Название: In Shadows and Darkness, вторая часть трилогии "The Son of Suns", AU

автор: Pax Blank

беттинг: Jediula

первая часть ("В Шторме") здесь: https://www.jcouncil.net/topic26006.html

ссылка на оригинал: http://www.alongtimeago.org/page22.htm

Глава 1 Глава 17
Глава 2 Глава 18
Глава 3 Глава 19
Глава 4 Глава 20
Глава 5 Глава 21 (1) Глава 21 (2)
Глава 6 Глава 22 (1) Глава 22 (2)
Глава 7 Глава 23 (1) Глава 23 (2)
Глава 8 Глава 24 (1)
Глава 9 Глава 25 (1)
Глава 10 Глава 26 (1) Глава 26 (2) 26 (3)
Глава 11 Глава 27 (1) Глава 27 (2) 27 (3) 27 (4)
Глава 12 Глава 28 (1) Глава 28 (2) 28 (3)
Глава 13 Глава 29 (1) Глава 29 (2) 29 (3)
Глава 14
Глава 15
Глава 16

Сообщение отредактировал Алита Омбра - 16.6.2012, 23:42

Переведено совместно с Beatrix Kiddo


Широким ровным шагом Вейдер шел через Дворец к Залам Заседаний, вызванный туда своим Мастером.

Здесь, во Дворце, ощущение предзнаменования, взволновавшее и исказившее Силу этим утром, было более определенно, более мощно. Он почувствовал его сразу же по прибытии, поэтому не был удивлен вызову Палпатина, понимая, что тот захочет обсудить такое возмущение. Знал ли Мастер, что его очаг находился здесь, во Дворце? Разумеется. Возможно, он лучше понял его причины; сам Вейдер не мог усмотреть ничего большего, чем смутное чувство соединения - схождения линий в одной точке…

Теперь он понимал, почему Люк призывал его держаться подальше от Дворца… Ощущение мощи, сочившейся по тенистым коридорам, было подобно треску заряженного перед грозой воздуха в тяжелой замершей тишине. Он мысленно вернулся к моменту, когда получил вызов от Мастера, вспомнив, что и не пытался обойти приказ, несмотря на предупреждение Люка.

Он оказывал сыну слишком мало доверия, даже когда знал правду. Мальчик хорошо скрывал ее, особенно в присутствии их Мастера; но у Вейдера была более тесная связь с Люком – гораздо ближе той, чем смог бы когда либо достичь Палпатин. Он знал правду, знал весь размах способностей своего сына, степень его мощи – пусть и не понимал, почему мальчик сдерживает ее. Почему не дает ей выхода против открытых манипуляций Палпатина; Люк метался без определенной причины между покорным безразличием и упрямым сопротивлением, в соответствии с настроением.

Что-то сдерживало его. Если бы такая мощь была у Вейдера, он давно бы направил ее против Палпатина, вне зависимости от неизбежного сопутствующего ущерба.

Без колебания, без сомнений.

Но с другой стороны эта мощь принадлежала ему… когда-то. Чтобы служить и принести пользу ему – или Падме. Он искал знания, чтобы спасти ее, отдал все за возможность получить их…

Нет. Каким-то образом сегодня, здесь, в центре этой непостижимой мощи… наступил момент абсолютной правды, правды даже перед самим собой. Он слишком долго прятался позади своих легких оправданий.

Потому что даже они, в самой своей глубине были ложью.

Он получил самый суровый урок, – ценой которого стала жизнь Падме. В конечном счете она заплатила за его амбиции и нетерпение.

Он хотел этой мощи, чтобы спасти Падме, да, - но он хотел ее и для себя. Жаждал могущества, чтобы подняться над подобными себе; легкой, быстрой власти - потому что считал, что заслуживает этого. Поэтому он взял то, что предложил Палпатин, в полной мере понимая, что делает.

В тот судьбоносный момент на Корусанте он принял опрометчивое решение спасти Палпатина ценою жизни магистра Винду, да; он сделал это сгоряча, под напряженностью момента, когда столько сил было в игре…, но он мог столько раз повернуть назад после. Мог принять правду, помочь своим соратникам джедаям; признать свое минутное падение и столкнуться с последствиями. В конце концов, не он убил магистра Винду.

Или мог признаться Падме, мог отречься от Ордена Джедаев и скрыться, затерявшись в толпе, на какой-нибудь безымянной планете Внешнего Кольца. Вести тихую, скромную жизнь вместе с женой и сыном.

Он мог отказаться вести клонов на Храм Джедаев… Мог предупредить тех, с кем вместе учился и с кем сражался бок о бок, открыто или тайно.

Он мог послушать Оби-Вана на Мустафаре.

Но он хотел власти, могущества… И он получил то, чего хотел; невероятную, изнуряющую, безмерную мощь. И по глупости он думал, что она была настоящей, что она даст ту силу, которую он так страстно желал, ту связь и возможность, необходимые ему, чтобы низвергнуть судьбу к своим ногам – свою и Падме.

Но за каждую маленькую победу, что приносила эта мощь в те темные дни, за каждую толику ее роста, она забирала что-то взамен, а он был слишком увлечен, слишком захвачен происходящим, чтобы увидеть это; чтобы понять правду об этом пустом могуществе. О том, как оно извращало и отравляло все, чего касалось. Если бы у него хватило духа – честности! – чтобы взглянуть за пределы очевидного, возможно Падме была бы до сих пор…

Потому что он не понял – не осознал, что могущество и сила это две очень разные вещи. Настоящей мощью — истинной силой — была бы сила повернуть назад.

И в тот момент она подвела его… он подвел сам себя.

Не Оби-Ван, и не Падме, и не Совет Джедаев. Он потерпел неудачу. Проклял своими же собственными действиями.

Это была его вина…

Вейдер нахмурился под маской, медленно останавливаясь в тишине пустого холла, чудовищность только что осознанного факта трещала в наполненном предзнаменованием воздухе замерших в ожидании коридоров.

А теперь… Теперь его сын дал ему возможность искупления – пусть даже малой части – того, что он сделал. Но он отбросил и эту возможность, точно так же, как поступил с Падме. Он не мог отрицать очевидного факта, что использовал собственного сына – использовал Люка в том, чего не мог достичь сам: в свержении Палпатина.

Он ничему не научился? Был ли он готов вновь обменять все на возможность возвыситься? Был ли по-прежнему готов заплатить любую цену ради получения власти?

Но этой власти он добивался уже не для себя, так что, конечно, разница была…

А была ли? Мальчик не хотел ее; он дал понять это предельно ясно. Но Вейдер по-прежнему продолжал напирать, удовлетворяя свои желания и амбиции за счет тех, кого ценил больше всего.

И каждый раз, когда Люк давал ему отпор или отказывал, он все еще давал выход своему взрывному, неконтролируемому темпераменту – той же ярости, которая заставила его вырезать тускенов когда-то; тому же слепому гневу, который заставил его накинуться на Падме. Этот же нрав заставлял его теперь обрушиваться на сына при малейшем недовольстве, выдвигая один аргумент за другим, не в силах отступить, несмотря на все, что он, по его утверждению, осознал.

И он видел теперь много от своего характера в Люке. Когда тот твердо держался перед этими вспышками, бесстрашно; когда также непреклонно стоял против Палпатина…, но удерживая свой гнев - подавляя и направляя так, как Энакин никогда не мог. Но ведь сам Вейдер однажды и сказал: Люк был в равной мере частями Энакина Скайуокера и Падме Наберрие.

Падме… Что она сказала бы, будь сейчас здесь, видя, что случилось с ее сыном. Чему Вейдер позволил случиться… что он сам спровоцировал. Волна вины окатила его – за то, что он сделал со своим сыном… За то, чем заставил его стать, за путь, на который он осознанно загнал мальчика.
И все же… Судьба его сына должна отличаться от его собственного безрадостного существования. Мальчик по-прежнему воплощал в себе мощь, которую Вейдер так давно потерял. И поэтому у него оставался шанс избежать судьбы своего отца… Если только он решится и возьмет ее.

Если только он бросит вызов Палпатину.

Как мог он не хотеть такой власти – полного господства; над Силой, над Империей… над всем. Галактика вращалась бы по его приказу. Вейдер подобрался так близко, так близко к этой абсолютной власти. Но Судьба украла у него все и провернула нож, оставив в живых, чтобы служить тому, кто получил ее.

Но его сын – его сын мог получить и сделать эту власть своей.

Если только он бросит вызов Палпатину.

И все же он оставался в тени Императора, такой же недовольный, разочарованный и возмущенный, каким был Вейдер; отравленный манипуляциями Палпатина - в то время как легко мог избавиться от них.

Если бы Вейдер знал причину, почему он сдерживал себя… Чем бы это ни было, Вейдер бы убрал ее. Чтобы дать Люку возможность превосходства, которого сам он никогда не имел; безграничную власть. Он был должен мальчику. Он толкнул его на этот путь и запер его в этой судьбе. Ответственность лежала только на нем.

Если бы только он мог выяснить причину, которая сдерживала его, он вырвал бы ее с корнем. Любой ценой он устранил бы ее.

Он был должен мальчику… ради себя и ради Падме.




Палпатин стоял у дальней стены длинного, пустого Приемного Зала в Палатах Заседаний, ожидая… рассчитывая…

Был ли это правильный путь?

Он снова вспомнил видение – он видел его столько раз, что теперь оно было выгравировано в его памяти. Каждый нюанс, каждая деталь. В течение двух десятилетий он видел волка в темноте: его мимолетные очертания, сокрытые в тенях; бледные, дикие глаза в холодном лунном свете…

Затем, восемь лет назад, видение изменилось. «Звезда Смерти» была уничтожена, и впервые тень в темноте подошла ближе… Приближаясь с каждым годом, пока истина не упала к его ногам, пока волк не оказался перед ним, покорный и преклонивший колени. Только это больше не был волк; это был мальчишка, о существовании которого он раньше не подозревал: Скайуокер. Волк Палпатина.

А потом видение начало меняться… почти неуловимо, с каждым разом, в крошечных нюансах и мельчайших подробностях, незаметно увеличиваясь и добавляя новые детали; что-то становилось другим, что-то оставалось неизменным.

Но всегда перед ним стоял его волк, протягивая руку – и всегда в ней лежала одна и та же вещь: меч Вейдера.

Однако и тут были тонкие перемены; годами мальчишка говорил своему Мастеру только два слова: «Возьмите его». Но со временем стал говорить больше… «Возьмите его – или он убьет вас».

Без сомнения, видение менялось вместе с событиями.

Откровение Мары, что Вейдер контактировал со Скайуокером, было неожиданным… и неприятным. У Вейдера всегда были амбиции править, Палпатин знал это. Но его поединок с Кеноби на Мустафаре обеспечил то, что у него никогда не хватит мощи воплотить это желание в жизнь, а полный контроль Палпатина, установленный еще в детстве, гарантировал, что он никогда не решится на это.

В отличие от его сына. У Скайуокера имелись и способности, и смелость бросить вызов Палпатину, но пока все же не было желания править. Мальчишка презирал Империю, и все, что та несла в себе, Палпатин знал это. Он оставался только потому, что Палпатин предпринял меры для его столь же пылкой ненависти к Восстанию. И потому, что Палпатин потратил множество времени и усилий на приручение своего волка, вкладывая в него уверенность, что его уход обрушит гнев Мастера на все вокруг…, и, конечно же, Палпатин позаботился, что его волку просто некуда было больше идти.

Но соедини этих двоих, одного с желанием, а второго - со способностями… И вместе они создадут реальную угрозу.

И это было неприемлемо.

Он просто не мог позволить себе держать их обоих теперь – особенно учитывая все разрастающиеся силы мальчишки.

Несомненно, Палпатин знал, что его работа со Скайуокером еще не закончена, хотя он уже посвятил долгие годы созданию совершенного сторонника – своего ситха; как он делал и с отцом мальчика, пока Кеноби не лишил его ученика - или, вернее, ученика, которого ожидал Палпатин; ограничив контакт Энакина с Силой.

Странно, что Палпатин не видел этого, когда тратил на Энакина все те годы тщательных манипуляций, странно, что не предвидел действий Кеноби.
С другой стороны, способность читать будущее часто была затуманена от присутствия даже одного джедая. Ибо они сами, по природе своей, были устроителями перемен. А иногда… Сила текла к своим собственным целям.

Теперь, после окончательного анализа, он решил, что все было к лучшему, пусть когда-то Палпатин и не верил в это; возможно, потеря Энакина совершилась по велению Силы. У Палпатина все еще была Империя, а теперь и сын Энакина, который воплощал в себе все, чем когда-то тот был, и даже больше, потому что его было сложнее контролировать, сложнее поставить к ноге.

В этом и была манящая привлекательность.

Как с произведением искусства – радость приносили в равной части и создание, и оценивание, и владение.

И между тем, Скайуокер теперь был достаточно стабилен, чтобы занять свое законное место. Палпатин хорошо уже знал мальчишку; чувствовал уверенность, что он может точно предсказывать его реакции часто крайние и чрезмерные, но управляемые. Как и со всеми его учениками, искусство заключалось отчасти в знании, когда сделать решающий ход, а отчасти в понимании, каким этот ход должен быть.

«Возьмите его», - снова сказал его волк, и снова – про меч Вейдера: - «Возьмите, или он убьет вас».

Когда высокие двери на противоположной стороне огромного зала отворились и Амедда объявил о прибытии Лорда Вейдера, Палпатин поискал в душе хотя бы след сожаления, но не нашел ничего. И при этом не испытывал никакого волнующего удовлетворения по поводу своей готовности так решительно действовать против того, кто предал его…

Вместо этого он обнаружил, что полностью охвачен нетерпеливым ожиданием и предвкушением манипуляций для обуздания своего нового ситха…




Вейдер уверенно шел вперед, пока позади закрывались тяжелые двери, Император ожидал его на противоположной стороне мрачного зала, повернувшись спиной и никак не реагируя на опустившегося в низком поклоне приспешника. Решительно оставив в стороне все личные мысли и сантименты, чтобы сконцентрироваться на настоящей ситуации, Вейдер долгие секунды медлил, преклонив колено.

И почувствовал нечто в этот момент — легкий шорох, зудом прошедший по всем его чувствам в заряженной атмосфере; нечто тревожное в неподвижности Императора.

- Ты говорил со своим сыном сегодня? – рассеянно спросил Палпатин, не отворачиваясь от высокого окна.

Вейдер слегка нахмурился, реакцию скрыла маска, за которой он так давно прятался. Это был странный вопрос… по многим причинам. Палпатин никогда не именовал Люка сыном Вейдера – не прямо в лицо. И никогда не спрашивал подобного раньше…. Да и зачем вообще спрашивать, если он был уверен, что знает о каждом шаге Вейдера?

- Нет, Мастер, - просто ответил Вейдер, поднимаясь. Строго говоря, это было правдой.

Император лишь кивнул, все еще стоя к Вейдеру спиной.

- Его… трудно читать. Предсказывать. Контролировать.

Вейдер не отвечал, не будучи уверен, чего Мастер ожидает от него.

Император медленно повернулся, его руки были сложены, скрываясь в объемных рукавах мантии.

- Но я думаю, что это отчасти моя ошибка. Видишь ли, нельзя контролировать его слишком сильно; натянешь цепь чуть туже - и он начнет сопротивляться. Конечно, некоторые вещи можно осознать только оглядываясь назад, но теперь я уверен… Уверен, что его послушание – это контроль его окружения, его связей. Моя ошибка в том, что я не понял этого раньше, но, зная теперь, я исправлю ситуацию.

Вейдер безмолвствовал, тревожное ощущение угрозы теперь дрожью взбиралось по позвоночнику, охватывая и проникая в напряженные мышцы.
В застывшем воздухе повисла выжидающая тишина, Император медлил, его бледные охровые глаза потерялись в размышлениях.

- Ты помнишь пророчество, друг мой, – о Сыне Солнц? – Палпатин склонил голову набок в раздумье: -Пророчества и видения такие неопределенные; у них всегда так много толкований.

Он наконец повернулся к Вейдеру, желтые глаза пылали от возбуждения.

- Ты чувствуешь, что принес равновесие в Силу? Ты, разумеется, уравнял счет; создал симметрию – если вспомнить: только четверо из нас оставалось долгое время; два джедая и два ситха…

- Сила была в равновесии – оно не нарушалось несколько десятилетий, - произнес Вейдер нейтральным тоном, сомневаясь в целях своего Мастера.

Палпатин чуть улыбнулся, и Вейдер понял, что его опять оценили и сочли неполноценным. Резкий, скрипучий голос снисходительно продолжил:

- Ты всегда был так буквален, Лорд Вейдер, всегда предпочитал не смотреть дальше очевидного. Долгое время это было полезно… Я всегда верил, что Пророчество было чем-то большим – оно просуществовало так долго; уверен, оно не могло быть настолько простым.

Палпатин замолчал, прикрыв глаза тяжелыми изуродованными веками и продолжил рассуждать:

- «Ибо края теней определяют свет, на границе рассвета и темноты» – процитировал он пророчество. – Свет и тьма… Одно не может существовать без другого. Свет уже самим своим существованием создает тени, а темнота определяет существование света. И все же мы разделяем их так полностью… веря, что они не совместимы... непримиримы. Возможно, так и было…

Осознание того, о чем говорил Палпатин, расцвело ярким взрывом в голове Вейдера – пониманием Люка, пониманием того, как много и тщательно еще оставалось скрытым. Пониманием его туманного, неопределенного присутствия в Силе. Воспоминанием о той далекой минуте в медцентре, когда измученный болью от своих ужасных ран, его сын потянулся к Силе за исцелением – и получил его.

Но Тьма не исцеляла. Тьма не способна исцелять.

Он вспомнил ощущение мимолетного проблеска под щитами мальчика, того особого состояния разума в готовности слиться с Силой, не теряя себя, в готовности сдаться, не подчиняясь. Но Тьма никогда не сдается… Так что мальчик касался тогда не ее, и все же… Он снова вспомнил тот момент, размышляя, как определить то, что он ощутил, проскользнувшее и исчезнувшее, рассеянное, скрытое.

Это не было Светом, но не было и Тьмой – это было… и тем и другим одновременно, и ни одним из них, нарушая всякое определение классификации.
Палпатин всегда говорил Вейдеру, что он был сотворен Силой – приведен к существованию… волей Палпатина и силой Тьмы. Так как могла родная кровь Вейдера быть чем-то иным, чем-то большим?

Но разве Вейдер не говорил… Он так часто говорил это мальчику, а сам не слышал собственных слов: Люк был ребенком двоих, слиянием его самого… и Падме.

А Падме была только Светом…

Мог ли их сын совмещать оба аспекта Силы? Было ли возможно для одного существа удерживать их в равновесии?

Создал ли Вейдер то, что исполнило Пророчество – равновесие Света и Тьмы…


Вейдер уставился на своего Мастера, мысли крутились в голове вихрем. Палпатин медленно отвернулся обратно, вновь переводя пристальный взгляд на столицу, напряженная неподвижность окутывала его словно вторая мантия, истинные намерения скрывались в тенях и темноте.

- Ты хорошо служил мне, Лорд Вейдер, - произнес наконец Палпатин, тонкие бескровные губы растянулись в пустой улыбке: - Но я должен признать, что твоя работа была завершена в тот день, когда твой сын прибыл сюда. Твоя полезность исчерпала себя. Я должен был понять, что баланс Света и Тьмы, который ты принес мне, был исполнением пророчества – совершенной властью; потому что тот, кто контролирует его, по-настоящему управляет всеми аспектами Силы.

Император кивнул, говоря, казалось, больше с самим собой, чем со своим приспешником; озвучивая вслух свои выводы, тихо и без эмоций.

- Кто контролирует мальчика, тот управляет всем – стихийной мощью во всех ее аспектах… Но я никогда не смогу достичь этого по-настоящему, пока ты жив. Он всегда будет смотреть на тебя, теперь я вижу это. И я это исправлю.

Вейдер заметил вспышку, легчайшее отражение солнечного света на металле, когда Палпатин раскрыл свои руки, и знал, что у его Мастера в ладони.
Но, в конце концов, разве он не знал, что этот момент наступит? Только не думал, что будет вот так. Он всегда считал, что это станет кульминацией какой-то ожесточенной, распаленной ярости, что к этому приведет его бессмысленный, неистовый гнев и безумное исступление. Не думал, что будет так… что ему будет оказана такая бесподобная честь, такая наивысшая награда – неопровержимое доказательство, что его сын смотрит на него, уважает его… ценит его. Его самого, а не его способности - они ничего не значили для мальчика. И чтобы узнать это, узнать абсолютно точно, нужно было услышать это от того, кто никогда бы не сделал подобное признание с легкостью, даруя наконец-то Вейдеру понимание, насколько много в действительности значит для него эта связь…

Не осознание того, кем был Люк – его могущества или потенциала, - не осознание исполнения пророчества, которое Вейдер протащил, словно цепи, через всю свою жизнь… Но понимание, что сын любил его – что эта связь была столь глубокой, что ничто из предпринятого Палпатином не могло разрушить ее. Ничто. Потому что она была частью Люка… точно так же, как была частью Вейдера.

И это знание… было подобно прикосновению солнечного света к обнаженной коже, согревающему до самой глубины души. Он чувствовал такое впервые в жизни.

Теперь, наконец, он знал, что сдерживало Люка… знал, почему мальчик не предпринимал окончательного шага. Его сын защищал не себя – он защищал Вейдера. Люк и сам говорил об этом - когда был ранен, когда в самый первый раз рассуждал с ним о свержении Палпатина. Даже тогда он понимал, что его приход к власти поставит его в прямое противостояние с отцом.

И его действия с Палпатином. Всегда колеблющиеся между неловкой капитуляцией и упрямой непокорностью, вне зависимости от последствий; беспорядочно непостоянные, случайно непредсказуемые действия. Достаточные для того, чтобы Палпатин не стал рисковать, устраняя Вейдера.

Знал ли он – постигал ли только Император, как сильно его контроль над мальчиком зависел от Вейдера?

Потому что вот он, вот ответ – на все. Рука Вейдера, незаметно двинувшаяся к рукояти меча, остановилась.

Палпатин не имел понятия, насколько глубоко пролегала связь между отцом и сыном – откуда он мог знать? Он был знаком лишь с ложью и манипуляциями; понятие самопожертвования было недоступно ему. Бескорыстие; истинная связь, обязательства и преданность, а не контроль. При всей зависимости от бездушной технологии, поддерживающей его жизнь, Вейдер в этот миг чувствовал в себе больше человеческого, чем его Мастер мог надеяться ощутить когда-либо.

Поэтому Палпатин никогда не поймет...

Расслабляя пустую руку, Вейдер почувствовал острую боль вины за то, что отнимает у сына возможность принять это решение самому; за знание того, что его поступок теперь вынудит Люка действовать. Но пока он жив, его сын всегда будет стараться защитить его. По своему собственному выбору Люк никогда бы не пришел к власти, пока Вейдер был в живых.

Любой ценой, вспомнил Вейдер; любую цену он готов заплатить, чтобы развязать сыну руки… Это были не пустые слова.

Это был его шанс на помилование - на искупление собственных слепых амбиций, которые вытащили его сына в центр арены. Именно выбор Вейдера поставил его на этот путь... или, возможно, выбор Оби-Вана - потому что тот точно знал, что если обучит мальчика, Люк так или иначе станет инструментом в поворотах Судеб.

Нет – было бы слишком просто возлагать вину на кого-то другого, как он часто делал в прошлом. Нет.

Он выбрал этот путь – для себя, а затем – для своего сына. И он остановит это… Сейчас.

Под своей ненавистной маской, внутри созданной им же самим тюрьмы, Вейдер улыбнулся. По-настоящему улыбнулся, проверяя на прочность старые шрамы, которые удерживали его от этого долгие, холодные годы.

Но сегодня они не будут сдерживать его, они не помешают. Сегодня они вообще ничего не значили. Сегодня он улыбался, зная, что Император не может этого видеть.

Он ощутил быстрое прикосновение к его обостренному восприятию – услышал немой вопрос от сына, поиск заверения, идущий с огромного расстояния… И в последний раз он достиг сложного взаимодействия света и тьмы, которое воплощал его сын. И послал ему свои уверенность, утешение, спокойную безмятежность того, что поступал правильно. И сожаление, что даже в этом лишал сына свободы выбора… А затем позволил умиротворенному, бесстрастному спокойствию вытеснить паническое сознание мальчика из своего разума, отстраняясь от него. Сейчас было не время для сожалений, он покончил с ними. Он давал им властвовать над собой слишком долго, и не отдаст им этот момент. Это момент для гордости; для триумфа, для господства.

Падме гордилась бы им…

Он посмотрел на своего Мастера, и слова пришли легко. Он не поймет, Вейдер знал, но это не имело значения; он знал, о чем говорит… Потому что теперь, наконец-то, Вейдер понял, что сказал ему так давно Оби-Ван.

И сейчас, так и не подняв меч, он повторил те же слова своему агрессору, не в качестве защиты или угрозы, но с тем же достоинством, с тем же уверенным хладнокровием; и тихое спокойствие в Силе даровало ему абсолютную уверенность, что его жертва будет востребована.

- Если ты сразишь меня… ты сделаешь меня более могущественным, чем можешь себе представить.

Меч вспыхнул, Палпатин повернулся к нему, сверкая желтыми глазами и шипя, как змея, которой он и был…

Сообщение отредактировал Алита Омбра - 31.5.2012, 1:34