Не могу без такой темы на форуме. НЕ МОГУ!
Ну) Несколько новых стихов)

Сила. (Читается нараспев, по типу «Беги за солнцем»)
Сильны не телом – душой.
Разум поможет понять:
Будь сам собой
И не сможешь проиграть.

Тысячи лет – день за днем
Смотрим в бескрайний простор.
И вновь идем,
Вдаль, за горизонт.

Хочется видеть без глаз,
Хочется чувствовать вкус.
Но вот приказ:
Подъем наверх и резкий спуск!

Думаешь? Знаешь? – Мечта!
Каждому есть свой предел!
Бьешь сгоряча
И понимаешь, что сгорел!

Ты постарайся понять:
Мир не один – миллион!
Песни слагать
Будешь об одном – своем!

Вот и скала и закат-
Что пожелает душа?
Услышал раскат-
Вниз шагнул, и жизнь ушла!

Вороном стал вдруг, и вот-
Чертишь над городом круг…
Открыт небосвод –
Синий безбрежный луг!

Поэтам посвящается….

Я ношу лишь крылья за спиной,
Грош, да счастье – за душой.
У моей гитары нету струн,
Но мне светит сотня тысяч лун!

Впереди дорога – ввысь, наверх!
Так давай помянем только тех,
Кто взобрался вверх и не упал-
Белокрылым ангелом вдруг стал!

Кто, упав, поднялся – вновь и вновь,
Кто, упав, разбил ладони в кровь,
Кто, смеясь, поднялся на скалу,
Улыбнувшись всем, вперед шагнул!

Вообще, очень часто в моих стихах окрыляются и падают, да и вообще я люблю несчастные полеты. Вот так…

Эти стихи написаны по первым строчкам, которые мне предлагали друзья.

Я серым волком… (За строчку спасибо Ветру)

Я серым волком убегу в ночную даль.
Там, за горизонтом, тих озерный край.
Там есть друзья, вот только нет врагов….
А что мне больше нужно? Очаг, да теплый кров…

Иль мне скитаться серым хищником во мгле,
И дум не думать о мирском тепле?
Ходить и убивать, скрываясь вновь в ночи,
И зажигать в глазах опасные огни?

И кровь познать, и снова – раз за разом
Охотников обманывать, скрываясь тайным лазом.
Кидаться на врага, как в первый раз – в последний.
Любви не знать, у очага не слушать старых бредней.

Но серебрит луна мое обличие стальное,
И выбираю я ни то и ни другое.

Коль образ мой – с гитарой, да на сцене:
Играю воина на хеви-металлической арене,
Косуха, байк, гитара, медиатор….
Вот перед вам – хеви-гладиатор!

Но коли ночью заблудился ты в лесу,
Не думай, что уж Боги-то тебя спасут.
Никто не скрывался от мягкий прыжков….
Увидишь меня, так знай – я таков!

Я волк-человек, я охотник и воин.
Конечно, я знаю, чего ты достоин!
Уже убегаешь? Куда ты, постой!
Уж лучше арена, чем лес за спиной!

Я серым волком убегу в ночную даль…
Так ты со мною? Переступи порог, вставай…

Любви-то нет… (Привет Шмыге ) (шутливое)

Любви-то нет, лишь стопка водки,
Пол-литра пива, да стакан селедки.
Любви-то нет, есть огурцы и сало.
Стакан паленой.… Так разве это мало?

Вот на столе закуска, водка, спирт…
Ну и подумаешь, что утром голова болит!
У нас на кухне есть рассол и квас!
Хороший квас, на хлебе приготовленный как раз!

Любви-то нет, о чем нам говорить с поэтом?
Поэты пьют? Так выпьем же за это!
Как, оказалось, - есть любовь на свете этом,
Если на рассвете повстречаться с туалетом….

Позвольте немного прозы предложить.

Дерево склонилось над ним, нависло. Оно изо всех сил тянулось голыми, уродливыми ветвями, но никак не могло дотянуться до его забытого тела, лежащего на пожухлой траве. Оно жаловалось ветру, угрожающе скрипело и постепенно ему удалось немного искривить пространство, сдвинуть его, сдавить плотно, так, что, иногда открывая глаза, он видел как через увеличительное стекло множество звезд, помигивающих ему колкими разноцветными лучами.
«Им там холодно», - думалось ему.
«Они пытаются долететь до меня, дотронуться, как безуспешно пытается совершить это же старое несчастное дерево. Дотронуться, чтобы согреться. Но у них ничего не получается. Проходят века, тысячелетия, звезды гаснут, рождаются заново, а цель остается прежней, неосуществимой. Я лежу, знаю, зачем они зажигаются, но молчу об этом, и никому не расскажу. Это моя и их тайна, необыкновенная».
Он был растворен в мнимой неподвижности природы окружающей его; он слился со звуками, красками, формами того, что возвышалось над ним, и растекалось под ним. Он умер и воскрес. И новая жизнь, тихо бродившая в нем, ничем не похожая на прежнюю, ласково трогала его лицо, пробегая тенями по прикрытым глазам, кружилась в хороводе из вспышек тьмы и смутных образов, словно выхваченных из калейдоскопа цветных стеклышек, вращаемых невидимой, но опытной рукой. Приоткрыв губы, он жадно пил ветер, впитывал в себя свет и уже ощущал, как внутри прорастает из красного содрогающегося зернышка нечто нежное, пуская корни по сосудам с вялой, застоявшейся кровью. Он видел себя подсолнухом, качающим золотой головой, тяжелой от черных зерен, головой готовой быть срезанной острым ножом. Но сердце не успело сбросить оболочку; цветок не распустился. Громкие, грубые голоса взорвали покой дремлющей души. Очарование поблекло, рассыпалось отвратительным смехом, переходящим в визг. Обнаженные чувства съежились, постарели и обратились в прах. Он упрямо продолжал лежать, еще надеясь, что, быть может, исчезнувшее вернется, если удастся отрешиться от хаоса, внезапно нарушившего гармонию его «я».
Превращение куколки не состоялось.
Отряхивая куртку от сосновых иголок, сухих изогнутых травинок, кусал губы и молчал, удерживая последние фрагменты в себе. Оно было. То, о чем он неотступно мечтал. Оно коснулось его, оставив сожаление от утраты и память о пережитом. Уходить не хотелось. Он стоял и не слушал восторги людей, резко ставших ему чужими, неприятными. «Ах, если бы их не было. Как хорошо быть наедине с самим собой, прислушиваться к вечно звучащей музыке, далекой, но родной. Невыразимой, сладостной болью отзывающейся в многочисленных ранах».
Он ехал в автобусе и соглашался со всем, что ему говорили. Ему ли не знать как далеки они от истины. Что они не скажут, что ни придумают – им не угадать, не попасть в цель. Их зрение не различит неосязаемое, ту суть, от которой способна расплавится вода и вырасти камни.
Сожаления о прогулке не было. Легкая грусть, светлая как небо в этот солнечный ясный день. Почти все забылось, кроме одного странного сна, однажды смутившего покой.
Погрузиться бы в него вновь. Остаться в нем. Дома долго, под настольной лампой перебирал фотографии, а тени от пальцев и карточек чудовищными летучими мышами бились на оконных занавесях, а на светлых обоях вздымались их огромные перепончатые крылья.
Как часто бывает – некуда себя деть. И сознание, как уродливый неприкаянный зверь бродит из одной пещеры в другую.
Мрак разъедает, точит своей завораживающей непроницаемостью. И, кажется – видишь как слетаются, выползают сонмы снов из укромных уголков и накидываются на отдыхающие, бормочущие тела, разметавшиеся по простыням бесформенными кусками мяса, пародиями на людей.
Ночь не ближе к смерти, чем день. И днем умирают. Но ночь всегда таинство, великое, истинное. О нем остается смутное впечатление, быстро тающее под лучами солнца. Мы боимся ночи, когда замирает жизнь, уступая власть и силу мраку, потому что боимся самих себя, того, что есть в нас, неизведанное и от того страшное. Заглядывая в себя, мы боимся оступиться, зная – из бездны не возвращаются.
Что же горести все и печали по сравнению с тем, что является ему порою по ночам? И что дела череды сменяющихся поколений и славные подвиги на благо человечества? Сравнишь, и хочется смеяться. Под панцирем обычно прячется слабое и беззащитное существо. Чем крепче броня, тем жальче существо. Как много сегодня укрывается за мнимо прочными щитами напуганных вечностью тварей, весною изгнанных из мелеющих болотц. Тварей, для которых нечаянная радость предстает отчаянным горем.