Кто думает, что боль - это самое страшное, что бывает при ожогах, тот тысячу раз заблуждается. Боль от ожогов действительно почти невыносима, хотя при этом самое мучительное, что не настолько, чтобы отключить сознание. Вот эта грань, когда и терпеть почти невозможно, и в забытьё погрузиться не выйдет. И невыносимо жутко соприкасаться с любой поверхностью, хоть подвесь себя в воздухе. Но на это нет сил. А любая поверхность прилипает, и отодрать тебя от неё только с мясом. Дарт Вейдер пробовал что-то заживлять на себе, но заживлять оказалось... нечем. Чтобы проросли здоровые клетки, надо, чтобы было, из чего прорастать. Так ведь и прорастать не из чего, всё сгорело. А тут ещё и внутри... каждый вдох отдаётся болью, и страшное нарастающее удушье, как будто кислород из лёгких отчего-то не поступает в кровь. Чуть-чуть подправить удалось, но не слишком. Половины лёгких просто нет? Чего ещё нет, понять было пока довольно проблематично. Потому что болело всё, и эта боль сводила с ума. И от этого непонимания, невозможности оценить своё состояние было особенно страшно. Но самая главная опасность - отравление. Яд, возникавший в организме в больших количествах и сам по себе, и если Дарт Вейдер хотел выжить, он должен был с этим что-то сделать. Нейтрализовать яд. Пока к боли от сплошной раны, которую теперь представляло тело, не добавится боли из всех внутренних органов от поражения токсинами, пока не начался нестерпимый жар, от которого и то, что ещё живо, начнёт умирать. Если это случится, конец неизбежен. Самый страшный из возможных. Потому что медленный и в полном сознании. Вывести токсины пока не получится. Тут только система очистки крови помочь может. Если сообразят подключить. А пока сосредоточиться на торможении его вредоносного воздействия. И не думать о боли. Не думать о сожжённой плоти, которую меддроиды слоями срезают с изувеченного тела. Эти прикосновения сводили с ума. Чувство самосохранения кричало об опасности. Нельзя давать кому-либо прикасаться вот так грубо к открытым ранам. Нельзя... но надо. Не думать о протезах, фиксируемых на незаживших культях на открытые раны. И всё на живую. При работающем сознании. И без каких-либо намёков на обезболивание. Это джедаи погружали в транс в подобных случаях. Ситхи на такие нежности не размениваются. Ты или выживешь, или умрёшь. Умрёшь - не жалко, значит слабак. А препараты тебе всё равно или не помогут, или навредят. Это убило бы кого угодно. Но ярость и злость помогут выжить. И концентрация на спасении себя от отравления. Отравления токсинами от сгоревшей плоти и одновременно вулканическими газами. И единственный вопрос, постоянно свербящий в голове и мешающий концентрации на спасении себя от отравления... Как это всё же технически могло случиться? Ведь станция была надёжно защищена энергетическим щитом. Вырубить его мог только безумец. Это было бы самоубийством. Так как? И почему катаклизм прекратился так же внезапно, как и начался? Ответов не было. Пока.

***

Этим же вопросом задавался и Император Палпатин, наблюдая за тем, как его новоиспечённый ученик превращается под манипуляторами меддроидов в наполовину киборга. Он не ошибся. Тёмная Сторона Силы оказалась сильна в юноше, она помогала ему бороться за жизнь. Он достаточно силён, чтобы справиться, но сразу после операции он будет временно достаточно слаб, чтобы быть не в состоянии сопротивляться наложенным воспоминаниям. И всё же это - не совсем то, что он планировал. И поэтому как владыка ситх себя ни уговаривал, он продолжал чувствовать горечь неудачи. И ему не давал покоя вопрос. Как это получилось? Как могла выйти из строя защита станции, да ещё таким непредсказуемым образом и с такими разрушительными последствиями?

Император послал на Мустафар разведывательную миссию. Но она вернулась с практически пустыми руками. Сейчас на той, изменённой Тёмной Стороной Силы планете, не происходило ничего, чего бы там ни происходило обычно. Из разрушений - только там, где всё случилось.

Он даже попробовал просмотреть прошлое через медитацию. Странно. Щит работал буквально до момента обрушения здания. Но... не сработал. Он был смят, точно бумажный. Как будто в нестабильное состояние планеты привнесли некий катализатор. И этим катализатором получалось, что могло быть только одно. Избранный. Но каким образом? И почему после первого удара всё прекратилось? Почему стихия не добила его? Это всё ещё раз доказывало, насколько могут быть опасны древние ритуалы ситхов. Опасны для слабаков. Могущественны для сильных. Но кто тут силён и кто слаб? На эти вопросы предстояло найти ответы, если он, Дарт Сидиус, считал себя достойным превзойти своих предшественников.

***

Оби-Ван Кеноби покидал Мустафар, терзаемый горем утраты, которая по своей силе затмила и скорбь по Сири Тачи, и скорбь по Сатин Крайз. Их смерть всё же не была настолько страшной, такой жуткой. Со страданиями того, кто горит заживо, не может наверное сравниться вообще ничто. Всё внутреннее равновесие магистра-джедая разлетелось в клочья. Ему потребуются возможно месяцы медитации где-нибудь в уединённом месте, чтобы вновь обрести спокойствие. В прошлом временами, находясь в различных миссиях на войне или улаживая споры, он мечтал о возможности тихого уединения где-нибудь в пещере. Что ж, бойтесь ваших желаний. Они могут сбыться так, что их исполнение вас не обрадует.

И вот случилось то, что обычно случается, когда люди теряют контроль над своими чувствами. Оби-Ван в первый раз за всю свою историю пилотирования звёздных кораблей различного класса забыл пристегнуть ремни безопасности. И тут его корабль попадает в метеоритный поток. К счастью, все защитные системы корабля отработали на отлично, и его целостности ничто не угрожало. Истребителю бы так. Но в один момент машину сильно тряхнуло, и Оби-Ван сильно ударился головой о выступ приборной панели, на какое-то время потеряв сознание. Когда он очнулся, то не сразу смог определить координаты своего местоположения, так как его корабль покинул систему Мустафара на субсветовой скорости вместо того, чтобы войти в гиперпространство. Но опыт пилотирования в самых разных условиях позволил джедаю достаточно быстро разобраться в ситуации и ввести правильные координаты гиперпрыжка. И вот, находясь в тишине нигде гиперпространства, он вдруг осознал нечто поистине пугающее. Удар головой безжалостно стёр часть его воспоминаний о последних месяцах. В памяти появились провалы. И удастся ли их восстановить - вот тот вопрос, который его должен волновать больше всего.

Единственное, в чём он мог быть уверен, так это в том, что на его корабле находится младенец по имени Люк - сын его друзей Энакина Скайуокера и Падме Амидалы. Что есть ещё их дочь Лея, но она уже находится в приёмной семье королевского дома Альдераана. А с его друзьями случилось... что-то. Какое-то несчастье очевидно. Но что именно? Он не мог вспомнить. Он достал меч Энакина, и на миг ему снова показалось, что в оружии джедая заключена сама душа его ученика и друга. Как это могло случиться?

Впрочем думать и переживать на этот счёт он будет позже. Его корабль приземлился на Татуине. Пришло время отыскать ферму Ларсов и озадачить их небходимостью взять на воспитание племянника. И вот уже он, стоя в отдалении, наблюдает за тем, как Беру нежно обнимает драгоценный живой конверт, о чём-то беседуя с мужем. А над песками пустынной планеты встают два знаменитых солнца. Что ж. Пришло время продать корабль и где-то обосноваться на время, пока ему не удастся обзавестись собственным домом. А там посмотрим.

***

Чёрная маска легла на лицо. Всё, что возможно, было сделано. Боль снизилась до терпимого уровня. И лучше уже не будет. Специальная система обеспечит возможность дыхания, а другая - сложную систему питания. Особая система даст возможность видеть, хотя и немного в красном спектре...

Вот такая новая жизнь. Жизнь ли это? Так хочется сказать "это - не жизнь", но ты существуешь, пока можешь мыслить и пока можешь действовать. Даже если тебе недоступны отныне вкусы и запахи. Даже если тебе недоступны даже сны, потому что ты не можешь спать. Сон заменит медитация. Когда-то очень давно она казалась чем-то занудным и почти лишним. Потом - трудным, но важным. Чего не хочется делать, но без чего не обойдёшься. Теперь - необходимым и спасительным, вожделенным и желанным.

И ты жив, пока можешь помнить. Вот только что помнить? То, что часть воспоминаний скрыта и недоступна, предполагалось. Но появились какие-то очень странные новые воспоминания. Как будто это - он сам, своими руками устроил резню в Храме джедаев на Коруксанте. Как будто он сражался со своим учителем и проиграл, как будто это - он... убил Падме своими руками? Если первое и второе приводило его в скорбное недоумение, то последнее уж точно ощущалось как ложь. Нечто внутри его знало, что этого не было. Ничего из этого. Но если он обратится к глубинной памяти, чтобы восстановить истинный ход событий, то случится непоправимое. Это он знал точно. Волна гнева на ситуацию захлестнула, и, сжав руку в кулак, Дарт Вейдер дал волю этому гневу, уничтожая меддроидов и всё, что было в операционной.

- Хорошо, очень хорошо, - прошелестел старческий голос Императора.

С этим он ещё разберётся. Он вызнает всё, что сумеет, и найдёт слабое место, чтобы убить этого отравляющего всё вокруг своей внутренней Тьмой старикашку. Это он помнить мог. А ещё он будет бороться, чтобы не потерять хотя бы остатки уважения к себе. Но хитро и осторожно. А потому тысячи рабов никогда не узнают, на чьи деньги они обрели свободу и были тайком переселены в отдалённые концы галактики, как ни сотни узников Империи, ни вся имперская машина никогда не поймут, каким образом была инсценирована смерть тех узников, а они сами с изменённой внешностью, с новым именем и легендой получат возможность начать новую жизнь. Никто никогда не проассоциирует пугало всей Галактики и "палача его величества" с этими событиями. Особенно Император. Для своей устрашающей репутации Дарт Вейдер постарается. Сильно постарается. Так нужно. И всех спасти у него не выйдет. Как не выйдет спасти никого из джедаев, если они попрятались недостаточно хорошо. Тут уклониться не получится никак. И всё же джедай, в отличие от обычного жителя Галактики, знает свой долг, в чём бы тот ни заключался. Даже если он состоит в том, чтобы умереть ради того, чтобы... чтобы однажды произошло... что-то... нечто, что должно произойти. А ему самому придётся терпеть морок в своей памяти и отчаянно верить своему внутреннему чувству. Кто знает, может быть правда вскроется однажды такими путями, которые не под запретом для него. Ради одного этого стоит жить.

Временами Дарт Вейдер всё же был на грани отчаяния. Но тогда как-то так случалось, что во время медитации он каким-то образом отключался, хотя едва ли это состояние можно было бы назвать полноценным сном. А в себя приходил отчего-то с чувством непоколебимой надежды на то, что однажды всё изменится. Вот только на что именно он надеялся, он бы не смог сказать, даже если бы очень захотел...

***

Если Кеноби думал, что на этом его злоключения закончились, то глубоко заблуждался. Ночёвка в пещере без должной подготовки, на которую просто не хватило времени светового дня, привела к тому, что его во сне укусил ядовитый паук из тех, что здесь водятся. Беда была в том, что джедай заметил это слишком поздно, когда уже экстренные меры неэффективны. К счастью, паук был не из тех, чей укус смертелен. И всё же пару дней Оби-Ван провалялся в лихорадке, периодически впадая в забытьё. И тогда ему снились кошмары. В них он своими руками в бою отрубал руки и ноги Энакину и оставлял его гореть в лаве, а Падме, едва родив близнецов, умирала непонятно от чего у него на руках. В них Энакин предавал джедаев и лично разорял Храм. Когда болезнь отступила, Оби-Ван с ужасом обнаружил, что эти кошмары постарались заполнить собой провалы в памяти. Верить в них было отвратительно, но только тёплое и доброе чувство, исходившее от меча его ученика, осторожно намекало на то, что возможно эти кошмары не имеют никакого отношения к действительности. Но память не возвращалась, и зацепиться было не за что. Это ввергало в отчаяние и сводило с ума. "Энакин, друг мой," - думал в тоске джедай, - "что же с тобой всё-таки случилось?" Сила слушалась плохо. От пережитого связь с ней ослабела. Ему потребуются месяцы медитации, чтобы вернуть себе душевный покой. Но сначала построить дом, чтобы не повторялось подобных приключений с пауками. В этих краях обитают твари поопасней этой.

***

Дух Квай-Гон Джинна скорбно наблюдал за страданиями своего ученика. Всё его существо рвалось связаться и помочь ему вспомнить всё, как оно было. Он даже знал, откуда взялись кошмары. Связь Оби-Вана и Энакина, несмотря ни на что, не оборвалась совсем, она как бы затемнилась и затуманилась, вытеснившись в подсознание, потеряв осознанность ощущений. И когда Палпатин внушил Энакину ложные воспоминания, они пришли и Оби-Вану. Но нельзя. Ибо такова цена. Тьма, однажды впущенная в Галактику, просто так не отступит. Она всё равно будет собирать свою страшную жатву смертями и страданиями жителей. И если он вмешается сейчас, то где-то беда случится с кем-то ещё. Его старшему ученику придётся самому искать основу для внутреннего равновесия. Он ему поможет. Возможно. Чуть-чуть. Но не сейчас.

И так будет, пока не исчерпается жажда Тьмы и потенциал Зла. Вот тогда и исполнится предначертанное. Все потеряли веру в Энакина, включая его самого. Но он, Квай-Гон, был рядом с ним в "коридоре смерти", не давая ему там застрять дольше, чем тело выдержит. И он помнил, каким будет финал этой страшной истории. Светлым и исполненным достоинства. Как Избранный вспомнит всё и, освободившись от всего чуждого, пользуясь жертвой своего сына, но полный решимости не допустить его гибели, вот просто одной рукой вышвырнет этого негодяя по имени Палпатин в смертельную бездну. И в мир вернётся надежда. Остальное доделывать придётся потомкам, но всё же станет возможно жителям Галактики вздохнуть полной грудью, и это - главное. И пусть этот подвиг для его самого младшего из учеников будет означать неминуемую смерть, он умрёт мирно и с полным сознанием того, что дело сделано, и всё было не напрасно. А физическая смерть - это далеко не конец. Так к чему её бояться?

Квай-Гон знал и другое. Про то, как оно всё получилось на Мустафаре. Если не вдаваться в подробности, то появление там Избранного в том душевном и ментальном состоянии, в котором он в тот момент находился, было подобно тому, как в реактор из тех, что в ходу в некоторых технически отсталых культурах для выработки электроэнергии, ввести неисправный топливный элемент, либо охлаждающий стержень, когда нельзя этого делать, или просто пылинка попадёт... будет взрыв страшной разрушительной силы с исключительно тяжёлыми последствиями. Вот и здесь возник резонанс такой силы, что мощнейшая защитная система в рабочем состоянии была смыта словно бумажная...

Как бы хотелось этого избежать! Но это было опять же нельзя. Сразу по нескольким причинам. Во-первых, эта катастрофа стала необходимым фактором, заставившим Энакина окончательно разделить сознание и завершить процесс, на что он поначалу не смог решиться. И эта нерешительность могла бы всё погубить. Палпатин явно чувствовал, что что-то не так, мальчишка был бы всё время на подозрении, от которого полшага до провала и самой трагической из возможных развязки. Трагической для всего мира. Во-вторых, тело Избранного должно было стать непригодным для вселения в него чужого сознания, и теперь Палпатин с ним этого провернуть точно даже не попытается. Таким образом, победа над ним с гарантией не превратится в самое страшное из возможных поражений. Была и третья причина. Та самая пресловутая Цена. Временами Квай-Гону казалось, что он слышит звон монет, падающих на весы Мироздания. Монет, оплаченных болью, страданиями, смертью мириадов живых существ. Каждый заплатит часть этой страшной Цены. Каждый джедай или просто чувствительный к Силе заплатит стократ. Но Избранный заплатит наивысшую Цену. И вмешиваться нельзя. Можно только иногда поддержать, навеяв лёгкий транс и смутное чувство надежды при пробуждении. Как это всё больно! Если бы Духи Силы могли плакать, то два таких незримых Духа, ибо его верная Тала пребывала с ним и разделяла его скорбь, залили бы слезами Море Песка на Татуине так, что оно превратилось бы в дно океана. Но у Духов нет ни глаз, ни слёз. Они могут лишь молча скорбеть...

***

И всё же одно чудо в тот день на Татуине случилось. Причуда ли природы, воля ли Силы, случайность то была или закономерность, наверняка никто бы не поручился. Однако над песками Татуина неожиданно собрались тучи, и пошёл дождь. И не просто дождь, а настоящий ливень, какие бывают над пустынями, но очень-очень редко. И случилось это вопреки всякой логике в разгар сухого сезона. Оби-Ван вышел из своего жилища и подставил лицо под эти струи, чувствуя, как они словно смывают с него... что-то. Нечто, что мешало дышать. А потом, как это всегда бывает после дождя в пустыне, ожили и пробились из-под песка на свет пустынные лилии. Они росли с такой скоростью, что при должном терпении это явление можно было наблюдать невооружённым глазом. И пустыня зацвела цветами поистине райской красоты. Оби-Ван в изумлении смотрел на это чудо, и впервые за долгое время на его лице заиграла улыбка. "Уж не сама ли Сила посылает мне некий знак?" - думал он, "И если это - знак, то о чём?" Но лилии молчали и только цвели чудесными, нежными и тонкими белыми и бледно-розовыми с желтоватыми прожилками цветами, проживая свой эфемерный век, наполняя внешне такую бесплодную равнину приятным, но немного дурманящим ароматом.