Название: In Shadows and Darkness, вторая часть трилогии "The Son of Suns", AU

автор: Pax Blank

беттинг: Jediula

первая часть ("В Шторме") здесь: https://www.jcouncil.net/topic26006.html

ссылка на оригинал: http://www.alongtimeago.org/page22.htm

Глава 1 Глава 17
Глава 2 Глава 18
Глава 3 Глава 19
Глава 4 Глава 20
Глава 5 Глава 21 (1) Глава 21 (2)
Глава 6 Глава 22 (1) Глава 22 (2)
Глава 7 Глава 23 (1) Глава 23 (2)
Глава 8 Глава 24 (1)
Глава 9 Глава 25 (1)
Глава 10 Глава 26 (1) Глава 26 (2) 26 (3)
Глава 11 Глава 27 (1) Глава 27 (2) 27 (3) 27 (4)
Глава 12 Глава 28 (1) Глава 28 (2) 28 (3)
Глава 13 Глава 29 (1) Глава 29 (2) 29 (3)
Глава 14
Глава 15
Глава 16

Сообщение отредактировал Алита Омбра - 16.6.2012, 23:42

.


Вейдер открыл замок герметичной медитационной палаты в своих частных апартаментах во Дворце. Было уже за полночь, но он почувствовал приближающееся присутствие сына. Едва заметное – настолько, что Вейдер сомневался, мог ли кто-то еще уловить его.

Он встал и вышел в противоположную пустую комнату, где был вынужден носить костюм, поддерживающий его жизнь. В богатой кислородом среде палаты он мог, по крайней мере, снять шлем, почувствовать вновь воздух на своем лице - потерянный в реальном мире, где его израненные легкие не справлялись с дыханием.

Он мог бы остаться в своей палате и говорить с Люком оттуда, но не хотел, чтобы его сын видел все эти автоматизированные, поддерживающие его системы. Не хотел, чтобы тот знал, как мало осталось от человека, который был его отцом. Поэтому Вейдер ждал сына в слабо освещенной приемной комнате, где имелось хоть какое-то подобие нормальной жизни, демонстрируемой тем немногим, кто бывал здесь. Сам Вейдер никогда не использовал эту комнату и сам ничего не выбирал для нее - за исключением большого холста, висящего на одной из стен, изображающего озера Варикино в горах на Набу.

Позади него в комнату вошел сын, и Вейдер, оторвав пристальный взгляд от картины, обернулся.

- Добрый вечер, - сказал он просто, и тут же упрекнул свою собственную осторожность.

Мальчик кивнул в ответ.

- Комната безопасна?

Одна и та же вещь, которую они спрашивали друг у друга, всякий раз, когда встречались - была ли безопасна комната для разговора, не прослушивалась ли она? Эти встречи были пределом его общения с собственным сыном - украденные моменты, напряженные и осторожные, чтобы не допустить их раскрытия и подозрений в предательстве.

- Да, эта комната безопасна, - коротко кивнул он; какое-то время оба стояли в тишине.

Наконец, его сын беспокойно отвел взгляд:

- "Несравненный" направляется завтра к Ботавуи.

- За Мотмой, - спокойно откликнулся Вейдер, поднимая на себя удивленные глаза сына. - Император сказал мне. Думаю, он хотел, чтобы это встало между нами – что я буду полагать, что эта задача должна быть моей. - Он твердо покачал головой против неловкой вины в глазах Люка. - Он неправ. Это твоя операция, твоя стратегия. Ты должен закончить то, что начал.

Люк отвел взгляд, и Вейдер ощутил взрыв самобичевания в нем, некие вспыхнувшие воспоминания, сиплый шепот отдаленного прошлого: "Закончит он, что начинает?"

Мимолетная аллюзия была немедленно подавлена, но, тем не менее, Вейдер редко ощущал что-либо от своего сына - и если это произошло, оно явно указывало на глубокий внутренний раздор.

- Она гордилась бы тобой, - в итоге нашелся Вейдер.

- Кто?

- Твоя мать. У нее были самые высокие требования из всех кого я знал, по отношению к себе и к окружающим ее. Она гордилась бы тобой.

Люк вновь отвел взгляд, испытывая крайнее неудобство.

- Я очень сомневаюсь в этом.

Долгое время они молчали, но это молчание больше не казалось неуклюжим, только … неуверенным, оба хотели продолжить, но не знали как.

- Какой она была? – наконец, произнес Люк, не в силах при этом смотреть на отца.

Вейдеру казалось, что прошла вечность с тех пор, как он давал Люку холоизображение Падме на борту "Экзекутора". Сейчас, оглядываясь назад, он не мог поверить, что полагал, будто Люк так легко и много уступит, взяв проектор - на его месте Энакин Скайуокер поступил точно так же, как это сделал тогда Люк Скайуокер.

Сейчас, однако, его вопрос означал намного большее, чем только желание знать свою мать - поскольку Люк хотел знать это от своего отца. Хотел знать женщину, которую знал его отец.

- Она была… очень красивой. Истинной красотой - сияющей изнутри.

- Как долго ты знал ее?

Зная о чувствах своего сына, так как они оба осторожно ослабили свою защиту - лишь немного, учитывая то, что оставалось - Вейдер понимал, что мальчик уклонялся от вопроса, который действительно хотел задать: «Ты когда-нибудь любил ее?»

- Я знал ее с тех пор, как был ребенком, с девяти лет. Даже еще до того, как стал падаваном.

Его сын обдумал это, легкая нахмуренность отметила юное лицо, израненное теперь рукой Мотмы. По правде говоря, Вейдер очень хотел пойти за ней сам - жаждал обратить против нее всю силу своей ярости. Но гораздо справедливее было сделать это его сыну, и из-за желания самого Люка, и для того, чтобы Император доверял ему.

Вейдер еще понятия не имел, что предпринял мальчик для изменения решения Мастера; тот был так долго и абсолютно непреклонен, что Люк должен всегда оставаться неподалеку от Корусканта - что Вейдер прекрасно понимал, на месте Палпатина он установил бы те же самые границы.

- Она была с Татуина? - спросил Люк, смотря на отца своими несогласованными глазами.

- Нет, она была с Набу. - Вейдер хотел рассказать сыну все: что его мать была сенатором и королевой - но слишком много информации за один раз только ошеломило бы его… и по неким эгоистичным мотивам, Вейдер хотел еще удерживать над мальчиком эту власть, имея то, что возвращало бы сына к нему.

- Тогда как…? - побудил Люк.

- Падме попала на Татуин, когда ее корабль был поврежден, ища запчасти. Именно так мы и встретились первый раз. - Вейдер пока не хотел открывать ее фамилию, которую по-прежнему можно было легко проследить в имперских архивах. Но даже произношение одного ее имени глубоко и мучительно что-то вывернуло в нем, несмотря на годы - еще одна рана, которая никогда не заживала.

Он затих, но его сын с надеждой ждал дальше, и, в конечном счете, он продолжил:
- Вскоре после этого я… стал падаваном, прибыв на Корускант. Мы не виделись много лет, но я всегда помнил ее.

Люк смотрел на отца, плененный тем, что тот говорил, понимая, что их разговор переместился на несуществующую ранее территорию карты их отношений.
- Ты был джедаем, когда снова встретил ее? - Люк знал, что такой факт означал, что отец не должен был быть с нею. Так много информации, так быстро - так много знания того, кем был его отец, и кем была его мать.

- Падме не имела никакого отношения к моим… решениям, - произнес Вейдер, и глубоко внутри Люк знал, что эти слова были предназначены для защиты его матери. И это желание защитить ее было... трогательно. - Она бы удержала меня в ложных верованиях джедаев, и я, в конечном счете, погиб бы вместе со всеми, защищая их ущербные идеи.

Люк перестал пытаться спорить против исковерканных взглядов своего отца, они были слишком глубоко укреплены в нем, и оба знали, что сейчас было не время для этого; его отец озвучил их только ради защиты...

- Ее звали... Падме?

- Да, Падме Амидала. Ее имя.

Слышать своего отца, говорящего с таким колебанием и сожалением о матери, было очень... человечно. Одновременно вызывая тревогу и приводя в восторг, ломая все предположения, которые раньше имелись у Люка, стоящего сейчас в зачарованной тишине.

- Она была умна, решительна… пылкая и страстная в своих убеждениях. Ей невозможно было навязать чужую волю - в этом вы очень похожи.

Люк улыбнулся, глядя вниз; эмоции потоком нахлынули на него, вынуждая изо всех сил подавлять глубокое сожаление внутри.
- Мне жаль... - Он остановился, как из уважения к отцу, так и из-за упрека себе: тоска была бесполезна, прошлое нельзя изменить.

Остро ощущая раскаяние, скрутившее его изнутри и до боли очевидное восприятию Люка, Вейдер долгое время стоял молча.

- Подожди, - сорвавшись с места в неком практически волнении он быстро и решительно вышел из комнаты.

Когда несколько минут спустя он вернулся, он застал своего сына, заворожено стоящим перед картиной. Знал ли он? Мог ли ощущать некий след в Силе тех бесчисленных часов, что Вейдер потратил, стоя на этом месте в опустошающей печали?

Люк повернулся к отцу, и Вейдер долю секунды колебался - у него так немного осталось того, что принадлежало ей...
Но по этой причине он и должен был отдать это своему сыну. Их сыну.

Вейдер протянул сжатый кулак, и Люк нерешительно подставил навстречу ладонь. Выпустить это из руки, отдавая добровольно другому, было странным облегчением. Нисколько не трудно, как ему казалось до того, как он сделал это.

Люк взглянул на свою ладонь, на маленький, прохладный и удивительно тяжелый предмет. Он поднял руку ближе, рассматривая кольцо из темного зеркально-блестящего перенниума с крупным светло-голубым камнем квадратной формы.

- Оно принадлежало твоей матери, - сказал Вейдер, хотя понимал, что мальчик уже знал это. - Я привез ей этот камень с Джабиима. Она заказала кольцо с ним и всегда носила его потом на... указательном пальце правой руки.

Джабиим… болезненные воспоминания закрутились в голове Вейдера, воспоминания об Оби-Ване; и о потрясении в глазах человека, трахею которого он сжимал Силой. Он быстро заморгал, отгоняя все это прочь, сейчас было не время.
- Она…

Он не стал продолжать - не смог. Он принес ей этот необработанный, ничего не стоящий камень просто, потому что когда увидел его, подумал о ней, о том, что ей это понравится. И она была в таком восхищении, держа камень у его лица и утверждая, что цвет камня был точно таким же, как его голубые глаза. А когда ей сделали кольцо, из драгоценного металла перенниума, она шутила, что этот цвет был таким же темным, как одежды, что он носил.

Она всегда носила это кольцо и потом жаловалась, когда ей пришлось снять его... из-за беременности ее пальцы отекали. Он взял кольцо тайком из ее шкатулки, намереваясь изменить размеры, чтобы она могла носить его снова...

Но служебный долг помешал ему, у него никогда, казалось, не было времени и потом, внезапно…

Внезапно ее не стало, и все изменилось. Кроме кольца, чей камень по-прежнему был цветом его глаз, обрамленным блестящим черным... как его броня, которую он теперь носил.

Прошло много времени, прежде чем он смог смотреть на это кольцо, так сильно напоминающее ему о ней.

И все же, в конечном счете, оно стало одним из немногих бережно хранимых предметов его имущества.

И теперь он отдал его сыну - потому что хотел, чтобы у мальчика было что-то принадлежащее ей. Ибо, понимая, что он забрал Падме не только у себя, но и у своего сына, зная, что ничто из того, что он сделает, или скажет, никогда не сможет изменить прошлое или возместить нанесенный вред. Он чувствовал отчаянную необходимость дать Люку хоть что-то способное связать его с матерью, которой тот никогда не узнает... по вине Вейдера. По вине Энакина. По вине Оби-Вана.

Мальчик стоял тихо, уставившись на кольцо в руке, долгое время. Когда он, наконец, поднял свои голубые глаза на отца, Вейдер знал, что сын ощутил всю отчаянную игру изводящих его несчастных эмоций.

- Я не могу взять это, - сказал он тихим, но уверенным голосом, протягивая открытую руку.

- У тебя должно быть что-то от нее, - не двигаясь, решительно ответил Вейдер.

- Не это. Я знаю, что оно...

- Возьми его. Она бы хотела этого.

Люк изучающе смотрел на отца, и Вейдер понимал, что никакая маска не скрывала его - не от сына. Затем мальчик вновь перевел взгляд на кольцо и, наконец, попробовал одеть его на указательный палец, на котором, по словам Вейдера, носила его мать - оно не прошло дальше первой фаланги, и Вейдер услышал мягкое развлечение в голосе сына:
- Оно такое крошечное. Должно быть, она была… - Он не продолжил, но Вейдер вновь воскресил в памяти, какой стройной она была, какой изящной. Какой хрупкой.

Люк попробовал кольцо на каждом пальце, и оно подошло только на мизинец, там он и оставил его, не в силах отвести взгляд. Он опять долго молчал, пытаясь подобрать слова, соответствующие этому бесценному подарку. В конечном счете, он высказал честную, простую правду:
- Спасибо. Это несравненный подарок. Я буду хорошо заботиться о нем, обещаю.

Вдруг почувствовав себя неудобно, Вейдер сделал несколько шагов назад. Небрежный, грубый голос произнес:
- Это пустяк. Оно ничего не стоит для меня. Можешь делать с ним, что тебе хочется.

-Тогда я буду дорожить им, - искренне произнес его сын, по-прежнему смотря на кольцо. Внезапно, кое-что поняв, он взглянул на отца. - У тебя голубые глаза!

- У меня были голубые глаза, - неловко ответил Вейдер.

Его сын тут же вернул взгляд на кольцо.
- Я всегда почему-то думал, что они были карими. Думал, мои достались мне от матери.

- У твоей матери были глаза глубокого карего цвета и длинные, каштановые волосы. - Вейдеру только сейчас пришло в голову, что он не упоминал о том, что Падме считала цвет камня идентичным цвету его глаз, мог ли мальчик так всецело прочесть его мысли? Был ли это случайный промах Люка, раскрывающий степень его способностей?

- …Что произошло с ней? - в словах зияло глубокое чувство потери оставшегося одиноким ребенка; и чувство вины захлестнуло Вейдера, не могущего вымолвить ни слова.

Но Люк терпеливо ждал, так что в итоге Вейдер был вынужден говорить, хотя он и не смог найти смелости повернуться лицом к своему сыну:
- Я… не могу сказать тебе.

Люк опустил глаза, горе и сожаление скрутили его чувства при понимании того, о чем говорил отец. Все же он не обвинил того, не сделал ничего, чтобы как-то осудить или упрекнуть отца. Возможно, он чувствовал собственное горе Вейдера, его жгучий, режущий, словно нож, стыд.

Вновь потянулась тишина, отмеченная тяжелым дыханием респиратора Вейдера. Люк очень медленно поднял к нему взгляд.

- Почему? - единственный оставшийся у него вопрос, как предположил Вейдер. Но даже сейчас в тихом голосе Люка не было никакого осуждения, только желание знать.

Вейдер искал тысячу раз такой благоприятной возможности, чтобы объяснить свои действия - оправдать их перед тем единственным, кто еще имел значение для него, когда тот, наконец, будет готов слушать. И все же, сейчас, стоя перед этими голубыми глазами так сильно похожими на его, он не мог найти слов и лишь покачал головой, сохраняя молчание в приступе стыда.

- Мне жаль... – пробормотал, наконец, его сын, отводя глаза, хотя Вейдер не знал, что означали эти слова, извинение или сожаление о непростительных действиях его отца.

Вейдер сделал еще шаг назад, пытаясь отвергнуть эмоции, которые переполняли его.

- Тебе... нужно идти. - Его сын вскинул голову, и Вейдер нашел оправдание своим словам: - Ты здесь уже слишком долго, Император будет знать.

Это не обмануло мальчика - ни на секунду - но он отвел взгляд и отошел, готовый оставить отца одного, наедине с собой, в чем тот нуждался.

- Разумеется. Ты будешь здесь, когда я вернусь?

- Еще бы, - ответил Вейдер. - Захват Мон Мотмы будет значительным событием. - Император захочет присутствия всех, когда получит свою новую игрушку.

Мальчик снова беспокойно отвел глаза, на лицо легла рвущая его неуверенность.

- Ты делаешь все правильно, - заверил Вейдер.

- Нет, это неправильно, - спокойно ответил сын, смотря на кольцо своей матери. - Но я полагаю, что это необходимо.

Он повернулся, чтобы уйти, и Вейдер, не желая заканчивать на такой холодной ноте, выпалил:

- Я любил ее, очень.

Люк замер на ходу, слова потрясли его до самого основания - так, что его обычно хорошо скрытые эмоции проголосили в Силе, разум буквально гудел от шока на это откровение. Потому что Тьма не любила. Слово "любовь" было предано анафеме, невероятно - невозможно.
- И что мне делать с этим? - не поворачиваясь, спросил он в итоге.

- Учись из этого, - жестко ответил Вейдер, возвращая к себе пристальный взгляд Люка. - Мы… неотвратимо одинокие существа. Мы можем только разрушать то, что ценно для нас. - Люк не откликнулся, и Вейдер нажал дальше: - Ты не можешь быть близко к кому-либо - и не можешь другим позволять быть близко к тебе. - Опустошительная, невосполнимая ошибка самого Вейдера, от которой он хотел уберечь сына, от страданий и сожалений, которые изводили его собственную жизнь столько, сколько он помнил. - Неудача неизбежна, и последствия выйдут из-под твоего контроля.

Его сын беспокойно посмотрел в сторону, намеренно отказываясь понимать это, идя дальше и останавливаясь только на пороге, не в силах оставить такое мрачное предсказание над своей головой.

- Я не ты, - тихо проговорил он, как отцу, так и самому себе. Затем, будто не желая уходить на ноте разногласий, как это часто происходило в прошлом, он повернулся: - Спокойной ночи, отец. - Он снова посмотрел на кольцо. - И спасибо.

Вейдер еще долго и тихо стоял в комнате после того, как сын покинул ее, все его расстройство было рассеяно этими несколькими словами: «Спокойной ночи, отец. Спасибо.”

Это был первый раз, когда Люк говорил их - и подразумевал. В сравнении с этим все остальное не имело значения.