Название: In Shadows and Darkness, вторая часть трилогии "The Son of Suns", AU

автор: Pax Blank

беттинг: Jediula

первая часть ("В Шторме") здесь: https://www.jcouncil.net/topic26006.html

ссылка на оригинал: http://www.alongtimeago.org/page22.htm

Глава 1 Глава 17
Глава 2 Глава 18
Глава 3 Глава 19
Глава 4 Глава 20
Глава 5 Глава 21 (1) Глава 21 (2)
Глава 6 Глава 22 (1) Глава 22 (2)
Глава 7 Глава 23 (1) Глава 23 (2)
Глава 8 Глава 24 (1)
Глава 9 Глава 25 (1)
Глава 10 Глава 26 (1) Глава 26 (2) 26 (3)
Глава 11 Глава 27 (1) Глава 27 (2) 27 (3) 27 (4)
Глава 12 Глава 28 (1) Глава 28 (2) 28 (3)
Глава 13 Глава 29 (1) Глава 29 (2) 29 (3)
Глава 14
Глава 15
Глава 16

Сообщение отредактировал Алита Омбра - 16.6.2012, 23:42

Люк наблюдал, как просыпается Мара; подсознательно ощущая, что на нее смотрят. Она открыла глаза, оглядела затемненную комнату, освещенную только падающим через иллюминатор холодным светом далеких звезд, и на мгновение погрузилась обратно в сон.

Он уже сидел в кресле напротив, обернувшись в длинный льняной халат, и пристально, не мигая, смотрел на нее - хорошо зная, что его взгляд заставляет ее волноваться.

- Ты должна научиться скрывать мысли, - наконец произнес он. - И ты должна сделать это сегодня. Завтра мы будем на Корусканте.

Мара села, держа перед собой простынь и убирая с лица свои длинные рыжие волосы, каскадом рассыпавшиеся по обнаженной спине, ярким огнем по бледной коже.
- Я уже знаю, как ограждать их.

- От Палпатина, - поправился Люк, тут же вызывая тревогу в ее глазах. - Немного поздно для размышлений, - прохладно, но без осуждения отреагировал он.

Люк провел весь последний час, наблюдая за ее сном и серьезно рассматривая их... ситуацию. Включающую последствия того, что он научит ее скрывать от Палпатина как свои мысли, так и сам факт их утаивания, как делал он сам. Если Люк обучит ее, то Мара сможет ограждать свои мысли и от него; довольно существенный факт, учитывая, как мало он в действительности ей доверял.
Он думал о том, что она запросто может передать эту технику Палпатину, став заодно добровольным помощником, на котором тот сможет практиковать ломку щитов, которые Люк использовал сейчас с таким успехом.

Но он также думал, что она, как и он, сделала ночью просто глупую, импульсивную ошибку, о которой при холодном, беспощадно-логичном свете дня, безусловно, должна начать сожалеть.

О том, что они оба не захотят повторить. Слишком высоки были издержки.

В любом случае, совесть не позволяла ему отослать ее к Палпатину незащищенной. Не тогда, когда он знал, как будет возмущен их Мастер этим... инцидентом. Люк нахмурился... не позволяла совесть; интересный выбор слов для ситха.

А было ли это так вообще? Не была ли правда гораздо более заслуживающей осуждения -

Он хотел иметь что-то для управления Марой; нечто, что испытало бы ее привязанности и оторвало бы от Палпатина. Она никогда не призналась бы об этой их встрече Императору. Люк был уверен в этом, он неоднократно проверял эту теорию за последние несколько месяцев - только в гораздо меньших масштабах. И это означало, что она теперь будет вынуждена лгать Палпатину. И она должна будет положиться на Люка - что тот сделает то же самое. Она должна будет доверять ему. И это ограничит количество ее доносов на него; ибо трудно предавать того, кто располагает на твой счет в равной степени убийственной информацией.

Разумный, логичный курс действий, дабы контролировать шпиона, которого он не мог удалить... или просто рациональное объяснение момента своей слабости? Почему у него было чувство, что он пошел слишком далеко, и что все очень, очень усложнилось?

Позволяя кому-то проникать за свои щиты, даже ради собственной выгоды, неизбежно сталкивало с проблемой: этот «кто-то» становился слишком близок. И теперь, внезапно, осознание этого заставляло чувствовать себя крайне неудобно. Он поклялся, что никогда больше не будет уязвим – слишком высокую цену он платил за подобную уязвимость; он поклялся, что никогда больше не даст Палпатину средство управлять им.
Он должен оттолкнуть ее - как для ее безопасности, так и для своего здравомыслия. Он не мог позволить себе слабости и должен остановить все это сейчас. Он разрешил ей приблизиться к нему, чтобы управлять ею, ничего больше. Ничего больше. Его ошибка, не ее. Он думал, что сможет игнорировать ее чувства, держаться от них на расстоянии, оставаясь незатронутым; лишь использовать их для контроля над нею... по крайней мере, частично. И это работало... по крайней мере, частично. Но чтобы управлять ею, он должен был позволить ей стать еще ближе...
Он откинулся назад, проводя пальцами через длинные, спутавшиеся волосы, определенно не желая идти дальше этой мысли.



Мара видела, как Люк, расслабившись в кресле, убрал с лица растрепанные, падающие почти до плеч волосы; темные, беспорядочно путающиеся завитки отражали звездный свет. Воспоминания о их мягкости под ее руками тут же отдались в животе вспышкой жара, заставив слегка улыбнуться.

Но он только сидел и смотрел на нее.

- Ты думаешь, мы совершили ошибку, - сказала она, в конце концов.

- Ты так не думаешь? – задал он встречный вопрос. Он всегда делал так, когда хотел избежать ответа.

- Я первая спросила.

- Это не соревнование.

- Оу... - усмехнулась Мара, склоняя голову набок и забавляясь. - Ты вообще не собираешься отвечать, верно?

- А ты? - спросил он спокойно.

- После тебя.

Он поднялся, не утруждая себя завязывать распахнувшийся халат, и прошел мимо нее в душ.
- Ну, тогда это все же соревнование.

Дверь скользнула за ним, оставляя ее в абсолютной темноте.


.



Люк шел через длинный, просторный Зал Ожидания, предшествующий главному Тронному Залу императорского Дворца. Он не смотрел по сторонам и не встречался ни с кем взглядом, хотя во всегда переполненном зале это было довольно трудно. Особенно учитывая образовавшуюся с его появлением немую тишину и прокатывающуюся по мере его продвижения волну учтивых поклонов.
Какую бы неприязнь он к этому обществу не испытывал, он был слишком знакомой фигурой здесь, посещая двор его Мастера в приказном порядке всякий раз, находясь во Дворце. Довольно часто он получал приказ явиться тем же вечером, что прибыл на планету, как, например, сегодня; даже не имея возможности зайти сначала в свое жилье.
Он всегда ненавидел Тронный Зал; презирал мелкие махинации алчных существ, готовых продать душу или голову брата ради только одного шанса продвинуться к своим целям. Но медленно, с течением времени, будучи вынужденным снова и снова уделять внимание и разбираться с делами мелочных бюрократов и властолюбивых членов королевских семей, он изучил порядки двора - правила и регламент, привычки и традиции.

"Знание Двора" было крайне важно для ежедневных деловых отношений внутри Дворца, и Люк в итоге пришел к осознанию ценности наблюдения, слушания, а так же использования собственных информаторов, чтобы всегда оставаться в курсе дел. Следя за новыми, постоянно возникающими или претерпевающими изменения союзами и сообществами, как явными, так и едва различимыми, любые трансформации которых производили волнения, похожие на круги в воде после брошенного в нее камня. В месте, где ничего нельзя было получить, не подергав за нужные ниточки, такая информация была жизненно необходима для реализации собственных замыслов и возмещения потерь.

И даже это все было лишь игрой внутри другой игры. Находясь рядом с Императором всякий раз во время своего присутствия во Дворце, Люк чертовски хорошо знал, как Палпатин не только потакает различным интригам, но и часто сам провоцирует их. Демонстрируя таким образом благосклонность тем, кто играет по его правилам, отмечая их признанием и исключительно важным позволением пройти из Зала Ожидания в Тронный.

Церемонные, щепетильные и строгие правила касались всего здесь, предписывая каждую мелочь: от того, кто имел доступ в присутствие Императора и от титулов, используемых при дворе до права сидеть при собраниях этого двора; а если такое право было, то на чем: в кресле, на высоком удобном стуле или только на табурете…
В присутствии Императора, конечно, не сидел никто.

Эти нескончаемые правила казались мелкими, высокомерными и ужасно бессмысленными, когда Люк только прибыл сюда; но вынужденный сопровождать Императора бесчисленное количество дней, он постепенно узнавал, что, являясь неотъемлемой частью любого обособленного, дифференцированного общества, они во многом были установлены для пользы Палпатина. Придворные от влиятельных и могущественных Королевских Домов, постоянно препирающиеся друг с другом, споря о том, кто должен, а кто нет придерживаться незначащих пустяков бесчисленных традиций, не имели ни времени на организацию любой реальной оппозиции, ни достаточного доступа к другим Королевским Домам, чтобы сформировать с ними крепкий фронт без междоусобиц и противостояния - нередко тонко раздуваемых самим Палпатином. Те немногие, кто по-настоящему поднимался выше этого, часто оказывались объектом нападений со стороны других – для травли было достаточно малейших замечаний и слов всегда жаждущего и поощряющего распри Императора.

Менталитет стаи был основным здесь - любой, кто показывал какую-то слабость, выделялся этим, и стая нападала на него при первом же запахе крови.

Разделяй и властвуй.

У отца Люка не было времени ни для чего из этого, но для себя он понял, что не может игнорировать сложившийся порядок вещей; они занимали определенное место в его жизни. Он находился во Дворце намного больше, чем отец и независимо от того, под каким принуждением это происходило, факт состоял в том, что он не мог не затрагиваться ведущимися вокруг дворцовыми играми. Как Наследник, он все больше и больше попадал под их влияние, а жесткий жизненный опыт научил его, что глупо отклонять что-то, не рассмотрев всех опасностей, которые это могло принести. Если он не хотел что-то делать, не хотел придерживаться правил, он должен был тогда понимать, какие последствия будут у этого нежелания. А если он выбирал участие в этих играх, ему необходимо было знать все их правила - хотя бы для того, чтобы извернуть и сломать их. Он давно уже учился бежать со стаей.
Высокие двустворчатые двери Тронного Зала скользнули в стороны, и четверо постоянно стоящих у входа вне зависимости от обстоятельств и времени гвардейцев энергично расступились перед ним.
Держа взгляд прямо, Люк решительно шагнул в плотный полумрак огромного, величественного зала; несметное количество огней граненого горного хрусталя на высоком сводчатом потолке создавало свечение лишь на позолоченных стенах, отражаясь на них разбросанными осколками. Он шел вперед, сопровождаемый шелестом тяжелых тканей множества отдающих ему поклон придворных; их лица были потеряны в тенях, все внимание Люка сосредоточилось на Мастере – щиты подняты, мысли защищены.

- Мой джедай вернулся! - объявил Палпатин с ироничным удовольствием в голосе, наблюдая за приближающимся по проходу Люком.

Тот достиг бледного мраморного полукруга перед Троном Солнечных лучей и плавно опустился на колено перед своим Мастером, минимально склонив голову.

- Кажется, ты что-то потерял, друг мой... - продолжил Палпатин, делая театральную паузу. – Ах, да! Звездный разрушитель!

Хоть подобное и считалось обычным делом для просторных регионов Внешнего Кольца, где Восстание действовало более сильно, это был первый раз, когда именно Люк терял ИЗР в сражении; поэтому он вполне ожидал подобной злорадной насмешки от своего Мастера. Он невозмутимо поднялся, отмечая, что Палпатин не упомянул "потерю" генерала Вирса, и ровным тоном ответил:
- Я думаю, что это купило кое-что намного более ценное для вас, Ваше Превосходительство.

Палпатин плотоядно и снисходительно сощурился.
- В самом деле? И что же "Ярость" купила для меня?

- Две головы за один корабль, Мастер.

- Две?

- Я так понимаю, что "Экзекутор" недавно посетил Дагоба.

Выражение Императора не изменилось ни на йоту от неожиданного знания его джедая миссии "Экзекутора", однако его ощущение в Силе стало прохладней на несколько градусов.

- Действительно. Но он нашел очень немного.

Люк вынудил себя не моргать под пристальным испытующим взглядом.
- Возможно, Лорд Вейдер искал не в том месте?

- Он искал там, где посоветовал ты, джедай.

Палпатин любил делать подобное - вести частный разговор, понятный лишь очень немногим, в присутствии всего двора. Знание было силой, и его Мастер дорожил любой возможностью продемонстрировать это.

- Если вы прикажите, я вернусь на Дагоба и помогу в поиске. Очень сомневаюсь, что намеченная добыча оставила планету.

Возможно, ему не стоило говорить так; слишком близко это прозвучало к мысли, что он знал правду. В течение долгих секунд Палпатин тихо рассматривал своего джедая, желтые, испещренные глаза щурились в размышлении, но Люк давно научился не только маскировать свои мысли, но и скрывать сам факт, что он делал это; поэтому сейчас ему нужно было лишь уверенно держаться перед этим взглядом, бесстыдно отрицая правду - хотя под острым как бритва исследованием его Мастера делать это было отнюдь не просто. Его ловили раньше из-за самых незначительных промахов, любое колебание сейчас могло быть легко расценено, как признание вины.
Император продолжал молчать, и Люк изобразил на лице небольшой оттенок смятения - ничего слишком возмущенного или оскорбленного, только легкое непонимание подозрений Мастера.

- Нет, - высказался, в конце концов, Император. - Лорд Вейдер ничего не нашел, потому что там ничего не осталось. Только безжизненные развалины.

- Безжизненные?

- Кажется, мои враги обращаются к любым средствам, лишь бы избежать моего гнева, - громко, во всеуслышание, произнес вновь оживившийся Император.

Но позволить вопросу так быстро сойти на «нет» было неблагоразумно, не соответствовало характеру Люка.
- Он уверен? Как давно?

- Достаточно давно, - ответил Палпатин, и Люк понял, что Мастер в действительности не знает, удостоверяясь тем, как Палпатин продолжил разговор: - Так что еще ты принес мне в обмен на "Ярость"?

Люк взглянул на Мастера, прекрасно понимая намек. Он, безусловно, сообщил Палпатину об успехе своей миссии до того, как, возвращаясь, вошел в гиперпространство и знал, что Мара сделала это еще раньше - передав полную информацию обо всех событиях и действиях Люка... тех, о которых она знала; но сейчас Мастер ждал официального заявления о поимке Мотмы.

- Я захватил и доставил сюда лидера Восстания против вас, Мастер, - громко, на пределе сил своего голоса объявил он. - Мон Мотма теперь в ваших руках. Судьба любого, кто бросает вызов Империи.

Лишь некоторые уловили тонкость в его словах - защиту Империи, а не Императора - для большинства ее значимость терялась за важностью заявления.

По толпе пронесся шепот изумления, отразившийся в Силе эмоциональной вспышкой, достаточно сильной, чтобы Люк слегка вздрогнул, продолжая смотреть на Императора.

Палпатин улыбнулся, откидываясь назад.

- Ты преуспел, друг мой. Это прекрасно. - На лице появилось притворное заботливое выражение, заставившее Люка подозрительно сузить глаза. - Два моих самых великих врага повержены. Да - стоимость действительно невелика. - Император наклонился вперед, продолжая снисходительным тоном: - И что мой Волк хочет в качестве награды?

Немедленно насторожившись, Люк склонил голову и опустил плечи.
- Только служить дальше, Мастер. Ничего больше.

- Ты слишком скромен, друг мой. Такое деяние заслуживает награды... - Император театрально замолчал, словно раздумывая, и Люк опустил взгляд, пытаясь скрыть неловкость; Что тот задумал? - Через несколько месяцев к Корусканту для официального запуска будет доставлен мой новый суперзвездный разрушитель. Он - твой, друг мой. Твой новый флагман.

Люк не поднимал взгляд, сознавая, что был загнан в угол. Отказаться от награды Императора перед всем двором было недопустимо, но новый разрушитель будет изобиловать хитроумными и скрытыми системами наблюдения, разработанными специально в ответ на способность Люка находить и обезвреживать подобное оборудование на своем настоящем флагмане. И ему придется разбираться со всеми этими новыми системами, очищая от них особо важные области корабля, и только после этого он сможет возобновить свои операции.
"Несравненный" был его зоной безопасности, и Палпатин отлично знал об этом.

- Неоправданная награда, Ваша Превосходительство, - ответил Люк, поднимая понимающие глаза к ядовитой усмешке Мастера.

По правде говоря, он ожидал какой-либо ответной меры на то, что Мастер Йода уже мертв, независимо от того, верил Палпатин в то, что Люк не знал об этом или нет. Подобное просто было в характере Мастера. Но это не значило, что Люку не нужно было показать сдержанное чувство уязвленного самолюбия перед Императором – меньшее казалось бы обманом.

Он привык к этим играм внутри игр – как при внимательной публике, так и в частных палатах его Мастера. Перед общественностью Император и Наследник не имели никаких видимых разногласий, что никому не давало возможности пытаться играть одним против другого внутри двора. За этой видимостью скрывалась более изощренная игра между тщеславным, недоверчивым учителем и сомневающимся, упрямым учеником, влекущая за собой завуалированный поединок двух воль. И даже эта игра лишь покрывала другую: манипуляции, уловки – удерживающие абсолютную власть и превосходство над осторожным тайным мятежом.

Теперь это стало второй натурой Люка, эта жизнь, эти игры; где союзники считались ненадежными, пока у них не находилось средств доказать свою лояльность, а противники были не более чем возможностью сначала использовать их, а затем избавиться. И единственный способ избежать подобной участи самому состоял в том, чтобы остаться вне досягаемости.

Власть давала положение, а положение давало власть, как любил цитировать Мастер. Здесь, где честность и нравственность были ущербными недостатками, приносящими только вред, не было места для слабости. Один из выученных Люком уроков. Он изучил, что единственный способ остаться вне досягаемости стаи - возглавить ее. Решительно и эффективно. Ибо как только он покажет малейшую неуверенность, толпа повернется... И у Люка не было никакого желания оказаться затоптанным этой стаей безжалостных и своекорыстных стервятников…

Пережить их всех стало его ведущим заклинанием - хотя бы из своего всецелого своенравного упрямства. Каждый раз, когда он возвращался во дворец, каждый раз, когда он шел среди этих манипуляторов и лицемеров, он чувствовал огонь определения. Того, что он не поддастся и не разрушится здесь ради развлечения Палпатина; того, что не будет погребен стаей. Каждый раз, когда он стоял среди них, он чувствовал одно и то же пылкое негодование, одно и то же отвращение, разжигающее упрямое нежелание уступить, лечь и умереть ради чьей-то выгоды. Укрепляющее его решимость доминировать, стать неуязвимым, недостижимым... невзирая на цену.

.


Судебное разбирательство проходило в громадном Государственном Зале на нижних уровнях Южной Башни, обставленное со всей имперской помпой и пропагандой. За процессом следила масса «приглашенных» высокопоставленных чиновников и представителей Королевских Домов.

Люку все это действо представлялось плохо замаскированным потаканием эго Императора, но меньшего он и не ожидал; озвученный, в конце концов, приговор едва ли был неожидан…

И он не был удивлен, когда, вернувшись в тот день в свои апартаменты, получил официальное приглашение на посещение исполнения приговора. Делегаты, принесшие его, ждали Люка не для получения ответа, а только, чтобы передать приглашение лично в руки; любое приглашение от имени Императора рассматривалось как прямой приказ, не допускающий никаких отказов.

Демонстрируя типичное чрезмерное излишество, сообщение было преподнесено на широком золотом подносе двумя посыльными, сопровождавшимися четырьмя императорскими гвардейцами. Люк взял тонкий писчий пластик, взглянул на текст и отвернулся, бросая его без слов на стол, покидая комнату. О его реакции, несомненно, прилежно донесут Палпатину еще до наступления сумерек.



.



Утро казни было ясным и тихим, но Люк задержался в кровати, не вылезая из-под одеял и отказавшись от завтрака. Затем все же встал, упрекая себя за колеблющуюся мораль. Он принял свое решение - и у него, по крайней мере, должна быть честность сейчас поддержать его.

Несмотря на молчаливое возражение, нежелание и тонкое уклонение Люка, Мастер очень недвусмысленно дал понять, что Люк будет присутствовать при расстреле Мотмы, намеченном на время сразу после полудня. Для окончательного разъяснения ситуации канцлер Амедда связался с его помощниками и сообщил, что в соответствии с приказом Императора в апартаменты Люка послан "почетный эскорт", состоящий из двенадцати императорских гвардейцев и предназначенный для сопровождения Наследника к месту события.

И все же, когда Люк приказал Даррику принести ему светлый жакет и белую рубашку, брови камердинера поползли вверх, хоть тот и благоразумно промолчал. Негласное правило предписывало всем членам окружения Императора одеваться в то, что называли "ливреей двора": алый и темнейше-синий, для самого близкого окружения был разрешен черный. Люк редко носил последний, несмотря на свое право - но одеться сегодня в светлые тона было бы явным вызовом и проявлением инакомыслия.

Ощущая тихое неодобрение старика, пока тот усердно чистил безупречный жакет от воображаемых пятнышек, Люк повернулся к нему с резким выговором, приказывая уйти и заставляя того съежиться и пятиться назад, низко кланяясь; оставляя Люка с еще одной причиной чувствовать себя виноватым. После долгого размышления он перезвонил Даррику и попросил принести что-то более подходящее; старик на это только дипломатично кивнул, говорить что-то не было необходимости.

Таким образом, когда пришла Мара, Люк был еще в гардеробной. Она тихо постучала и заглянула внутрь, легкомысленно демонстрируя беспрецедентную фамильярность; однако Даррик при этом лишь поклонился и бесшумно вышел, в свойственной ему проницательной и осмотрительной манере.
Она молчала; только смотрела, как Люк застегивает темный жакет с высоким воротником и никак не торопила его. Возможно, она также ощущала атмосферу в его жилье; все ходили вокруг него на цыпочках, с опасливой осторожностью - и не без серьезного основания, учитывая его настроение за последние несколько дней. А может, она была так спокойна из-за еще одного ослабления давно протянутой между ними линии фронта, и даже ей хватало сегодня такта сдерживать себя.





Мара наблюдала, как Люк разгладил несуществующие складки своей одежды; глаза вниз, челюсть сжата, явно взволнованный - такой, каким он был каждый день, начиная с их возвращения на Корускант, идущий по острому лезвию вины; причина которой, как подозревала Мара, очень отличалась от ее собственной.

Когда они достигли Корусканта, шокирующее осознание их проступка обрушилось на Мару с неистовой силой, накрывая ее волной смятения, паники и чувства вины - за то, что она будет вынуждена сделать, за то, кому ей придется лгать.

- Что мы будем делать? - прошептала она.

- Ты будешь делать то, чему я тебя научил, - спокойно ответил Люк, вглядываясь в пылающие огни планеты. - Он ничего не сможет узнать, если ты не скажешь ему. - Она не двигалась, смотря на его спину, и, в конечном счете, он заговорил снова, опуская голову и потирая глаза, как он часто делал, когда уставал или когда был напряжен. - Он не всесилен и не застрахован от ошибок. Он не узнает, если ты сделаешь так, как я показал тебе. Он не может вырвать из тебя то, о чем не подозревает и не может заставить тебя сказать это. - Когда она опять не произнесла в ответ ни слова, Люк повернулся к ней. - Ему известно только то, что ты говоришь ему, Мара. Что бы он ни узнал, он узнает это от тебя.

Она отвела глаза, испытывая страх, понимая из его отрывистого тона, что он чувствует ту же тревогу, несмотря на его кажущееся спокойствие. Хотя ее точную причину Мара не знала; из-за того, что сам собирался лгать Императору или из-за того, что полагался в том же на нее...

- Мы не можем... встречаться во Дворце, - Люк вернул к себе ее взгляд.

- У тебя есть комнаты без наблюдения. В...

- Это слишком опасно, - он решительно покачал головой. - Слишком много глаз и слишком много устройств, ты сама знаешь это.

Она опустила глаза, кусая губу, и он, вздохнув, шагнул к ней, поднимая пальцами ее подбородок.

- Ты справишься, Рыжая, - твердо заявил он, почти улыбаясь своими несоответствующими глазами. Давая ей сразу и причину, и веру попробовать сделать это.

Мара взяла его лицо в ладони и притянула к себе для чувственного, искреннего поцелуя, а, когда он, в конце концов, отстранился, вздохнула и положила голову ему на грудь.

- Мы будем там неделю, максимум две, - заверил он… хотя оба знали, что это ложь.

Так или иначе, по возвращении она обнаружила, что ей легко было держаться от него подальше – первые несколько ночей, пока ее грызла вина; но с каждым днем это становилось чуточку труднее.

К настоящему моменту она уже несколько раз пыталась поговорить об этом с Люком, стремясь обнять его, когда они оставались одни в непросматриваемых комнатах; однако он всегда находил способ или избежать, или остановить ее, мягко и в то же время решительно. Управляя своими эмоциями так, как она больше не могла; и не хотела - находясь рядом с ним.
Тем не менее, вчера, когда Люк успешно избегал нахождения с ней наедине, как подозревала Мара, занимаясь рядом назначений в войсках и разбираясь с сопутствующими вопросами вместе с Риисом до самой ночи, она, вернувшись вечером к себе, в конце концов, задумалась… а не были ли ее слова, произнесенные после той первой ночи - "ты думаешь, мы совершили ошибку" - гораздо ближе к правде, чем она тогда понимала.

Или, возможно, его мысли были просто в другом месте; едва ли ему легко далось принести сюда Мон Мотму. Он был близко знаком с нею, в прошлом он время от времени служил ее телохранителем. И отдать теперь лидера мятежников под суд, как бы Люк не верил в правильность своих действий, явно сопровождалось тяжелыми чувствами, Мара видела это.
И когда сейчас он повернулся к ней, она увидела проблеск того, что теперь очень редко появлялось в его глазах, то, что он так эффективно научился прятать под своей маской сдержанного и бесстрастного безразличия за счет изменчивого и подвижного характера... Эмоцию - настоящую, подлинную эмоцию - сильного замешательства и растерянности, противоречивого соединения вины и сожаления, таких редких на его лице. Делающих его сейчас задумчивым и поглощенным своими мыслями. Проблеск Люка Скайуокера под сверхценным учеником Императора.

Поэтому сейчас она не торопила его, понимая, что он хорошо знает об оставшемся времени, видя его нервное, уязвимое выражение лица и пытаясь тем самым защитить его – так, как она раньше никогда не делала.

Когда у него больше не осталось причин для задержки, он глубоко и прерывисто вздохнул и развернулся к ней. На ее лице тут же вспыхнула короткая, ободряющая улыбка, она кивнула и направилась к выходу. Но, не услышав за собой шагов и понимая, что он не идет за ней, остановилась и вернулась назад, в слабоосвещенную, строгую гардеробную. Он стоял, застыв перед зеркалом, в котором случайно увидел себя, проходя мимо.

- Люк? - когда тот не ответил, вообще никак не отреагировал на нее, Мара медленно подошла к нему. Он, не двигаясь, рассматривал свое отражение, чуть наклонив голову в сторону, с выражением странной смеси бесстрастного любопытства и болезненного очарования.

- Кто это? - пробормотал он наконец, не сводя с себя глаз.

Мара посмотрела в зеркало, не зная точно как ответить, беспокоясь по поводу его безэмоционального тона и его сомнительно спокойного лица.
Спустя какое-то время он ответил себе сам, сузив глаза:
- Это - джедай Императора, верно?

Едва осознавая присутствие Мары, Люк рассматривал человека в зеркале - смотря на него впервые за долгое время; он давно не интересовался своим отражением, по-настоящему. Он проверял, прилично ли он выглядел, в порядке ли его одежда, но никогда не всматривался и не встречался взглядом с этими незнакомыми, разноцветными глазами, ему было все равно.

Но сегодня он поднял взгляд, и они захватили его, и теперь он стоял прикованный к месту, очарованный отражением незнакомца, смотрящего на него в ответ с таким очевидно ломким, неустойчивым внешним спокойствием, маскирующим... Что?

Он все еще был немного похож на Люка Скайуокера - тот же рост, та же фигура, поджарая, мускулистая, широкие плечи, узкие бедра... но на этом сходство заканчивалось. Его кожа была бледна, черты лица терялись за отвратительным тяжелым шрамом, идущим ото лба через всю щеку, почти исчезая в ее углублении, чтобы затем вновь появиться над губами, глубоко рассекая их, прежде чем пропасть; из-под воротника проглядывал еще один шрам. Глубокие тени обрамляли глаза, заставляя их казаться потрясающе синими. Правая радужка, находящаяся ближе к шраму была затемнена бурым, почти черным пятном. Непослушные, вьющиеся волосы частично падали на глаза, достигая длины чуть ниже подбородка, темные… У Люка Скайуокера они были светлее. Или тогда они были просто выгоревшими под жаром ярких солнц Татуина? Бледный человек из зеркала редко теперь бывал на дневном свету.

Люк нахмурился, и незнакомец перед ним сделал то же самое, подходя ближе, как и Люк, переводя пристальный взгляд на одежду. Скроенную и сделанную на заказ, сдержанную и изысканную. Черные ботинки ручной работы, безупречно сидящие брюки и жакет, цвета синей полуночи, по верху накрахмаленного воротника шла тоненькая белая полоска, сходящаяся в итоге с суровым шрамом, виднеющимся сбоку шеи.

Комплект одежды, стоящий, вероятно, больше, чем Люк Скайуокер мечтал зарабатывать за год. Человек в зеркале даже не знал этой стоимости, она не заботила его. Одежда попросту доставлялась ему - откуда, он понятия не имел - и он носил ее, пока та не надоедала или не переставала быть необходимой. Ему не нужны были деньги, его лица было достаточно, чтобы он мог получать все, что хотел, немедленно и без вопросов.
Но он не хотел ничего; единственная вещь, в которой он нуждался, не могла быть куплена ни за какие деньги.

Зачарованный, он сделал еще шаг, подходя так близко, что смог поднять руку и коснуться кончиками пальцев того, кто скрывался в тенях зеркала: темная одежда, темные волосы, темные чувства, окутывающие его словно плащ. Темные мотивы и намерения.

- Это и есть Волк Императора, не так ли? - тихо проговорил он.

Где был Люк Скайуокер? Он давно исчез, поглощенный тенями и Тьмой. Люк Скайуокер никогда не позволил бы свершиться тому, к чему шел человек в зеркале, это шокировало бы его, ввергло в ужас… Или цели все же оправдывают средства?

Человек в зеркале верил в это - потому что независимо от того, что он сейчас чувствовал, он ясно собирался довести все до конца; Люк видел это в его глазах... Но тогда человек в зеркале был действительно чужим Люку, не более реальным, чем ночные кошмары, рвущие его когтями во снах.
И где остался он?
Он безмолвно смотрел перед собой, захваченный нахлынувшими воспоминаниями… О камере в казематах дворца, где появился этот темно-одетый человек… как единственная защита против непрекращающихся боли и провокаций, когда все резервы были истрачены, все варианты и средства уничтожены. Он вспомнил о понукающих словах своего Мастера...

“Что ты видишь в темноте, когда приходят твои демоны?"

И что он видел? Палпатин думал, что это он захватывал и наполнял видения Люка, подобно кошмарам.

Но не Палпатин был демоном Люка... Палпатин только создал его.

В зеркале появилось отражение Мары, осторожно протянувшееся к его плечу.

- Люк?

С кем она говорила? Разве она не понимала?

Он взглянул на ее отражение, внезапно ощутив сильное любопытство.
- Что ты видишь?

Она нахмурилась, заверяюще сжимая его руку.
- Я вижу тебя.

Люк перевел взгляд назад, на тень в зеркале.

- Что видишь ты? - прошептала Мара, и он услышал неуверенность в ее голосе, ощутил беспокойство.

Он замялся, потерянный в тенях и темноте, поворачиваясь к женщине, которая теперь крепко удерживала его, хотя он знал, какую фундаментальную опасность несет в себе эта слабость, знал, что не может доверять ей…

Знал, что, так или иначе, однажды, она предаст его. Как сделали все, кому он когда-либо верил.

И он спрашивал себя, что сделает человек в тенях зеркала, когда она совершит это...

“Что ты видишь в темноте, когда приходят твои демоны?" - вновь зашептали слова Палпатина.

Люк повернулся к окутанному темнотой человеку в зеркале...

- Я вижу тебя, - спокойно пробормотал он, абсолютно уверенный в этом.

Чувствуя пристальный взгляд Мары, ее неловкость и волнение, он вновь посмотрел на ее отражение.

- Я вижу тебя, - проговорил он громко, цепляя на лицо пустую, потянувшую шрамы улыбку.


.