде жарких событий ни разу не переходя границу. А в кульминационном «Оправдании» Гриф расставляет точки на ё и раскрывает истинный смысл грозного послания. Это уловка, очередная хитрая комбинация, которая позволила отпугнуть учителей и дала Зейну время прийти в себя, собраться с силами и подготовиться к встрече с ними.

- Но… он сказал, что уничтожит нас! Выследит как…
- Любой, кто знает Зейна, никогда бы на такое не купился. И если вы поверили, после стольких лет… то так его и не поняли. Хороший ход, Гриф.

Что ж, мы можем сказать, что в далеком «Посвящении» и сами еще не знали паренька по имени Зейн Керрик. А на деле он сказал ровно то, что от него хотели услышать. Хотели читатели, столь привыкшие к историям о павших джедаях. И хотели учителя, которые и сами в подсознании отчаянно искали оправдания. Жаждали поверить, что они – спасители мира, а не просто хладнокровные убийцы. Хороший ход, Джон Джексон Миллер. Действительно хороший ход.


Жертва иллюзий: владыка боли Люсьен Дрей
А вот намек, который, несмотря на быстрое развенчание, вызвал немало разговоров. Брошенная Хаазином фраза так впечатлила фэндом, что еще долго после выхода русского «Оправдания» появлялись взволнованные читатели и говорили что-то вроде: «Раз Люсьен – Дарт Сион, то что же теперь с нами будет?» Не бойтесь, друзья, Люсьен – НЕ Дарт Сион. Миллер просто вновь играет на ожидании связок с игрой. Воспринимать последние страницы арки после такой кучи раскрытых секретов непросто, но на них Люсьен вполне определенно рассказывает о своих впечатлениях и планах:

«Я видел реку, ведущую в мир тьмы. Мир, где я мог встретить свою судьбу… и стать владыкой боли. Я поплыл по течению… но потом подумал об отце. Я едва его знал… но я уверен: он ни за что бы не принял роль, уготованную ему другими.

И я вспомнил, что у меня тоже есть другой выход. Потому что кое о чем Хаазин не знал. Я никогда не говорил о деньгах, что потратил на покупку этой луны. Тайная гавань. Крепость… где, если придется, я смогу воссоздать настоящий Завет. Охватив убеждения не только моей матери… но и моего отца. Если нельзя изменить поступки других – можно начать с наших. Мы в силах выбрать другой путь».

И если вас расстроили несбывшиеся ожидания, то просто подумайте, насколько потрясающий и жизнеутверждающий конец получила история Люсьена Дрея. Из отталкивающего злодея он постепенно превращался в драматического персонажа, пока не стал едва ли не самым несчастным участником пьесы: жертвой обстоятельств, чью картину мира и систему ценностей растоптали и обратили в иллюзии.

И ведь эта картина мира была навязанной. Точно так же, как Зейн и Хаазин, Люсьен пострадал от «синдрома неудачника» – просто вспомните флэшбэки из «Возвращения домой». В Завете джедаев двух глаз недостаточно. Ты ограничен. Ты не видишь. Это судьба. Хотя вот мы, провидцы, судьбой не связаны. Мы можем видеть и менять будущее.

«Видеть и менять будущее» – вот еще одна мысль, которую явно не стоило вдалбливать в голову ребенку. Кринда Дрей поняла это слишком поздно, но если вы готовы на превентивные меры, то должны согласится и с принципом «цель оправдывает средства». Люсьен не подвергал его ни малейшему сомнению: цитировал афоризм про кисть, предлагал безумные планы и бросал на амбразуру собственных напарников. Да, он не самый способный ученик, вот только ученик ли виноват в том, что учителя-провидцы не предвидели оборотной стороны своих учений?

Как учитель и руководитель, он никогда не прощал ошибок – и в итоге страшно ошибся сам. Но стоит ли отплачивать ему той же монетой? Бросать во тьму не из-за гнева и ненависти, а из-за отчаяния? Или же стоит признать, что сочувствие и понимание куда вероятнее приводят к хэппи-энду?

Конечно, будущее туманно, даже когда его видишь. Если отрезок РВ между комиксами и играми будет уточняться, то другие авторы при большом желании смогут заретконить концовку «Оправдания» и все-таки превратить Люсьена в Сиона. Но это было бы грустно. Ведь в справедливой вселенной прощают ошибки и верят, что глубоко в душе даже у самого последнего засранца есть что-то искреннее и светлое. Миллер дал Люсьену шанс на искупление. Не лишайте и вы.