Не могу без такой темы на форуме. НЕ МОГУ!
Ну) Несколько новых стихов)

Сила. (Читается нараспев, по типу «Беги за солнцем»)
Сильны не телом – душой.
Разум поможет понять:
Будь сам собой
И не сможешь проиграть.

Тысячи лет – день за днем
Смотрим в бескрайний простор.
И вновь идем,
Вдаль, за горизонт.

Хочется видеть без глаз,
Хочется чувствовать вкус.
Но вот приказ:
Подъем наверх и резкий спуск!

Думаешь? Знаешь? – Мечта!
Каждому есть свой предел!
Бьешь сгоряча
И понимаешь, что сгорел!

Ты постарайся понять:
Мир не один – миллион!
Песни слагать
Будешь об одном – своем!

Вот и скала и закат-
Что пожелает душа?
Услышал раскат-
Вниз шагнул, и жизнь ушла!

Вороном стал вдруг, и вот-
Чертишь над городом круг…
Открыт небосвод –
Синий безбрежный луг!

Поэтам посвящается….

Я ношу лишь крылья за спиной,
Грош, да счастье – за душой.
У моей гитары нету струн,
Но мне светит сотня тысяч лун!

Впереди дорога – ввысь, наверх!
Так давай помянем только тех,
Кто взобрался вверх и не упал-
Белокрылым ангелом вдруг стал!

Кто, упав, поднялся – вновь и вновь,
Кто, упав, разбил ладони в кровь,
Кто, смеясь, поднялся на скалу,
Улыбнувшись всем, вперед шагнул!

Вообще, очень часто в моих стихах окрыляются и падают, да и вообще я люблю несчастные полеты. Вот так…

Эти стихи написаны по первым строчкам, которые мне предлагали друзья.

Я серым волком… (За строчку спасибо Ветру)

Я серым волком убегу в ночную даль.
Там, за горизонтом, тих озерный край.
Там есть друзья, вот только нет врагов….
А что мне больше нужно? Очаг, да теплый кров…

Иль мне скитаться серым хищником во мгле,
И дум не думать о мирском тепле?
Ходить и убивать, скрываясь вновь в ночи,
И зажигать в глазах опасные огни?

И кровь познать, и снова – раз за разом
Охотников обманывать, скрываясь тайным лазом.
Кидаться на врага, как в первый раз – в последний.
Любви не знать, у очага не слушать старых бредней.

Но серебрит луна мое обличие стальное,
И выбираю я ни то и ни другое.

Коль образ мой – с гитарой, да на сцене:
Играю воина на хеви-металлической арене,
Косуха, байк, гитара, медиатор….
Вот перед вам – хеви-гладиатор!

Но коли ночью заблудился ты в лесу,
Не думай, что уж Боги-то тебя спасут.
Никто не скрывался от мягкий прыжков….
Увидишь меня, так знай – я таков!

Я волк-человек, я охотник и воин.
Конечно, я знаю, чего ты достоин!
Уже убегаешь? Куда ты, постой!
Уж лучше арена, чем лес за спиной!

Я серым волком убегу в ночную даль…
Так ты со мною? Переступи порог, вставай…

Любви-то нет… (Привет Шмыге ) (шутливое)

Любви-то нет, лишь стопка водки,
Пол-литра пива, да стакан селедки.
Любви-то нет, есть огурцы и сало.
Стакан паленой.… Так разве это мало?

Вот на столе закуска, водка, спирт…
Ну и подумаешь, что утром голова болит!
У нас на кухне есть рассол и квас!
Хороший квас, на хлебе приготовленный как раз!

Любви-то нет, о чем нам говорить с поэтом?
Поэты пьют? Так выпьем же за это!
Как, оказалось, - есть любовь на свете этом,
Если на рассвете повстречаться с туалетом….

Вот такая зарисовка без продолжения


Ходить по парку и пинать листву, осыпавшуюся с деревьев на ровные квадраты многочисленных дорожек, может это единственное, что ему оставалось делать, что еще приносило хоть какое-то удовольствие. Не то чтобы он скучал, но какое-то внутреннее неудовлетворение не покидало его почти ни на минуту. Иногда казалось ему, что он что-то забыл, нечто важное, что обязательно надо вспомнить. Только вот он не знал с чем было связано забытое: с ним самим, или с другими людьми, а может с каким-нибудь делом, способным изменить его жизнь, в которой, в сущности, он ничего менять не желал. Она вполне его устраивала. Но это ощущение потери, или вернее страх, что все окружающее нереально, хрупко, не покидало его. Он беспокоился за будущее, которое не мог предугадать, и которое могло и не сбыться, но почему-то боялся потерять то безмятежное спокойствие мира, собственной жизни, столь драгоценное и столь желанное, что он не мог уже вполне предаваться ему, и в этом и заключался главный парадокс происходящего с ним.
Вот и сейчас, он шел и смотрел, как порывы ветра стряхивают на зеленую траву по- солнечному ярко-желтые листья, так что казалось, что вся земля скоро превратится в одно желтое пятно. Судорожное движение листьев по земле отчасти напоминало хаотический танец, поставленный безумным хореографом, а отчасти выглядело метанием перепуганной толпы, не знающей куда ей кинуться, чтобы убежать от страшной действительности, неотвратимого кошмара смерти.
Ни радости, ни благоговейного изумления прежде неразделимого с настроением осеннего праздника, чудесного превращения природы, любоваться которым он никогда не уставал, теперь не ощущалось. Скорее грусть, чем радость владела им. Было жаль и листья, щедро падающие под ноги равнодушно спешащих мимо людей, и деревья, теряющие свой наряд, и предстающие перед холодным миром в беззащитной наготе. Их тонкие ветви, поднятые вверх, будто просили у неба пощады, или прощались с тем, что нельзя было вернуть.
Но, несмотря на все эти ощущения, на сожаление о чем-то туманном, неясном для него самого, он не торопился домой, а шел, вглядываясь в листву, в деревья, в небо, пропуская людей, не вмещавшихся в его осеннее настроение, предрасполагавшее больше к размышлениям, чем к идиллическому созерцанию мгновений, воплощавшихся в зримые образы, и тут же пропадавших в той же неизвестности, из которой они ненадолго являли себя миру. Из всего многообразия его разум замечал лишь отдельные фрагменты, не в силах вместить себя все виденное им. И эти фрагменты, бережно им отбираемые, были настолько же непохожи на то, что видели прохожие, насколько он был не похож на других людей. Каждый замечает свое, и запоминает свое, чтобы потом забыть и то немногое, что ему однажды привелось разглядеть среди пугающего многообразия такого фантастически реального мира.