В Тенях и Темноте, вторая часть трилогии "Сын Солнц", перевод Рейтинг

[Алита Лойс]

Глава 5

Глава переведена совместно с Demendora

Пробежав на полной скорости несколько уровней вперед и вверх, Мара наконец-то ворвалась в стыковочный отсек. Турболифты не работали. Аварийная система закрыла все переходные шлюзы, из-за чего ей приходилось возвращаться снова и снова до тех пор, пока она, в конце концов, не ввела перепрограммирующие коды, чтобы открыть противовзрывные двери и шлюзы. Сирены завывали по всему кораблю. Ее сердце бешено колотилось, разгоняя по венам обжигающий горло адреналин.
Ей открылась картина полнейшего хаоса. Под потолком клубился черный дым, дроиды и люди пытались затушить небольшие возгорания, разреженный воздух помогал им в этом. Несмотря на включившиеся атмосферные щиты, сохраняющие целостность корабля и не дающие воздуху уходить, аварийные системы накачивали его кислородом, чтобы вновь сделать пригодным для дыхания.
На полу лежало много людей, в основном штурмовиков, врачи уже оказывали им помощь. Почти все остальные, кто мог стоять на ногах, собрались возле огромного разлома, протянувшегося от эпицентра взрыва. Странно, но пространство вокруг него было совершенно не задетым, пол по-прежнему оставался идеально-отполированным. Безумно напуганная Мара побежала вперед, исступленно надеясь найти Люка среди стоящих.
Все смотрели вниз через огромную пробоину в полу. Развороченные стальные балки и силовые кабели свисали вниз, где находился огромный грузовой отсек, сильно поврежденный взрывом. Истребители и разного вида транспорт по сути представляли собой кучу металлолома. Некоторые были отброшены в сторону, другие вообще перевернуты. Они оставили за собой огромные выбоины в покрытом сажей полу. Ниже разлома, идущего через два отсека, стояла толпа людей, собранных возле одного места. Мара спустилась вниз по обломкам, до сих пор горячим на ощупь. Спрыгнув с последних нескольких футов, она помчалась вперед, проталкиваясь сквозь толпу.
Люк лежал распростертый на спине. Халлин и группа врачей уже находилась возле него. Глаза закрыты, лицо почернело, длинная глубокая рана шла от правого глаза через щеку и губы. Кровь стекала по лицу и волосам на ободранный грязный пол, на котором он лежал.
Он дышит? Она не видела, чтобы он дышал.
Халлин быстро устанавливал на его шее фиксатор для трахеотомии. Другой врач зажал пальцами огромную рану на другой стороне шеи. Темная, артериальная кровь вытекала сквозь его пальцы. Халлин сильно надавил на трубку и она вошла в горло Люка, прорезая аккуратное отверстие. Верхняя прозрачная и чистая сторона трубки моментально покраснела от крови.
Живот Скайоукера дважды дернулся, пока Халлин, наклонившись, прослушивал его, затем грудь поднялась во вздохе, и доктор немедленно отклонился назад.
- Чисто. Быстрее, пожалуйста.
Третий врач наклонился, и установил закрепляющую форму вокруг очищенной трахеотомической трубки, Халлин подключил к ней переносной дыхательный аппарат.
Тем не менее, он не шевелился. Не реагировал. Не открывал глаза.
Мара упала на колени рядом с ним, и протянула руку, боясь прикоснуться к нему.
- Люк?
Имя, которое она так редко произносила, заставило Халина на мгновение удивленно поднять на нее глаза. Затем он снова вернулся к делу, доставая иглу капельницы, в то время как другой врач устанавливал внутривенное питание.
- Плохо. Большая потеря крови из шеи, тяжелая тупая травма черепа, множественные переломы плюс внутреннее кровотечение. У него гиповолемия - мы не можем разбудить его – он входит в шок.
Мара мягко прикоснулась к его плечу, левая рука Люка была неестественно вывернута.
- Пожалуйста, не прикасайтесь к нему вообще, - посмотрев на нее, предупредил Халлин и запоздало понял, насколько сильно это затрагивало ее.
Полностью сосредоточенный, он сразу же вернулся к своему пациенту. Довольно трудно быть личным врачом, являясь при этом другом своего подопечного. На протяжении очень долгого времени он боялся, что подобное случится, но теперь, когда это произошло, он был странно спокоен и собран.
- Нужно убрать этих людей отсюда. Сейчас принесут медкапсулу. Мне нужно ввести ему необходимые растворы, прежде чем передвигать его, иначе мы потеряем его прямо здесь из-за полиорганной недостаточности.
Он взглянул вверх.
- Мара? Коммандер Джейд?
Она безучастно подняла глаза и уставилась на него в течение нескольких секунд, очень бледная, и затем, словно осознав, где находится, быстро встала и повернулась к окружающим.
- Все назад! Отступите, освободите для него пространство.

.

Следующие четырнадцать часов она провела, стоя возле главного хирургического отсека «Несравненного», куда в медицинских капсулах доставляли и раненых и тех, кому уже ничем нельзя было помочь.
Риис был в числе первых - сотрясение мозга и ранение шрапнелью. И, несмотря на то, что от него было мало толка, общая картина случившегося сложилась очень быстро. Мара пока не смогла заставила себя сходить в опс-комнату службы безопасности, чтобы просмотреть записи камер наблюдения, которые велись вплоть до момента взрыва, когда связь была оборвана – но именно она связалась с Императором, для далеко нерадостного разговора.
«Экзекутор» был уже на пути к ним и должен был прибыть через четыре часа. К «Ярости» и «Беспощадному» присоединились «Бесстрашный» и «Отважный», все находились в полной боеготовности к возможной следующей атаке. Поэтому все, что им сейчас оставалось - только ждать.
Скайоукер до сих пор не очнулся, находясь сейчас в отделении интенсивной терапии. Его кровать была осторожно и осмотрительно приподнята вверх, чтобы избежать пневмонии, часто сопутствующей искусственной вентиляции легких. Вдоль лица протянулась длинная линия швов, возобновляющаяся поверх глубокой рваной раны на шее, правый глаз сильно заплыл и не открывался, еще одна зашитая глубокая рана исчезала за линией волос.
Целый ряд металлических спиц был установлен для поддержания его левой руки, плеча, обоих ключиц и левой лопатки, раздробленных при взрыве. Еще одна линия швов отмечала длинный хирургический разрез, тянувшийся от ключицы к животу, сделанный для остановки внутреннего кровотечения.
Пока еще недостаточно стабильный для лечения бактой, он полностью находился на системе жизнеобеспечения. Одно легкое опало и не работало, сердце билось аритмично, из-за большой потери крови не могло стабилизироваться давление. Вероятно, у него была очень редкая группа крови, а, несмотря на постоянные просьбы Халина, Люк так и не удосужился сдать ее для хранения на случай экстренной ситуации. И насколько понимала Мара, дело было не в том, что, по его мнению, он был недосягаем, нет; на самом деле ему было просто плевать.
- Каковы его шансы? – прошептала Мара сломленным виной голосом. Это была ее ответственность – только ее одной.
Некоторое время Халлин молчал; наверное, подбирал слова, подумала Мара.
- Мы, конечно же, делаем все возможное для него, но пока мы не сможем его стабилизировать, трудно делать какие-либо прогнозы.
Мара повернулась к нему.
- Что означает?
- Состояние очень серьезное. Критическое, пока мы не стабилизируем его.
Мара решила попробовать другой подход. Она, в конце концов, была обученным агентом, и знала, как можно надавить на человека, чтобы получить правду.
- Он очнется?
- Я не знаю. Кома может быть результатом гиповолемии - он потерял около тридцати процентов объема крови - или, что более вероятно, следствием черепно-мозговой травмы. Пока он был на операционном столе, у него произошло четыре приступа, что может указывать на текущие повреждения мозга от сильного удара. Хотя никаких серьезных трещин черепа не обнаружено. Мы возобновили перфузию органов, но не смогли сразу же использовать антикоагулянты из-за внутреннего кровотечения в брюшной полости. Он больше не в операционной, и мы можем контролировать его более тщательно, но все указывает на то, что он будет оставаться в коме, и поэтому я не рисковал бы помещать его сейчас в бакту. Думаю, в течение следующих нескольких часов нам удастся выяснить больше.
На долгое время в комнате повисла тишина, подчеркиваемая звуком аппарата искусственного дыхания и тихим писком системы жизнеобеспечения; наконец, Мара обрела голос:
- Вейдер прибудет через четыре часа. Мы переместим его на «Экзекутор» и сделаем прыжок на Корускант, с остановкой на середине пути, чтобы забрать специалистов-травмотологов, которые идут к нам на борту «Доминанта».
- Переместить его? - тон Халина отражал его мнение об этом
- Ну, мы не можем вернуться на «Несравненном», правда?
Передние отсеки «Несравненного» были сильно повреждены, оставаясь частично открытыми для космоса на несколько уровней подряд. Давление всего корабля поддерживалось только благодаря внешним атмосферным компрессионным щитам. Первая бомба, связанная со щитами, была значительно меньше, чем предполагалось изначально, поэтому, учитывая предпринятые средства защиты, взрыв нанес только незначительные повреждения за пределами эпицентра взрыва. Но все же бомба выполнила свое предназначение, и они фактически остались без навигационных щитов, таким образом «Несравненный» был в неподходящем для прыжка состоянии.
Как вообще кто-то, находившийся в передних отсеках, сумел пережить взрыв, находилось за гранью понимания Мары; то, что в отсеке сохранилась гравитация, и не произошло декомпрессии, было чудом.
А, может быть, и нет - первоначальные отчеты указывали на то, что ударная волна двухступенчатого взрыва была направлены вниз, тем самым не давая освободившейся мощи сорвать внешние стены отсека, открывая его для космоса и декомпрессии на многие уровни, что моментально убило бы всех, кто там находился. Но при обследовании восстановленных фрагментов кожуха бомбы, такой особенности обнаружено не было.
Неужели Скайуокер нашел время, - размышляла Мара, - уменьшить ущерб, изменив направление взрывной волны?
Было ли такое вообще возможно?
Мара вспомнила ту долю секунды между его криком «Назад!» и звуком взрыва. Неужели он смог не только сформировать силовой щит, способный выдержать четырехзарядный взрыв, но и сохранить достаточно мощи, чтобы перераспределить основную силу удара?
Она посмотрела на раненого, покрытого кровоподтеками человека перед собой, смертельно неподвижного и тихого… и у нее похолодело внутри. Он, наверняка, спас сотни жизней… ценою собственной?
.
.
Лея молча сидела в шумном главном ангаре «Дома Один», ожидая возвращения отряда Хана. Они должны были вернуться около пяти минут назад, так что теперь это могло произойти в любую секунду. А пока она пристально всматривалась в бархатную темноту, выискивая глазами далекую недружелюбную луну Анзата и находясь мыслями парсеками отсюда. Возле нее – защищая своим теплым мехом от холода стыковочного ангара – сидел тихонько-стонущий, потрясенный услышанными от нее новостями Чуи. Он пошел вместе с ней, намереваясь стать посредником, когда она будет говорить это Хану. Хотя в произошедшем была едва ли ее вина - она находилась в таком же полном неведении, как и все остальные; и она знала почему - ей не доверяли, боясь, что она расскажет все Хану.
Скорее всего, они были правы.
Первый из А-вингов резко зашел на посадку, включая репульсоры одновременно с выключением огней и затем сомнительно раскачиваясь на месте, пока рядом приземлялось несколько других кораблей; остальные находились за пределами ангара, ожидая разрешения. Когда сел А-винг Хана, Лея со вздохом поднялась и, стряхивая несуществующую пыль со своих бледно-голубых брюк, пошла вперед.
Закрывая люк своей кабины, Хан широко улыбнулся, увидев, как она идет к нему в сопровождении Чуи.
- Эй, что это? Приветственная делегация?
Лея не улыбнулась. Хан снял шлем и присел сбоку кабины, свесив ноги вниз.
- Оу, кто-то умер?
Едва произнеся это, он сразу же прикусил язык. Такое действительно случалось почти каждый день здесь, и он почувствовал, что своими словами словно сглазил кого-то.
- Хан, я услышала кое-какие новости… и подумала, что ты должен знать. Я хочу сама сказать тебе.
Кини, одна из техников, подошла к ним, проводя рукой эксперта по все еще замерзшей обшивке А-винга и не обращая внимания на серьезность их разговора.
- Эй, коммандер? Слышал новости? Нет больше никакого наследника! Любезность Альянса! - Она замолчала, не замечая его расширившихся глаз, и провернула в руке гаечный ключ, словно опытный стрелок пистолет. - Бум! И все!
Хан резко повернулся к Лее, которая проклинала про себя все на свете; она впустую потратила полчаса, дожидаясь Хана, чтобы стать первой, от кого он это услышит.
- Это правда?
Лея кивнула:
- Я не знала. Никто не знал. Это была тайная операция. Строго ограниченного доступа.
- Чья? – Хан с таким ударением произнес это слово, что Лея забеспокоилась, что он сейчас же пойдет и найдет их.
- У Мадина были люди на верфях Куата… «Несравненный» был оборудован там… - она не знала, что еще сказать.
По правде говоря, это не должно было стать большим сюрпризом - Мон Мотма не скрывала своего намерения убрать Наследника, несмотря на то, что никакие конкретные планы никогда не упоминались. Но по какой-то причине Лея не могла поверить в это и по какой-то причине она знала, что это произойдет. Прошлой ночью ей приснился черный волк - и хотя он часто снился ей и ночью, и при свете дня, она не могла вспомнить этот сон. Все, что она знала – что он был там снова… охотился. Была ли там Мон? Почти уцепившись за воспоминание, она сощурила глаза…
- Так что? Они подложили бомбу? - с отвращением спросил Хан. Путь трусов. Если ты собираешься убить кого-то, то хотя бы имей немного приличия, чтобы посмотреть ему в глаза перед этим.
- Две. Мон раскрыла все детали около часа назад. Мадин организовал и провел операцию, а она дала разрешение. Больше никто не знал, они хотели избежать любой утечки информации.
- Избежать любой утечки! - с сарказмом повторил Хан. – Они хотели избежать любого несогласия, это более вероятно. Все обернулось, быстро и аккуратно, да?
Она посмотрела вниз, и Хан перевел свой взгляд на Чуи, который что-то скорбно причитал в согласии. По правде говоря, Хан понятия не имел, как принять эту новость, понятия не имел, хорошо это или плохо. Он только знал, что несмотря… ни на что, малыш был его другом, а он мало кого так называл. И теперь…
- Они уверены? - неловко спросил он, ругая себя за то, что искал надежду.
Лея кивнула:
- Довольно уверены, да. Они получили подтверждение, что он был внутри отсека, когда бомба взорвалась. Начиная с рассвета, мы прослушиваем все официальные каналы – все они очень оживленные, но не упоминается и ничего, что могло бы опровергнуть это.
В полном замешательстве, не зная, что он должен делать дальше, Хан кивнул. В конце концов, скривив губы и стиснув челюсть, он направился вдоль ангара с выражением грозовой тучи на лице. Лея собралась пойти за ним, но Чуи придержал ее за руку и, качая головой, что-то проворчал, давая совет - зная, что она поймет его жесты, если не слова:
- Позволь ему уйти.

[Алита Лойс]

Халлин вернулся в медблок после очередного и очень тревожного вызова по комлинку, тревожного не только из-за личности вызывающего – Императора, требовавшего почти ежечасного отчета о состоянии пациента –но вновь из-за самого содержания разговора.
При первом вызове несколькими днями ранее он был тщательно опрошен по каждому аспекту ран Наследника, пока фактически находился в операционной с вытянутыми перед собой руками в перчатках, а комм для него с весьма брезгливым видом держал офицер. При этом, не отвлекаясь, пять хирургических дроидов продолжали работу над внутренними травмами Скайуокера, а команда еще из пяти дроидов пыталась восстановить раздробленные кости руки.
Прибегая к недвусмысленным выражениям, Палпатин довольно ясно дал понять, что, несмотря на объяснения Халлина о необходимости ампутации левой руки Наследника из-за обширности ее повреждений, делать это при любых обстоятельствах было запрещено. За исключением ситуации, когда травма станет прямой угрозой для жизни. Но даже тогда, это допускалось только с прямого разрешения Императора. Если в будущем рука вызовет осложнения, тогда эту проблему и решат. В данный же момент задачей Халлина было стабилизировать Наследника в ожидании прибытия Лорда Вейдера.
При втором разговоре Император уточнил, какие препараты могут использоваться, а какие нет, учитывая их действие на организм форсъюзеров.
В следующий раз он сообщил, что в случае смерти Наследника Халлину необходимо собрать различные органические образцы его тела и сделать это нужно будет до того, как начнется распад на клеточном уровне. В абсолютной конфиденциальностиот всех, включая Джейд, Рииса и Лорда Вейдера.
Во время последней коммуникации Халлину было разъяснено - способом, каким умел это делать лишь Палпатин – как отразится смерть Наследника на продолжительности собственной жизни доктора. И перспективы эти были не слишком радужными.
Все это ставило Халлина в весьма затруднительное положение. Потому что преданность его принадлежала Скайоукеру, не Палпатину, так было уже некоторое время. И снова, для обсуждения этих разговоров, он зашел в апартаменты Рииса, которые Наследник регулярно очищал от приборов слежения, а потом, на обратном пути в отделение интенсивной терапии, который раз тревожно обдумывал факт, что пока Наследник не очнется, у них попросту связаны руки.
Он прошел через многочисленных солдат и посты охраны, организованные перед входом в медблок и устало поплелся по темному отделению, заглядывая в палату через стеклянную стену, завешенную жалюзи, приоткрытыми под углом, позволяющим наблюдать то, что происходит внутри… и встал, замерев на месте.
Как и почти все четыре предыдущих дня, Мара Джейд по-прежнему находилась в палате, свернувшись в кресле возле кровати. Ее золотисто-рыжие волосы практически пылали в тусклом освещении. Она спала, опираясь головой о край высокой больничной кровати командующего, изогнув и положив туда руку, переплетя свои пальцы с его…
Халин оставался неподвижным, словно камень. Не загляни он в нужный момент, он никогда бы не увидел этого. Были ли они...?
Все время, что Халлин знал командующего, Мара почти всегда была рядом, и доктор знал, что командующий намеренно держал ее близко к себе и никому не позволял оскорбительно отзываться о ней… но в то же время он предупреждал и Халлина, и Рииса, что ей нельзя доверять. С другой стороны, он никогда не раскрывал своих карт, пока не чувствовал, что это необходимо – и пока он не был уверен, что они должны что-то действительно знать, шансов на то, что он расскажет им это, не было. Но даже Халлин мог видеть, насколько сногсшибательной женщиной была Мара. Внезапно ему в голову пришла мысль, а знал ли об этом Риис? Или он просто все не так понял?
Подойдя к двери, доктор пнул по ней ногой и громко кашлянул, прежде чем зайти внутрь, опустив голову… и вот, когда он вошел в комнату и поднял взгляд, Джейд сидела, вытянувшись в струнку и положив обе руки на подлокотники кресла.
Интересно...
.

Пять дней спустя, Халлин нервно сопровождал Скайуокера вниз по рампе шаттла, приземлившегося на одну из небольших посадочных площадок вблизи частного медцентра Дворца. Массивная, полностью оснащенная медицинская капсула служила системой жизнеобеспечения. Состояние Скайуокера оставалось критическим с тех пор, как он впал в кому. Но с прибытием Лорда Вейдера его постепенное ухудшение приостановилось, поскольку теперь Вейдер проводил часы со своим сыном, часто стоя у изголовья кровати, опустив в концентрации голову и приложив покрытые кожаными перчаткам ладони к вискам сына, либо же стоя сбоку и положив одну руку на его оперированную грудь.
Люка дважды возвращали в операционную, когда его давление резко падало; второй раз над ним работал один из специалистов-травматологов, для которого «Экзекутор» сделал небольшую остановку, чтобы он смог взойти на борт и дать свою экспертную оценку врачебной бригаде. От способностей которой сейчас зависела не только их карьера, но, вероятно, и их жизнь.
На данный момент они бились только за то, чтобы держать Наследника среди живых.
Процессия, сопровождающая Скайуокера, остановились лишь на краткий миг, когда к ним подошел Император. С напряженным выражением лица, болезненная желтизна которого была особенно заметна при резком свете дня, он на мгновение приложил ладонь к плотно закрытой капсуле и затем отступил, позволяя небольшой группе серьезных и нервных врачей в белых одеждах пройти дальше. Внимание всех было устремлено к хрупкому пассажиру капсулы.
Халлин не расслабился даже после того, как Скайуокера устроили в отделении интенсивной терапии, ибо всё, что они могли сделать на сегодняшний день- это следить за ситуацией. Пока еще не было никакой реальной стабильности, и правда заключалась в том, что здесь, во Дворце, квалифицированных специалистов и продвинутых технологий было не больше, чем на «Несравненном».
Скайуокер ни разу не приходил в сознание, и его мозговая активность не указывала на то, что он находится в каком-либо трансе, вызванном Силой, за исключением тех моментов, когда его отец тихо стоял возле него, приложив руки к его вискам, как он делал в данный момент.
Лорд Вейдер оставался удивительно… подавленным во время сражения за его сына, постоянно находясь рядом - что лишало такой возможности Джейд с тех пор, как они прибыли на Экзекутор пять дней назад; они с Вейдером представляли собой гремучую смесь и в лучшие времена. Халлин ожидал взрывной, карающей реакции на их головы, как только Вейдер прибыл, но тот оставался странно и нехарактерно пассивным. Сдержанным и хранящим самообладание; даже в момент, когда его сына вновь срочно забрали в операционную.
Сейчас двери медцентра распахнулись перед Императором и его свитой, которой он жестом указал оставаться снаружи. Желтые глаза безжалостно впились в Халлина.
- Как мой джедай, доктор?
- Он ээ... ост… ээм... «Возьми себя в руки!» - Я… боюсь, он остается в критическом состоянии, Ваше Превосходительство. У него очень серьезные травмы. Из-за близости взрыва он получил множественные тупые и проникающие ранения, которые привели к внутреннему кровотечению и гиповолемическому шоку. Вследствие тупой травмы головы образовалась трещина в лобной части черепа, что привело к начальным судорогам. Последующее сканирование показало, что это находится под контролем, хотя мы пока не можем делать прогнозы касательно дальнейших осложнений. К тому же он получил множество внутренних повреждений от шрапнели, некоторые из которых очень серьезны - один осколок повредил трахею, нанеся острые повреждения, что привело к большой потери крови. В результате произошло резкое падение давления, что в свою очередь ограничило поступление кислорода в мозг. И, как вы знаете, он также получил сложные раздробленные и спиральные переломы в левой части тела, которые разрушили лучевой и плечевой суставы руки, акромион, лопатки и обе ключицы. Последний удар привел к повреждениям позвоночника в области поясницы, а точнее 4-ого и 5-ого позвонков. А также, вероятно, к вывиху бедра и лодыжки, и к перелому нескольких ребер, одно из которых прокололо правое легкое.
- Я не спрашивал, что случилось, - вымучил из себя Император. - Я спросил о его нынешнем состоянии.
Чтобы успокоиться, Халлину потребовалось время, равное одному удару сердца.
«Значит, медицинскими терминами его не ослепить».
- При таких тяжелых травмах вторичные последствия довольно частое явление, вызванное шоком и последующими осложнениями, что создает проблемы в настоящее время и делает трудным стабилизацию пациента, хотя с ним работает крайне опытная команда специалистов, пытающихся сделать все, что возможно.
- Без какого-либо результата, вы это хотите сказать?
Халлину нечего было ответить на это язвительно-режущее замечание.
Палпатин с отвращением отвернулся, вошел в затемненную часть комнаты, где находилась система жизнеобеспечения, и встал возле мальчика. Его отец отошел в сторону, выправляясь и отдавая почтительный поклон, полностью проигнорированный Императором.
В мальчишке была неподвижность - и в теле, и в разуме; неподвижность в Силе. Он положил ладонь на истерзанную грудь мальчика, раздвинул пальцы и, закрыв глаза, начал искать… Крохотная искра… которая и не гасла и не пыталась разгореться. Палпатин открыл глаза, полный разочарования и опасений. Неужели вся его работа, все затраты сил и времени были потрачены впустую?
Если мальчишка сейчас умрет, это не станет концом его великого плана, конечно, но в значительной степени замедлит его. Жизнь Скайуокера можно поддерживать искусственно до тех пор, пока его полезность не сойдет окончательно на нет. Но Палпатин не хотел терять то, в чье создание столько вложил. Он не хотел терять эту мощь. Палпатин долго и пристально всматривался в своего падшего джедая, наблюдая, как в тусклом свете медицинского сектора лишь при помощи машин вздымалась и опускалась его грудь. В конце концов он протянул руку и провел своим длинным кривым ногтем вдоль глубокого, страшного и все еще воспаленного шрама, идущего от багрового заплывшего глаза через щеку и бледные губы джедая.
Медленно он осознал, что отец мальчишки тихо стоит рядом, и поднял голову.
Вейдер наблюдал, как Император, прижав ладонь к груди мальчика, искал знакомое присутствие в Силе - обычно похожее на раскаленный поток света сейчас оно походило на тлеющие угли - и он знал, что скажет его Мастер. Он наблюдал, как тот изучал мальчика, потерявшись в мыслях и видя лишь свои драгоценные планы, напуганный, что они могут разрушиться; и все же он знал то, что скажет Император. Вейдер наблюдал, как тот протянул руку и коснулся воспаленной уродливой раны на лице его сына, идущей от самого лба до подбородка, обжигая Вейдера, словно она была его собственной, и он ждал слов, которые должны были последовать.
Он знал их, потому что они проносились в его собственной голове уже тысячу раз с тех пор, как он увидел своего сына, истерзанного, раненого и изломанного, лежащего в смертельной неподвижности.
Палпатин взглянул на него и произнес холодным и целиком непреклонным голосом:
- Это должен был быть ты.
Он развернулся и вышел из комнаты, и Вейдер вновь склонил голову к сыну, абсолютно жалея, что это не так.

.

Халлин тихо стоял у кровати, проверяя показания приборов, уже в который раз за этот день, и надеясь на хоть какие-то изменения. Он осторожно попытался приоткрыть правый глаз командующего, белок передней камеры глаза и радужная оболочка зрачка до сих пор были красного цвета от внутреннего кровоизлияния. По прошествии времени кровь потемнела, но по-прежнему не рассасывалась. Вдобавок из-за сильного удара в лицо, радужная оболочка раскололась, повреждая хрусталик зрачка, и это вызывало опасения, что он ослепнет на этот глаз. Специалисты уверяли, что это поддается лечению или, по крайней мере, искусственной замене, но все ждали, когда уйдет кровь и спадет опухоль, прежде чем сделать более точный прогноз.
Все просто ждали…
Пятнадцать дней со дня взрыва, и они все еще только ждали. По истечению четырнадцати дней Люк прошел границу предпочтительных сроков. И хотя у него оставалось немало времени до конечного предела в тридцать пять дней, теперь его шансы на полное восстановление неизменно уменьшались в пользу возможности регрессии до вегетативного состояния.
Халлин наклонился поближе и громко и четко сказал:
- Просыпайся. Ты делаешь это нарочно, и это не смешно.
Он осмотрел левую руку Скайуокера, по-прежнему заключенную в поликарбонатовую, перетянутую ремнями форму. От запястья до локтя и от локтя до плеча торчали длинные органические высокопрочные спицы, снимающие напряжение с разрушенных костей, настолько ужасно поврежденных, что удержаться по-другому они не могли. Еще две спицы поддерживали сломанные ключицы.
В самой первой колоссальной по объему серии операций команда из трех хирургических дроидов почти семь часов собирала фрагменты разрушенных костей, чтобы спасти руку Скайуокера, пока Халлин со своей командой был сосредоточен на внутренних травмах.
Недостающие фрагменты они заменили лабораторно выращенным губчатым материалом, ламинируя раздробленные части костей вместе и закрепляя их десятками хирургических булавок, используя внешние растяжки, чтобы ослабить давление во время такой тонкой работы и покрывая вновь собранные кости и суставы ксенотолом. Они восстановили раскромсанные мышцы, практически оторванные от костей яростью взрыва, заполняя места потерянной плоти большим количеством специально выращенных культур клеток, прежде чем зашить кожу, используя пропитанную бактой синтетическую плоть там, где зашивать было нечего, и затем поместили руку в отлитую поликарбонатовую фиксирующую форму, разрезанную на отдельные части, чтобы была возможность установить в кости спицы. Две добавочные внешние спицы, установленные в кроваво-синюю измученную кожу над его ключицами, сейчас мягко поднимались и опускались синхронно шипению дыхательного аппарата.
Нейтан проверил трубку на шее Люка – ту, что держала открытой его восстановленную трахею, затем проконтролировал трубку, отводящую жидкость из отказавшего легкого. И потом, нахмурившись, снова взглянул на металлические спицы и крепления на левой руке Скайоукера. После взрыва она была сплошным месивом – гораздо лучше было бы ее ампутировать. Халлин и собирался так сделать, и уже загрузил специальную программу в хирургического дроида, когда Император по связи остановил его. Теперь, в лучшем случае, впереди ждало очень долгое и трудное восстановление.
Искусственная правая рука Люка была повреждена настолько, что уже не подлежала ремонту, и ее удалили. Для нового протеза уже выращивалась искусственная кожа. Вживленные контакты, которые связывали органические нервы с синтетическими сейчас были аккуратно отсоединены и связаны в узел в ожидании новой установки. Длинный хромированный фиксатор, вживленный в кость три года назад, когда устанавливался первый протез, торчал из обрубка руки.
Одним словом, выглядел он ужасно - пугающе, по сути, даже для Халлина. Он устало потер глаза.
- Ты мог бы спать, друг мой, но это стоит мне собственного сна. Если бы ты не возражал сейчас проснуться, я смог бы, возможно, хоть немного вздремнуть.
Кто-то тихонько постучал в дверь, привлекая внимание Халлина - коммандер Джейд вопросительно подняла брови, и он кивнул ей в ответ.
- Есть какие-нибудь изменения? - с робкой надеждой произнесла она. Прошло пять дней с тех пор, как Мара была здесь последний раз, пять дней с того дня, что они прибыли во Дворец.
Халлин отрицательно покачал головой:
- Никаких, мне жаль. Может, вы хотели бы посидеть с ним немного? Лорда Вейдера не будет несколько часов.
Он сразу же пожалел о последних словах, неблагоразумно говорить так открыто здесь; сказывался недостаток сна. Но она, не отрывая взгляда от Скайоукера, только кивнула и подошла ближе.
- Вы должны говорить с ним. Его барабанные перепонки восстанавливаются, и теперь он может услышать вас. Иногда, это помогает, - он слышал пораженческие нотки в собственном голосе, но был слишком усталым, чтобы скрывать их. Разворачиваясь и шаркая ногами, он побрел из комнаты.
Когда он был уже возле двери, Джейд тихо окликнула его:
-Халлин? Я только хотела… - лицо ее было смущенным, а голос лишен привычной уверенности. - Спасибо. За то, что вступились за меня. Я знаю, что это были вы.
Он устало улыбнулся:
- В этом месте бывают какие-нибудь тайны?
Она склонила голову набок, сверкая зелеными глазами при тусклом свете.
- Больше, чем вы думаете.
Халлин замер от этих слов, но все же сумел выдать маленькую смущенную улыбку, и впервые она улыбнулась в ответ, глядя куда-то вдаль.

- В любом случае… спасибо.
Перед тем, как выйти из комнаты, он, приподняв брови, многозначительно посмотрел на Люка и идеально-выдержанным, как всегда, тоном произнес:
- Я сделал это не ради вас.
.

Мара вновь повернулась к Скайоукеру и ласково улыбнулась ему.
- Эй, помнишь меня?
Ей было запрещено посещать Люка с тех пор, как они прибыли во Дворец – с тех пор, как в первую же ночь, застав ее в этой комнате, Палпатин обрушил на нее свой гнев.
- Что ты здесь делаешь?- прошипел он, заставляя Мару внутренне содрогнуться. Она еще не видела Мастера после их прибытия.
- Я просто… проверяла…
- Ты не имеешь права быть здесь, - едкие слова были пропитаны ожидаемым обвинением, но Мара сморщилась, не зная как вести себя под его испепеляющим взглядом. – Учитывая, что ты, кажешься, неспособной к исполнению обязанностей, которые я возложил на тебя, ты освобождаешься от них. Возвращайся к себе. Больше никаких контактов между тобой и моим джедаем.
Мара похолодела. Еще до того, как она услышала это, у нее все сжалось внутри, но сейчас наказание камнем обрушилась на нее.
- Я не могла его остановить - я пыталась…
- Пыталась? – с нажимом и насмешкой презрительно спросил он. – Рука Императора не пытается и не ноет, как ребенок. Ты – жалкое существо. Убирайся.
Он повернулся к своему джедаю, протянул к нему руку и затем вновь взглянул на застывшую Мару.
- УБИРАЙСЯ! - заорал он, и тяжелый удар Силы отбросил ее назад, выбив воздух из легких; она только успела в защите поднять перед собой руки, прежде чем, задыхаясь, врезаться в стену позади.
Скайоукер вздрогнул во сне, показатели на мониторах на мгновение подпрыгнули вверх, возвращая к себе внимание Императора. Он не смотрел, как Мара, взяв себя в руки, поклонилась ему и, пошатываясь, вышла из комнаты. В коридоре она прошла мимо Халлина - тот никогда не отходил далеко от Наследника – но не повернулась и не посмотрела на него, идя вперед с опущенной головой и безжизненным взглядом.
И теперь, внезапно, ей было позволено вернуться. После пяти выворачивающих наизнанку от беспокойства дней и бесконечных запросов по комму о его состоянии, на каждый из которых в ответ приходило краткое официальное уведомление о том, что Наследник недоступен и его местонахождение конфиденциально.
А потом, менее часа назад, ее посетил Сейт Пестаж. Он сообщил, что Император, в своем щедром великодушии, решил дать ей еще один шанс реабилитироваться в его глазах. Она будет восстановлена – условно - на ее прежнюю должность. И не потому, что он верил в нее, а потому что он получил совет с медицинской точки зрения: в настоящее время в интересах Наследника лучше держать рядом с ним тех, кто был ему хорошо знаком.
Она сразу направилась сюда. Фактически она бежала.
И сейчас она сидела в комнате наедине с человеком, который медленно пробрался через все построенные ею барьеры – в попытке отгородиться от него. И что было довольно раздражающим: он даже не понимал и не осознавал этого. Но независимо от того знал он это или нет, он пробирался под ее кожу, приводил в беспорядок ее мысли и заставлял ее желудок делать маленькие сальто всякий раз, когда позволял своей собственной защите опуститься достаточно, чтобы улыбнуться ей или взглянуть в ее сторону глазами, полными сдержанного юмора и легкого шарма. Пять дней вдали от него… угрожающая мысль, что она, возможно, никогда больше его не увидит, висела над ней подобно грозовой туче. И это прояснило для нее несколько вещей.
Она с раннего возраста жила во Дворце, и ее готовили к тому, что когда-нибудь она станет солдатом, а солдата учили, что в любой сложной ситуации нужно отстраниться, успокоиться и здраво взглянуть на факты. Прийти к заключению, основанному на этих фактах и затем наметить курс действий, который сведет воедино твои выводы с целями твоей задачи.
Ей потребовалось крайне много времени, чтобы прийти к таким выводам касательно Люка и точно понять, чего именно она хотела; многое из этого шло вразрез со всякой логикой. Но ей стало ясно, как никогда раньше - в таком случае нужно попросту послать свод правил к черту, забросив его куда подальше. И продолжать жить с этим, справляться с этим и прекратить пытаться игнорировать это. Она пыталась последние три года, и результаты на сегодняшний день были далеко не блестящими.
Новая тактика. Новое направление.
– Слушай меня внимательно, Люк Скайуокер. - Слова должны были прозвучать грозно и сердито, но получились тихими и испуганными, и это редкое явление заставило ее чувствовать себя так еще больше. - Слушай меня внимательно и прекрати валять дурака. Ты вернешь свою задницу в строй и откроешь свои глаза, потому что если ты думаешь хоть на секунду, что я позволю тебе снова оставить меня совсем одну, ты очень ошибаешься. Это все твоя вина – твоя и твоих глупых больших голубых глаз. И тебе лучше бы открыть их, прежде чем я подобью их оба! С кем, черт возьми, я должна играть в сабакк, если нет тебя? Мне даже не нравится сабакк! Я провожу десять часов в неделю, играя в игру, которая мне даже не нравится, задолжав тебе жалованье почти за два года! Это ведь должно что-то говорить тебе… Для парня, который может читать мысли, ты кажешься чертовски неспособным понять мои. - Она рассматривала его еще долгое время, ожидая какой-нибудь реакции…
В конце концов, она вновь тяжело села, протянула руку и провела тыльной стороной пальцев по его израненной щеке, нежно убирая с лица волосы и глубоко вздыхая.
-Проснись, Скайоукер, - тихо произнесла она. – Не морочь мне голову. Ты уже заморочил мое сердце.
Халлин тихо стоял за углом, в нескольких шагах от двери, и улыбался. Вот, что ему было нужно - забыть про все эти сканирования, данные и цифры; вот, что было нужно Люку Скайуокеру. Ему был нужен кто-то, кто бы заботился о нем, кто-то, с кем у него была связь, кто-то, кто мог бы прийти и вернуть его обратно. Ему был нужен кто-то, кого он хотел слышать – ему был нужен кто-то, кому был нужен он сам.
- Черт возьми, а я - молодец, - уходя, пробормотал Халлин.

[Алита Лойс]

.

Дни ожидания были отмечены постепенным исчезновением медицинской техники - по мере того, как изломанное тело восстанавливалось; безликая квадратная комната, которая когда-то была переполнена аппаратурой системы жизнеобеспечения, стала еще более тихой. На протяжении долгого времени звуковой фон комнаты составляли сигналы различных приборов и равномерный глухой звук дыхания через систему искусственной вентиляции легких - и сейчас, когда медицинского вмешательства требовалось все меньше и меньше, они замолкли один за другим. В итоге в комнате были оставлены только невральный и кардио-мониторый сканер, продолжающий тихо двигаться вверх и вниз, исследуя своего пациента с приглушенным «пип», раздающимся всякий раз при завершении работы.
И он по-прежнему не просыпался.
Иногда он подолгу лежал с открытыми глазами, безучастно уставившись в потолок и моргая с крайней медлительностью. Что вызывало большое беспокойство у Мары, которая раньше не знала, что такие вещи присущи людям в коме; было ужасно смотреть на равнодушно безжизненную пустоту его глаз.
Его правый глаз оставался полуоткрытым и раздутым, и глубокий шрам на лице, проходящий прямо через его правое веко был едва заметен у глаза из-за опухоли; кровь в глазу по-прежнему не рассосалась. Халлин часто находился в комнате, суетясь и разговаривая с ним, пока проверял капельницу и проводил беспрестанные ежечасные тесты, объясняя свои действия и предупреждая, если что-то будет болеть, ища какой-нибудь реакции и ведя себя так, словно Люк был в сознании и понимал его.
Но это было не так.
Мара знала, что должна стоять на страже возле комнаты, но не могла заставить себя оставить его одного, смотрящего в никуда в пустой тишине. Она не могла заставить себя думать о том, что он, возможно, будет оставаться в этом состоянии день за днем… но он оставался.
В ее голове постоянно звучало обвинение Мастера, что она подвела его. И своего Мастера, и Скайуокера. И впервые в жизни она начала задумываться о том, какое из обвинений тревожило ее больше.
.
Проходили дни. Пять, шесть, затем семь… и Халлин начал волноваться о том, что, возможно, он был не такой уж и молодец. Он вежливо постучался и заглянул через дверь, смотря на Мару.
- Как он?
- О, он несколько раз мигнул мне синим, - иронично произнесла она, указывая на световой индикатор позади нее. - Но я думаю, он просто красовался.
- Это хорошо. Синий - это хорошо, - чуть улыбнувшись, сказал Халлин перед тем, как вновь уйти.
Они пришли к негласному соглашению - он и Джейд. Он делал вид, что ничего не понял о ней и Скайуокере, она делала вид, словно не поняла, что он понял… и это срабатывало очень даже неплохо.
.
Халлин бродил по конференц-залу номер девять, где собралась еще одна группа специалистов, собранная Императором для решения проблемы. Доктор был горд - действительно очень горд – тем, как аккуратно он смог отклонить обвинения в свой адрес за последнюю неделю или около того, направив их на разного вида специалистов, которых он в основном приглашал, чтобы самому держаться подальше от Палпатина до тех пор, пока Люк не откроет свои чертовы глаза. И это был не тот случай, когда кто-то из них мог отказаться.
Пришло время встретиться с новым пушечным мясом этой недели.
.

Мара тихо сидела в комнате с датападом на коленях и, не зная, что еще говорить, читала вслух сегодняшние отчеты, выделяя то, что по ее мнению могло быть интересно Скайоукеру, и при этом попутно вставляя свои комментарии.
- …конечно им легко говорить, что изменение границ Внешнего Кольца прояснит… - она запнулась, услышав, как монитор издал новый тревожный звук, представляющий собой низкий, длинный и устойчивый сигнал, который обычно, всю предыдущую неделю, переходил в короткий и отрывистый тон.
- Черт! - ругаясь, она вскочила, протягиваясь к комлинку экстренного вызова, лежащего по другую сторону кровати-
и взглянула вниз в открытые медленно-мигающие глаза.
- Люк? – от изумления она выронила комлинк, отдалено слыша, как он ударился о пол, и, понимая, что в этот раз что-то было по-другому - в этот раз в глазах было понимание.
- Эй, ну ты даешь, - мягко сказала она, чувствуя, как колотится ее сердце. – Добро пожаловать обратно в мир живых.
Он несколько раз моргнул, и Мара старалась не замечать его правый глаз, в котором все еще не было никакого следа прояснения, даже зрачок был закрыт темно-бурой старой кровью; затем его рассредоточенный взгляд направился вверх к потолку. Мара не успела больше ничего сказать, потому что в дверь ворвался мчащийся Халлин, которому буквально пришлось тормозить ногами, чтобы остановиться; наклоняясь над кроватью он начал судорожно что-то искать в своих многочисленных карманах, но в итоге сдался, так и не найдя этого.
- Командующий, вы меня слышите?
Люк не взглянул на него, и Халлин повторил вопрос немного громче. Мара отступила, освобождая ему место, и он подошел ближе, щелкая пальцами перед глазами Люка, что не дало никакого эффекта - к большой тревоге Мары.
- Командующий… Люк? Люк, мне нужно, чтобы ты взглянул на меня. Люк?
Халлин снова щелкнул пальцами, и Люк, наконец, чуть опустил глаза в их сторону, однако взгляд его блуждал, не в состоянии сосредоточиться.
- Люк, мне нужно, чтобы ты говорил со мной. Ты можешь назвать свое имя? - Когда не последовало никакой реакции, Халлин наклонился еще ближе. – Люк, ты слышишь меня? Мне нужно, чтобы ты сказал «да»… это очень важно… тебе нужно сказать «да».
Мара беспомощно смотрела, как ускользает затуманенное сознание Люка и как постепенно начинают закрываться его глаза.
- Люк? – в конце концов, позвала она, но он уже закрыл глаза. Сигнал на дисплее показывал замедление пульса. Мара глубоко и удрученно вздохнула.
- Что ж, весьма положительный фактор, - Халлин фактически сиял, и Мара с недоверием посмотрела на него.
- С чего, черт возьми, вы так решили?
- Он очнулся, - с уверенностью сказал Халлин, смотря на показатели мониторов. – Все будет хорошо. С его мозговой активностью все в порядке; ни одно сканирование не показало повреждений. Нам было нужно, чтобы он просто открыл свои проклятые глаза.
Мара обвинительно подняла бровь.
- Вы говорили, что некоторые пациенты никогда не прогрессируют дальше уровня простейших реакций.
- Да, и это правда. Но его неврологические повреждения минимальны, и он пришел в себя в пределах дозволенной нормы в тридцать пять дней… все теперь будет хорошо, коммандер Джейд. Верьте мне.
Он практически дрожал от волнения и облегчения.
- Вы должны… продолжать. Ему, очевидно, это нравится. Что вы читали? – спросил он по-прежнему не сводящую с него глаз Мару, указывая на ее датапад.
Она искоса взглянула вниз:
- Просто отчеты.
- Ну да… – невозмутимо ответил Халлин, сохраняя серьезное лицо. – Ему всегда нравится быть в курсе текущих событий.
Мара приподняла брови, не понимая, шутит этот странный худощавый доктор или нет.

.

День уступил ночи, но Халлин все еще оставался в приподнятом настроении, ибо датчики показывали устойчиво-повышенную мозговую активность. Теперь Люк находился ближе к состоянию обычного сна. Несмотря на все его заверения Мары, где-то в глубине души Халлин боялся возможности перехода из комы в постоянное вегетативное состояние, а затем к падению мозговой активности и, в конце концов, смерти мозга или просто смерти от осложнений. До сих пор он не понимал, насколько все-таки боялся потерять Люка. Он направился на последний вечерний осмотр своего пациента, уверенный в том, что через день, максимум два…
Он замер, как только вошел в комнату. Наклонившись над Скайоукером и положив руку на длинный хирургический шрам на его груди, стоял Император.
Халлину не сообщили о прибытии Императора, а перед дверями не было никакой дополнительной охраны, что могло бы приготовить его, поэтому он просто застыл, не зная, что делать.
В конце концов, опомнившись, он поклонился, но Палпатин даже не взглянул в его сторону.
- Мой джедай просыпался сегодня, - это было утверждение, не вопрос. Халлин, конечно же, проинформировал офис Императора, как только Люк очнулся, но, тем не менее, что-то подсказывало ему о том, что Палпатин знал это и так. По спине прошла небольшая дрожь, и он не знал почему; какое-то отдаленное чувство тревоги.
Наконец, он обрел голос.
- Да, Ваше Превосходительство. Всего на несколько секунд, но я уверен, что кризис позади, и теперь он пойдет на поправку.
Доктор сделал небольшой шаг вперед и, чувствуя себя неловко, остановился. Не двигаясь и не снимая руки с груди Скайуокера, Палпатин внимательно рассматривал его лицо. В конце концов, не выдержав, Халлин нарушил ломкую, напряженную тишину:
- Мм… шрамы, мы лечим их инабертолом и бактой. Они уменьшатся со…
- Не эти, - сказал Палпатин, подняв руку и мягко проведя ногтем вдоль длинного уродливого шрама, идущего от правого глаза Скайоукера через щеку и губы и протягивающегося вниз к по-прежнему серьезной ране на горле. - Эти он оставит. Как постоянное напоминание о предательстве; о пределах неуместного доверия.
Халлин нахмурился, против желания голос почти перешел в шепот, находясь под давлением стальной воли Императора.
- Вы хотите, чтобы я перестал их лечить?
Склонив голову набок и словно не слыша слов Халлина, Император спокойно продолжал:
- На произведении искусства должна быть подпись. Иначе никто не будет уверен, что оно закончено. К тому же эти шрамы идут ему, его натуре. Он стал довольно… резким, вы не считаете? Харизматичным, очаровательным в своих противоречиях.
Халлин не знал, что сказать. От понимания по коже побежала дрожь.
- Я не…
Палпатин повернулся к нему; казалось, его желтые глаза светятся под тусклыми лампами.
- Вы так не считаете?
Халлин замолчал, замерев на месте и понятия не имея, как выйти из этой ситуации. Но Император лишь рассмеялся, забавляясь.
- О, не волнуйтесь, доктор. У него врожденный иммунитет – тот, что так долго хранил его.
Он отвернулся и вновь коснулся мрачного шрама чуть выше губ спящего Скайуокера. Длинные тонкие пальцы чуть дрожали и были настолько бледными, что напоминали кости скелета. Затем он развернулся и медленно прошел мимо Халлина, стуча кривой тростью по стерильному полу. Чуть отойдя, он остановился и, не оглядываясь, проговорил спокойным проницательным голосом, словно разделял некое невысказанное единодушие:
- Можно ценить произведение искусства, даже не владея им, вы ведь знаете об этом, доктор, верно?
Халлин по-прежнему стоял, не шелохнувшись и опустив глаза, и в конечном счете Император покинул комнату. Стук его трости еще долго разносился по медцентру, каждым ударом резко отдаваясь в позвоночнике Халлина.

.


- Он жив, - остановившись рядом с завтракающим Ханом, произнесла Лея, что заставило его оторваться от тарелки и поднять озадаченный взгляд.
- Что?
- Он жив. Мы не достали его. Он на Корусканте.
Поняв, о чем она говорит, Хан просиял; глаза вспыхнули, а по лицу расползлась широкая улыбка.
- Люк?
- Кто бы он ни был, - пожала плечами Лея и села рядом с ним. Пытаясь спрятать лицо, она уставилась на свой завтрак, ощущая, что по какой-то причине ее губ тоже коснулась призрачная улыбка, как бы она не старалась подавить ее. Просто она всегда чувствовала, что это было неправильно; не таким путем.
- Эй, так малыш-то теперь еще и бомбонепробиваем, а? - радуясь, воскликнул Хан.
- Нет. Мы думаем, он был серьезно ранен. У нас есть только обрывки информации, но Тэж смогла соединить их, и они имеют смысл только в одном случае. Он жив, но серьезно ранен. Она думает, что его немедленно доставили на Корускант - «Экзекутор» был там на орбите несколько недель назад. Ботаны сообщили официальную версию Дворца : «В настоящее время Наследник недоступен, так как находится на задании Императора», однако все его помощники и адъютанты по-прежнему во Дворце, включая Джейд и Рииса, без которых он никогда нигде не появляется. К тому же нигде его не видно, а возле его апартаментов всего два охранника, и как считает Масса, это указывает на то, что он слишком болен, чтобы вернуться к себе, - Лея пожала плечами. – Это, конечно, все догадки, но, учитывая, что о его смерти до сих пор не объявлено, мы можем предполагать, что он жив. К тому же, у нас есть факт, что его личный врач не покидал медицинский центр уже несколько недель, а он, как правило, всегда находится рядом с Наследником, плюс во Дворец ежедневно вызываются разного вида специалисты, хотя там, кажется, никто не болен… Так что логичный вывод из всего этого, что он жив, но очень серьезно ранен и находится в медцентре Дворца. Тэж делает все возможное, чтобы вытянуть информацию оттуда и получить что-то более конкретное.
Хан кивнул в ответ, зная о том, что служба разведки была буквально в ярости, неистовствуя с тех пор, как было объявлено о покушении. Во-первых, потому что они не были посвящены в него, а во-вторых, потому что им теперь в любом случае нужно было найти веские доказательства результата покушения, но так как они изначально в этом не участвовали, на месте у них не имелось никого, кто мог бы снабдить их этой информацией. В течение нескольких часов практически все ресурсы были брошены ради одной этой цели. Начальные результаты выглядели довольно обнадеживающими для Альянса: «Несравненный» вернулся на верфи Куата, и при высадке Наследник замечен не был. Официальная версия твердила, что корабль вернулся из-за ошибки в его последней модернизации, но люди Мадина, которые устанавливали бомбы, подтвердили, что у корабля было видимое повреждение от взрыва, когда тот входил в док; и затем связь с ними прервалась, они попросту исчезли. И снова, обычно спокойная и невозмутимая Масса объясняла в недвусмысленных выражениях, что если бы ее ввели в курс дела, этого, вероятно бы, не произошло.
Лея взяла из тарелки холодный блинчик… было уже почти время ленча, а она до сих пор еще не завтракала. И, несмотря на то, что все остыло, она все же начала есть кусочек за кусочком, глубоко задумавшись о происходящем. В голове проносились слова Хана и Тэж Массы, и она пыталась понять, была она расстроена или, наоборот, обрадована новостям. Хан верил в благородство Люка, потому что у них была своя история, но Тэж… вопреки ее официальной линии, у Леи было чувство, что на самом деле та думала так же - а у нее не было никаких отношений с Люком, никаких воспоминаний.
- Я могу сказать тебе наверняка одно, без всякой службы разведки. Если у нас и был какой-то шанс на переговоры с ним, когда он только пришел к власти, то теперь мы эффектно его уничтожили. Кем бы он ни был, мы сделали его врагом.
Хан посмотрел в сторону, не желая думать об этом сейчас. Он все еще пребывал в эйфории от такого неожиданного поворота. Странно, только он начал отпускать малыша, как тот вновь появился на сцене событий. Но улыбка медленно сменилась хмурым взглядом, когда Хан начал думать о количестве прошедшего времени: малыш слишком долго находился в медцентре.
- Есть идеи, насколько серьезно он ранен?
Лея нахмурилась:
- Ничего определенного. Но тяжело, судя по всему.
- Но излечимо? – спросил Хан
- Посмотри на это с другой стороны,- сказала Лея утешительно - но все же не сумела удержаться от доли ироничной враждебности в голосе. – Он наследник Палпатина; и он находится во Дворце на Корусканте. Я обещаю тебе, он получит лучшее лечение, которое может предложить галактика.
.

- Когда он проснется снова? - потребовал ответа Палпатин, смотря пронзающим взглядом на нервного Халлина.

- Я не могу сказать точно, Ваше Превосходительство. Побочный эффект болеутоляющих средств, которые ему необходимы, вызывают сонливость. Я уверен, что…

- Прекратите давать их, - приказал Император.

Халлин запнулся, растерявшись, и не зная, что сказать, но понимая, что должен, ответил:
- Мм… болеутоляющие жизненно важны для...

Палпатин лишь чуть повернулся к нему, и этого было достаточно, чтобы заставить голос Халлина смолкнуть; вся его решимость исчезла под тем адским взглядом. Однако Ситх уточнил свою волю, повернувшись обратно к мальчишке:
- С этого дня он больше не должен получать их.

- Это замедлит его восстановление. - Последняя и бесполезная попытка доктора. Палпатин принял это решение несколько дней назад.

- Значит, у него будет достаточно времени обдумать то, как его предали. Он не должен забыть об этом или отклонить. Он должен получить заключительный урок, который слишком долго не мог выучить - а любое знание имеет цену. Я не слеп к тому, что он делал, доктор; к тонкой грани, по которой он ступал. Он больше не может сохранять нейтралитет. Это невозможно при его положении. Здесь не должно быть никакой середины и никаких сомнений. Любой мятеж - преступление. Восстание - преступление. Предательство - преступление, не имеющее равных. Он должен научиться уничтожать своих врагов или они уничтожат его. Это - тяжелый урок, но он должен быть изучен; нужно отказаться от прошлого, чтобы иметь будущее. - Палпатин взглянул на доктора. - Вы лечите пациента, я создаю Ситха.

- Лекарства сохраняют его жизнь: подавляют инфекцию и сепсис, предотвращая биохимическую последовательность, ведущую к органной недостаточности. Они контролируют гиперметаболизм и аспирационную пневмонию. Мы только что начали разбираться с осложнениями от травматического повреждения мозга.

- Лекарства, необходимые для лечения опасных для жизни нарушений, оставьте. Все остальное, включая болеутоляющее в любой форме, должно исключиться.

- То, что вы требуете, вызовет… значительное... страдание…

- В этом и смысл, - любезно пояснил Палпатин, отклоняя аргумент доктора и продолжая вглядываться в мальчишку.

Конечно, это причинит ему боль - но не было лучшего учителя, чем она. Лучшего напоминания. И мальчик хорошо был знаком с этим уроком.
Ему не нравилось думать так - Палпатин знал - не нравилось думать, что это влияло на его мысли и реакции, но оно влияло, независимо от его желания. Так как находилось в самой природе человека. Один из самых основных импульсов в галактике, записанный в каждую клетку его тела со времен зарождения жизни - самозащита. Самосохранение. И не имело значения, как часто он упирался и сопротивлялся этому, никакое вопиющее упрямство не могло отменить то, что было сделано эволюцией.

Месяцы наказаний и воздействий на его разум, когда он первый раз был заперт в камере под Дворцом, заставили его повиноваться - некоторое время. Шесть месяцев, почти. Затем мальчишка, наконец, зашел слишком далеко – в попытке посмотреть, как далеко он мог зайти - и урок пришлось повторить. Его джедай вновь проснулся в той же камере казематов Дворца - в своей камере - тюрьме, построенной, чтобы держать джедая.

И затем снова, спустя восемь месяцев, когда он бросил слишком дерзкий вызов по незначительному вопросу. И снова через десять месяцев - когда он перешел границы терпения Палпатина.

Были и меньшие инциденты, конечно, но с ними можно было разбираться, решительно и жестко, без того, чтобы кидать его на недели в зверское заключение, держа в клетке и приручая заново его дикую волю. Необходимо быть безжалостным, сталкиваясь даже с маленькими спорами и инакомыслием - жестоким и неумолимым - независимо от того, кто спровоцировал их. Все это было не только уроками, но и примером для подражания. Если бы мальчишка последовал ему, то не был бы сейчас ранен.

Доказательство ценности этого метода можно было видеть в действиях его джедая. Прошел уже почти год с тех пор, как он последний раз валялся в полубессознательном состоянии на холодном белом полу своей камеры - накаченный наркотиком, который подавлял и ограничивал его, но все же сохранял в сознании, чтобы понимать свою беспомощность, питая негодованием огонь, зажигаемый Палпатином.

Он наблюдал сейчас за мальчишкой и вспоминал… вспоминал ужас понимания, горящего в нем - несмотря на наркотик - хотя он был слишком слаб и слишком ранен, чтобы двигаться, чтобы даже просто отвернуться от Палпатина, который, сидя рядом, мягко вытирал длинным рукавом своей мантии кровь с его лица, когда охранники оставили камеру.
Палпатин помнил очень отчетливо, какой темной была кровь даже на фоне его бордово-красной одежды - истинно красного цвета расплавленного рубина - его мантия казалась бледной в сравнении с ней. Он помнил, как был очарован глубиной этого цвета в течение долгих секунд, прежде чем оторвать взгляд, возвращая его к безупречно синим глазам мальчишки.

- Так не должно быть. Не между нами, - сказал он, наконец, опечаленный и охваченный страстью одновременно.

Его джедай чуть повернул голову, глаза были тяжелыми от наркотика, но, тем не менее, он ощущал ведущие эмоции своего Мастера...

- Ты - мой, джедай, - сказал Палпатин убежденно. - Ты всегда был моим, ты знаешь это. Зачем ты борешься с тем, что предопределено?

- Я… не…

- Ты - мой, - повторил Палпатин с абсолютной уверенностью, протягиваясь вновь к открытой ране над глазом джедая и держа там рукав, пока кровь не расцвела на ткани. - Возможно, я должен рассказать тебе о прошлом...

- Я не… хочу... вашей лжи, - слабо прошептал мальчишка, однако Палпатин знал, что он не подразумевал этого, не на самом деле.

- Мой Мастер был великим Ситхом, - продолжил он, говоря доброжелательным отеческим голосом, словно рассказывая историю маленькому ребенку. - Могущественным Мастером. Он нашел меня, когда я был очень юным и показал мне преимущества Силы. Он сказал мне, что может обучить меня, если я пойду с ним. Если просто оставлю все - мою семью, мой мир... мою жизнь. Я ушел без колебаний, потому что я признал величие в нем… и потому что я слышал зов внутри себя.

Люк отвел взгляд, но Палпатин мягко взял его за подбородок и повернул лицо к себе, без всякой угрозы.

- Его звали Дарт Плэгиус, и он хорошо учил меня. Он научил меня всему, что я знал… но не всему, что знал он сам. Плэгиус был одержим своей смертностью и потратил годы, изучая доктрины ситхов и голокроны, чтобы обнаружить тайны возрождения и продления жизни. Но он полагал, что бессмертие может заключаться только в его собственной жизни. Он не понимал... что бессмертие может быть также в продолжении рода. - Он снова вытер глубокую обильно кровоточащую рану над глазом Люка, оставляющую широкий вязкий след на его избитой коже, пропитывающим кровью волосы и окрашивающим богатым ярким цветом белый пол под головой. Мягко улыбнулся и продолжил: - Но что можно сделать против законов естественного отбора? Я думал… что мои надежды навсегда обмануты. Думал, что природа постановила, что я буду последним в своей линии... Нельзя клонировать форсъюзера без последствий; нельзя передать чувствительность к Силе научными методами - а я не хотел ничего меньшего. Без Силы ребенок стал бы ничем. Но в своих поисках вечной жизни Дарт Плэгиус обнаружил древний текст… и с ним - способность создавать жизнь. Настоящую жизнь; используя саму Силу в ее создании. Мой Мастер изучил это темное искусство… и разрушил текст, зная, что через это знание он мог управлять мной. - Палпатин откинулся назад, подняв глаза в гордом воспоминании. - На пике нашей объединенной мощи мы сделали это - создали жизнь. Но мы не знали, что у нас получилось. Я думал, мы потерпели неудачу - что мой Мастер ошибся… и поэтому он перестал представлять ценность для меня. - Палпатин сделал паузу, вспоминая… - А затем произошло кое-что удивительное. Непредвиденная встреча, момент фантастического открытия - ребенок, задуманный нами в момент совершения обряда, родился… на противоположном конце галактики, - он покачал головой, переживая и теряясь в далеких воспоминаниях. - Я преуспел - я просто не понимал этого… Но будучи рожденным самой Силой, невозможно остаться скрытым навсегда - не от своего создателя. Его мощь была просто огромной. Она сияла, как маяк и звучала через Тьму, как нота абсолютной чистоты, ударяя по мне в инстинктивном резонансе. Сила хотела, чтобы мы нашли друг друга. И я нашел его, а он меня... связь была мгновенной, непреодолимой ничем. Он был моим - созданным по моему повелению, чтобы выполнить мои стремления. Только моим.

Внимание мальчика начало расплываться, не в силах бороться со слабостью от наркотиков и ран, веки задрожали. Однако Палпатин продолжал говорить, убирая от раны спутанные кровью волосы; полный пустого снисходительного сострадания жест.

- Я думал, что получил все, что хотел в этом ребенке - что все мои амбиции могут быть осуществлены. Он был стихийным существом, наполненным сырой необузданной мощью, превышающей мои самые дикие надежды. Все было возможно через него. Понимание, что он принадлежит мне, спровоцировало все мои далеко идущие планы, и какое-то время я был не останавливаем; я был неукротимым, неуязвимым. Но потом он был ранен, ужасно - и мощь, которую я вложил в его создание, была потеряна. Не вся, но достаточно. И, что еще более важно, у него не было никакого наследника - моя линия вновь была сломана.

Наконец голова мальчика опустилась набок. Он встрепенулся раз, распахнув на мгновение глаза, но вскоре снова начал забываться; монотонный голос Мастера действовал странно гипнотически, почти успокаивая его; хотя Палпатин задавался вопросом, имеют ли его слова еще хоть какой-нибудь смысл для него, изнуренного и нуждающегося в восстановлении.
- Как оказалось, мой Мастер, в своей заключительной мести, не сказал мне всего, что было необходимо для создания жизни. И таким образом все - все мои стремления и амбиции, моя династия - было безвозвратно потеряно. Мне осталась только власть... но одной власти никогда недостаточно, каждый всегда хочет большего... и то, что я действительно хотел, было безнадежно отнято у меня. - Он благосклонно улыбнулся, скребя тыльной стороной ногтя вверх от раны мальчика, прочерчивая линию в алой крови к его длинным, спутавшимся волосам и, словно расчесывая, провел по ним кривыми острыми пальцами; голос зазвучал довольно и спокойно торжествующе: - И затем появился ты, и все – все – оказалось вновь в пределах моей досягаемости. Ты - мой; тот же самый резонанс, звучащий с прежней чистотой. Я создал твоего отца; вызвал его жизнь. Следовательно, я создал тебя. Тебе было предрешено попасть сюда - чтобы служить. Продолжать мою работу. Ты - мое бессмертие, дитя. Моя династия. Мое наследие. Ты - мой.

Сообщение отредактировал Алита Омбра - 27.4.2011, 20:09

[Алита Лойс]

.

Все было не так: со всех сторон его охватывала боль и непрекращающаяся лихорадочная растерянность. Люк просыпался на короткие промежутки времени, больше из-за внезапных всплесков мучительной боли, чем от проблесков сознания. Наркотики, которые давали облегчение, вводили в оцепенение и его сознание, и тело. Но теперь, в их отсутствии, он остался наедине с болью, которая пронизывала и скручивала его с такой интенсивностью, что не было никакой возможности и надежды, чтобы хоть как-то сконцентрироваться и справиться с нею.
Казалось, не было даже краткого мгновения, ни единой секунды отсрочки, чтобы собрать Силу вокруг его затуманенных, парализованных мыслей, когда в организме прекратили действовать сильнодействующие наркотики. Боль раздирала его до глубины костей, прежде чем он пытался сконцентрировать свой ошеломленный лекарствами разум, оставляющими его слишком рассеянным и сбитым с толку, слишком ослабленным и израненным, чтобы протянуться в Силе, как преподавал ему Мастер Йода. Ему нужен был лишь миг, секундная передышка от всеобъемлющей боли, чтобы собрать свои мысли и попытаться понять то, что мешало ему, но она вонзалась, скоблила и крутилась острыми ножами с каждым царапающим горло вдохом. Изнурение от того, чтобы просто выносить это, уничтожало всякую надежду на концентрацию - слишком большое для того, чтобы пересилить боль, для того, чтобы вообще суметь как-то реагировать.
Время разбилось на короткие, раздробленные моменты прихода в сознание, перемежающиеся долгими периодами боли, настолько сильной, что он мог только лежать и дышать, больше ничего. Просто сделать вдох в этой агонии было победой, каждый глоток воздуха, проходящий через сведенные мышцы груди и изломанные кости, требовал такой концентрации, что все остальное меркло и исчезало, а его восприятие было заглушено необходимостью бороться с этой режущей на куски агонией.

Иногда он осознавал присутствие других в комнате - Мары, Нейтана или, часто, своего отца - но что-то сказать им, даже просто открыть глаза и взглянуть на них, было невообразимо выше его сил, полностью за пределами возможностей.
Он понятия не имел, сколько прошло времени, но каждое мгновение пылало в нем целую вечность. И, когда, наконец, этот огонь немного утих, на самую малость, только, чтобы ощутить рядом своего отца, он потянулся к нему, как к единственному источнику спасения.

- Помоги мне… - это было все, что ему удалось произнести своим израненным горлом, борясь с сухостью во рту и рассеченными губами, но человек, которого он так долго и полностью отвергал, подошел к нему тут же, без колебаний.

Вейдер встал у изголовья кровати и бережно взял в руки голову сына, положив большие пальцы на его виски:
- Спокойствие, теперь, - произнес он глубоким, басовым тоном, очень уравновешенно и умиротворяюще, обращаясь к обессиленному сознанию Люка, утешая и обволакивая, мягко ведя за собой. - Тебе нужно найти свой центр… отступить в Силу - она везде вокруг тебя. Просто дыши - расслабься. Перестань бороться. Позволь ей вести тебя - позволь ей исцелить тебя. Ты знаешь, как сделать это. Знание находится внутри тебя - вспомни этот путь, успокой свой разум и слушай. Все, в чем ты нуждаешься - здесь, в ожидании. Ощути это. Призови к себе. И позволь исцелить тебя.

Ровный гипнотический тон увлекал Люка за собой, успокаивал, сосредотачивал...

Вейдер понятия не имел, мог ли его сын еще сделать это - у Темной Стороны не было способности к исцелению. Она могла придать сил, могла позволить действовать, невзирая на раны, но она не могла исцелять. Эта способность давно была потеряна для самого Вейдера. Да, он поддерживал состояние сына, пока они возвращались на Корускант, но не более того; он мог только укрепить его, замедлить ухудшение. Способность восстановить или привести в сознание была недоступна ему, и тогда и сейчас. Все, что он мог сделать - попытаться провести своего сына, показать ему шаги, которые необходимо сделать, и надеяться, что Люк был все еще способен к этому, к достижению канала Силы, пусть небольшого, но давшего бы ему хоть какое-нибудь облегчение. Хотя в действительности он знал, что это бесполезно - мальчик больше не был Джедаем.

Вейдер не мог не думать о том, что у стороны Силы, которую он презирал и отвергал, была власть помочь его сыну, тогда как Тьма, которую он так долго и решительно оборачивал вокруг себя, так уверенно, словно она была самой неуязвимостью, не имела сейчас никакой ценности.
И, тем не менее, он ощущал, как мальчик успокаивается от его слов, как сбивающий с толку узел боли и смятения, скрученный внутри него, начинает понемногу ослабевать. Его плечи резко упали, когда он, наконец, вновь обрел какую-то связь с Силой, дыхание замедлилось и стало ровным, голова потяжелела в руках. Вейдер почувствовал, как его собственная грудь расслабилась в ответной реакции, понимая, что все это время он оставался напряженным, как провод, видя страдания сына и неспособный помочь ему.

Неспособный помочь… он протянулся и ощутил восстановленную ментальную связь с сыном и с его... специфичным мышлением, чувствуя его готовность слиться с Силой, не теряя себя, согласиться с ней с изяществом, сдаться ей без подчинения.

Тьма никогда не сдавалась… поэтому мальчик сейчас касался не ее.

Он знал, что Люк построил свои барьеры, стены внутри стен внутри еще одних стен. Знал, насколько он мог скрывать себя, даже от Императора…

Вейдер протянулся еще раз, чтобы коснуться этого состояния, и оно ускользнуло, словно полувоображаемый туман, рассеялось и уклонилось, полностью скрываясь от него. Но осталась память мимолетного контакта с этим проявлением, и он задумался, пытаясь охарактеризовать его. Это не был Свет... но это была и не Тьма - ни то, ни другое… и в то же время - и то, и другое одновременно; бросая вызов любой классификации и давая Вейдеру причину для более глубокого исследования.
Палпатин верил в полное преобразование мальчика, так же, как и Вейдер, даже сейчас… так что это было?

.

Что-то… какое-то отдаленное осознание голосов, чувств и различных умов циркулировало в расплывчатом и искривленном восприятии Люка. Голоса бормотали слова, которые он не мог разобрать, словно его обступили тени, хотя он сам оставался в пустоте, находясь в пограничном полубессознательном состоянии, алое облако всеохватывающей боли отрезало его от реальности.

На грудь опустилась рука, холодная как смерть, своим остро-заточенным прикосновением потрясая всю его сущность и зажигая старые воспоминания - вытаскивая их на передний план его лихорадочного сознания с шокирующей интенсивностью и концентрированной ясностью…

…о той комнате - той камере - холодной, как могила, темной, как смола. И о его Мастере, неустанно нажимающим на него, провоцирующим и карающим, ломая кости и пронзая светящимися во мраке кривыми молниями, иссушающими кожу и обжигающими плоть. Настолько жестоко, что он ощущал, как его кости буквально горят, а его мышцы после этого мучило судорогами еще много часов, встряхивая в сознание из забытья, в которое вводил его наркотик, с ощущением крови в горле...

Люк в шоке очнулся, задыхаясь и ожидая удара световой молнии. Он поднял руки, пытаясь защитить себя, и это движение послало взрыв разрывающей боли по его руке и груди, вынуждая кричать.
Кто-то схватил его руки, удерживая их внизу, неумолимая боль пронзала левую руку и плечи, послышался голос: встревоженный и строгий, взволнованный и требовательный одновременно. В течение долгих секунд он был настолько ошеломлен, настолько потрясен этой мукой, что не мог узнать его, не мог понять слова, борясь против того, что схватило его... Затем Мара Джейд позвала его вновь по имени, прося остановиться, заверяя, что все хорошо, что он в безопасности...

Медленно, к нему просочилась реальность, и он изнеможенно замер в ошеломленной тишине. Мара отпустила его руки; боль от внезапного взрыва движений прокатывалась по нему волнами, переворачивая, дезориентируя, вызывая тошноту и рваное дыхание.

Повисла тяжелая выжидающая тишина, затуманенные в Силе личности медленно начали проявляться... Палпатин, Вейдер, Мара, Халлин; и хоть он и знал, что все смотрят сейчас на него, он чувствовал себя слишком слабым, слишком истощенным, чтобы даже просто преобразовать мысли в слова, не говоря о том, чтобы высказать их вслух.
Вблизи заскрежетал равнодушный голос его Мастера, нисколько незатронутого происходящим; принимающего размытые очертания и в простом видении Люка, и в Силе.
- Произошел взрыв. Ты был ранен. Ты помнишь это?

Люк закрыл глаза и сделал крохотное движение головой в подтверждение, и даже это действие разразилось фейерверком боли по его спине и груди.
- Где? - всего лишь шепот, режущий горло бритвой, но он знал, что Палпатин услышит его и поймет.

- Ты на Корусканте. Ты был тяжело ранен - покушение на убийство, прошло почти успешно.

В голосе Мастера слышался маленький намек на развлечение, смешанный с негодованием от повреждения того, что принадлежало ему. Никакой жалости, никакого сочувствия, лишь озабоченность, что его собственность могла быть уничтожена. Но Люк и не ожидал большего. Услышанное слово медленно проникло сквозь туман сознания, заставляя его нахмуриться.
- Убийство?

- Да, друг мой. Их целью был ты, - тон Палпатина не предполагал обсуждения. - Бомбы были взорваны с расстояния; кто-то ждал, чтобы активизировать их. Ждал, когда прибудет их цель. Обе бомбы были слишком маленькими и незначительными, и неправильно расположенными - чтобы нанести серьезный ущерб суперзвездному разрушителю - у них была совсем другая задача.

- Сколько? - прошептал Люк, заставляя взгляд Палпатина нахмуриться. - Сколько… погибло? - он запинался, даже это маленькое усилие истощало его.

Палпатин посмотрел с неодобрением, явно не понимая, почему его джедая это волнует, но Мара проговорила, смотря на Императора:
- Сорок семь погибших, главным образом - солдат 701-ого. Плюс шестьдесят с лишним раненых. Было бы намного больше, но мы уже находились в боевой тревоге и начали эвакуировать отсеки.

Люк вздохнул, взволнованный - разгневанный, как только осознал факты. Сорок семь погибших. Шестьдесят раненых. Ради чего? Чтобы добраться до одного человека.

Голос Мастера прорезался через его мысли:
- Мы найдем, кто это сделал.

- Я хочу их, - прошептал он, вкладывая всю оставшуюся силу в задыхающиеся слова - так, чтобы его Мастер помнил, - живых. Я хочу их живых.

Мастер наклонил голову набок, спрашивая с любопытством и вызовом:
- Для чего?

Слова больше были недоступны ему, сил не оставалось даже на слабый шепот, но он протянулся к Палпатину через Силу, пропуская через эту связь все свое возрастающее понимание и гнев. Все свое страстное желание разобраться с этим лично - чтобы посмотреть в глаза напавшим на него, прежде чем он убьет их. Так, чтобы они знали, что именно он сделал это; сам, лицом к лицу, не прячась за анонимностью безликого оружия, которое убивало и калечило без разбора - но он и его враг, лицом к лицу. Возмездие.

Палпатин снисходительно улыбнулся - это он понимал.
- Я дам тебе их, мой друг, - тихо прокудахтал он, растягивая бледные губы в тонкую линию, пока смотрел, как дрожат закрытые веки его раненого, оскорбленного Волка; истощение и раны быстро поглотили взрыв его темных эмоций. - Я дам тебе твою месть.

.


- Вероятно, вы должны знать кое-что, теперь, когда он, судя по всему, будет больше бодрствовать, - сказал Халлин предвещающим недоброе голосом сидящей рядом с высокой кроватью и смотрящей на лицо спящего Люка Маре. Она оставалась, когда все уходили, такая же внимательная, как всегда; и, учитывая то, что Халлин подозревал о них с Люком, он чувствовал, что будет правильно предупредить ее.

Она тут же повернулась, и Нейтан поспешил с заверениями:
- Не волнуйтесь, ничего ужасного - просто кое-что, с чем нам, возможно, придется иметь дело в ближайшие недели… и после.

- Что за кое-что? - спросила Мара настороженно.

- Как правило, в этом состоянии, идущим после выхода из глубокой комы вследствие травмы головы или гиповолемии, пациент может проявлять ряд проистекающих побочных результатов, именующихся в общем, как посткоммоциональный синдром...

- Проще, пожалуйста? - кратко попросила Мара, слыша, как Халлина вновь втягивает в его профессиональный способ изъяснения. Доктор замолчал, подыскивая правильные слова.

- Он может показаться вам несколько… другим. Непредсказуемым, возможно. Люди, выздоравливающие от комы вследствие мозговой травмы, часто показывают новые черты характера, хотя это обычно временно. Они часто жалуются на скачкообразные мысли, на неспособность спать; можно заметить, что у них потеряны некоторые социальные функции... их межличностные суждения могут быть повреждены, поэтому они могут действовать неуместно ситуации или нехарактерно для себя. Они могут демонстрировать тенденцию к приступам вспыльчивости и гнева, стать более изменчивыми и непоследовательными, проявляя часто колеблющиеся противоречивые настроения.

- Фантастически, - произнесла Мара плоским голосом, в голове пронеслись сотни ужасных сценариев с участием Люка и Палпатина. - Но это временно?

- Вероятно.

- Вероятно это не «да».

Халлин пожал плечами, затрудняясь с ответом.
- Могут быть и какие-то постоянные изменения, сейчас трудно сказать. Могут проявиться несколько или фактически ни одного из этих признаков; возможно, не будет ничего большего, чем временная потеря памяти и головные боли. Если он и проявит дальнейшие симптомы, максимальное восстановление когнитивных расстройств происходит за первые шесть месяцев.

- Не похоже, что вы так серьезно хотели мне рассказать о чем-то незначительном, Халлин, - сардонически откликнулась Мара.

- Посткоммоциональный синдром общеизвестно непредсказуем, - защищался Халлин. - Мозг - сложный орган, и личное сознание и когнитивные способности - индивидуальны. Нет никаких данных, какой эффект может быть у чувствительных к Силе существ. Если это вас успокоит, то его кома была относительно короткой, среднего уровня; против гиповолемии и гипоксии были предприняты насколько возможно срочные меры; плюс больше не было никаких симптомов посттравматической эпилепсии, проявленных во время операций; поэтому все признаки указывают на положительный прогноз. В то же время вы должны знать, что будет затронута его краткосрочная память. Это пока не заметно, потому что он еще не полностью последователен, но у него сейчас нет никакой способности устанавливать новые воспоминания. Это совершенно нормально и здесь не о чем беспокоиться. Помните, что он по-прежнему выздоравливает, и у его мозга просто не хватает средств, чтобы и справляться с ранами, и создавать новые синапсы в настоящее время.

Мара нахмурилась:
- Но он по-прежнему все помнит?

- К счастью, он помнит все, кроме, возможно, нескольких минут или часов, предшествующих взрыву. Сейчас он просто не будет сохранять информацию от одного своего бодрствования до другого, какое-то время. Это нормально. Сам удар по голове - не проблема; проблема в возникших в результате опухоли, кровоизлиянии и гипоксии - кислородном дефиците – и это означает, что мозг страдает от всесторонних повреждений. Таким образом, он, по сути, закрывается на время, теряя, возможно, при этом какие-то определенные свойства.
С каждым днем ситуация будет улучшаться, но в настоящее время большая часть ваших разговоров будет тратиться на одно и то же.

И так и было: объяснение одних и тех же фактов, снова и снова, начинающее походить на механический процесс. Когда он просыпался, Мара рефлекторно рассказывала все имеющее отношение к сути происходящего в одном потоке информации.
Намного более терпеливый Халлин больше потакал желаниям Люка.
Она действительно раньше не замечала, насколько преданным он был Люку, как защищал его - но раньше Люк никогда реально и не нуждался в этом, предположила Мара. Она всегда презирала Халлина, веря ему чуть больше, чем предприимчивому прихлебателю, но все, что она увидела за последние несколько недель, ставило ее предыдущее мнение под вопрос; он поддерживал Мару, когда это было ему совсем не нужно, всегда оставался в медцентре, внимательный и посвященный. Все в его действиях, в его непринужденной, сердечной манере и открытом, неформальном поведении вокруг Скайуокера - и что еще более важно в сопоставимой, комфортной реакции на это Люка - все указывало на давно установленные близкие взаимоотношения. И как бы ей не хотелось признавать, что она была не права, казалось, доктор искренне заботится о Скайуокере. В конце концов они прибыли во Дворец вместе, и с тех пор уже прошло три года - в которые они могли разделять общую сумятицу и замешательство, связанные с пребыванием здесь, ища свой путь; довольно приличная совместная часть прошлого - давшая основание для подлинной дружбы.

И в свете нового понимания ее тревожила только одна вещь - когда Палпатин решит использовать это против Люка?


.



Глаза Люка дрогнули, открылись и остановились на Маре; ее силуэт был еще довольно расплывчатым, но копна подернутых золотом темно-рыжих волос не давала ему ошибиться.

- Привет, Рыжая, - прохрипел он через саднящее горло.

- Привет, черно-синий, - она просияла, увидев короткую кривую улыбку, которую он подарил ей, прежде чем вздрогнуть от потянувшегося глубокого шрама, пересекающего губы. Она с энтузиазмом собралась выдать свой обычный поток информации, когда он удивил ее осведомленной репликой, указывающей на то, что он знал больше, чем обычно.

- Предполагаю, ты думаешь, что это забавно, - храбро прошептал он; глаза вновь начинали закрываться.

Улыбка сошла с лица Мары, ставшей внезапно очень серьезной.
- Нет, нисколько.

Она протянула руку, чтобы убрать волосы с его лица, но вместо этого, в неком порыве, мягко коснулась раны на губах, расстраивающей и глубокой, рассекающей его лицо, начинаясь над глазом и опускаясь до подбородка, оставленной невылеченной Халлином, если не считать закрывавших ее опрятных швов.

- Болит? - спросила она, проводя пальцем чуть выше губ.

- Нет, - ответил он спокойно. - Там трещина, да?

Это было преуменьшением года…
И внезапно Мара поняла, что он еще не видел своего отражения. Не имея возможности коснуться своего лица, он понятия не имел о степени серьезности его ран на нем. Вероятно, никто даже не упомянул их, учитывая его намного более тяжелые проблемы.

Взволнованная и тронутая этим фактом она не могла решить, что ответить; вместо этого она очень уверенно наклонилась… и нежно поцеловала его.

Его губы были теплыми и мягкими, и только жесткий шрам грубо нажал на ее губы, когда он ответил ей, слегка поворачивая голову. В течение долгого момента они оставались в этом положении, охотно потерявшись в остановившемся мгновении, в безоговорочном выражении облегчения, освобождения.

Это ощущалось настолько всецело правильно и хорошо для Мары; и оставляло ее в недоумении, как его сердечный ритм на мониторе не пропустил ни одного удара, потому что ее-то сердце, конечно, пропустило, продолжая сумасшедше биться и распространяя теплый жар по животу. Когда она, наконец, отодвинулась, он внимательно смотрел на нее в течение долгих секунд, сразу недоверчиво и непринужденно - и удивительно хладнокровно.

Когда он заговорил, в подорванном, полном сомнений голосе - по-прежнему чуть громче хриплого шепота - послышался непритязательный юмор.
- Так... это то, чем мы обычно тут занимаемся?

Она улыбнулась, дразня его зелеными глазами:
- Ты не помнишь?

Он уже начинал проваливаться в сон, истощение все еще слишком быстро настигало его.
- Послушай, это просто несправедливо, - пробормотал он, закрывая глаза.

Она покачала головой, наблюдая, как он уже спит, и прекрасно зная, что когда он проснется, этот момент будет забыт - потерян для него во сне.

- Да, - прошептала она с сожалением, - это несправедливо.

[samsung]

Очень интересно развивается любовная линия Люк+Мара. Думаю в скором будущем Палапитин использует эту связь. И боюсь что Мара станет причиной возвращения Люка на светлую стороную. Хотя... Все таки это альтернативное произведение. Поэтому надеюсь на необычную развязку.

Сообщение отредактировал samsung - 30.4.2011, 17:12

[ArhAngel]

И скорей всего Мара станет причиной возвращения Люка на светлую стороную

спасибо кэп)
про смягченную(или как я там говорил) концовку: в конце первой книги Люк неистово желал убить папашу, и вроде бы только Палыч еле-еле смог остановить его. а тут сказано что нет, это был хитрый(или не очень) замысел Скайуокера и он, таки, остался хорошим, пусть и глубоко внутри.

[Алита Лойс]

Очень интересно развивается любовная линия Люк+Мара. Думаю в скором будущем Палапитин использует эту связь. И боюсь что Мара станет причиной возвращения Люка на светлую стороную. Хотя... Все таки это альтернативное произведение. Поэтому надеюсь на необычную развязку.

Я очень благодарна автору за такие отношения между Марой и Люком, как-то без излишней героики и соплей, и в то же время достаточно романтично, естественно.

Насчет светлой стороны... как я поняла, когда Люк впал в исцеляющий транс, он именно ею и пользовался. Как-то у него выходит обеими сторонами пользоваться

спасибо кэп)
про смягченную(или как я там говорил) концовку: в конце первой книги Люк неистово желал убить папашу, и вроде бы только Палыч еле-еле смог остановить его. а тут сказано что нет, это был хитрый(или не очень) замысел Скайуокера и он, таки, остался хорошим, пусть и глубоко внутри.

Да не был это замысел, он действительно хотел его убить, просто не смог в последний момент, сам же на себя и разъярился за это. В первой части это понятно. Там было написано, что Люк не слышал, что орет Палпатин, и это не имело для него никакого значения, он в самом начале принял решение убить, несмотря на приказ. И сам Палпатин ничего не смог сделать, просто не понял этого. Так что хороший или нет, но не убил он без какого-либо замысла;)) Потому и заорал отчаянно в конце. Ну такой вот он, весь противоречивый

[Алита Лойс]

Глава 6

Люк медленно открыл глаза; мир плыл перед ним, с правой стороны его по-прежнему застилала темная пелена, вынуждая Люка слегка повернуть голову, чтобы суметь сосредоточить зрение на своем Мастере, и опять даже это небольшое движение отозвалось глубокой резкой болью в ключице, заставляя замереть и не дышать несколько секунд. Время все еще состояло из коротких отрезков его прихода в сознание, без всякого реального представления длины интервалов между ними; оставляя его с неприятно-тревожным чувством, что люди вокруг появлялись и исчезали в течение одного моргания век.

Его Мастер заговорил, не обращая никакого внимания на дезориентацию Люка.
- У меня для тебя новости, друг мой. Мой агент, работающий на главной базе Восстания, прислал доказательства, которые я давно ждал - подтверждение, что покушение на твою жизнь было спланировано и организовано там.

Палпатин ненадолго остановился - почти не желая передать, наконец, эту изобличающую информацию. Прошло много времени с тех пор, как он начал упорно работать, чтобы достигнуть этого результата - чтобы форсировать действия мятежников, не выдавая свою заинтересованность в них.

- Приказ об убийстве был санкционирован и подписан "благородными" лидерами мятежного Альянса; теми, что были так наполнены благочестием и убеждением в правоте своей морали… Пока она не перестала быть удобной для них. Они - твои агрессоры, друг мой. Те, на чьей стороне ты боролся; те, кого ты ни разу не тронул и не обвинил. И как быстро они осудили тебя... но разве я не всегда предупреждал тебя о их предательстве?

Он затих, смотря пронзающим желтым взглядом на своего джедая, ища некую реакцию, взрыв ярости - который ощутил бы он сам, преподнеси ему такие новости - продолжение того гнева, что вспыхнул только несколько дней назад, когда стала известна истинная цель нападения. Странно, но мальчишка только неуклюже и тяжело отвернул голову, с полным отсутствием эмоций на лице. Палпатин тонко протянулся к нему в Силе, но смог лишь на мгновение ощутить опустившийся на мальчишку пресс, давящий, тяжелый; разочарование вместо возмущения, потерю вместо гнева. Но принятие. Окончательный разрыв старых связей; даже тех, что лежали слишком глубоко - настолько, что Палпатин сам, скорее всего, никогда бы не смог порвать их. Такой серьезный внутренний разрыв мог быть вызван только теми, кому доверял его джедай.
Палпатин был почти немедленно отодвинут обратно, щиты поднялись и скрыли истинные эмоции - но он успел бросить взгляд на правду, и этого было достаточно. Достаточно, чтобы губы старика тронула тень скрытой удовлетворенной улыбки.

Горе нахлынуло на Люка волнами, и все же он ощущал себя странно спокойным, отворачиваясь и закрывая свои эмоции, которые успел ощутить его Мастер; погружаясь внутрь себя – слыша только звук своего рваного дыхания и медленный стук сердца. Если бы он мог остановить и то, и другое, он бы сделал это без колебаний. Просто закрыл бы свои глаза и исчез...

В голове закружились воспоминания, мгновения - те, что так долго поддерживали его; воспоминания о духе доверия и товарищества - которые помогали ему посреди нескончаемого шторма, удерживая в штилевом центре.

Была ли там Лея, когда они принимали это решение? А Мон? Женщина, которая пожимала его руку и говорила, что горда принятым им обязательством и долгом, что они нуждались в таких, как он. Был ли там Риекан, человек, обещавший ему постоянную защиту Альянса в тот день, когда он возглавил список наиболее разыскиваемых Империей. Были ли там Мадин и Акбар? Был ли там Хан?
Спустя длительное время он понял, что его Мастер по-прежнему говорит, напыщенно и важно - словно справляет мессу - рассказывает о каких-то деталях и официальном обвинении. Люк хотел сказать ему, чтобы он остановился - что это сражение выиграно им, что Люк понял это окончательное предательство и принял его значение и последствия.
Но все, что он мог сделать - только лежать и наблюдать за двигающимися в самодовольном обвинении тонкими бескровными губами и слушать глубокую тишину между ударами своего раздавленного сердца.


.


Он снова проснулся поздним вечером, ощущая знакомое присутствие, царапающее подсознание. Вейдер стоял чуть поодаль, в тенях; и хотя Люк едва ли скучал по нему, шипение его респиратора, громко раздающееся в тишине и казавшееся когда-то резким и грубым, было теперь настолько знакомым, что... успокаивало его.

Люк знал, помнил сквозь туман своего изломанного восприятия, отмечающего долгие дни, количество которых он не мог сосчитать, помнил присутствие отца в комнате, его чувство тревоги и беспокойства, даже заботы. Он не доверял своему отцу, конечно - понимая, что его чувства могли быть связаны всего лишь с корыстными интересами - но сейчас, в своем состоянии, у Люка не было ни сил, ни желания удерживать обычную дистанцию между ними.

Возможно, Вейдер ощутил это, потому что его слова, наполненные редкостным сочувствием, заставили Люка повернуть к нему голову:
- Не живи слишком долго под этим. Это было неизбежно - слишком большие силы находились в игре.

Он знал, что его отец хотел сказать больше, что он хотел сказать все, что сказал Император; что он хотел сказать: "Я предупреждал тебя. Я говорил тебе. Я знал, а ты не слушал". Если бы Люк мог, он вытер бы свои глаза, но его руки были все еще бесполезны, и он смог только покачать головой, испытывая очередной шок боли в груди и плечах. В конце концов, он коротко и горько рассмеялся, обретя голос в своем гневе на себя.

- Давай. Скажи это, - хрипло пригласил он, говоря чуть громче шепота; горло до сих пор было слишком травмировано для большего.
Вейдер промолчал - ему нечего было добавить к тому, что он уже сказал. Он довольно хорошо успел узнать своего сына, чтобы понимать, что самодовольные напоминания о своей правоте ничего не дадут, и, не зная, что еще он может сказать, он учился держать это при себе. Долгое время они молчали в тишине, и Вейдер, видя, что его сын впадает все глубже в циничную меланхолию, в попытке остановить это, в конце концов, произнес:
- Ты не ошибался. Они не понимали тебя - они не могли.

- А ты понимаешь? - крохотная нотка вызова в тихом голосе.

- Нет, - ответил Вейдер серьезно. - Нисколько.

Люк не мог выдержать это и безрадостно засмеялся, чувствуя как смех обжигает горло; отвел взгляд и затем вновь задумчиво взглянул на отца:
- Я никогда не слышал, чтобы ты смеялся.

- Я смеюсь, - ответил его отец, удивляя Люка сдержанным, чуть саркастичным дополнением: - Просто не вслух.

- На что? - с сомнением спросил Люк, но в хриплом голосе слышался юмор.

Вейдер не ответил, внезапно ощутив себя неудобно, и Люк, почувствовав это, отвел взгляд. Оба знали, что они очертили новую территорию в их взаимоотношениях - и оба боялись ступить слишком далеко со знакомого, безопасного пути, застланного укоренившимися на нем обидами и обвинениями.

Люк долго и пристально смотрел в потолок, пока Вейдер рассматривал своего сына. Серьезную зарубцевавшуюся рану, пронзившую его горло, и уродливый шрам, распахавший правую сторону лица – оставленный неубранным и ярко заметным, так же, как и темно-красное пятно в его до сих пор безжизненном глазу - хотя хрусталик в нем восстановился и врачи заверили, что он не потеряет зрение.
Сын на мгновение взглянул на него, и, несмотря на все раны, его глаза показались такими похожими на глаза Вейдера. Прошло много времени с тех пор, как он смотрел на свое отражение, однако было невозможно не заметить, как мальчик похож на него - те же глаза, те же волосы, та же линия подбородка. Сухощавый и мускулистый, как Энакин в юности, но невысокий и аккуратно сложенный, как его мать. Соединение их обоих, его самого и…

Что бы она подумала, увидев своего сына таким? Размышление о ее горе позволило Вейдеру признать частично и свое собственное; признать, что тяжесть, находившаяся в нем словно огромный холодный камень с момента, как он узнал, что случилось, была... страхом. Ни за свои планы и намерения, ни за потенциальную выгоду, ни за то, что мог достигнуть и воплотить мальчик ... Он только боялся потерять своего сына. Ничего больше.
Он не хотел терять то единственное в своей жизни, что представляло настоящую ценность для него.

Не в силах высказать все это хотя бы частично, он просто заметил:
- Ты выздоравливаешь - это хорошо.

Люк промолчал, зная, что его отец говорит только, чтобы прервать тишину - побуждая Люка сделать то же самое. Вместо этого он оставался потерянным в своих мыслях, порванный реальностью и своими сожалениями.

- Они были моей семьей, - прошептал он, наконец, с явным чувством утраты и крушений иллюзий в голосе. - Я доверял им абсолютно - а они доверяли мне. - Он затих, размышляя, и, когда заговорил снова, тихий голос был подавленным и медлительным, потерянным в прошлом. - Я иногда служил телохранителем у Мон Мотмы, когда она оказывалась в опасных ситуациях; и у Леи Органы. Ты знал это? Когда Мон назначала меня на то место, она сказала, что доверяет только дюжине человек для этой цели. А я ответил, что это честь для меня. И Мадин - Крикс Мадин - всегда использовал только десяток одних и тех же пилотов для его спецопераций. Одну и ту же команду - никогда никого не меняя в ней. Он говорил, что мы были теми, в ком он был уверен и на кого мог рассчитывать. Лея… - он остановился, произнеся ее имя, затем продолжил с заметным чувством привязанности: - Лея Органа говорила мне, что всегда будет доверять мне. Всегда, независимо ни от чего. Я как-то нашел бутылку альдераанского меда в кантине на Анзионе и купил для нее. Это стоило мне всего месячного жалованья, но я заплатил бы дважды, чтобы только увидеть ее лицо, когда принес ей мед. Мы сидели на летной палубе и пили его из пластиковых чашек. Она сказала мне, что не может вспомнить, на что походило это место до меня - что она не может представить его без меня. - Он затих в безмолвной задумчивости, затерявшись в воспоминаниях.

- Они делали все, что необходимо, чтобы управлять тобой, - Вейдер попытался удержать обвинение от своего тона.

- Нет, - пробормотал Люк, не глядя на него, - я был одним целым с ними, там было мое место.

- Твое место здесь, - заявил его отец, уверенный как всегда. - Твоя жизнь здесь.

Люк покачал головой:
- Нет ничего для меня здесь.

- Это так только благодаря твоим собственным действиям, - пророкотал Вейдер, поворачивая к себе голову сына в искреннем вопросе.

Являлась ли эта ситуация переломным моментом, решающим фактором, в котором нуждался мальчик? Он так долго ходил по окраине своей жизни здесь, решительно отказываясь быть вовлеченным в нее; возможно, теперь выбор был сделан за него. Вейдер кратко отметил про себя, что нужно будет более тщательно рассмотреть события, которые привели к покушению, но сейчас, зная о выжидающих глазах своего сына, было не время для этого.

- Это - твоя жизнь, - произнес он, - если она не нравится тебе, то в твоей власти изменить ее. Сделай это.

Сын отвел взгляд с нейтральным выражением на лице, но Вейдер ощущал, как мчатся его мысли. И он пошел дальше, зная, что сейчас мальчик слушал его, как никогда прежде.

- Взгляни на свою жизнь, на свое положение. На возможности, которые доступны тебе. Возьми их - и используй. Ты стоишь в тени Палпатина по своему выбору. Ты позволяешь ему контроль над тобой. - Люк мгновенно взглянул на него, на израненном лице вспыхнуло сомнение. Но у Вейдера не было никаких сомнений, никакой неуверенности в мальчике. - Ты научился от него всему, что было возможно… Раньше он был преимуществом - теперь он только преграда.
Какое-то время Люк, задумавшись, не отвечал, блуждая болезненными глазами, испещренными красными прожилками полопавшихся сосудов, по комнате.

- Он слишком могуществен, - прохрипел он, наконец, не замечая больше боли в горле.

- Потому что ты позволяешь это. Потому что ты не используешь мощь, доступу к которой он научил тебя. Если бы ты привлек ее, если бы ты выявил этот потенциал… - Вейдер остановился, понимая, что нельзя слишком сильно нажимать на мальчика, иначе тот автоматически оттолкнется назад - как всегда. Но сейчас он ощущал, что его сын дрогнул, заколебался на самом краю необходимого выбора. - Возьми контроль на себя, - убеждал он, сведя басовый тон почти до шепота.

Его сын долго молчал и затем, направив глаза к отцу, проницательные и испытующие, несмотря на их ужасный вид, спросил:
- И если бы я сделал так - где стало бы твое место?

- Там, где сейчас, - уклонился Вейдер, но мальчика было не одурачить.

Он покачал головой в недоверчивом развлечении.

- Я знаю тебя лучше.

Вейдер не уступил; не сейчас, когда мальчик впервые обсуждал это открыто, впервые смотрел на детали, впервые рассматривал последствия. Впервые он считал Вейдера частью этого - в качестве союзника, а не врага.

- Этот вопрос можно будет решить потом, когда возникнет необходимость, - вновь плавно ушел от прямого ответа Вейдер.

- Так не пойдет, - не отступал Люк. - Мне нужно точное разъяснение; без него я не могу двинуться...

Он внезапно остановился, словно почувствовал, что сказал слишком много; и Вейдер, зная, что мальчик полагает, что этот промах сделан из-за истощившей его усталости, молчал, размышляя о каком промахе переживает Люк.

Понимая, что его отец в конечном счете определит это, Люк сам предложил ответ - в надежде удержать хоть какой-то контроль над ситуацией или, возможно, он просто слишком устал и совершал ошибку за ошибкой.
- Я говорил тебе, что мои цели отличаются от твоих.

Последовавшее понимание стало откровением для Вейдера в каждом значении слова - почему Люк так долго колебался, почему не шел на открытое противостояние, почему позволял контроль Палпатину…
Люк думал, что если он удалит Императора, он окажется в прямой конфронтации со своим отцом – и, несмотря на все, что он высказывал вслух, он не хотел этого.
Именно эта причина сдерживала его? И нежелание вызвать конфликт со своим отцом было настолько велико, что он соглашался так долго выносить ограничения, принуждения и наказания Палпатина вместо того, чтобы столкнуться в борьбе за власть после удаления Императора? Вейдер ощутил взрыв радостного удовлетворения при этих мыслях – от того, что он имел бы такой контроль над мальчиком, от того, что…

Он тотчас резко отпрянул от своей собственной реакции, ужасаясь ей. Он должен быть горд, что он мог вызвать такие чувства в своем сыне, такое родство. Понимание, что он едва не потерял своего сына, разъяснило Вейдеру факт, как много мальчик значит для него, и, тем не менее, сейчас, когда его сын наконец признал некоторую зависимую связь с ним, Вейдер увидел в ней только возможность для контроля; способ использовать эти кровные узы для своей выгоды.

Не было ничего удивительного, что Люк с такой неохотой признавался в этом, даже сейчас. Он был прав - он действительно слишком хорошо знал Вейдера. Дискомфорт от собственной реакции и от знания своего сына, что это так и будет, держал Вейдера в неловком молчании.

Люк отвел взгляд, тихо сказал:
-Так что, видишь, решение зависит не только от меня...

Вейдер поднял глаза:
- Я вижу, что не только я способен к манипуляциям.

Небольшой намек на улыбку коснулся уголков разбитых губ Люка:
- Возможно, ты прав... Я научился всему, чему мог от Палпатина. От любого Мастера.

Слова были выбраны аккуратно и осторожно, Вейдер понимал; они были и подтверждением убежденности Вейдера и предложением того, что может стать возможным - если Вейдер оставит любое имеющееся у него право на руководство Люком. Вейдер сощурил глаза, удивленный, хотя на его голосе это никак не отразилось.

- Значит, ты рассмотришь то, что я сказал? - слова не предполагали ни его согласия, ни отказа от условий мальчика.

- Ты сделаешь то же самое? - нажал его сын.

- Нет ничего, что мне нужно рассматривать, - произнес Вейдер, по-прежнему не желая отказываться от своих целей.

- Тогда я должен сказать то же самое, - ответил Люк, не желая, как всегда, уступать.

Долгое время Вейдер не говорил, Люк не отводил от него свой пристальный взгляд. Он был настолько близок - так близок к тому, чтобы подтолкнуть мальчика вперед. Как он мог пойти в обратном направлении теперь?
- Ты - упрямый человек, - обвинил он беззлобно.

- Не могу представить, откуда это у меня, - Люк откинул голову на подушку, закрывая ненадолго глаза.

Дверь плавно открылась, и на пороге возник Халлин с медицинским сканером в руке.
- О-о, я могу вернуться...

- Нет, входи, Нейтан. Мы уже закончили, - Люк был рад за это прерывание. Он уже совершил две ошибки из-за своей усталости - о чем знал его отец, и тот дожал бы до третьей, а Люк не хотел связывать себя словами.
- Мы еще поговорим об этом, - желая дать понять, что обсуждение оставалось открытым, произнес Вейдер, прежде чем решительно повернуться и выйти из комнаты.
Люк облегченно вздохнул и расслабился; Халлин неуверенно смотрел на него.
- О чем?

Как бы сильно Люк не доверял доктору, три года во Дворце научили его не делиться информацией без надобности ни с кем, включая Нейтана. Таким образом, даже под принуждением его уязвимые союзники не могли рассказать того, чего они не знали - этому он также научился у своего Мастера.

- Ни о чем новом, - сказал Люк просто, ничего не добавляя. Ложь необходимо было помнить, к тому же она часто усугублялась в дальнейшем, а его память сейчас по-прежнему не блистала. Да и в любом случае, он не чувствовал потребности объясняться, даже с Халлином.

- Он много находился здесь, пока ты был без сознания, - произнес Халлин нейтральным тоном, считывая показания сканера у груди Люка.

Люк вздохнул; как только концентрация адреналина от разговора с отцом пошла на спад, истощение вновь начало неумолимо давить на него.
- Он просто защищает свои вложения.

- Ты по-прежнему не доверяешь ему?

- Нет, - прохрипел Люк, чувствуя себя крайне уставшим. - Но это всегда было одним из факторов, так что ничего не изменилось.

Он обдумывал слова отца. Несмотря на стремление к собственным целям, Вейдер был прав в одном: Люк слишком долго ходил на цыпочках, взирая на свою жизнь из-за угла, пойманный между прошлым и настоящим. По всей видимости, он должен быть благодарен Альянсу за то, что те обстоятельно разъяснили ему, что пришло время идти вперед. Благодарен Императору за…
И внезапно на ум пришла мысль: а не было ли все это очередной манипуляцией его Мастера, предназначенной именно для того, чтобы показать, наконец, самым очевидным способом, где находится лояльность Альянса - и тем самым утвердить лояльность Люка. Если так, то это была большая рискованная игра… но, возможно, Император не ожидал настолько прямой и непосредственной реакции.

- Задумался? - нарушил тишину Халлин.

- Да. Думаю, приложил ли Палпатин к этому руку, - ответил Люк, оставаясь погруженным в мысли.

- К чему? - спросил Халлин, не отрывая глаз от медицинских показателей.

- К этому, - Люк чуть приподнял искромсанную руку, чтобы обозначить свои раны.

Халлин нахмурился; используя стилус для датапада, он коснулся тыльной стороны левой кисти Люка сразу под последней поддерживающей руку спицей.
- Можешь пошевелить пальцами?

Люк в быстрой последовательности пробарабанил пальцами по кровати, но Халлин даже не взглянул на это.

- Не используя Силу, - добавил он сухо, настолько хорошо теперь знакомый с этим антинаучным феноменом, который раньше полностью отклонял, считая невозможным. Научные доказательства и генетические выкладки были замечательны, но нельзя опровергать то, что находится перед твоими глазами.

Люк тихо глянул на него и сосредоточился; прошло много долгих секунд, прежде чем его указательный палец едва дернулся. Халлин внимательно наблюдал, с непроницаемым лицом.

- Я должен волноваться? - побудил его Люк.

- Я полагаю, что я бы волновался, если бы Император пытался убить меня, - неопределенно ответил Халлин, словно неправильно понимая вопрос.

- Нет, я не думаю так, - заверил его Люк, позволяя пойти в этом направлении, случайном или нет. - Я думаю, что он только хотел вызвать определенную реакцию - встряхнуть и поляризовать ситуацию. Но то, какой будет эта реакция, являлось единственной переменной, над которой у него не было никакого контроля.

Люк обдумал, мог ли знать его Мастер об аккуратно отобранной информации, передаваемой Люком Альянсу на протяжении уже почти года под маской нескольких отдельных неизвестных "сочувствующих мятежникам", но отклонил это как паранойю. Как бы сильно Палпатин не любил свои схемы, с таким огромным злоупотреблением доверия он разобрался бы гораздо более прямым способом. Преподав Люку очередной "урок", который тот никогда бы не смог забыть. Нет - если бы он знал, Люк сейчас валялся бы в камере казематов Дворца.

- В таком случае это выглядело бы слишком рискованной игрой, - сказал Халлин, ломая ход мыслей Люка.

- Зависит, от того, что стояло на кону, - ответил Люк. - Иногда основная игра стоит этого.

Халлин сомнительно поднял взгляд. Люк почти пожал плечами, но вовремя вспомнил, что над его раздробленными ключицами все еще протянуты спицы.
- При определенном раскладе карт, когда на кону слишком много, и ты уже не можешь отступить - основываясь на своих преимуществах и вероятном доходе, а также на твоем знании игроков – наступает момент лучшего времени для риска.

- Мы не говорим об игре в сабакк, - отклонил Халлин.

- Та же самая теория, - заверил Люк. - По большей части все это даже не было непредсказуемой игрой. Он был уверен, что Восстание среагирует, если он форсирует события достаточно крупным жестом.

Люк ощущал сомнения Халлина - но тот не знал Палпатина, как Люк.
Долгие часы, проведенные им в капкане камеры Дворца наедине с понукающими манипуляциями его Мастера, стоили ему дорого, но если было что-то, что он мог извлечь из тех болезненных воспоминаний, то это было знание Палпатина. Знание, как работал тот извращенный, эгоцентричный и своекорыстный разум. Да, его Мастер также знал его наизнанку, но как Палпатин любил цитировать - все знание приходило по цене, и ценой того, что тот знал как манипулировать и управлять Люком, стало то, что Люк знал, как интригует и воздействует, как составляет свои планы Палпатин.
И последняя игра Мастера ни в коем случае не находилась полностью вне его контроля - он полагал, что мог управлять ею, направляя ее на достижение нужного ему результата.

- Кроме незначительного осложнения - почти успешного моего убийства - его схема сработала отлично; он достиг всего, чего хотел.

- Только если ты позволишь ему это, - рассудил Халлин, неожиданно вызывая тем самым сухой и сиплый смех своего пациента.

- Почему сегодня все говорят мне это? - произнес Люк и быстро добавил, чтобы предотвратить вопрос: - Думаю, что я должен принять эту специфическую игру.

- Что ты сделаешь? - спросил Халлин, зная, что не получит определенного ответа; в этом Люк очень походил на Императора.
- Палпатин надеется на мой ответ - он ждет реакции с моей стороны, - ответил Люк, вновь глубоко погружаясь в свои мысли. - Я не хотел бы разочаровывать его.

.

[Алита Лойс]

.

Мара остановилась у палаты Скайуокера, почти врезаясь в уходящего Халлина.
- Как он сегодня?

- Ну, судя по всему, он идет поправку, раз продолжает сводить меня с ума, - натянуто улыбнулся доктор.

- Что он делает теперь?

Прежде Скайуокер изводил Халлина в основном по поводу установки новой правой руки, затребовав ее раньше, чем предназначал доктор. Но, в отличие от Халлина, она могла понять это: ей также причинял сильное беспокойство вид торчащего из изуродованной культи хромированного штыря-фиксатора - а это была даже не ее кость, в которую была установлена эта штуковина. К тому же Люк развил вредную привычку использовать ее тупой наконечник, чтобы почесать заживающие шрамы на лице, фактически расцарапывая их. Плюс левая рука Скайуокера оставалась по-прежнему неподвижной, и без правой руки он не мог сделать ничего – что, должна была признать Мара, заставило бы ее чувствовать себя довольно уязвимой, а уязвимость во Дворце была опасной вещью. Правда, он пока слабо мог управлять новой рукой, но со временем это изменится – тем лучше было начать привыкать к ней раньше.

- Теперь ему взбрело в голову оставить медцентр, - произнес Халлин таким тоном, будто Люк просил чего-то возмутительного.

- И куда он хочет пойти?

- К себе, в свои апартаменты. И он знает, что это вне всякого рассмотрения.

Из-за двери прохрипел слабый голос Скайуокера:
- А еще он не спит и слышит все, что вы говорите.

В голосе слышался снисходительный юмор, но нотки непререкаемого авторитетного тона уже начали возвращаться, как и его упрямые черты характера, занимающие свое место по мере выздоровления. Впрочем, Халлина это не впечатлило – сказывалось преимущество долгих дружеских отношений.

- В таком случае, Наследник точно знает, что возвращение в его апартаменты абсолютно исключено.

.

Мара на цыпочках зашла в главную спальню апартаментов Скайуокера, стараясь не разбудить его.

Шел третий день, как он вернулся к себе - с тех пор, как Халлин полностью сдался, лишь горько жалуясь на необходимость переносить все медицинское оборудование из Северной Башни в Западную - туда, где находились огромные Парлемианские апартаменты, занимавшие целый уровень. И за последние два дня доктор пользовался каждой возможностью редких минут бодрствования Скайуокера, чтобы сообщить тому, что причина его изнеможения состояла как раз в том, что он еще не был готов к такой, связанной с переездом, нагрузке.

Доведя его до такой степени, что Скайуокер, наконец, заявил, что причина, по которой он хотел вернуться, состояла в том, что здесь он мог законно выставить Халлина за дверь, если тот будет слишком много ворчать, и что он был на грани выполнения этой угрозы прямо сейчас.

Но Скайуокер выздоравливал: он стал более внимательным, когда бодрствовал, его память восстанавливалась, зрение прояснялось. Белок его травмированного глаза вновь стал чистым, хотя радужка зрачка от повреждения и рубцевания изменила цвет в большей своей части, небесно-голубой стал практически черным. Даже зная это, Маре часто нужно было несколько секунд, чтобы подавить неловкое тревожное чувство, когда она смотрела на него; что-то изменилось в нем - не только цвет глаза, и не правая сторона лица, которую пересекал длинный кривой шрам, захватывающий губы, но что-то более невидимое, более существенное.

И все же, возвращение в свое жилье, казалось, приносило явное улучшение, даже на взгляд Мары – сегодня он снова проспал всю ночь и большую часть утра. Мара наполовину подняла световую защиту на транспаристиловых окнах и открыла двери балкона. Теплый летний ветерок колыхал ее волосы, пока она сидела спиной к комнате, воспользовавшись шансом наверстать упущенное в изучении некоторых сообщений службы разведки. Поглощенная чтением, она практически подпрыгнула на стуле, услышав позади громкий глухой удар с одновременной вспышкой изумления и неожиданности в Силе - настолько яркой, что даже она почувствовала ее. Резко обернувшись, Мара узрела Скайуокера в неловком полувертикальном положении на полу рядом с кроватью. В панике она схватила со стола комлинк и, нажимая на экстренный вызов, кинулась к нему.

- Все хорошо, хорошо, - заверил он, тем не менее, не вставая и прижимая к себе свою скрепленную спицами руку.

- Что, черт возьми, ты делаешь?

- Сижу на полу, очевидно, - ровно произнес он все еще низким и хриплым голосом.

Оказавшись рядом, Мара внезапно застыла с протянутыми руками, не имея понятия, как помочь ему встать. Люк был одет в то, во что был одет всегда, когда спал - в пару затягивающихся на поясе штанов для сна. Остальное тело было совершенно голым. И сейчас, когда ей нужно было коснуться его, это показалось ей вдруг слишком близким, личным.

Что было глупо - так как она видела его в таком виде сотни раз, когда входила в его апартаменты по утрам, или когда он блуждал в распахнутом халате перед завтраком, больше нисколько не смущаясь людей, которые постоянно находили причину шататься по его жилью.
И когда он тренировался в зале шестью уровнями ниже, в огромной комнате с настилом из черного эбенового дерева, щеголяющую длинными стеклянными от пола до потолка стенами, которые становились невероятно горячими летом, несмотря на климат-контроль; тогда он обычно снимал свою майку, чтобы остыть. Она никогда не задерживала свой взгляд на... ну хорошо, это было не совсем верно - но она никогда не чувствовала себя такой неуклюжей и смущенной раньше.

- Ты поможешь мне встать или ты здесь только, чтобы смотреть на меня? - спросил он.

- Что случилось? – Мара, наконец, справилась с собой, нерешительно протягиваясь к нему.

- Нога подвернулась, когда я оперся на нее, вот и все.

- У тебя сложный вывих бедра и лодыжки, - напомнила Мара, притягивая к себе его резкий взгляд, хотя головы он не повернул, шея до сих пор плохо двигалась и болела.

- Кто-нибудь мог бы сказать и мне об этом.

- Мы говорили - неоднократно, - сухо ответила Мара, берясь за правую руку Скайуокера повыше от шва и пытаясь поднять его.

Он вскрикнул, напряжение пришлось на его сломанную ключицу. Мара сразу же отпустила его и присела. Запоздало в голову пришла мысль, что на фоне того количества серьезных травм и ран, слова о вывихе Скайуокер мог проигнорировать, тем более, что его память в первые несколько недель была крайне обрывочна.

- Я уверена, что Халлин говорил тебе недавно об этом.

- Я слушаю приблизительно одну треть того, что говорит Халлин. - Он уклонился, когда она попыталась дотянуться до его скрепленной руки. - Без шансов, - сухо произнес он.

- Целую треть? - усмехнулась Мара. - Это определенно больше, чем получается у меня.

Она переместилась за его спину и, чуть поколебавшись, подсунула руки под его, обхватывая грудь и близко ощущая тепло его кожи.

- Подожди! Здесь шрам от операции, - напомнил он, когда ее руки сошлись на длинном, все еще воспаленном рубце, пересекающем его грудь от ключиц до живота.

Мара разомкнула руки и ухватилась по сторонам , стараясь сильно не нажимать, зная, как долго заживали его сломанные ребра. Однако когда она все-таки сжала свой захват, он вновь резко дернулся с острым вздохом. Она остановилась.

- Что?

- Там сломано.

Она провела руками вниз по его гладкой коже.

- А здесь?

- Оу.

- Ладно...

- Я думаю, нам можно просто предположить, что болит везде, - прохрипел он.

- Что ж... тогда, может, тебе не нужно было пытаться вставать, - сказала Мара, по-прежнему сидя на корточках позади него.

- Спасибо, - нейтрально ответил Скайуокер, - мне обязательно нужно было услышать это. Очень помогло.

- Если тебе... - Мара почувствовала, как улыбается и безуспешно попыталась остановить свой смех, сотрясаясь от него всем телом.

- Я рад, что кому-то из нас это кажется забавным, - резко проговорил Скайуокер, но Мара различала юморной налет в его сиплом голосе.

- Прости - это не забавно. - Она еще раз попыталась задушить смех, наклоняясь вперед и упираясь лбом в его плечо, чтобы перестать раскачиваться.

- Оу!

- Что?!

- Ты смеешься на моем сломанном плече, - прохрипел он.

По какой-то причине это стало последней каплей; Мара больше не смогла сдерживаться, хотя она героически старалась сделать это, затаив дыхание так, что практически давилась смехом, на глазах выступили слезы. Люк в этот момент попытался сесть, оперевшись на нее, но от смеха Мара фактически обессилела и, попытавшись чуть пододвинуться, она опрокинулась назад под весом Скайуокера, таща его за собой.

Он замер на несколько секунд от боли и затем откинулся на Мару, кладя на нее свою голову. В его мрачном голосе явно зазвучал собственный смех:
- Что ж, ты абсолютно бесполезна в кризисе, Рыжая.

- Это не кризис, это - фиаско, - беспечно исправила она.

Все еще держа руки вокруг его груди, она чувствовала, как напрягаются от смеха его мышцы.
- Не заставляй меня смеяться. Это довольно больно.

Оба остановились, сдерживая дыхание и пытаясь вернуть себе силы, чтобы попробовать еще раз.

- Наверное, сейчас не время... но, возможно, тебе действительно нужно было остаться в медцентре?

- Если ты когда-нибудь скажешь об этом Халлину...

Угроза была потрачена впустую, поскольку Халлин ворвался в комнату, ответив на экстренный вызов Мары. Увидев их обоих на полу, с руками Мары вокруг Люка и его головой на ее груди, с глупыми ухмылками на лицах, он потрясенно остановился и, потупив глаза, начал отступать.
- О-о, мне очень жаль. Пожалуйста, извините меня. Я не...

- Халлин! - голос Скайуокера сорвался, пока он пытался кричать, но, тем не менее, получился достаточно громким. - Вернись!

Учтивый голос доктора донесся с другой стороны дверей:
- ... Сейчас?

.

- Что теперь? - Люк отвел взгляд от подозрительно коротких утренних отчетов на своем датападе, которые он читал во время медленной ходьбы на беговой дорожке в небольшом спортзале своих апартаментов, раздражаясь больше на нехватку выносливости, чем на внезапное вторжение.
Даже несколько минут упражнений по-прежнему вызывали у него практически полное изнеможение, заставляя чувствовать себя невероятно уязвимым здесь, во Дворце Императора. Ибо правда была в том, что защитить себя от Палпатина мог только он сам, так как больше никто на это способен не был.

И он начал заставлять себя делать все, чтобы вернуть свою форму. Тяжелая, громоздкая конструкция, держащая его руку, была снята, остались только тонкие спицы, торчащие из-под кожи, и легкая фиксирующая форма из полимера. Рука все еще была неуклюжей и неудобной, но это не шло ни в какое сравнение с тем временем, когда она фактически находилась в клетке. И как только спицы и фиксатор будут удалены, он собирался возобновить тренировки с лайтсейбером. Но пока даже такая небольшая нагрузка заставляла его дрожать от истощения.

Его тревожило то, что во Дворце он был словно в ловушке - ему никогда не нравилось здесь, он всегда воспринимал это место, как золотую клетку, а в такой близости к его Мастеру, еще и опасную. К тому же, пока он оставался во Дворце, у него не было никакого надежного и безопасного способа связаться со своими агентами; он провел последние полтора года размещая их для сбора того вида информации, которую он хотел получить прямо сейчас.

Ему необходимо было точно знать, что случилось, о подготовке и последствиях покушения на него. Особенно ему нужно было знать, почему Эрго - его собственный шпион в лагере мятежников не сообщил ему об этом - не было ли прикрытие его агента под угрозой. Но пока Люк находился не на своем разрушителе подальше от столицы, он оставался изолированным от всей поступающей информации, кроме той, что счел передать ему его Мастер. Люк не думал, что Палпатин лжет ему - тот был слишком умел в управлении правдой, чтобы ему нужно было лгать - но Люк знал, что Император, разумеется, будет вычленять и контролировать какую и в каком виде информацию допустить до него. При тщательном подходе упущения вводили в заблуждение точно так же, как и ложь; и их утренний разговор с Халлином только лишний раз убедил его в том, как далеко был готов пойти Палпатин для достижения своих целей, и насколько в действительности ненадежно положение самого Люка – насколько легко его можно было пустить в расход.

Халлин был задумчив, как только пришел к нему этим утром, отдав вежливый короткий поклон и явно стараясь как-то начать разговор; впрочем Люку, несмотря на это желание, пришлось приложить массу сил и уговоров, чтобы в конце концов все-таки вытащить из доктора то, что он хотел сказать.

- Сразу после взрыва я... сомневался, выживешь ли ты, - начал, наконец, Халлин, говоря о дне покушения. - У тебя были тяжелые внутренние раны, и мы никак не могли стабилизировать тебя. Тогда меня вызвал по комсвязи Император, и его первый вопрос был о том, будешь ли ты жить.

Люк пожал плечами, ничуть не задетый.
- Если я однажды не сделаю этого, я не советовал бы тебе возвращаться во Дворец. Скорее всего, это станет дорогой в один конец.

Халлин серьезно кивнул, намереваясь продолжить и не находя слов. Люк молчал, давая своему другу время собраться.

- В случае твоей смерти мне было приказано немедленно взять определенные образцы твоего тела и затем поместить его в состояние заморозки.

Люк кивнул, нисколько не удивленный.
- ДНК, хотя я уверен, что у него уже есть ее образцы; мне нужно будет как-то разобраться с этим.

- Я думаю… он хотел большего. Мне было приказано взять чистые образцы ДНК, да, но… кроме этого... я думаю, что он надеялся получить новое поколение, а не точную копию. То немногое, чем располагает медицина, говорит о том, что клонирование чувствительных к Силе существ непредсказуемо, непостоянно. Я думаю, что он хотел… создать ребенка, а не клона.

Долгое время Люк молчал, усваивая серьезность услышанного. Затем он медленно кивнул, потирая переносицу, смертельно уставший от этих постоянных коварных интриг. Он посмотрел на Нейтана:
- Ты взял образцы?

- Нет. Это было необходимо только в случае твоей смерти.

- Раньше? - Люк спросил серьезно, начистоту, зная, что Нейтану было неудобно под его взглядом, когда он понимал, что Люк может использовать Силу для подтверждения достоверности информации. Но Люк не делал этого, конечно - не с Нейтаном, с одним из тех, кому он доверял.

- Нет. Но это не значит, что их не существует, что этого не было сделано раньше другими медиками. Каждый раз, после того, как ты был освобожден из камеры, тебя никогда не возвращали прямиком сюда, а когда ты все же возвращался, твои раны были уже обработаны. Если Император просил, чтобы я собрал образцы ДНК, а мы знаем, что такие образцы у него уже есть, вполне возможно, что и те образцы у него есть также.

- У нас есть кто-нибудь достаточно надежный, чтобы выяснить это?

- Нет. Вэз говорит, что медицинский штат Императора очень мал и состоит исключительно из абсолютно преданных ему сотрудников. Мы пробовали раньше проникнуть туда. Неудачно. К тому же эти образцы могут храниться в самом непредсказуемом месте, под любым обозначением.

- Мне нужно знать, есть ли они вообще, потому что, если да - мы должны разобраться с этим немедленно. - Люк многозначительно взглянул на Халлина. - Если тебе когда-нибудь вновь скажут сделать это, обеспечь ложный образец - и удостоверься, что никто больше не может взять настоящий. - Он слегка заколебался, не зная, как объяснить то, что он хотел сказать, но надеясь, что Халлин уже достаточно знаком с явлениями Силы, чтобы понять его. - Если я умру… Мастер Йода преподавал мне… технику - мое тело должно будет просто исчезнуть. Но если этого не произойдет... ты должен полностью уничтожить его. Ты понимаешь? Как можно скорее.

Халлин долго не отвечал, опустив глаза; Люк ощущал его беспокойство. И когда тот, наконец, посмотрел на Люка, его голос был полон сомнений.
- Я не уверен, что я…

- Ну, тогда попроси, чтобы Вэз сделал это, - перебил его Люк, удивляясь чувствительности Халлина и, зная, что у Вэза не будет таких приступов растерянности. - Или адмирала Джосса, или Арко, если не будет Вэза, любого, кому я доверяю. Но будь там - убедись, что это сделано.

Халлин решительно кивнул, хотя Люк чувствовал его неловкость.

- Это важно для меня, Нейтан, - подчеркнул он. - Я не могу дать Палпатину такой возможности.

Люк наблюдал, как его отец медленно осознавал, что в своем сыне он видел также свою замену - что Палпатин отвергнет Вейдера немедленно, как только получит возможность контролировать следующее поколение. Даже в самое темное время, когда он люто ненавидел своего отца за то, что тот доставил его сюда, Люк не мог не думать о том, как легко Император мог отклонить и отказаться от того, кого он создал, как черство он мог использовать того, кто так долго служил ему.
Люк знал из собственного опыта, что происходит, когда Мастер Ситх задерживает на чем-то свой алчный взгляд - знал, что тот будет безжалостно использовать любые средства, чтобы удовлетворить свои желания.

Несмотря на искривленную мораль своего отца, при их последнем разговоре Люк ощутил некий оттенок искреннего сожаления, раскаяния за его решение привести сюда собственного сына, отдавая его на растерзание безжалостному гневу и амбициям Палпатина. И мысль, что следующее поколение будет схвачено в этой разрушающей душу борьбе, была отвратительна. Все во имя великой цели, для драгоценной династии Ситхов. Он всерьез полагает, что Люк допустит подобное?

Но, очевидно, в согласии Люка он не нуждался - хотя чему тут удивляться?

Утро пролетело в потрясенных, недоверчивых мыслях о том, на что был готов Палпатин; негодование и возмущение переросло в непреклонное решение не допустить этого независимо от цены. Независимо ни от чего, от любых средств. Он не станет марионеткой Палпатина. Не позволит так использовать себя.

И если единственный способ восстановить контроль над своей жизнью заключался в том, чтобы оставить свое прошлое, то теперь он был готов к этому. Без колебаний, без сожалений. Как он мог позволять себе подобное, когда другие не испытывали никакой растерянности?

Этого и добивался его Мастер? Несомненно, он понимал, что все сказанное им Халлину в конечном счете станет известно Люку. Тогда что это? Еще одна манипуляция, толкающая его еще ближе к Тьме? Если так, тогда Палпатин выиграл эту игру, потому что Люк, наконец, добровольно был готов освободиться от своего прошлого.

В конечном счете, к очень большому беспокойству Халлина, Люк дошел до спортивного зала в своих апартаментах, надеясь во время тренировки очистить свой разум и освободиться от тяжести сделанного открытия. Отчасти это получилось, он был рад, что смог отвлечься от разных предположений о двойственности игр его Мастера, но расстроился, что его тело было еще настолько слабо. От совсем небольшой нагрузки мышцы были на грани полного изнеможения. Когда он ощутил, как по коридору к нему направляется Вэз Риис, с бурлящими и не предвещающими ничего хорошего, неопределенными мыслями, Люк в ожидании повернулся к двери, вынуждая Халлина сделать то же самое.

Риис зашел с предупреждающим волнением, как на лице, так и в его ощущении в Силе, быстро взглянул на Халлина и повернулся к Скайуокеру.

- Сэр. Я только что получил сообщение от канцлера Кордо о том, что Император сегодня вечером будет ужинать здесь, - сказал Риис, никак больше не объясняя свою напряженность.

Люк скрипнул зубами, удерживая гнев. Небрежно спросил:
- Кордо объяснил это?

Люк редко использовал титулы без особых причин, если речь шла не о его Мастере или его отце - учитывая его положение власти, исправлять его было некому.

- Нет, никак. Он передал только факт, что Император будет ужинать вечером здесь.

Люк сделал шаг к стулу, Халлин привстал, явно борясь с порывом броситься Люку навстречу, чтобы поддержать его, если тот упадет - слишком сильно была заметна еще его слабость, хотя Люк и пытался решительно скрывать ее.

- Больше вообще ничего? - спросил Люк, протягивая руку к спинке стула, чтобы поддержать себя, прежде чем сесть.

- Мне приказано устроить ужин не в Парадном Обеденном Зале, а в вашей частной столовой. - Риис неуловимо отвел взгляд в сторону и Люк ощутил его внезапное смятение. Такая реакция стала уже довольно привычной Люку, и он учился игнорировать ее. На что именно она была сейчас - на еще воспаленный грубый шрам на его лице или на явное несоответствие цвета его глаз или на какое-то более глубокое чувствовавшееся в нем изменение - Люк точно не знал и не пытался понять.

Вместо этого он сосредоточился на намерениях своего Мастера, которые всегда были тщательно обдуманы и предумышленны, затем маленькая улыбка подернула уголки его израненных губ.
- Думаю, я должен поговорить с Дэрриком, - сказал он, имея в виду своего гардеробмейстера.

Риис вопросительно поднял на него свой взгляд.

- Мне нужна рубашка, - ответил Люк загадочно. - Очень определенная рубашка. Я не надевал ее... три года, но Дэррик должен знать, где она.

Риис был заинтригован:
- Какая-то особая причина?

Люк многозначительно взглянул на двери, давая резко понять, что кто-то еще был на подходе к залу. Он ничего не говорил и не показывал - все знали, что здесь продолжалось наблюдение службы безопасности. А последовавший вход Мары Джейд прервал все дальнейшее обсуждение; впрочем, Люк уже умел не показывать этого - продолжая и естественно заканчивая разговор:

- Я полагаю, мой вечерний гость пытается сказать мне кое-что важное - не хотелось бы, чтоб он думал, что я упускаю этот смысл. - Он слегка повернулся. - Доброе утро, Рыжая.

.

[Алита Лойс]

.

Мара оставалась при исполнении служебных обязанностей в апартаментах Скайуокера всю оставшуюся часть дня, зная о его напряженности и уязвимости и видя, как он замкнут и задумчив. Его кажущееся равнодушие и отстраненность не сильно беспокоили ее - она понимала, что под этой маской скрываются мчащиеся галопом мысли – точно как у Палпатина.
Будучи одной из трех-четырех человек, которым он позволял находиться возле себя, Мара как никогда осознавала двойственность и редкость своего положения. Она оставалась и помощником-телохранителем Скайуокера, и анализатором - глазами и ушами Палпатина - "наблюдателем" Люка, как ее Мастеру нравилось называть многих своих шпионов. Риис, которому Скайуокер, казалось, доверял в той же степени, что и Маре, был его вторым наблюдателем - ее "подкрепляющим", подтверждающим точность фактов Мары... Она не переставала удивляться и восхищаться тому, что Скайуокер разрешал им такую близость к себе, зная кем они оба были.

Принятый на службу Сэйтом Пестажем Риис, по выражению ее Мастера, был хладнокровной натурой, обладающей прирожденным "бесшумным разумом", абсолютная тишина которого очевидно и стала причиной его назначения сюда; хотя, конечно, он не смог бы заблокировать умышленную попытку Люка прочитать его – возможно, поэтому он и допускался последним. Почему разрешали то же самое ей, Мара не знала. Эта двойственность ее положения становилась все более и более… неудобной с течением времени, но Палпатин дал ей ясно понять: если у него появятся хоть какие-нибудь сомнения на ее счет, он попросту удалит ее из свиты Скайуокера. Именно это и мешало Маре слишком углубляться в изучение своей искаженной морали, потому что в глубине души она осознавала, что этот тернистый путь приведет ее только к проблемам.

В конце концов, она понимала, что Скайуокер был прекрасно осведомлен о целях ее пребывания в этой должности, и все же, несмотря на это, он никогда не выглядел осуждающим ее. Он никогда не обвинял ее - одна из вещей, которые очаровывали и привлекали ее к нему. Если у него и возникали какие-нибудь вопросы, то они касались не того, зачем ее разместили здесь, а почему это была именно она. И если у него и были какие-то подозрения по этому поводу, он никогда не делился ими - одна из вещей в нем, которые выводили ее из себя. С другой стороны, вряд ли она могла винить его за то, что он что-то скрывал от нее, учитывая ее положение.

И сейчас он так и вел себя - оставался тихим и погруженным в свои мысли большую часть дня. Он по-прежнему не переоделся и ходил в одних брюках для сна и длинном льняном халате, распахнутом из-за дневной жары. В принципе, он вообще никогда не любил переодеваться и завязывать халат, который теперь к тому же цеплялся за выступающие спицы в его руке и ключицах.

В данную минуту он сидел за столом в своей душной и безветренной гостиной, безучастно глядя на крошечные пылинки, кружащие в лучах солнечного света. Рука машинально прокручивала нагретый осколок темного металла - следуя таким своеобразным способом совету Халлина разрабатывать моторику и координацию нового протеза. Мысли же Скайуокера явно прокручивали разные неизвестные Маре сценарии, один за другим, выискивая изъяны в их логике и оценке.

Этот грубый, кривой осколок несколько дней назад дал Скайуокеру Халлин. Люк повернул его в руке, спросил:
- Что это?

- Я подумал, тебе может понравиться это, - произнес загадочно Халлин, говоря о длинном скрученном куске металла диаметром с палец, потерявшим свой первоначальный цвет под воздействием высокой температуры.

- Что это? - повторил Люк.

- Это то, что почти убило тебя, - небрежно ответил худощавый доктор. - Я вынул эту штуку из твоей шеи в операционной - из-за нее ты и не мог говорить в начале. Она пронзила насквозь твою трахею. Кто-то где-то охраняет тебя, потому что загогулина на этой штуке скрутилась вокруг твоей яремной вены, не задев ее. Ты захлебывался собственной кровью и мне пришлось сделать срочную трахеотомию прямо на полу ангара, чтобы ты мог дышать, несмотря на эту штуку в горле.

Люк повертел гибельный осколок шрапнели в руке.
- Поэтому ты, естественно, решил сохранить его.

- На самом деле я чувствовал, что сделал довольно внушительную работу по реконструкции твоего горла за несколько операций, поэтому оставил эту штуку, чтобы показать тебе. Надеясь что, возможно, ты стал бы чуть больше ценить мои таланты. - Саркастичная и самоуверенная смесь гордости и тщеславия в голосе доктора как всегда была пронизана достаточным количеством самоуничижения, делая то, что он говорил, более притягательным.

- Что ж, хорошо знать, что ты преследовал собственные интересы, - прохрипел Люк, забавляясь.

- И еще я как-то читал, что раньше - в те дни, когда для оружия использовали твердые снаряды - у солдат было поверье, что где-то есть пуля с их именем на ней. Это - не совсем пуля, осколок, но на нем, бесспорно, твое имя. Я подумал, что тебе захочется оставить его, чтобы не дать вернуться назад для очередной попытки достигнуть своей цели. - Халлин долго смотрел в несогласованные глаза Скайуокера и затем отвел взгляд, внезапно смутившись своей сентиментальности.

Люк дружески улыбнулся.
- Для этого у меня есть ты, Халлин, - легко парировал он.

- Если бы я прибыл на борт "Несравненного" двумя минутами позже, я бы ничего не успел сделать, - не согласился Халлин, полностью вернув себе деловой настрой. И затем в голосе послышались ноты самоуверенности и насмешки - то, что мог позволить себе в общении со Скайуокером только доктор, не испытав затем неприятных последствий: - Помни об этом, когда вновь соберешься шататься неизвестно где на своем драгоценном экспериментальном СИДе.

- Ты всегда будешь приходить в последнюю минуту, чтобы залатать меня - тебе просто нравится драма.

- Нет, мне нравится сидеть на террасе с хорошей порцией спиртного и ничего больше не делать. Намного лучше, чем следить за новыми потрясениями галактики, - возразил Халлин. - Мне не нравится раз за разом латать тебя и восстанавливать затем свои раскромсанные нервы в ожидании очередного ЧП. - Он многозначительно взглянул на длинный кривой осколок. - В следующий раз, когда захочешь сделать какую-нибудь глупость, посмотри на этот кусок шрапнели и вспомни, что я тебе сказал.

.

К концу дня Люк бродил по широкому балкону, обозревая сверху сады на крыше Монолита - основного здания Дворца. Это был первый раз, когда он вышел наружу после своего ранения; устав, он задумчиво оперся руками на каменную балюстраду, искусно отделанную тысячами крошечных кусочков полированного мрамора, всматриваясь в протянувшуюся к горизонту столицу.

Мара слонялась позади, жмурясь от яркого света; солнце уже стояло над крышами самых высоких, плотно застроенных зданий, бросающих вокруг себя длинные тени, которые однако не достигали Дворца. Мара видела, что Люк по-прежнему был очень слаб, хотя силы постепенно возвращались к нему, день за днем. Она даже раз застала его за несколькими экспериментальными колебательными движениями с рукоятью его сейбера - он точно испытывал зуд по своим тренировкам.

- Ты не должен выходить на балкон, - предостерегла она в конечном счете, вглядываясь в стоявшие вдали высотные здания. – Это фактически приглашение для снайпера.

Казалось, он удивился:
- Мара, я только что пережил четырехзарядный взрыв в диапазоне прямого действия - и ты думаешь, что один лазерный выстрел снимет меня?

- Случались и более странные вещи.

- Да-а, однако это недостаточно странно для моей жизни, чтобы случиться.

Она посмотрела на него, ничуть не убежденная. Он едва ли был в состоянии продолжать оставаться на ногах, хотя она не собиралась говорить ему об этом.

- Все нормально, - сказал он, явно хорошо зная, о чем она думала; и она задавалась вопросом, читал ли он ее открытые мысли и осознавал ли, что она понимала многое из его позы, видя, как ветер болезненно натягивает на коже легкую ткань его халата через спицы в ключицах.
Еще какое-то время она тихо смотрела на него, наблюдая, как путаются на теплом летнем ветру его волосы, как трепещет халат...
В конце концов, он искоса взглянул на нее, давая понять, что она смотрела на него слишком долго. Мара быстро отвела глаза, повернулась и уселась на широкую каменную балюстраду, не обращая внимания на смертельную пропасть позади, совершенно уверенная в своем чувстве равновесия. Если Скайуокер как-то и встревожился ее действием, он хорошо это скрыл.

Мара лишь мельком оглянулась на него.
- Если бы мне давали по кредиту каждый раз, когда я видела тебя, смотрящим на этот проклятый город...

- Тогда возможно ты смогла бы вернуть мне половину того, что проиграла в сабакк, - усмехнулся он, по-прежнему наблюдая широко раскинувшийся городской пейзаж плотно стоящих друг к другу роскошных высотных зданий, самых богатых и престижных на Корусканте. Она как-то сказала ему, что за вид на Императорский Дворец, стоимость собственности увеличивалась в два раза, и он был искренне озадачен этим.

Мара улыбнулась, яркие волосы развевались на ветру, задевая щеки.

- Я просто дожидаюсь, когда мой долг будет соответствовать затраченным мной времени и силам, чтобы предложить тебе сыграть на все сразу, пан или пропал.

Его собственная улыбка заколебалась, по лицу прошла краткая тень сомнения.
- Это как раз та игра, которую я обдумываю прямо сейчас, - пробормотал он спокойно.

Мара взглянула на него, зная, что он думал о надвигающемся визите Императора. Он пристально смотрел на кривой кусок шрапнели, крутящийся в руке.

- Я бы очень тщательно подумала, прежде чем пойти против него, - произнесла Мара, стараясь сделать это легко, чтобы ее тон не подразумевал ничего, кроме совета.

- Я не думаю о том, чтобы пойти против него, нисколько, - ответил Люк, сжимая кулак вокруг злополучного осколка. - Только… о повышении ставок.

Мара нахмурилась:

- Для чего?

Скайуокер склонил голову набок, но больше ничего не сказал, вновь впадая в задумчивое состояние и блуждая глазами по городу в отдалении; огромные здания купались в пунцовом жаре наступившего сумрака. Мара вздохнула, смотря вниз на свои ноги, пинающие пятками балюстраду.
- Знаешь, иногда ты хуже Палпатина, со своими тайнами и планами.

Он только усмехнулся, ничуть не задетый ее словами.

- Я был бы дураком, если бы сказал тебе, и ты знаешь это, - спокойно произнес он, в голосе не было ни злобы, ни обвинения.

Однако Мара почувствовала острую боль вины, не дающей ей поднять взгляд; колеблющаяся мораль и глубоко укоренившиеся привязанности заставили ее неловко промолчать.


.



Люк зашел в свою гардеробную, чтобы переодеться для ужина; рубашка, которую он просил, ждала его на вешалке, свежевыстиранная и отглаженная. В высшей степени организованный Дэррик точно знал то, что затребовал Люк, принеся рубашку из комнаты хранения.

Она была абсолютно черного, редко носимого им цвета. Изысканная тонкая ткань, воротник стойкой, крошечные, сделанные руками шелковые узелки формировали пуговицы, идущие по центру до половины длины, плетеные петельки из тонкой тесьмы, соединяясь с ними, создавали едва различимые замысловатые узоры, черные на черном. Люк оставил их частично расстегнутыми, подогнав стиль рубашки под цепляющиеся спицы в его костях - поэтому тщательно вышитый высокий воротничок небрежно свисал по сторонам, шелковистая ткань приносила приятную прохладу коже. Великолепная, парадная рубашка тонкой ручной работы.

Та самая, что была на нем в первый вечер после того, как он проснулся здесь - в первый раз, когда он оказался перед Императором. Он чувствовал себя тогда крайне неудобно и неуместно посреди этого всеохватывающего и всепроникающего богатства, неуклюжим и стеснительным. Теперь он не думал об этом вообще; все здесь существовало для удовлетворения определенных целей и стремлений, неся даже в мелочах тонкие намеки и послания.

Искусно сшитая, детально проработанная рубашка была не в его вкусе, она была выбрана Палпатином вероятно перед его прибытием, но в этом и был смысл. Император не ужинал в частной столовой Люка с тех пор, как миновали те двенадцать недель, когда Палпатин приходил сюда каждый вечер, ожидая сопровождаемого гвардейцами Люка; каждый вечер они оба сидели за богато накрытым столом, не притрагиваясь к пище.

И сегодня, собираясь прийти сюда и приказав подать ужин в ту же самую комнату, Палпатин рассчитывал сделать заявление - указать на возвращение к тому моменту, к той возможности.

Люк понимал, что это было тщательно продуманное напоминание того, что было раньше, того как много изменилось с тех пор. Даже больше, это было возможностью вновь вернуть этот момент - для Люка - чтобы изменить свое решение, основываясь на большей информации и менее наивной точке зрения. Его Мастер предлагал начать с чистого листа, и Люк был согласен потворствовать ему - это, по крайней мере, определенно изменилось.

Но несмотря на все изменения за последние три года, кое-что осталось прежним. У Люка все еще была собственная повестка дня к столу, свои собственные желания и свои собственные цели. Он просто научился маскировать их - научился играть в игру его Мастера. Именно это он и намеревался сделать сегодня вечером.

Палпатин рассчитывал на ответную реакцию своего драгоценного джедая, желая ясности его позиции в свете случившегося. Император пошел на большой риск, чтобы вызвать эти изменения - Люк теперь был абсолютно уверен в том, что именно Палпатин спровоцировал произошедшее, хотя Люк и не был настолько безрассуден, чтобы пытаться искать этому доказательства - это лишь бы насторожило Императора. К тому же это было бессмысленно - по какой бы причине все не произошло, конечный результат оставался неизменным. Эта особая махинация принесла его Мастеру успех.

Потому что она полностью разъяснила Люку его положение: изолированное и неподдерживаемое ничьей стороной. Разъяснила болезненную очевидность - Люк не мог опереться и положиться ни на кого, кроме себя.

Этот простой факт собирался стать движущей силой всех его действий и стремлений. Он слишком долго оставался уязвимым, разрываемым противоречивыми принципами и привязанностями, и Палпатин был совершенно прав, указав ему на это. Что ж, теперь у него была новая преданность – та, которой он должен был следовать уже давно.

Себе самому. Своим планам. Своим задачам.

Да, Палпатин ожидал реакции, и Люк намеревался ее предоставить. Для своих собственных целей.
.

Стоя перед высокими окнами своей гостиной, Люк терпеливо ждал приглашения в обшитую черным деревом столовую, наблюдая, как день уступил небо чернильной темноте, освещаемой жаром городских огней.

Когда тяжелые двустворчатые двери, наконец, открылись, он вступил внутрь, чтобы найти своего Мастера, стоящим перед массивным каменным камином - точно так же, как это было в первый день их встречи. Несмотря на теплый вечер, внутри был разожжен огонь. Ряд высоких стеклянных дверей на балкон был открыт, чтобы снизить температуру, идущую от огня - то что, никогда не позволялось в первые месяцы его нахождения здесь - фактически это было невозможно, двери установили только после того, как жилец этих комнат больше не собирался бежать из них.

В то время были установлены обзорные окна военного образца толщиной в несколько дюймов, скрепленные тросами с массивными балками, спрятанными в укреплениях внутри стен. Тюрьма, чтобы держать Джедая - как сказал тогда его Мастер. Люк все же разбил их, одним единственным ударом Силы, разрушив и окна и большую часть окружающей стены - настолько намертво они были скреплены с ней. Но он сделал это.

Какую сторону Силы он использовал тогда для этого, Свет или Тьму? Он не помнил больше, не помнил, когда он начал колебаться, хотя с острой, как острие ножа, ясностью он помнил момент своего падения. Своего "раскрытия", как часто называл это Мастер, и Люк не понимал наверняка почему - они оба знали, чем это было.

Император медленно повернулся, его длинный плащ прошелестел по полированному мрамору; резкий мерцающий свет огня играл на его сморщенных, изможденных чертах лица. Когда Люк увидел его первый раз, он был потрясен этой обезображенностью - теперь лицо Палпатина было знакомо ему больше, чем его собственное. Он редко смотрел на себя в зеркало, его больше не волновало то, что он там увидит.

В поклоне Люк мучительно опустился на колено, раны по-прежнему мешали ему, и Император тут же сделал жест подняться.

- Встань-встань, друг мой, - голос был наполнен тщательно вымеренным чувством заботы.

Полностью удовлетворенный, что его рискованная игра оправдывала себя, Палпатин прошел к столу и сел, улыбаясь со снисходительной и пустой милостью. Его дикий джедай последовал за ним, воплощая собой сдержанность и уважение, и Палпатин позволил себе волну скрытого удовольствия, осознавая, сколько изменений произошло в мальчишке с тех пор, как они встречались за этим столом последний раз.

Вошли слуги, легко и проворно, в тишине раскрыли блюда и наполнили бокалы. Скайуокер вежливо ждал, пока Император не начнет есть, прежде чем сделать то же самое, не выказывая никакого нежелания и действуя весьма спокойно и непринужденно в соответствии с протоколом двора. Взяв один кусочек, Палпатин остановился, так же, как и его ученик – оба пришли сюда не для еды. Вместо этого Император откинулся назад, наблюдая за своим павшим джедаем, вспоминая...

На пути своего преобразования тот не сделал без борьбы ни одного шага, сражаясь с Палпатином в каждой встрече, в каждом слове, в каждом моменте. Ничто не было отдано просто так - каждая победа методично вытягивалась, удар за ударом, из этой упрямой, непокорной, стойкой и выдающейся воли.

Это был длинный путь - от захвата силой до контроля над ним, до взятия им на себя обязательств.

С его отцом было по-другому; желание Энакина защитить свою наивную, маленькую сенаторшу вынудило того в конечном счете действовать, если и не на лучший результат, то по крайней мере из лучших побуждений, пусть и искаженных. Но Палпатину необходимо было удержать Энакина на этом направлении - обеспечив того более сильными и более темными эмоциями. И благодаря впечатляющему предательству Оби-Вана эти эмоции были найдены - цементируя решение Вейдера так, как никогда бы возможно не смог добиться Палпатин; воспламенив негативные эмоции, держащие власть и резонанс с намного более глубокими шрамами, чем были оставлены огнем Мустафара.

Принуждение к повиновению воле Палпатина было тем, что держало бы Вейдера какое-то время - как и его сына... но только в разуме и теле, не в душе.

Предательство и нападение - личное нападение тех, кому тот абсолютно доверял - это принесло душу Скайуокера; так же, как это было с душой его отца.

О, это было бесподобно, восхитительно - видеть мальчика таким, видеть, как он с готовностью избавляется от последних изорванных клочков своей слабости, пытавшихся связать последнего из джедаев бессмысленными сдерживающими ограничениями. Он был свободен теперь от них - от всего, кроме его Мастера. Потому что Палпатин знал то, что заставило его идти вперед - в конце концов, именно он привел все это в движение. Взял Джедая и сделал из него Ситха. До этого дня всегда было что-то – память, некие призраки прошлого, за которые цеплялся мальчишка, веря в их чистоту и незапятнанность, держа их словно какой-то прекрасный идеал…

И они сами разрушили его - не Палпатин, а они. Те самые люди, которыми мальчишка восхищался и уважал, выкинули его веру в грязь, растоптав и уничтожив.

Его темный джедай поднял голову, все еще в неловком движении, те странные, острые, чудесно несоответствующие друг другу глаза приковали к себе взгляд Палпатина. Скайуокер по-прежнему страдал от ран, был ожесточен и озлоблен, и он желал тех, кого можно было бы обвинить в этом...
И Палпатин даст их ему - сделает это личным делом Скайуокера.

- У меня есть имя для тебя, друг мой, - сказал наконец Император с небрежной беспечностью. – Точнее два. Мон Мотма непосредственно подписала приказ о твоем убийстве, а предатель Империи Крикс Мадин стал организатором - сама идея первоначально принадлежала ему, именно он принес ее на рассмотрение главе Восстания.

Глаза Скайуокера сузились, осмысливая сказанное, холодный, сдерживаемый гнев при озвучивании этих имен пронесся волной по поверхности Силы, грея Палпатина своей мощью.

- Только они? - его джедай положил вилку на край тарелки. – Больше никаких имен? Еще кто-нибудь был вовлечен в это?

- Нет. Я прочитал сообщения между целевой группой и офисом Мадина, все они были зашифрованы. Никто больше не был в курсе. Только Мадин и Мотма.

Захочет ли Скайуокер и имена непосредственных исполнителей? Это было бы прискорбно. Во-первых, из-за того, что Палпатин хотел сохранить сконцентрированный гнев своего джедая, полностью сосредоточенный на одной цели. И, во-вторых, хоть это и маловероятно, но тот мог обнаружить, что Палпатин знал о проникновении мятежников на верфи Куата - туда, где находился "Несравненный", и он позволил им оставаться там.

Они давно мертвы, конечно, - мертвецы были не в силах что-либо рассказать, и, по правде говоря, Палпатин не ожидал, что покушение будет таким успешным, почти достигнувшим своей цели - так что кто-то должен был взять на себя основной удар его собственного гнева.

Но было бы лучше, если Палпатин останется абсолютно несвязанным с этим. Не должно быть никаких двусмысленностей. Скайуокер делал этот финальный шаг добровольно, исходя из собственного решения, без какого-либо влияния его Мастера. И Палпатин предназначал, чтобы это оставалось именно так.

- Как вы можете знать, что Мадин не посылал те же сообщения другим руководителям головного штаба?

Палпатин, вероятно, легко мог бы вовлечь в это и остальных бывших близких союзников Скайуокера, но... всему свое время.
- Нет. Мой агент имеет возможность контролировать все поступающие и выходящие коммуникации. Информация, упоминающая целевую группу исполнителей, проходила только между Мадином и Мон Мотмой.

- Он уверен в этом?

- Абсолютно. У Лимэрита полный доступ к проходящей информации. Ему доверяют уже много лет.

Скайуокер тихо и медленно кивнул. Опираясь локтями на безупречно чистую скатерть, он задумчиво сжимал перед лицом кулак одной руки в другой, из не застегнутой манжеты виднелись полимерная белая форма и металлические спицы, фиксирующие раздробленную руку.

- Что ж, теперь это неинтересно... - наконец, пробормотал он, говоря практически сам с собой.

Внезапно осознавая испытующий взгляд своего Мастера, Скайуокер настороженно посмотрел на него, и Палпатин довольно улыбнулся в те изумительные бесподобные глаза холодного цвета льда.
- Как далеко ты продвинулся, друг мой, - тихо и благосклонно произнес он. - Это был трудный путь, но он только сделал тебя сильнее. От заблуждений и неведения до прозрения - от дня до ночи... - Он склонил голову в сторону, не сводя желтых глаз с объекта своих раздумий, мальчишка спокойно и пристально смотрел в ответ.

Сделает ли он то, на что надеялся Палпатин? Сделает ли этот финальный шаг - отрезав эту веревку - охотясь на тех, кого он когда-то чтил?

Поскольку правда состояла в том, что даже теперь, после трех долгих лет, Палпатин не был полностью уверен в этом диком, изменчивом, всегда балансирующем на лезвии ножа нраве. Приручит ли его когда-нибудь Палпатин? И хотел ли он этого вообще, на самом деле?

- Ты будешь выть во Тьме… мой дикий Волк?

Люк чуть снисходительно склонил голову, впервые искренне принимая эпитет Палпатина, соглашаясь дать своему Мастеру все, что тот бы ни захотел, пока эти желания совпадали с его собственными намерениями.
Он полуулыбнулся, не сознавая безжалостной угрозы на своем израненном лице.
- Выпустите меня на охоту, и я позабочусь, чтобы меня услышали.

[Алита Лойс]

Глава 7

Огромная, пышная, роскошно отделанная Главная Палата Аудиенций, центральная часть обширного Тронного Зала, пустовала в тихие предрассветные часы. Зал был погружен в полутьму, уникальные выдувные лампы ручной работы в вышине давали приглушенный свет, отражающийся на богато украшенном золотом и россыпями драгоценных камней изящном арочном потолке. Его нежное сияние разбрасывало мягкие рассеянные тени в бархатном мраке, едва справляясь с тем, чтобы чуть осветить многочисленные углы палаты. Впрочем, Палпатин не нуждался в таких грубых средствах, чтобы знать, что он здесь один.
Сверкающий золотым великолепием Трон Солнечных лучей, стоящий на высоком возвышении, располагался на бледном мраморном полукруге со сложным инкрустированным узором красновато-коричневых и серо-голубых цветов. Этот пол был вынесен из Палаты Советов старого Храма Джедаев по приказу Палпатина, и он никогда не переставал наслаждаться тем, что его трон был установлен на полу, на котором ему когда-то было запрещено стоять.
Сам трон, являющийся реликвией минувших веков, был взят в тайном хранилище разграбленного Храма. Его массивная спинка была выкована из драгоценного металла в форме солнца, окруженного языками пламени. Самый нижний из них касался пола, а самый верхний находился значительно выше уровня головы. Чеканные лучи ловили малейший свет, преломляя его многочисленными гранями вокруг самого трона и восседающего на нем человека.
Руки Палпатина лежали на широких подлокотниках, в который раз он улыбнулся принадлежавшему ему теперь сокровищу.
Его истинное назначение давно было затеряно в истории, трон всегда был почитаемым артефактом джедаев, скрывавших его окутанное тайной существование. Поскольку древний трон хранил пророчество - увидеть которое можно было только, если точно знать, где смотреть. Пророчество, грозящее уничтожением и обещающее спасение. Новую эру. Тайна, предсказывающая и власть для ситхов, и равновесие для джедаев.
Спрятанное на замысловатой чеканной поверхности лучей солнца на неизвестном древнейшем языке. Широко растянутые надписи были выгравированы крошечными буквами - настолько искаженными, что их почти невозможно было увидеть и прочесть. Происхождение как текста, так и самого трона было окутано туманом времени. Объединенные фрагменты надписей составляли одно из самых великих пророчеств, известное как:
"Сын Солнц"
Ученые спорили о его точном значении в течение многих столетий, дотошно толкуя и повторно переводя произвольно и беспорядочно написанный текст множество раз, пытаясь принести ясность в имеющийся сумбур. Образца этого языка больше нигде не существовало, и широко рассеянное пророчество постоянно бросало вызов всем определениям и формулировкам, заставляя бесконечно обсуждать и подвергать сомнению различные мелочи и детали, приводя к существованию множества версий и интерпретаций.
Для успеха, казалось, им был необходим только ключ. Какая ирония. Когда этот «ключ» появился, джедаи практически исчезли, а к тому времени, как «ключ» увидел Трон в первый раз, от них остался лишь прячущийся где-то в дебрях, всеми забытый отшельник.
Да, этот прославленный Трон Солнечных лучей, учитывая его историю, казался Палпатину естественным выбором при создании Тронного Зала, финальным штрихом чудовищно громадных работ по украшению и отделке его Императорского Дворца, законченного почти десять лет спустя после того, как он утвердил свое господство. Ощущая потребность, он лишь добавил к трону роскошную и тяжелую резную скамеечку для ног, с высеченными на ней образами его далеко раскинувшейся Империи. Едва ли тонкая аллегория.
В этот час он был один - Империя лежала под его ногами - погруженный в свои мысли. Зал был безмолвен и тих, Суд давно распущен, но Палпатин остался здесь, в месте сосредоточия его могущества и власти. Даже спустя двадцать четыре года после того, как он взошел на трон, он все еще испытывал торжество, находясь здесь. И сейчас даже больше, чем когда-либо. Ибо, держа власть над Скайуокером и обладая лояльностью этого самого уникального ключа к пророчеству, для него все становилось возможным.
Он знал это уже в течение двух лет, с тех пор, как через несколько месяцев после обращения Скайуокера, Палпатин последовал за отдаленным, шепчущим завихрением в Силе к Тронному Залу и нашел там стоящего в тенях мальчишку, словно в трансе смотрящего на трон, на Место Пророчества. Не сознающий близкого присутствия своего Мастера, он стоял прикованный к месту, не замечая проходящего времени. Следуя какому-то порыву, Палпатин предложил мальчишке прочесть надписи, зная, что тот не имел никакого представления об их существовании, не говоря уже о том, как их расшифровать.
И мальчишка прочел их. Просто. Как будто это было самой естественной вещью на свете - возможно, для него это так и было. Для ключа к пророчеству.
Палпатин сощурил желтые испещренные пятнами глаза, обдумывая встречу со Скайуокером прошедшим вечером, зная о фундаментальной перемене в его позиции и отношении, выраженных в его действиях и намерениях. Безмерно радующий результат рискованной игры Палпатина. Поскольку это игра внезапно набрала непредвиденные обороты с непредвиденной ставкой, переходя от незначительного плана к главной кампании, без возможности дальнейшего вмешательства ее зачинщика. Палпатин публично признал Скайуокера Наследником в уловке больше вовлечь его в новое положение и новую жизнь и таким образом, наконец, отделить от Восстания, к которому тот по-прежнему испытывал некоторое невольное чувство преданности.
Результат превзошел все ожидания.
Все его поведение изменилось - как будто последний, глубоко находящийся в нем барьер, так долго державший его и мешавший ему, пал.
Ситх, которого Палпатин видел удерживаемым позади тех синих ледяных глаз в их самую первую встречу, наконец, ступил на свободу. Самоуверенный, сознательно независимый, резкий и непостоянный нрав, всегда изводящий Вейдера, в его сыне был умерен сдержанной холодной расчетливостью, дающей отличные перспективы на будущее. По ощущениям Палпатина, порой, даже слишком отличные. Слишком много происходило позади того хладнокровного, невозмутимого фасада, который показывал мальчишка; это было очевидно.
Становилось тяжелее контролировать его, конечно, но все это было частью игры.
Палпатин однажды задался вопросом, сможет ли он когда-нибудь склонить это дикое существо к своим ногам, сможет ли в действительности управлять им. Даже сейчас, некая крошечная часть Палпатина сомневалась в том, воспитывал он ученика Ситха... или создавал Мастера. Он никогда не беспокоился по этому поводу с Вейдером, который потерял значительную часть своей связи с Силой рукой Оби-Вана и чувствовал себя всегда каким-то образом признательным Палпатину, зная того с самого детства.
Нет, его сын был другим; у него не было такой преданности, и тогда как Палпатин приложил большие усилия, разъясняя, что его собственные способности были сильнее способностей мальчишки, когда тот только прибыл, теперь они оба знали, что это больше было не так - что, по крайней мере, они были одинаковы.
О, Скайуокер испытывал здоровое уважение к своему Мастеру - к его мощи, к его положению и к его безжалостной воле - но все больше и больше, по мере того, как росла уверенность мальчишки в себе, становился понятным факт, что если он решит действительно что-либо сделать, никакие предостережения не поколеблют его. Он был слишком упрямым, слишком активным, слишком непреклонным.
И все же пока, в итоге, он все еще подчинялся воле своего Мастера… Вначале он сохранял абсолютную твердость, а затем, в конце концов, уступал – словно попадая в безвыходное положение, некий тупик. И до настоящего времени Палпатин не мог до конца понять, что это было… Поскольку тот сдавался не под силовой угрозой - наказание для Скайуокера было лишь наказанием, тем, что ему придется вытерпеть, когда он зайдет слишком далеко. И фактически оно никогда не останавливало его от неподчинения в дальнейшем, лишь заставляло относиться к выбору своих действий более осторожно.
Таким образом, было что-то еще мешающее мальчишке, некая большая угроза, сдерживающая его - и Палпатину необходимо было знать, что это. Необходимо было держать контроль в собственных руках. Иначе он никогда не сможет действительно знать, выжидает ли его Волк просто момент для удара.
Погрузившись в размышления, Палпатин ощутил в позвоночнике покалывание наступающего видения, поднимающего волосы на затылке и замораживающего воздух в легких, когда он охотно отступил в эту всеобъемлющую мощь-

...
.........
...............
Он снова видел волка в ночи, дикое существо, которое часто приходило в его видения в течение двух долгих десятилетий.

Шорох во тьме. Дикое и своенравное оно исчезло в наплывших тенях, и он уставился в пустоту, ожидая…

Глубокая тишина. Он нерешительно повернулся.

Перед ним на коленях, в немой неподвижности и покорно потупив глаза, стоял его дикий джедай; ниспадающий складками тяжелый плащ из густого, черного меха поглощал весь свет вокруг.

Волк в ночи…

Потяни слишком сильно его цепь, и он укусит - почему Палпатин знал это с такой ясностью?

Джедай встал, соболиный плащ скользнул с его плеч, когда он безмолвно протянул руку, и, как и раньше, глаза Палпатина были прикованы к лайтсейберу в ней, испачканному алой кровью - цвета гнева, страсти и предательства…

Меч Вейдера. Палпатин вновь задался вопросом, убьет ли мальчик, в конечном счете, своего отца.

- Возьмите... - произнес джедай, хотя его губы не шевелились.

Палпатин снова посмотрел на лайтсейбер, на прекрасные алые ручейки, бегущие по рукояти и стекающие с пальцев джедая, падая темными каплями в ноги Палпатина, впитываясь в подол его плаща...

Что-то дернуло в душе Палпатина как никогда прежде, заставляя сердце в трепете пропустить удар. В страхе...

Его Волк оставался тихим и безразличным, но что-то… что-то изменилось в его глазах…

- Возьмите... или он убьет вас.

Палпатин взглянул вверх, этих слов никогда раньше не было в этом видении.

- Вейдер?

Его волк ничего не ответил, только продолжал протягивать мокрый от крови сейбер, внизу распускались неровные алые пятна, питаемые по-прежнему сочившимися с рукояти струйками густой вязкой крови.

Жизнь, яркая и насыщенная.

Смерть, проливающая рубиновые слезы.

Смерть… лайтсейбер не был активизирован, но он слышал басовый гул его невидимого клинка, шипение раскаленного света.

Смерть…

...............
.........
...

Реальность разорвала видение, нарушая связь и оставляя Палпатина выбитым из колеи в тихом и одиноком безмолвии пустой огромной палаты.

[Алита Лойс]

.

Риис вошел в темную гостиную, где Люк спокойно стоял перед рядом высоких окон, пристально всматриваясь в ночь. Раненая левая рука поддерживалась правой, сломанные ребра болели от слишком долгого стояния на ногах.

- Все прошло, как планировалось, сэр?

Люк пожал плечами, не поворачиваясь.

- Настолько, насколько это возможно.

- Но Император остался доволен? - уточнил Риис.

- Пока да.

- Тогда мы можем продолжать?

Люк долго молчал, раздумывая. Какая-то его часть все еще не желала двигаться по этому пути, ступив на который он уже не сможет свернуть и уйти - но он откладывал и мешкал слишком долго, и вот к чему это привело. Галактика шла дальше, а он остался барахтающимся в своих сомнениях, уязвимым, и в результате заплатил за это.

Палпатин вложил много времени и усилий, связывая руки Люка, и теперь Люку нужно будет вложить не меньше, чтобы высвободить себя. И в настоящий момент было очень мало людей, которым он бы достаточно доверял в этом. Риис был одним из них, как и Халлин. Мара - определенно нет, как и его отец.

Что касается Альянса… Он надеялся, что смог бы открыть диалог с ними, избежав прямого конфликта, но теперь это казалось полностью вне рассмотрения. Впрочем, шансы принятия ими его условий и раньше были весьма слабыми, становясь все призрачнее с каждым проходящим годом. В реальности он нуждался в смене их руководства, но это было вне его контроля - до сих пор. Сейчас настал момент, когда он мог двинуться к своей цели, прикрываясь местью.

Месть будет прекрасным алиби, потому что он действительно искренне хотел ее; и в этом случае месть будет всем, что ощутит его Мастер. И те небольшие приступы угрызений совести, шепчущие так долго в уголках его души, наконец, стихли, лишившись дара речи под грузом реальности совершенного предательства.

Как он мог чувствовать вину за то, что остановит тех, кто пытался уничтожить его? Это просто самозащита. Естественный отбор, законы дикой местности. Он бежал со стаей уже довольно долго, чтобы понять, что единственным способом остановить тех, кто хватал его зубами за пятки, было устранить их.

Люк улыбнулся своим мыслям, его Мастер гордился бы им. Но прежде чем Ситх торжествующе поздравит себя с созданием своего драгоценного "волка", он должен понять характер зверя-

Палпатин хотел обязательств от Люка - что ж, в общем, он получил их. Он получил своего волка. И одной из ведущих амбиций сущности каждого волка... было стремление опередить других.

- Сэр? - мягко позвал Риис, возвращая мысли Люка к настоящему моменту.

По правде говоря, он уже начал кампанию, приказав Риису связаться с его агентом среди ботанов и велеть тому наблюдать сегодня жилье Наследника в Западной Башне. И к этому моменту изображения его, живого и здорового, гуляющего по широкому балкону Парлемианских апартаментов, давно должны быть на пути к Восстанию.

- Я свяжусь с Эрго - скажу, что мы начинаем ставить западню, и нам необходимы сообщения о любых изменениях в распорядке Восстания, - произнес наконец Люк. - Ты должен связаться с адмиралом Джоссом по официальному каналу и передать мой приказ готовить "Несравненный", "Бесстрашный" и "Ярость" к широкому обходу колоний под моим командованием. Затем свяжись с ним снова на безопасном канале и скажи выпускать спецгруппы 701-го, как только они достигнут Ондерона, они должны получить Белый код и немедленно начать продвигаться к местоположению ботанов. Я должен знать, когда они будут там. Свяжись с генералом Райзом…

- Я прошу прощения, сэр, - генерал Райз получил перевод во флот Внешнего Кольца, - перебил Риис, говоря об одном из центральных военачальников Люка и их надежном союзнике.

Люк нахмурился, сузив несоответствующие друг другу глаза.
- Чьим приказом?

- Приказом Императора. Его заменил генерал Вирс - хотя, как я понял, прошение о переводе он подал сам.

Люк отвернулся, расстроенный, немедленно вспоминая, как видел Вирса в палате аудиенций своего Мастера несколькими месяцами ранее.
- Он агент.

- Палпатина?- нахмурился Риис. – Он не значится в моих списках.

- Ну, значит, внеси его туда. И сообщи мне, когда Райзу удастся связаться с тобой по безопасному каналу с "Экзекутора". Я сомневаюсь, что мы получим что-нибудь полезное от него сейчас - мой отец будет наблюдать за ним как ястреб - но он может быть полезен в будущем. Когда он вступит в контакт, установи надежную частоту и скажи ему больше не делать этого - мы оставляем его «спящим» на некоторое время, пока все не уляжется.

- И что с Вирсом?

- Информируй адмирала Джосса, что Вирс - шпион. У него не должно быть никакого контакта с 701-ым, - ответил Люк, говоря о личном воинском подразделении, которое он полностью охранял от внешнего влияния. - Если по этому поводу будут вопросы, пусть Джосс передаст, что это мое личное распоряжение и направит его ко мне.

В качестве личного полка Наследника, 701-ый поддерживал видимое присутствие на борту "Несравненного", но, в действительности, все - от количества до назначения и местонахождения команды - было тщательно скрыто. На борту одновременно находилось не больше половины команды, остальные были тайно рассеяны маленькими независимыми единицами. Конечно, какие-то имена и количество должным образом сообщались для статистических отчетов Палпатину и для воинской службы разведки на Корусканте, иногда даже правильно - во всяком случае, достаточно, чтобы пройти при необходимости проверку.

Люку потребовались два года, чтобы из маленького, стандартного полка, назначенного ему личной командой, как был назначен 501-ый его отцу, создать независимое, преданное ему, отборное подразделение. Быть продвинутым в 701-ый означало быть окончательно признанным в Центральном Флоте. Попадали туда только по личному распоряжению Люка с учетом образцового поведения, и, следовательно, это являлось знаком доверия и надежности. Медленно они отделились от регулярных войск, станов полностью самостоятельным объектом, и в то же время Люк был вполне уверен, что разведка Палпатина располагала приемлемыми сведениями о численности и преданности полка, не зная в действительности настоящего расположения и назначения единиц - и он не собирался позволять Вирсу изменять это.

Палпатин мог, конечно, расформировать 701-ый в любое время, но Люк играл осторожно, тонко и расчетливо, тщательно стараясь не выказывать наружу никакого неповиновения или инакомыслия. И он знал, что его Мастеру не хотелось никаких публичных демонстраций разногласий и недоверия между собой и его Наследником, поэтому распускать этот полк было бы политически вредно. К тому же, Палпатин должен был дать своему Волку некоторое чувство независимости и автономии… и, в конечном счете, оба знали правду: подразделение Люка было прочным и лояльным, и если бы Палпатин дал директиву о его расформировании, большая часть 701-го стала бы действовать тайно, исполняя приказы Люка и формируясь таким образом в преданную лишь Наследнику, cкрытую экс-воинскую единицу, о которой ничего не будет известно.

Необходимость вынуждала обходить многие принципы здесь, и со временем Люк обнаружил, что вопреки его ранним опасениям, неприязнь им политических уловок и ухищрений не означала, что он не пользовался ими. Он провел всю свою жизнь, находясь в жесткой труднопереносимой окружающей среде, и постоянная борьба стала частью его характера - борьба за выживание - было это в глубоких пустынях Татуина или в дипломатических джунглях Корусканта.

- Какие-нибудь распоряжения относительно генерала Вирса на это время? - спросил Риис.

- Стандартные процедуры флота, - ответил Люк и затем добавил: - Я буду говорить с ним, когда "Несравненный" выйдет на орбиту. Лично.

- Вы думаете, у него… есть потенциал?

- Очень сомневаюсь, - сказал Люк. - Но я хочу знать, почему Палпатин удалил Райза и дал мне Вирса. Или он знает, что Райз поменял свою лояльность или он просто хочет еще одного шпиона в моем лагере, что кажется маловероятным, учитывая, что назначение Вирса так очевидно связано с Императором. Впрочем, я предполагаю, Вирс должен знать это, и я более вероятно вытяну это из его головы, а не Палпатина. - Подумав какое-то время, он добавил: - И нам нужен наемник - независимый специалист по проникновению, который сможет быстро и под умеренным прикрытием войти в Восстание. Он не должен будет слишком долго оставаться нераскрытым. Узнай у Каррде, знает ли он кого... Скажи, что тот будет расходным материалом. И скажи, что мне нужны три контрабандистских модифицированных и хорошо вооруженных фрахтовщика на... ммм... Название главной транспортной компании на Ботавуи...?

Риис ответил не сразу, сбитый с толку неожиданным вопросом:
- Гм... Тионн Каллат? Mанил? - назвал он то, что первым пришло в голову.

- Необходима безупречная документация от той компании. Я сообщу потом дату, когда встречусь с ним.

- Могу я спросить, что мы будем перевозить контрабандой?

- Тебя, меня и 701-ый, - уклончиво ответил Люк, ничего больше не объясняя. Затем вздохнул, утомленный бесконечными играми, в которые он был вынужденно втянут, долгим днем и несвоевременным назначением Вирса. - Это все на сегодня, Вэз. Свяжись с адмиралом Джоссом утром. И разбуди меня в семь, пожалуйста - мне нужно начинать возвращаться к обычному распорядку. Я пойду в тренировочный зал с утра.

Риис поднял брови.
- И как вы будете тренироваться, сэр? Могу я спросить?

- Тщательно, - ответил Люк сухо, отворачиваясь, чтобы указать, что разговор закончен.

Однако от Рииса нельзя было так легко отделаться.
- Я полагаю, что Халлин рекомендовал вам подождать пока не будут удалены спицы, прежде чем начать тренировки с лайтсейбером, - вежливо напомнил он.

- Их скоро вынут, - ответил Люк просто.

Риис продолжал еще долго стоять, уставившись на его спину, оставаясь, как всегда, нечитабельным для Люка, с естественно приглушенным присутствием в Силе. Но Люк знал, что тот должен понимать необходимость форсирования его восстановления. Он не повиновался Императору много раз, но сейчас он собирался ступить на шаг дальше, чем когда-либо, и если Палпатин выяснит это, то не будет никакого разумного объяснения его явно предумышленного неподчинения.

Единственной вещью, позволившей сохранить себя от гнева Палпатина, будет успех. Только он позволит Люку скрыть свои истинные намерения за результатом… и при этом продвинуть его к собственной цели.

Если же он потерпит неудачу, а Палпатин узнает… тогда Люк не мог позволить себе слабости, потому что Палпатин разорвет его по частям.

.

.

.

Шаг Мары становился медленнее по мере приближения к апартаментам Скайуокера, на лицо легло хмурое выражение. В дверях стояли только два алых гвардейца, и до конца еще не проснувшаяся голова Мары пыталась осознать тот факт, что это, вероятнее всего, означало отсутствие Скайуокера внутри.

Она прошла вдоль главного холла обширных апартаментов к рабочему офису, и обнаружила там лишь одного Рииса, поднявшего на нее взгляд, как только она вошла. Хоть они и оба действовали по тайному приказу Императора, теоретически ни один из них не знал об истинных обязанностях другого, но Мара была весьма уверена - Риис был слишком умен, чтобы не понимать правды, и это отражалось в нем как в настороженной неприязни, так и в поддерживаемой им притворно-учтивой дистанции, что сбивало с толку намного больше.

- Доброе утро, коммандер Джейд. Я могу помочь вам?

- Где Скайуокер?

- В настоящее время Наследник находится в Зале Практики, - исправил ее Риис ледяным тоном.

На Мару это никак не повлияло.

- И что он там делает?

Риис многозначительно поднял брови.

- Только не говорите мне, что вы позволили ему идти туда в его состоянии тренироваться с лайтсейбером?

- У меня вряд ли бы получилось забрать его, коммандер, - насмешливо ответил Риис.

- Халлин знает?

- Да. Его доктор сообщил, что если Наследник - его слова, не мои - такой дурак, что пытается тренироваться с сейбером, ему только остается ждать скорого вызова в Зал Практики для собирания оставшихся частей, - сухо ответил Риис.

Мара уже отвернулась, направляясь к выходу. Дойдя до широкой базальтовой лестничной площадки, она остановилась в раздумье... было достаточно времени, чтобы быстро обернуться и взять кое-что из своих собственных апартаментов...


Два алых гвардейца энергично расступились в стороны, давая ей пройти, когда она открыла двери в огромный зал, уже нагретый от окружающих стеклянных стен, несмотря на раннее время. Скайуокер стоял приблизительно в центре, в чисто-белой спортивной майке и таких же штанах, в которых он всегда упражнялся при таком ярком утреннем солнце. Казалось, он буквально сверкал на фоне абсолютно черного эбенового пола.

Жмурясь от яркого света, Мара прошла вперед; Скайуокер полуобернулся к ней в легком приветствии. Лайтсейбер он держал в правой руке, левая была по-прежнему бесполезна, находясь в полимерном фиксаторе, который вместе с видимыми из него спицами вспыхивал бликами на солнце.

Люк казался удивительно естественным и непринужденным, как это часто бывало во время его тренировок, словно все остальное переставало существовать на этот момент - когда он полностью отдавался своей страсти. Всякий раз, когда он находился во Дворце, он возвращался к бесчисленным часам упражнений в Зале Практики - так же, как это было во времена его тренировок с Императором. Насколько понимала Мара, это было и способом держаться подальше от двора, сохраняя, таким образом, здравомыслие посреди этой безумной жестокой среды и реальной необходимостью, граничащей с одержимостью. Но это можно было объяснить - учитывая его положение, в один день эти тренировки могли бы спасти ему жизнь.

Он взглянул на нее, волосы были взъерошены, лицо осветила теплая, скромная улыбка, которую Мара не смогла не вернуть. Он выглядел настолько расслабленным. Никакой настороженности, никакой подозрительности, никакой отстраненности. Он был очень... обаятельным.

- Тренируешься? - она тут же мысленно пнула себя за то, что спрашивала очевидное, но он только спокойно кивнул ей.

- Пытаюсь, - признал он, небрежно очерчивая сейбером справа от себя петлю бесконечности, заканчивая ее крученым движением вверх, заводя клинок назад и останавливая его в миллиметре от своей головы. Мара слегка вздрогнула, но Скайуокер казался полностью раскованным во время маневра.

- Знаешь, я отчетливо помню, как Халлин сказал, что тебе еще рано практиковаться с лайтсейбером.

- Я думал, ты никогда не слушаешь Халлина.

- Вовсе нет, - храбро возразила Мара. - Я говорила только, что слушаю его меньше, чем ты.

- Здесь ты права, признаю, - улыбнулся он, салютуя ей аккуратно поднятым перед лицом клинком и слегка поклонившись. Отстраняясь от нее, он сделал два шага назад - явно, чтобы освободить себе место для размаха сейбером.

- Ты очень великодушен, - невозмутимо ответила Мара, но не смогла удержать маленькую улыбку, подернувшую губы, одновременно подходя к нему, чтобы сохранить между ними близкое расстояние.

Не потеряв присутствия духа, он отступил еще на два шага - Мара приблизилась еще на столько же. Он взглянул на нее, нахмурившись, глубокий шрам на его лице исказился.
- Мы танцуем?

Мара позволила себе усмехнуться:
- Я все еще жду ответа на мой вопрос.

- Я думал, что я уже согласился с тобой.

- Я подразумеваю вопрос о Халлине, о том, что ты еще не готов к таким напряженным тренировкам.

- Я следую его рекомендациям.

Мара нахмурилась.
- И когда это?

- Когда я отошел от тебя - чтобы не задеть тебя сейбером, - ответил он ровно.

- Это не ответ, а только игнорирование вопроса.

Он склонил голову набок, переходя на снисходительный тон:
- Если ты занудствуешь, я хотел бы заявить для протокола, что в действительности ты не задавала мне вопрос, это было больше похоже на утверждение.

Он вновь отстранился, улыбка изогнула его шрам и достигла лазурных глаз, что всегда было редкостью, хотя - удивительно - Мара наблюдала это множество раз за последнюю неделю. И она все еще пыталась решить, стоило ей радоваться этому или отнестись с подозрением. Но в любом случае она была очарована этим новым привлекательным завихрением в характере Скайуокера. Халлин предупреждал о колебаниях в настроении и изменениях характера после комы – и если это и было тем результатом, то она, несомненно, могла бы жить с ним.

Он еще раз отступил.

- И ты по-прежнему на моем пути.

Мара вновь нахмурилась, отказываясь сдаваться; если она не могла заставить его остановиться, то, по крайней мере, она могла бы попытаться ограничить то, что он делал -

- Нам нужно попрактиковаться в поединке, - сказала она, протягивая руку к своему простому, утилитарному сейберу, который дал ей Палпатин много лет назад, выглядевшему как шлифованная стальная труба с кнопкой.

Изящная и стройная, на таком близком расстоянии к Люку, Мара была чуть выше его плеча, но это нисколько не пугало ее. У нее не было его силы, но зато было тренированное, спортивное тело, ловкое и проворное, и она с ранних лет обучалась таким поединкам. Правда, он без усилий побил ее в их коротком спарринге раньше, но она тренировалась с тех пор.

Однако ее предложение фактически заставило его рассмеяться, он опустил сейбер и дезактирвировал яркий рубиновый клинок, наружу внезапно прорвался акцент систем Внешнего Кольца:

- Ну да, потому что ты так любезно проигрываешь.

- Может, я побью тебя, - поддразнила она, все больше притягиваясь отсутствием его обычной защиты.

Он выдержал многозначительную паузу, сказавшую ей, как сильно он в этом сомневался, и затем произнес на отличном, полностью восстановленном корускантском произношении:
- Нет.

- Ну, не знаю, - легко продолжала подтрунивать Мара. - У тебя сломана рука, плечи скованы, бедро и лодыжка повреждены. Так что, думаю, у меня хороший шанс на этот раз.

- Нет у тебя шанса.

Мара подняла брови.
- Я что, так плоха... или ты настолько хорош?

Он пожал плечами, игнорируя комплимент, но полностью уверенный в своих способностях.
- Немного и того, и другого.

- Возможно, ты тогда мог бы дать мне несколько уроков?… Я попытаюсь не выходить из себя на сей раз.

- Я думаю, это и есть первое, что тебе нужно сделать - не выходить из себя, - проговорил он сухо. - Вернись, когда ты научишься этому.

- Думаю, тебе стоит поискать бревно в своих словах.

- Видишь? - в голосе слышалась ирония. - А ты еще даже не активизировала сейбер. Мара пожала плечами, смирившись с поражением, и удивилась, услышав: - Возможно, в другой раз.

Он попытался отойти в другом направлении, но она не собиралась сдаваться, заканчивая их разговор, когда Скайуокер был в таком очаровательно-легком настроении; вместо этого она взглянула на сейбер в его руке:
- Можно посмотреть?

Это было невероятное нарушение этикета, она знала, но ей было искренне любопытно. Он носил и использовал этот сейбер уже три года, и она никогда не видела его вблизи. Люк посмотрел на нее, улыбаясь, пальцы лишь чуть заметно напряглись на рукояти оружия.

- Я смогу увидеть твой? - изумив ее, он протянул ладонь левой руки, смотря полными юмора несоответствующими друг другу глазами.

Улыбаясь, Мара согласно поместила туда свой лайтсейбер, ударяя им о твердый полимерный фиксатор, но не отпустила его. Одновременно она захватила рукоять его меча. Он сжал руку, и какое-то время также держался за оба сейбера, таща их слегка к себе, как и она.

- Кажется, сейчас наши отношения стали неразрывны, как никогда.

Ни уловки, ни подозрительности, лишь искреннее откровенное развлечение. Она не помнила, когда последний раз застигала его в таком отличном настроении. Таком… притягательном. Возможно, причиной было его возвращение к заветным тренировкам, чувство, что он что-то фактически делал для того, чтобы восстановиться. Хоть что-нибудь.
В ответ она смогла только усмехнуться - казалось, в это утро подобная реакция была самой естественной для них.

- Очень забавно. Отпусти.

Он отпустил, как и она; Мара осталась с его мечом в руке. Лайтсейбер был очень личной вещью, и хоть оболочка этого сейбера была подарена, сущность меча - его клинок - Скайуокер несомненно сконструировал и создал сам.

Когда-то, давно, полагали, что лайтсейбер являл собой душу джедая, использовавшего его - говорили, что джедай, касаясь чужого меча, мог ощутить призрачную личность его владельца. Хотя Мара ни на секунду не верила в эти романтические сказки, она вполне допускала, что форсъюзер мог что-то прочесть по такой крайне личной, индивидуальной вещи другого чувствительного к Силе существа. Получить некую информацию, которая вполне вероятно наполняла долго и интенсивно используемый сейбер.

Этот меч был значительно тяжелее ее оружия и чуть длиннее и шире. Черная поверхность рукояти, подаренной Палпатином, была сделана из драгоценного металла перенниума, покрыта скрупулезно выполненной изящной гравировкой и элегантно украшена по всей протяженности изогнутыми вставками платины и золота. Верхняя половина цилиндра была обрезана по длинной дуге, чтобы выставить наружу восемь катушек-активаторов поля, каждая из которых была окаймлена тонкой платиновой полосой. Мара была уверена, что этого не было, когда Палпатин дал Скайуокеру рукоять, что это было сделано преднамеренно, впоследствии, приближая почти бесценный предмет к более утилитарному виду.
Кожух клинка был классической срезанной конической формы, сверкая полированной платиной, как и торец сейбера. Несмотря на его очевидную ценность, несметное число мелких царапин и зарубок, накопившееся за несколько лет исключало какую-либо претенциозность, гравированная верхушка из перенниума местами была уже затерта до зеркально гладкой поверхности, даже тактильно давая ощущение интенсивного характера использования.

Произведение искусства, но сдержанное и непритязательное, противоречащее своей смертоносной природе.
Вызывающее чувство… опасности. Непривычный вес делал меч довольно неудобным для хвата, лишая, таким образом, уверенности и заставляя немного нервничать.

Скрытая внутри безудержная мощь.

- Могу я? - не ожидая разрешения, Мара отвела рукоять в сторону и активизировала сейбер.

Клинок ожил с неожиданно мощной отдачей, и ей потребовалось как следует задействовать мышцы, чтобы справиться с напряжением.
Она не видела, но ощутила небольшое изменение в позиции Скайуокера, хотя он не поднял и не активизировал ее собственный сейбер. И, казалось, при этом он не чувствовал необходимости отойти в сторону.

Все лезвия имели небольшую тянущую силу, создаваемую резонансной вибрацией, зависящей от уникального кристалла, так называемый «крен», дающий клинку его «вес». Некоторые были ровными и легкими, что увеличивало их маневренность. Однако весь импульс движения должен был идти от владельца меча. Таким образом, клинок позволял более легко совершать сложные шаги и движения, но делались они без какой-либо мощи.
У "тяжелых" лезвий был низкий резонанс и более выраженный "крен", требующий гораздо большего мастерства для управления оружием. С такими клинками стиль борьбы был другим; для контроля их гироскопического эффекта требовалось постоянное движение. Но их импульс давал им мощь в самых сложных движениях, делая эти трудные, "тяжелые" лезвия намного более смертоносными при точном ударе.

Все клинки были, в сущности, соотношением между непринужденностью и скоростью небольшого "крена" и трудно-контролируемой смертоносной мощью "тяжелого" лезвия. Клинок ее Мастера, как и клинок Мары, был легким и быстрым, усиленным скоростью и требующим меньшего количества умения в плане постоянных тренировок и практического опыта. Клинок же Вейдера очень походил на клинок его сына, что побудило Мару на мгновение с любопытством задуматься о том, какое зрелище представлял поединок, который, как она знала, состоялся между ними раньше.

Подача на это лезвие была очень низкой, ощущаясь словно пульс, и она почувствовала, как чутко ускорилось в ответ ее собственное биение сердца. Кинетический "крен" тянул руку, настолько сильно, что ей приходилось бороться, чтобы удержать рукоять оружия, казавшегося живым. И все же, когда она повернула его в медленной "восьмерке", оно практически само повело ее руку, таща ее в своем рвении к движению.

Это было уникальное, живое лезвие, созданное гораздо больше для наступления, чем защиты, требующее скорости реакции и мощи. Предназначенное брать инициативу и теснить в атаке.

Клинок Ситха.

Она подняла ярко-красный клинок в широком размахе, держа наконечником вниз. И хотя ее глаза были прикованы к лезвию, Мара знала, что все ее внимание сосредоточилось на Люке, как и его на ней.

Ощущая это, она взглянула на него; те пронзающие, несоответствующие друг другу глаза пристально смотрели на нее. Сейчас, изучая его раненое лицо, глубоко в душе, Мара понимала, что каким-то образом их отношения перешли на другой уровень. Воздух буквально гудел между ними, отчего вставали дыбом волосы на затылке и по спине бежали мурашки.

Она вновь перевела взгляд на борющийся, пытающийся вырваться клинок, очаровывающий и притягивающий своим противоречивым характером - и сопротивляясь ей, и желая сотрудничества.

- Любопытный клинок... Опасный.

- Все клинки опасны.

Она посмотрела на него - в глаза, которые не отпускали ее.

- Этот больше остальных.

- Тогда, возможно, ты должна остановиться.

- Должна. Но я чувствую, что не хочу этого, - сказала Мара так небрежно, как могла, опять перемещая клинок в восьмерке и наблюдая за ним, низкий гул отозвался эхом в пустой комнате. - Он притягивает меня.

Люк едва заметно улыбнулся, шрам у глаза слегка искривился, но тихий, осторожный голос не выражал ни развлечения, ни предостережения, глаза следили за медленно-двигающимся клинком.

- Тщательно подумай - не начинай ничего, полагая, что ты справишься с управлением. У таких движений есть привычка выходить из-под контроля.

Мара точно знала, о чем он говорит, но в тот момент она полностью потерялась в тех разительно-пронизывающих глазах.

- Ты думаешь, мне нужно остановиться?

Он колебался, и это было тем ответом, который она хотела. Они долго и неотрывно смотрели друг другу в глаза, не желая нарушать момент. Наконец, все также не отводя от нее взгляда, Люк плавно протянул руку и положил ее поверх ее руки на сейбере, дезактивируя его.
- Я думаю, нам нужно прекратить играть в опасные игры, - ответил он, спокойно забирая у нее меч.

- Я думала, тебе нравится играть в опасные игры? – прошептала Мара с сумасшедше бьющимся от собственной смелости сердцем.

- Не здесь, - сказал он просто, многозначительно поднимая взгляд к камере наблюдения на потолке.

Безоговорочный отказ или только отсрочка до более безопасной ситуации?
Фактически закончив разговор, он уже уходил. Не выдержав, Мара бросила ему в спину:

- Ты имеешь в виду другое место?

Он коротко рассмеялся, не оглядываясь. Когда он заговорил - вновь в своей обычной прохладно-отстраненной манере - в его сдержанном, бесстрастном и несколько забавляющемся голосе не было и намека на произошедшее, будто все это было лишь мгновенным отвлечением.

- Удиви меня.

[Алита Лойс]

.

- Что я хочу, - задумчиво проговорил Люк, опираясь руками на стол перед собой, - это кое-что на Мару Джейд.

Риис решительно помотал головой.
- Вы знаете, она безупречна.

Люк взглянул вниз, чувствуя, как тянет заживающий шрам на лице, когда он хмурился.
- Разве? Я не думаю, что она пошла бы когда-нибудь против прямого приказа, но подозреваю, что пару негласных правил обойти может.

- Подожди, зачем тебе что-то на Мару Джейд? - спросил Халлин.

Люк досадливо покачал головой; из-за травм движение по-прежнему получалось жестким.
- Затем, что она похожа на мою тень. Куда бы я ни пошел – она тут же, за моей спиной - чересчур близко для комфорта. Я хочу знать, что именно и как много она докладывает Палпатину.

- Все, - гарантировал Риис. – Она регулярно говорит с ним и каждые два дня представляет письменный отчёт. Вы знаете.

- Можно как-нибудь совместить ее информацию с той, что поставляешь ты? Чтобы лучше понять характер ее сообщений?

Снова Риис отрицательно качнул головой:
- Нет, ранее я пробовал, давая слегка неточные сведения, чтобы увидеть реакцию. Но меня ни разу не подловили на этом.

Несмотря на смену лагеря, Риис по-прежнему тщательно поддерживал свое положение одного из шпионов Палпатина среди приближенных Люка, передавая тщательно отобранную информацию – которая больше предназначалась для вызова определенных реакций, чем для предоставления любых реальных сведений, проливающие свет на истинное положение вещей.

Получение доверия Рииса было одним из главных шагов Люка, и с точки зрения свободы во Дворце, и с точки зрения возможности следовать своим более значительным планам. Аналитический склад ума Рииса и знание им изнутри и Дворца и имперских вооруженных сил оказались неоценимы.

- У меня нет никакого контакта с Палпатином или кем-то из его штата, - продолжил Риис. - Мои отчеты делаются отдельно и посылаются по шифрованному каналу Пестажу. И нет никакой обратной связи, вообще.

Люк, Риис и Халлин находились в гостиной частных комнат Скайуокера, безопасной от всеохватывающего наблюдения, распространенного во Дворце. Люку не очень нравилось встречаться с ними здесь таким образом - несмотря на то, что внутренняя разведка его Мастера будет без понятия, о чем они говорили, она все же будет знать, что все трое находились в непросматриваемой комнате, и этого может быть достаточно для подозрений и дальнейшей разработки. Они шли к этому в течение последних нескольких недель, используя в качестве предлога ежевечерние визиты Халлина для медицинского осмотра. Иногда Люк принимал своего доктора в кабинете, иногда в библиотеке, обе комнаты находились под наблюдением. Но иногда, когда было что-то для обсуждения, почувствовав приближение Халлина к своим апартаментам, Люк шел к себе в гостиную.

Что касается Рииса, расчет был на то, что как его первый адъютант, тот проводил большую часть дня в компании Люка или, по крайней мере, поблизости от него. Фактически Люк играл на том, что по распоряжению Палпатина, он должен был оставаться один как можно меньше и хотя бы один из агентов должен был находиться рядом с ним.

Тем не менее, они пытались делать эти встречи короткими, когда находились во Дворце.

- Я хочу знать, где проходят ее границы: передаст ли она информацию, которая может принести ей проблемы - о какой-либо нежелательной для нее ситуации.

Риис вопросительно поднял брови.

- Зачем это? - вновь произнес Халлин.

- Сегодня утром она вошла в Зал Практики, и… - Люк сощурил несогласованные глаза, обдумывая утренние воспоминания. - Я думал, что смогу выпихнуть ее оттуда, но... ничего не вышло. - Какое-то время он молчал, затем пожал плечами. - В любом случае, так как я застрял здесь на какое-то время, мне необходимо обмениваться информацией, находясь во Дворце, или мы впустую растратим этот шанс, - сказал Люк, имея в виду возможность пойти против Мон Мотмы. - Халлин сказал, что Мара была наказана после покушения на меня. Вопрос: если у нее будет выбор сообщить о промахе в исполнении своих обязанностей, когда она легко может этого не делать, как она поступит?

- И как мы сможем это проверить? - поинтересовался как всегда практичный Риис.

- Здесь нужна будет ваша помощь. Давайте проверим ее на чем-то мелком для начала.

- Когда?

- Завтра. В любом случае, мне нужно начинать двигаться по Дворцу без ее слежки. Так давайте посмотрим, что она предпримет по этому поводу.

- Зачем рисковать? - спросил как всегда осторожный Халлин.

- Во-первых, из принципа. Я устал быть под постоянным наблюдением. Во-вторых, я должен проверить ее, кое-что изменилось, и я хочу знать причину. И самое важное - мне необходимо возобновить связь с Эрго, и для этого мне нужна безопасная ситуация; я не собираюсь рисковать личностью своего единственного шпиона в Восстании. Я также должен обменяться информацией с "Несравненным" и вновь поговорить с Каррде.

Люк давно использовал относительную свободу, предоставляемую расстоянием "Несравненного" от Корусканта, чтобы скрыть свои действия и незаконные коммуникации, в которых были задействованы системы шифрования, разработанные для него специалистами Тэлона Каррде.

Организация Каррде, с которой Люк столкнулся, когда ей почти благополучно удалось пересечь один из его сторожевых кордонов двенадцать месяцев назад, была довольно небольшой и очень старалась не привлекать к себе внимания, занимая сдержанную позицию, что означало - что имперская служба безопасности смотрела на нее сквозь пальцы, не придавая ей особого значения. А сам Каррде, как оказалось, имел искаженные, но надежные моральные принципы, сильно напоминающие Люку Хана Соло.

Находясь сравнительно недавно в своей профессии, Каррде нечего было проигрывать, а вот возможность получить поддержку - когда они впервые начали их настороженные отношения - была весьма соблазнительна, даже если она предполагалась от человека фактически нового в имперской иерархии, в чем они были похожи. И со временем оказалось, что Каррде поставил на правильного бегуна, и теперь был уверен, что его организации только оставалось стойко держаться и ждать, когда они займут то же желанное положение, что сейчас занимало Черное Солнце, благодаря поддержке Палпатина.

Ничто так не усиливало лояльность, как понимание, что клиент стоял первым в линии наследования императорского трона.

И все это было сейчас бесполезно для Люка, если он не сможет фактически говорить с Каррде. Пойманный в ловушку во Дворце он был полностью изолирован, будучи неспособным ни получать информацию, ни давать распоряжения и тем, с кем он просто сотрудничал, и своим агентам, на размещение которых он потратил два года.

- Что вам нужно от Каррде? - осведомился Риис.

- Мне нужны имена и местонахождения всех ботанов, предоставляющих информацию Восстанию. Всех без исключения, сотрудничающих с ним и в прошлом, и в настоящем. И я хочу знать, нашел он мне наемника или нет.

- Зачем вам ботаны?

- Восстание по-прежнему входит в компетенцию Лорда Вейдера, как и всегда. Если я открыто пойду против мятежников, то аннулирую очевидное правило Императора, а мне нужно его сговорчивое расположение духа, пока я веду свою игру. Ботаны же будут справедливой партией. Все знают, что именно они передали информацию Восстанию о нахождении «Несравненного» на верфях Куата.

- Ботавуи находится на территории Внешнего Кольца, - напомнил Риис. - Палпатин не позволит вам выходить за пределы центральных систем. Если вы возьмете "Несравненный"...

- Я не собираюсь делать это. Туда тайно отправятся боевые единицы 701-ого - мы соберем их у Деварона, в Основных Системах. Мне только нужно, чтобы Мотма знала, что за этим стою я. - Видя сбитые с толку, выжидающе-вопросительные выражения лиц своих соратников, Люк, наконец, смягчился и дал им некоторое объяснение: - Это Мон, лично, заключила договор с ботанами о снабжении информацией Аль... Восстания.

Это была первая оговорка Люка после покушения, которую заметил Нейтан; раньше Люк всегда делал тонкое различие, единственным во Дворце называя мятежников Альянсом – вероятно, потому что слишком долго находился среди них, а они называли себя именно так. Теперь, он сделал выбор, сознательно или нет, чтобы отделить себя от них.

- И таким образом ты хочешь вовлечь ее лично? - спросил Нейтан, не совсем понимая, куда клонит Люк. На него было непохоже, чтобы он тратил столько сил и энергии на то, чтобы просто задеть кого-то, кто задел его.

- Я знаю Мон; если я доставлю достаточное беспокойство ботанам, она будет чувствовать себя ответственной. Если я смогу определить, где она будет находиться лишь несколько часов...

- Вы идете за Мон Мотмой? - даже Риис был озадачен, и Нейтан понимал его. Тот сделал паузу, подбирая слова. - Я думал, вы только собираетесь избавиться от шпиона Палпатина в Восстании и укрепить Эрго.... Это, возможно, несколько расколет ваше внимание?

И Нейтан, и Риис давно знали, что у Люка не было никакой особой привязанности к Восстанию, что он никогда в действительности не стремился туда, посылая им отборную информацию больше года под маской некого офицера среднего ранга Центрального Флота. Если бы было по-другому, Нейтан очень сомневался, что Риис когда-либо изменил бы Палпатину и начал помогать Люку. Но они все знали, что попытка убрать Мотму без поддержки и разрешения Императора была невероятно опасна.

Нисколько не колеблясь, Люк заговорил тоном, не принимающим возражений:
- Палпатин ждет от меня демонстрации моих обязательств, и я должен удалить Мон. Она дала мне сейчас прекрасную возможность сделать и то, и другое. И я не собираюсь терять ее.

Нейтан перевел взгляд на Рииса, зная его военное мышление. Тот молчал, обдумывая намерения Люка, ища недостатки в логике и суждении. Люк спокойно ждал, согласный рассмотреть любое разумное мнение.

- Откуда вы узнаете, где будет Мотма? – спросил, наконец, Риис.

- Эрго скажет мне, и я также попытаюсь получить Мотму как можно ближе к Основным Системам - если смогу восстановить связь.

- Почему бы не использовать адмирала Джосса в качестве посредника между тобой и Эрго? - спросил Нейтан. - Только на то время, пока ты застрял здесь...

- Нет, это исключено, - твердо прервал его Люк. - Я не передам коды доступа к Эрго никому, даже тем, кому слепо доверяю.

- Но это был бы самый легкий выход сейчас...

- Слишком большой риск - мне придется дать Джоссу слишком много информации. У него нет никакого способа получить доступ к гарантированно безопасному каналу, и даже если внутренняя служба разведки не сможет расшифровать коды, которые я дам ему, то просто поимка Джосса, посылающего шифрованные сообщения мятежникам, будет означать обвинение в измене. В конце концов, я попаду обратно в твой медцентр, а Джосс встанет перед расстрельной командой, так же, как и раскрытый агент, коды которого я ему дам. У нас теперь, наконец, есть личность шпиона Палпатина в Восстании. Лимэрит. Прямая угроза для раскрытия Эрго. Я хочу как можно быстрее разобраться с ним.

Нейтан нахмурился, не понимая, почему именно Люк чувствовал потребность самому разбираться со шпионом Палпатина.
- Джосс не выдал бы твое имя.

- Возможно. Не под стандартным допросом. Но он - мой адмирал, и Палпатин будет вовлечен в его дело, как только ему сообщат о случившемся; он вытянет из Джосса и коды, и мою причастность. Нет - никто не будет использовать эту связь, кроме меня.

- Если ты так волнуешься по поводу Палпатина, то каким образом обезопасить меня и Рииса? - мягко возразил Нейтан.

- Риис - агент глубокого прикрытия, поскольку не имеет вообще никакой связи с Палпатином; насчет тебя, вероятнее всего, он уже знает, но предполагаю, Палпатин не хочет впустую тратить одноразовую возможность для вытягивания из тебя информации - он подождет, когда это будет того стоить.

- Что ж, приятно слышать, - произнес пересохшим ртом мертвенно-бледный Нейтан. Ему действительно никогда не приходило в голову, что Император может знать о его привязанностях и просто ждать удобного момента для удара.

Люк широко улыбнулся:
- Расслабься, Нейтан, он должен позволять мне поблажки - давать некоторую иллюзию независимости, и ты знаешь, он большой сторонник правила, что лучший черт тот, которого знаешь. И если тебя это успокоит, то именно по этой причине, я и пытаюсь максимально возможно не допускать тебя во дворец, беря везде с флотом.

- Но сейчас я здесь уже три месяца.

- Поэтому я хочу отправить тебя назад на борт "Несравненного". Но немного трудно обосновать причину отсылки моего личного врача, пока я все еще в таком виде. - Люк поднял свою неподвижную руку в фиксаторе, с очевидным неудовлетворением в голосе. – Так что ты снимешь это завтра.

- Через две недели, - исправил Нейтан.

- Завтра.

- Я сниму фиксирующую форму завтра, спицы должны остаться, - согласился на уступку Нейтан.

- Все?
- Можно вынуть их из ключиц. Если ты прекратишь занятия с сейбером.
- Хорошо, - сказал Люк, и Нейтан знал, что тот продолжит тренировки; Люк не стал ни соглашаться, ни спорить, он просто пошел дальше. Всякий раз в таких случаях, для предотвращения дальнейшего обсуждения, он или быстро менял тему или задавал вопрос.

- Возвращаясь к сути, - продолжил Люк, не давая Халлину возможности ответить, - мне необходимо обменяться сообщениями, а для этого я должен воздействовать на офицера коммуникации для получения его кода доступа, и это означает, что мне нужно быть достаточно далеко от Башни, где находится Палпатин, чтобы он не поймал меня на этом. Я могу скрыть свои действия до некоторой степени, но чтобы это было наверняка, мне нужно находиться в Монолите.

Монолит был массивной большой частью Главного Дворца, на которую опирались четыре жилых Башни, эпицентр Империи величиной с квадратную милю. Место, куда стекалась вся информация, сообщения, рапорты и запросы, обрабатываемые там, прежде чем попасть в Кабинет Императора в Южной Башне для рассмотрения. Неизменно подозрительный к мятежам Палпатин, сохранял этот порядок, чтобы все было у него под рукой, постоянно наблюдая и ища любое предательство.

- Мне очень не нравится мысль, что вы будете посылать незаконные сообщения так близко от Императора, - тревожно произнес Риис, верный своему положению телохранителя. Хотя, как знал Нейтан, для того, чтобы высказать это вслух, Риис должен был быть искренне и сильно взволнован, что естественно передалось и доктору.

- Наши варианты весьма ограничены, пока я во Дворце, - твердо произнес Люк, не желая затягивать обсуждение из-за ограничений во времени. - Я смогу спуститься в Монолит незаметно, вы знаете это. Но не с Марой у меня на хвосте, сообщающей о каждом моем шаге.

- И ты хочешь, чтобы она привыкла терять тебя на короткие промежутки времени, - понял Нейтан, памятуя то, с чего начал Люк.

Тот согласно кивнул:

- Но мы должны подойти к этому плавно. Если она потеряет меня несколько раз, быстро найдя после этого в разумной приемлемой ситуации, она не захочет дергаться, чтобы сообщать об этом - или просто не захочет признать, что допустила это. Меня устроит любой вариант.

- Только еще одна из небольших причуд твоей индивидуальности, - сухо прокомментировал Нейтан.

- Значит завтра? - спросил Риис.

- Первым делом, - ответил Люк. - Для начала это должно быть что-то недолгое, ничего неожиданного за исключением моего отсутствия в апартаментах. Она достаточно умна, чтобы выяснить, где я - если я не изменяю свой распорядок. И если она сможет найти меня за несколько запросов по комлинку, с небольшим количеством поддержки, она не станет сообщать об этом.

Риис кивнул, понимая свою роль.
- Если позволите, командующий, я думаю, наше сегодняшнее время вышло. - Он выразительно взглянул на дверь, и все знали, что он прав.

Люк встал, Халлин и Риис автоматически поднялись следом. Они могли быть его cозаговорщиками, но правила протокола и этикет были так глубоко внедрены во Дворце, что все по-прежнему повиновались им даже конфиденциально. Люк, в конце концов, был Наследником Империи, и, несмотря на его предыдущие возражения и опасения по этому поводу, протокол медленно становился обычным, никто не сидел в его присутствии, если его не приглашали.

Нейтан задержался, дождавшись, когда они с Люком останутся одни.
- Я только хотел бы кое-что прояснить для себя, если можно.

Люк поднял брови, приглашая продолжить.

- Ты и коммандер Джейд… я думал… у меня сложилось впечатление, что вы были…

- Нет, - ответил Люк просто, избавляя Нейтана от необходимости дальнейших попыток задать свой вопрос.

- А. Тогда, наверное, тебе нужно знать, почему Джейд была так… расстроена, когда ее сняли с должности в твоем окружении...

- Я знаю, почему, Нейтан. Спасибо, - проговорил Люк указывающим на закрытие темы тоном.

Нейтан продолжал стоять, смотря на Люка.

- Ты пытаешься сказать, что я могу доверять ей? - полным сомнения голосом спросил Люк, давая понять, насколько неблагоразумно это было. - Она остается той, кем была всегда, Нейтан - главным агентом Палпатина и моей постоянной занозой.

- Но ее собственные чувства могут… - Нейтан замолк, внезапно видя намного больше.

Именно поэтому Люк чувствовал, что есть смысл проверить реакцию Джейд. Он думал, что она уступит и не станет ни о чем докладывать, потому что это может подвергнуть опасности ее положение рядом с Люком. А не потому, что она испугается простого выговора. Выговор ничего не значил для Люка - противостоять изменчивому характеру Императора стало его образом жизни - и он также не считал, что это важно для кого-то.

Нет, он делал ставку на интерес Джейд к нему – на то, что этот интерес обеспечит ему некоторую свободу, позволив иногда вдохнуть полной грудью.
Но, все же, их непреднамеренная близость в медцентре казалась Халлину настолько подлинной… Он был неправ - или человек, которому так упорно преподавалось Императором, что успех требовал использовать любые имеющиеся у тебя благоприятные возможности, теперь был готов безжалостно использовать свои собственные чувства, так же, как и чувства Джейд?

- Интересно… - Нейтан сделал паузу, подыскивая правильные слова...

- Давай, выкладывай.

- Я просто хотел знать, как ты спишь сейчас?

- Давай сразу к сути, Нейтан.

Нейтан тактично опустил глаза, в голосе послышалась легкая нервозность:
- Я просто думаю, подходящее ли это время для принятия таких важных решений, учитывая недавнюю травму головы?

- Что ты имеешь в виду?

- Помнишь наш разговор о посткоммоциональном синдроме - я говорил, что какой-то период времени ты можешь сталкиваться с некоторыми... изменениями своей личности. Ты можешь стать более раздражительным и несдержанным. Тебе может оказаться более трудно принять… беспристрастное решение. Твое суждение может быть ослаблено какое-то время.
Люк остро взглянул на него, подняв подбородок.

- Ты считаешь, я принял неправильное решение?

- Я думаю, возможно, ты можешь обнаружить, что... занимаешь более агрессивную позицию, чем предполагал, - попытался дипломатично выразиться Нейтан.

Люк посмотрел в сторону, голос нисколько не потерял резкости.
- Что я обнаруживаю, так это то, что я чувствую себя больным и усталым от хождения на цыпочках вокруг Мары Джейд.

- Но на самом деле ты не вокруг Мары Джейд ходишь на цыпочках, верно? А вокруг Палпатина.

- Возможно, я чувствую себя больным и усталым и от хождения на цыпочках вокруг Палпатина.

Нейтан промолчал, но Люк не был настроен останавливаться.
- У тебя есть какие-то проблемы с этим?

- Нет, - мягко ответил Нейтан.

- Потому что нет ничего, чего бы я не говорил раньше.

- Абсолютно. Я просто не слышал, что бы ты говорил это настолько… прямо раньше.

- Что не означает, что это неверно.

- Я только хочу сказать, что, возможно, какое-то время тебе нужно удержаться от принятия любых основополагающих решений, потому что твое суждение может быть несколько искажено. Ты можешь захотеть взять на себя больший риск, чем обычно, или совершить что-то, что ранее было тебе нехарактерно, хотя сейчас тебе это так не кажется.

- И по твоему профессиональному мнению, как моего врача, ты полагаешь, это произошло?

Нейтан заколебался, не желая ставить Люка в положение, в котором он будет постоянно пытаться пересматривать все свои решения. Когда малейшая ошибка углублялась и использовалась всевидящим Императором, сомнения и неуверенность в себе были смертельны.

Но живя под наблюдением Мастера, известного своей проницательностью, собственные способности Люка были заточены с остротой бритвы, и его следующие слова дали понять, что колебание Нейтана было красноречивее всякого ответа.

- Ты думаешь, я сбился с пути.

- Нет, - немедленно ответил Нейтан.

- Значит, ты думаешь, что я собираюсь сделать это?

Снова то выразительное колебание.

Люк не мог сдержать резкость в голосе:
- Ты не согласен с тем, что я сказал?

- …Нет.

- Это противоречит чему-либо, что я говорил в прошлом?

- Люк, пожалуйста, не пойми неправильно - я не пытаюсь поймать тебя и не поэтому говорю все это. Я только хочу, чтобы ты понял, что твои травмы могут быть глубже, чем это видно.

- Люди, которым я доверял свою жизнь, те, за кого я отдал бы свою жизнь, защищая их три года назад, только что попытались убить меня. Естественно, мои травмы глубже просто физических, - Люк склонил голову набок, слегка смягчая свой гнев. - Но ты хочешь знать, что все это нечто большее, чем просто месть.

Халлин почти вздрогнул - прочитал ли Люк его мысли? Он не помнил последний раз, когда тот делал это без его согласия... но Нейтан решительно не отступал.
- Скажи мне, что все это - часть некой большей стратегии. Не только ради какого-то уровня власти и независимости; мне нужно знать, что это нечто большее. - Халлин отчаянно хотел услышать это.

- И если это не так?

Нейтан медлил, смущаясь не словами своего друга, а его тоном, взглядом в тех странно несогласованных глазах… потому что в них не было ни опасения, ни неуверенности - в них был вызов, почти. Желание подтолкнуть Нейтана только для того, чтобы увидеть, как далеко его можно подтолкнуть.

Затем он моргнул, и этот момент прошел.

- Ты знаешь, что это нечто большее. Мотма, Палпатин - средства для цели, Нейтан, не цель сама по себе. Это всегда было так - я считал, ты понимаешь это. Но я думал, надеялся, что, когда придет время, я смог бы, в конечном счете, открыть переговоры с Восстанием - с Мон Мотмой. Но этого не произойдет; Мотма очень ясно дала понять, что никогда не станет моим союзником, а я не стану оставлять сильного врага за спиной, когда у меня есть возможность избавиться от него. Я не могу сражаться на двух фронтах, и больше не могу позволять себе находиться в ловушке посреди двух сторон. Я получил один из самых дорогостоящих и тяжелых уроков, но как любит говорить Палпатин, именно такие уроки мы и запоминаем. Нам необходимо обезопасить себя от угрозы сразу с двух фронтов. Мы должны двинуться вперед – мне необходимо двинуться вперед - или все это было зря. Недостаточно просто учиться – урок не пошел впрок, если ты не применяешь его на практике.

Нейтан нахмурился, по-новому смотря на своего друга. Все время, что он знал его, Люк всегда был кем-то, кто, как и сам Нейтан, пытался насколько возможно не выделяться. Да, Люк был своенравен и упрям, обладая всем тем, в чем его постоянно обвинял Император, но по существу, он решительно старался держаться нейтральным и отстраненным, оставаясь в стороне.

Только однажды, казалось, Халлин видел проблеск того, к чему был способен Люк - когда тот с полной отдачей боролся за свободу своего друга, коррелианца, вытаскивая того из Дворца. Тогда вся эта неприступная воля была абсолютно направлена к своей цели, полностью сосредоточившись только на своей задаче, непреклонная, решительная, неукротимая… и потрясающе эффективная. Таким был реальный Люк Скайуокер? Поэтому его считали настолько опасным, когда он присоединился к мятежникам? Был ли настоящий Люк Скайуокер этим человеком - человеком, который, как только получал миссию, цель, убеждение, неуклонно и твердо шел к этому, невзирая на все остальное, включая собственную безопасность?

Сейчас Люк смотрел на Нейтана, без всяких терзаний и опасений в глазах.
- Все, что я делал до сих пор, было отказом воспринимать реальность или защитой, Нейтан. Я сделал фундаментальную ошибку, позволяя событиям настигнуть меня, полагая, что смогу отступить в беспристрастную и нейтральную позицию, и все это только сделало меня легкой целью. Единственный способ исправить произошедшее - работать на упреждение, а не на устранение последствий, начать снова двигаться. Взять управление и контроль над событиями в свои руки и двинуться вперед.

Нейтан по-прежнему смотрел в глаза Люка, пытаясь понять, что именно произошло в результате ранения, либо оно обострило его и без того резкий характер, либо же оно сокрушило его. Пришел ли Люк просто к осмыслению своей истинной уязвимости здесь, очнувшись, наконец, от нереальных представлений или произошедшие события только открыли его естественную натуру. Возможно, Нейтан всегда видел перед собой волка Палпатина, не сознавая этого?

Халлин безмолвствовал, внезапное понимание слов Люка ударило его под дых...

Взять управление и контроль над событиями в свои руки и двинуться вперед.

Потому что для Наследника Империи существовало только одно положение, к которому он мог двинуться, только одна нуждающаяся в достижении цель.
- Ты идешь к трону, верно? - произнес Нейтан невероятное - и Люк даже не моргнул.

[vipiero]

Вау, какой поворот *___* Грезы о жестокой и беспощадной мести Люка Мон Мотме вызывают трепет - надеюсь, тут не будет поджидать облом Т.Т
Последняя строчка главы подобна урагану
Голова кругом идет, порой, от всех этих интриг Императора и Люка %) И откровенного эротизма в их отношениях х)
Очень, очень радует принятие Вейдером чувств к сыну и, пусть даже мне только показалось, хоть какие-то уступки, как отца. Боже, как же хочется, чтобы хоть в фике он не умер! Т.Т

Еще хочется пропеть громкие дифирамбы прекрасности перевода (одной специфики мира ЗВ хватает, как мне кажется, для того, чтобы считать текст сложным, а тут еще столько медицинских терминов было. Но при этом текст читается легко и понятно), но, боюсь, у меня не получится, поэтому.
Большое-пребольшое спасибо, что переводите такой замечательный фик!

[Алита Лойс]

Что подразумевает жесткая и беспощадная месть? Не жалко бедную женщину? Какие мы все кровожадные

Главное, чтобы теперь сын какие-то еще чувства нашел...

Спасибо за комплимент :) текст и впрямь довольно труден для перевода.

[Алита Лойс]

Глава 8

- И где он сегодня? - Мара заглянула внутрь главного офиса штата, находящегося в самом начале апартаментов Люка, в голосе явно слышались резкие ноты. Несмотря на то, что на входе находилась вытянувшаяся и окаменевшая на посту охрана, а Клем, назначенный личным телохранителем Люка во Дворце, стоял в главном куполе, самого Люка нигде видно не было. Мара медленно и безрезультатно обошла его жилье. Почему он всегда делал это в ее смену?

Риис поднял взгляд от холоэкрана, поворачивая к ней голову.
- Я как раз пытаюсь выяснить это, коммандер, - решительно ответил он, возвращаясь к своему поиску. - Несколько минут назад он был здесь.

- Я могу поклясться, что он делает это нарочно, - Мара легко вошла в комнату, пока не испытывая настоящего беспокойства. Это было уже третье утро, когда пропадал Люк, но, как правило, он довольно быстро находился, не совершив ничего из ряда вон выходящего. Фактически она предприняла сегодня попытку встать пораньше, чтобы поймать его.

- Да, - рассеянно согласился Риис. - Думаю, его только вдохновляет знание того, что мне приходится заполнять отчетный лист всякий раз, когда он прогуливается.

- Вы проверили тренировочные залы? - спросила Мара, хотя знала, что Риис сделает это в первую очередь; обычно именно там Люк и находился.

- Как раз заканчиваю с ними, - ответил Риис, по-прежнему уставившись в полупрозрачный дисплей, - и обнаружил Люка, чье изображение искажалось через небольшую потолочную камеру. - Вот он. Вы пойдете или я?

- Я, - откликнулась Мара. - Это моя смена.

По правде говоря, она опоздала на несколько минут, несмотря на свой ранний подъем - пойманная в коридоре Халлином, у которого случилось болтливое настроение.

Риис встал, пока она шла к двери, и небрежным голосом произнес:
- Я… допускаю, что Наследник может превратить подобное в привычку, особенно теперь, когда ему значительно лучше. Пока мы быстро находим его, я не вижу причин для беспокойства.
Полагаю, мы в полной мере способны сами справиться с этим.

Мара оглянулась, понимая, о чем он говорит…
- Конечно, - сказала она, в конце концов. - Я не вижу проблемы в этом.

.

.

- Ну, надо же, - лениво произнесла Мара, пересекая зал по направлению к Люку с сейбером в руке. – Вот и человек, которого так трудно найти.

Он легко улыбнулся ей:
- Видимо, ты не там ищешь.

- Нет, я ищу там, просто тебя там нет.

- Это - потому что я здесь, - ответил он, когда она поравнялась с ним.

- Без своих охранников - указала она, не сумев удержаться от обвиняющей интонации.

Он беспечно качнул сейбер вниз.
- Просто держу себя в форме.

Мара не смогла не заметить двойной смысл его слов.
- Ну да, прекрасно, только держи себя в форме в... - с губ почти сорвалось "смену Рииса", но она вовремя спохватилась, - чью-нибудь другую смену, пожалуйста.

Он изменил хват на сейбере, держа его клинком точно вниз и раскачивая в петлях бесконечности по сторонам от себя, сохраняя легкий и приветливый тон:
- Что случилось, Рыжая - ты несколько напряжена с утра? Похоже, ты становишься невнимательной.

- Похоже, ты пытаешься меня разозлить.

- Ты всегда близка к этому, разве нет, Рыжая? - слегка упрекнул Люк, продолжая движения сейбером и смотря при этом на Мару.

- Эй, просто я не отношусь к «жаворонкам», вот и все, - проворчала она, понимая по его удивленному тону, что слишком остро реагировала. - И ты не мог бы перестать размахивать сейбером, когда не смотришь на него.

- Если мне придется смотреть на сейбер, чтобы знать, где он - это будет весьма плачевно. И мне очень не хочется расстраивать тебя своими утренними прогулками, но здесь дело принципа, - сказал он мягко. - Я устал от пламенной тени за своей спиной.

Мара взглянула Люку в глаза, задаваясь вопросом, вкладывал ли он двойное значение в то, что сказал. Он говорил, по-видимому, об одетых в алое гвардейцах, повсюду ходивших за ним, но пламенная яркость длинных золотисто-медных волос Мары, за которые она получила от него свое прозвище - только он мог безнаказанно так ее называть - давала повод сомневаться в истинном смысле его слов.

- Они нужны для твоей защиты.

- Конечно, - ответил он сухо, но Мара не думала, что он действительно так считает. - Хотя, мне удавалось прекрасно обходиться без них двадцать один год.

- Ты не был тогда наследником императорского трона, - Мара подошла чуть ближе к Скайуокеру, стремясь вывести его на чистую воду и остановить вращающийся клинок, но он только сделал полшага навстречу к ней и изменил траекторию клинка так, что поворот петли приходился теперь на стороны от ее тела. Она приподняла брови, стойко решив не вздрагивать от крутящегося рядом клинка.

- Я не был наследником и когда они начали ходить за мной, - беззлобно возразил он. – И что ты пытаешься мне сказать? Что два охранника могли бы защитить меня, когда взорвалась бомба?

- Я ничего не пытаюсь тебе сказать, - ответила Мара, тон которой вновь начал обостряться, перенимая ее нервозность по поводу низкого гула проносящегося мимо головы клинка. - Мне плевать, на самом деле.

Скайуокер остановил клинок и взглянул вниз, на лайтсейбер в ее руке. Мара точно знала, что он собирался сказать: свое предыдущее предупреждение о том, как легко она выходит из себя - что было несовместимо с обучением бою на лайтсейберах; очевидно, прежде всего, в его голове.

- Это не считается, - заявила она, прежде чем он смог начать говорить. - Мы еще не начали… технически.

- Мы находимся в тренировочном зале, ты держишь лайтсейбер – так что, считается.

- Стоящее замечание, - спокойно признала Мара, не поддаваясь на провокацию. "Никакой потери самообладания", - сказал тогда Скайуокер. - "Вернись, когда сможешь сделать это."

Люк поднял брови со смесью скептицизма и недоверия в глазах, но Мара только одарила его своей наиболее сдержанной и невозмутимой улыбкой.

- Видишь? Никакой раздражительности. Я само благоразумие и спокойствие. Больше никаких вспышек гнева и раздражения... пока я держу лайтсейбер.

Он усмехнулся.

- Ни одной вообще?

- Ни одной.

- Несмотря ни на что?

- Да.

- Значит, это подходящее время, чтобы спросить - что случилось с твоими волосами на прошлой неделе? Все эти чудные косы и…
Мара подняла рукоять сейбера:
- Учти, эта штука работает…

Он улыбнулся, наклонив голову:
- Вот что я скажу тебе, Рыжая: я заключу с тобой сделку. Я буду шлифовать твои навыки с лайтсейбером, а ты обучишь меня рукопашному бою.

Она нахмурилась:
- Зачем тебе рукопашный бой?

- Зачем тебе улучшать навыки с лайтсейбером?

И опять все сводилось к тому же, поняла Мара: к возможности, что они будут использовать эти умения против друг друга - и Скайуокер знал это. Как и она, он хотел обменять часть своих знаний на часть ее - различными способами. Он мог взять любого инструктора по выбору - из тех, кто периодически приходил во Дворец для обучения Алой Гвардии. Но за три года она поняла, как работает его мозг, и знала, что, судя по всему, он полагал, что выбрав ее, он получит возможность ознакомиться с сильными и слабыми сторонами своего возможного реального противника.

Или, может, как и у нее, было что-то еще... что-то слишком сложное, чтобы понять это. После его ранения, казалось, будто что-то в нем кардинально изменилось, сместилось в лучшую сторону. Было в нем нечто ощутимо другое – некое чувство направления, цели.

Она озорно усмехнулась:
- Кажется, наши отношения стали неразрывны, как никогда, - произнесла Мара, сознательно повторяя слова, которые Люк сказал несколькими днями раньше.

Он обезоруживающе улыбнулся и затем ступил в сторону, принимая начальную стойку.
- Что ж, приятно иметь немного постоянства в жизни, - пробормотал он. - Готова?

Все еще улыбаясь, Мара изменила положение ног и подняла сейбер в боевую позицию, задаваясь вопросом, как этот добродушно-веселый, приветливый и обаятельный человек мог быть также неустойчивым, взрывоопасным Ситхом, в управление которым Палпатин считал необходимым вкладывать столь много сил.

.
.


Отвернувшись от двери к обзорному окну и смотря невидящим взглядом на космос за ним, Люк стоял в своем кабинете, находящемся в тыловой части мостика "Несравненного". Глаза сузились, на транспаристиле появилось отражение входящего генерала Вирса.

Палпатин дал разрешение вернуться к флоту только несколько часов назад, и Люк поспешил немедленно сделать это, вогнав свой штат в сумасшедшее столпотворение, точную причину которого он понять не мог – Люк в течение нескольких недель пояснял, что как только его выпустят из императорского окружения, он немедленно улетит.

Пришло время приводить в порядок свой собственный дом.

"Несравненный" уже находился за пределами высокой орбиты Корусканта, "Бесстрашный", "Ярость" и "Доминант" выстроились рядом для короткого гиперпрыжка к Корулагу, у которого должен был тайно ждать Каррде, когда Люк, наконец, вызвал к себе своего нового генерала – или, скорее, генерала Палпатина.

Обычно Люк терпел бы кого-то ранга Вирса в качестве члена своего штата, несмотря на уверенность, что генерал докладывает лично Императору - развлекаясь тем, что скармливал бы новому "кроту" своего Мастера подходящую информацию. Это было привычной ситуацией здесь, и Люк не собирался менять заведенный порядок с Вирсом.

Но когда он увидел генерала на своем мостике, все внутри свернулось черным тугим узлом, откидывая прочь все предыдущие намерения.

Вирс доносил на его отца - вероятно, в течение многих лет - и если раньше это больше казалось забавным, сейчас это ощущалось... нестерпимым. Генерал находился в безопасности от Люка, пока служил во Флоте Внешнего Кольца, но теперь он перешел в Центральный Флот - на личный флагман Люка - и без сомнений имел наглость предполагать, что безнаказанно сможет и здесь заниматься тем же самым.

Только несколько слов, заверил себя Люк, ничего слишком конфликтного. Только дать знать этому высокомерному и самодовольному генералу, что Люк наблюдает за ним. Хотя, он не должен, конечно, говорить этого. Он знал. Он должен просто играть с ним, вводя в заблуждение и кормя с ложечки тщательно отобранными фактами в течение многих месяцев.

Вирс направился к Люку, энергично щелкнув каблуками в приветствии. Люк остался неподвижным, ни поворачиваясь, ни поднимая руки в признании.

- Командующий, - уверенным голосом произнес Вирс. - Спасибо за удовлетворение моего запроса о переводе. Я понимаю, что у вас были хорошие рабочие отношения с генералом Раузом и надеюсь поддержать эту традицию. Я с нетерпением жду долгого и благоприятного сотрудничества между…

Люк чуть слегка повернулся, голос был подобен ледяной стали:

- Сотрудничества? Нет никакого сотрудничества между нами, генерал. Вы - мой подчиненный, и всегда им останетесь; если не намереваетесь управлять Империей однажды.

- Нет, сэр, - генерал лишь немного заколебался. - Простите меня, я просто подразумевал...

- Почему вы попросили этот перевод?

- Сэр? - теперь Вирс явно занервничал, теряя решительность.

- Это совершенно разумный вопрос. Почему вы попросили перевести вас с "Экзекутора"?

- Я чувствовал… что… ваш динамичный лидерский стиль больше соответствует моим…

- Остановитесь на этом, Вирс, - Люк, наконец, повернулся, захватывая генерала жестким взглядом. - Я думаю, самое лучшее, чего мы можем надеяться достичь от вашего назначения на "Несравненный", это понимания между нами. Поэтому позвольте мне объяснить свои взгляды, прежде чем вы скажете еще хоть слово.

Вирс затих в тревожном молчании, тон голоса Люка требовал не меньшего.

- Видите ли, я знаю, кто вы, Вирс. Я знаю, почему вы здесь и знаю, что вы думаете о выгоде, которую это положение даст вам. Вы вкладывали много времени и усилий в пустую и лицемерную преданность лорду Вейдеру, пока сообщали Императору о каждом его шаге. По какой-то причине он желал игнорировать это. Однако, я - не Вейдер. Я не терплю таких действий от своих приближенных.

От столь прямого обвинения лицо Вирса стало пепельно-бледным, глаза расширились.
- Сэр, я никогда не допускал и мысли…

Ощущая вспыхнувшую ярость, Люк наклонил голову набок.

- НЕ СМЕЙ... Не лги мне, Вирс.

Генерал замолк, полностью подавленный вспышкой гнева стоящего перед ним Люка. Плечи того были напряжены, челюсть стиснута, казалось, еще чуть-чуть и он взорвется.

- Если я хоть раз поймаю тебя на передаче сведений Палпатину, обо мне или моей команде… я выверну наизнанку твое самодовольное лицо, Вирс. И если ты думаешь, что твое соглашение с Императором купит тебе хоть какую-то неприкосновенность от моего гнева, ты прискорбно ошибаешься. Если мне придется тратить большую часть каждого дня этого рейса на то, чтобы твои последние дни стали сущим адом, прежде чем я, наконец, разорву тебя на части, то уверяю тебя - самое большее, что я получу от Императора, будет выговор за то, что я отрывал внимание от своих обязанностей. - Люк медленно шел вперед, сузив свои странные несогласованные глаза, в тихом низком голосе слышалась явная угроза. - Ты входишь сюда и имеешь наглость думать, что можешь стоять перед Ситхом и откровенно лгать. Ты самонадеянно полагаешь, что раз лорд Вейдер снисходительно позволял тебе это, я сделаю то же самое... Ты серьезно ошибаешься, генерал. Я буду пристально наблюдать за тобой. Члены моего штата будут пристально наблюдать за тобой. Члены твоего собственного штата - те, о которых ты думаешь, что можешь доверять им, будут следить за тобой. Весь день, каждый день. Я лишь буду ждать, когда ты споткнешься, Вирс, потому что как только ты это сделаешь... ты - мой. Теперь мы поняли друг друга, генерал?

Вирс потрясенно стоял, не двигаясь; страх буквально приковал его к месту, когда одетый в черное человек остановился перед ним с напряженно застывшим лицом. Хотя глаза его пылали, а низкий голос был подрезан едва сдерживаемой яростью.

- На твоем месте, Вирс, я бы резво отдал честь и сказал «Да, сэр», затем развернулся бы и вышел так быстро, как только мог… думая, что буду очень удачлив, если успею сделать это, прежде чем сумасшедшее ситхово отродье в лице твоего командующего потеряет последнее подобие контроля. И на остаток этого полета я поставил бы себе первоочередной задачей убраться вон с его пути, потому что он очень, очень вспыльчив и скор на расправу.



Мара смотрела, как генерал Вирс вышел из кабинета командующего и нетвердой походкой, не глядя по сторонам, прошел в направлении находящихся на корме турболифтов. Нахмурившись, она быстро преодолела путь до кабинета и слегка постучала в дверь, прежде чем войти. Скайуокер поднял голову от стола за которым сидел, смотря на нее с непринужденно-спокойным и открытым выражением лица, делающим его моложе своих лет.

- Что ты сказал генералу? - спросила она, несколько сбитая с толку. - Он выглядел довольно испуганным, когда уходил.

Люк сложил пальцы перед израненными губами.

- Серьезно? Просто разъяснил наши рабочие отношения. Ничего, что я не сказал бы сотне других таких, как он.

Мара хмуро проследила, как он вернулся к чтению своего датапада, хотя постаралась говорить небрежно-расслабленным тоном:

- Тебе он не нравится, верно?

Люк не стал смотреть на нее, сосредоточившись, как казалось, на своей работе, но Мара знала, что это далеко не так. Она видела в нем ту хрупкую нервозность, что давала неуловимое ощущение человека, колеблющегося на самом краю спокойствия в центре шторма. И, как всегда, это было притягательно и неотразимо для нее.

- Мне нравился мой старый генерал, - добродушно ответил Скайуокер, по-прежнему уставившись в датапад. - Мы хорошо работали вместе. Понимали мысли друг друга.

- Ты понимаешь мысли у всех, - возразила Мара.

Люк пожал плечами, подняв на нее взгляд.

- Да, но людей, понимающих, как мыслю я - немного.

- Еще бы, - сухо усмехнулась Мара. – Может, ты как-нибудь и вернешь своего генерала.

Скайуокер улыбнулся легкой очаровательной улыбкой:

- Да, несомненно.

.
.

- Мон, тебе нужно быть здесь, - произнесла Лея мрачным голосом, заставляя Мон поморщиться в своем кабинете.

- Уже иду, - она не стала спрашивать, что случилось - учитывая происходящее последние несколько недель, в этом практически не было необходимости. Менялись только детали, которые, без всяких сомнений, ей довольно скоро сообщат.

Она вошла в опс-комнату, где уставившись в экраны, сидели Лея, Акбар и Тэж Масса. Слишком далеко от нее, чтобы суметь разглядеть, что там.

- Донесение?

- Они взяли Толл’даа, - ответила Тэж напрямик. - Всю его группу.

Мон побледнела, подходя ближе.

- Это подтверждено?

Толл’даа был лидером еще одной ботанской шпионской ячейки, работавшей под глубоким прикрытием и регулярно поставлявшей информацию Альянсу. Арест его группы - фанатично преданной повстанцам - был уже пятым в общей сложности за последний месяц. Пять ячеек, ликвидированных Империей. Или, скорее 701-ым, - личной небольшой армией Волка.
С тех пор, как его выпустили с Корусканта, он преследовал ботанов; тайные, одетые в штатское единицы 701-ого появлялись повсюду, по-тихому уничтожая самые законспирированные шпионские ячейки и так же тихо исчезая, возвращаясь назад к Основным Системам вместе со своими пленными. Очень аккуратно и очень профессионально - как всегда. И они выслеживали не только группы, но и отдельных, работающих в одиночку ботанов, любого, у кого была какая-нибудь связь с агентурными сетями, связанными с Альянсом.
Это была личная небольшая вендетта, методично осуществляемая против тех, кто был вовлечен в покушение, независимо от их вклада. Анонимный информатор Леи на борту "Несравненного" послал несколько тайных предупреждений, но он не обладал никакими точными сведениями. Почему кара пришлась именно на головы ботанов, они не знали. До сих пор, несмотря на прогнозируемое притеснение от Вейдера, Альянсу удавалось оставаться относительно невредимым, хотя вряд ли это могло продолжаться так и дальше.

- Они пропустили запланированный контакт с нами, а имя Толл'даа только что пришло в типовом сообщении с "Несравненного" службе разведки на Корусканте - в зашифрованном, конечно. Вместе с ним перечислены еще десять ботанов, плюс кто-то сбежал, а кто-то убит при облаве.

Мон вздохнула, стараясь подавить нарастающую внутри панику.
- Откуда они берут информацию? Кто-то снабжает их; они не знали раньше обо всех этих группах, не могли.

Очевидно, что у Наследника имелись свои собственные осведомители сверх официальной имперской службы разведки, но до сих пор не было и намека, что его людям известны все эти сведения.

- Я подозреваю, что они знали все уже несколько недель, но тянули время, используя его для расположения по местам и установления слежки за всеми убежищами и безопасными отходными путями, пока ждали, когда Наследника выпустят из столицы, - сказала руководитель разведывательной службы Альянса, как всегда спокойным, невозмутимым голосом. - Это - спланированная операция, никаких случайностей. Нападения идут одно за другим. Наследник, скорее всего, собирал информацию и назначал боевые группы по целям последние три месяца, что он еще был во Дворце на Корусканте.

- Тогда, почему бы не взять всех одним ударом? - тихо проговорила Лея.

- Этого я не знаю, - признала Тэж, не отводя глаз от прокручивающейся вниз информации на экране. - Должно быть тактическое преимущество, иначе Волк не стал бы делать так. Сомневаюсь, что это случайно и не думаю, что он получает дальнейшие сведения от уже арестованных групп; хотя, возможно, он хочет, чтобы мы так верили - что они ломаются под допросом. Вероятнее всего, это психологическая уловка для запугивания ботанов, чтобы разорвать их связи с Альянсом. Он как никто знает, насколько мы зависим от них - и, возможно, это его попытка разделить нас.

Лею до сих пор выбивало из колеи то, какой эпитет использовала временами Тэж, говоря о Люке Скайуокере - для Леи он навсегда, видимо, останется им; прозвище «Волк» обычно больше использовалось в имперских кругах, но команда Тэж все чаще стала упоминать его в своих рапортах именно так. И Лея никак не могла понять, почему это приводило ее в такое смятение - она давно отпустила его, и у нее не было никаких причин изменять свое мнение.
Раздумывая, Лея сощурила глаза: если ботаны перестанут сотрудничать с ними, это будет очень значительным ударом по Альянсу.

- Почему сейчас, после всех этих лет? - задумчиво проговорил Акбар.

Тэж даже не колебалась:
- Потому что, как я говорила раньше, если планируете покушение на Волка, позаботьтесь, чтобы оно завершилось успехом, а иначе - да поможет нам всем Сила. Я никогда лично не встречалась с ним, но все его психологические характеристики указывают на человека, обладающего собственным сводом правил и морали, и какой бы его мораль ни была перекошенной, он строго ее придерживается. И, думаю, его довольно долго устраивало существующее положение дел, по принципу «не трогайте меня, и я не трону вас». Но теперь мы пересекли эту черту. Мы объявили ему войну, а он открыл сезон охоты. И, разумеется, он полагает, что винить в этом мы должны только себя.

- И если мы примем ответные меры за ботанов, ситуация станет хуже? - спросила Лея.

- Я бы сказала: да, - ответила Тэж. - Но это не означает, что я ратую за то, чтобы просто сидеть на месте и спокойно за всем наблюдать.

- Но если мы сделаем что-то, он вновь пойдет против ботанов, а не нас, - сказала Лея.

Очень четко и очень эффективно. Если Альянс хоть как-то отреагирует, это только усугубит и без того тяжелое положение ботанов. А если не отреагирует... вероятно, он продолжит провоцировать их, непреклонно и непрерывно, пока они не сделают это. В любом случае, за действия Альянса платили ботаны - и кто сможет обвинить их, если они захотят отделить себя от мятежников, пытаясь облегчить свое положение?

- Ваши рекомендации? - спросила Мон у руководителя разведки.

Масса помедлила, обдумывая ответ.
- Если вы хотите принять ответные меры, то я бы советовала проводить любую операцию подальше от его досягаемости - за пределами Центральных миров и Колоний. Я уверена, что мы до сих пор нетронуты только потому, что находимся вне сферы его полномочий - у него нет способа добраться до нас. Но я бы посоветовала очень серьезно отнестись к его неуклонному преследованию ботанов. Он упорно трудится, чтобы вбить клин между нами, заставить их чувствовать, что они платят цену за наши действия. И любые ответные меры, которые мы сейчас предпримем, могут быть за их счет и послужат для дальнейшего их отчуждения. В результате мы только сыграем Волку на руку.

Лея повернулась к Мон:
- Вы согласны, что это сработает именно так?

Мон, как никто другой, знала ботанов. Именно она, десять лет назад, наладила с ними контакт и заключила сделку, которой обе стороны до сих пор придерживались, и в которой Мон по-прежнему оставалась главным посредником. И она всегда прикладывала массу усилий, чтобы сохранить это положение дел. Возможно, Альянс стал несколько больше зависеть от информации, предоставляемой обширной шпионской сетью ботанов, не имея возможности отвечать им в тех же масштабах. И мысль о потере этой связи была для всех довольно пугающей.

- Нет, не сработает, потому что я не допущу этого, - заявила Мон с пылающим взглядом и дюрасталью в голосе. Она повернулась к Акбару. - Адмирал, пожалуйста, соберите небольшую команду для полета к Ботавуи. Я свяжусь с Олин'айа и, как только смогу, дам вам знать о времени и месте.

- Так точно, Руководитель, - признал Акбар, в глубоком скрипучем голосе слышалось полное согласие с ее решением. - Кто возглавит команду?

- Я, - просто ответила Мон.

- Что?! - воскликнула Лея, прежде чем сумела взять свои эмоции под контроль. - Я сомневаюсь, что это разумно, Мон.

- Ботавуи находится за границей досягаемости Наследника, и маленький отряд вполне может проскользнуть туда и обратно, оставшись незамеченным, - отозвалась Мон.

- Но все равно... Может, я могла бы пойти, - неуверенно пробормотала Лея.

- Нет, я должна присутствовать там лично, - стояла на своем Мон. - Я всегда поддерживала тесную связь с ботанами, в том числе и лично с Олин’айа. Послать теперь кого-то другого будет политически необоснованно, когда мы стремимся заверить их в поддержке.

- Олин’айа расценил бы ваш визит, как обещание поддержки и участия, - согласилась Тэж Масса, говоря о лидере, представляющем интересы ботанов. - И Ботавуи находится в Среднем Кольце, далеко за сферой полномочий Центрального Флота. Однако мы могли бы предложить им более нейтральное место для встречи, в отличие от самой планеты. Учитывая действия Волка, я подозреваю, что Ботавуи наверняка находится под наблюдением флота Лорда Вейдера и, возможно, 701-ого. Было бы лучше, если бы мы сами назначили это место, мэм. И как можно ближе к сроку встречи. Я уверена, что Олин’айа воспринял бы это, как разумные меры безопасности.

- Но в пределах их системы, Тэж. Не хочу произвести впечатление, будто мы боимся находиться рядом, когда они находятся под огнем по нашей вине.

- Но как именно ты хочешь заверить их?- не удержалась Лея.

- Я не знаю, Лея. Я, правда, не знаю, - тихо проговорила Мон.

.

.


- Присаживайтесь, - пригласил Наследник, не поворачиваясь, и высокий темноволосый человек небрежной походкой прошел внутрь и развалился в подстраивающемся под его фигуру кресле в частных комнатах того, кто был и наследником императорского трона и командующим Центрального Флота.

Тэлон Каррде хорошо сознавал, в каком исключительном и привилегированном положении он находился, хотя он все еще и пытался разобраться в его причинах. Он наблюдал, как командующий, молча, наполнил два бокала бренди - никто из них не ощущал потребности заполнять тишину, будучи уверенными в своей позиции и испытывая уважение друг к другу.

С чувством человека, знающего толк в вине, Каррде потягивал темный напиток, рассматривая водоворот пузырьков через толстое стекло. Это был хороший марочный сорт, превосходный фактически - но в галактике существовало кое-что и получше, что вызывало у человека, сделавшего любопытство своей профессией, вопрос: почему?

- Кореллианское? - пробормотал он, поднимая взгляд. - Никогда не понимал, почему вы не держите запас с Руусана…

- Люблю кореллианское бренди, - непринужденно ответил командующий, пока устраивался в кресле напротив, мельком взглянув на собственный бокал. - Один… знакомый приучил меня к нему. Это была единственная выпивка, которую он признавал. Он не позволял пить ничего другого, когда ты был с ним.

- Должно быть, он кореллианец – они ни за что не упустят случая похвалить свое. – Еще одна попытка поглубже копнуть, чуть больше узнать.

Командующий поднял на него взгляд, смотря с понимающей полуулыбкой, давая понять лидеру контрабандистов, что даже это невинное любопытство было непозволительно.

- Вы подготовили фрахтовщики для меня? - произнес он вместо ответа, и Каррде слегка улыбнулся под своими густыми темными усами. Ему искренне нравился командующий, как он ни пытался убедить себя в обратном. Если бы это было не так, Каррде давно бы снял с себя их небольшую "деловую договоренность", несмотря на всю ее доходность. Но вопреки всем слухам, молодой человек, сидящий перед ним, не был ни высокомерным деспотом, ни бесчувственным убийцей. У него был острый, резкий нрав, да - контрабандист не спорил с этим - но в кругах, в которых ему приходилось бывать, Каррде встречал львиную долю бессердечных и равнодушных убийц. И он гордился своей способностью быстро и точно читать разумных существ, что, собственно, и помогало ему удерживаться в его профессии, где долголетие была не нормой, а исключением.

- Да, все три, с правдоподобными регистрационными документами, - легко сказал Каррде. - Когда именно они вам понадобятся?

- Точно не знаю. Выставьте мне счет, начиная с этого месяца.

- На какой срок?

- Пока я не скажу обратное, - непринужденно ответил командующий, отказываясь идти на поводу.

Каррде хотел нажать дальше, но командующий слишком быстро продолжил:
- Они должны быть хорошо защищены и вооружены, плюс в состоянии дать ложные данные датчикам форм жизни и электромагнитных излучений.

- Что они будут скрывать, и от кого? - задал Каррде вопрос, более разумный, чем это казалось. Скрыть неактивную технику от пассивных сканирующих датчиков было чертовски легче, чем заряженные ионные пушки или истребители на разогреве, и скрыть что угодно от датчиков широкого диапазона маленького корабля было пустяком по сравнению с полным спектральным анализом систем, установленных на фрегатах или разрушителях. Однако командующий не имел привычки раскрывать слишком много, особенно Каррде, объявившему себя информационным торговцем.

- Они будут скрывать формы жизни, немного техники и несколько СИД-истребителей в активном состоянии. Что касается «птички», это будет небольшой корабль, такой же фрахтовщик или маленький корвет, может, крейсер; но я думаю, что сканирование будет пассивным - они сами попытаются пройти столь же незаметно, как мы.

"Что касается «птички»..."

«Птичка» была термином контрабандистов, обозначающим противоборствующую сторону, которую нужно было одурачить. Для контрабандистов «птичкой», как правило, являлось имперское управление таможни и акцизных сборов; едва ли подходящий сленг для командующего имперскими войсками.

- Где это будет? - небрежно спросил Каррде, решая, что вопрос стоит попытки.

- Чтобы забрать их, я пошлю кого-нибудь в Оброа-скай. И я комплектую их собственными командами, поэтому вам нужно будет послать транспорт забрать своих людей.

Не очень информативно. Оброа-скай был огромным, совмещенным с верфью, портом, принимающим и отправляющим каждый день сотни транспортов. Командующий, очевидно, намеревался затерять свои фрахтовщики в обыкновенной толпе.

- Мне обычно нравится оставлять несколько своих людей на борту, чисто в качестве страховки, - сказал Каррде. - Грузовые фрахтовщики - крайне дороги - особенно подогнанные под старье, когда на борту столько техники.

- Исключено, - категорически отказал командующий, но в голосе послышалась усмешка, словно он другого от Каррде и не ждал. - Если я не верну их, вы знаете, где меня искать.

- Тогда я вынужден удвоить залог.

- Без разницы. Утройте его, если это поможет вам спать по ночам.

Чему Каррде учился с командующим, так это тому, как трудно манипулировать тем, для кого деньги ничего не значат. И снова Наследник опередил его, прежде чем он смог как-либо возразить, найдя другие рычаги.

- Мне нужны контактные частоты и детальные планы кораблей. Пришлите мне их по обычному каналу, вместе с вашим счетом. Я переведу кредиты в течение трех дней. - Он сделал паузу, раздумывая. - В вашем контингенте имеются какие-нибудь ботаны или чадра-фаны в настоящее время?

Каррде поднял брови:

- Возможно. Зачем?

- Сколько?

Рослый контрабандист лишь слегка изменил позу, ничуть не задетый тем, что его вопрос проигнорирован; он повел бы себя точно так же.

- Где-то около дюжины ботанов и шести чадра-фанов. Точно не могу сказать. – Возможно, различие в количестве могло бы показать, в ком действительно был заинтересован Наследник - так как ясно, что ему нужна была лишь одна группа, другая была названа для отвода глаз.

- Они могут составить экипаж на этих фрахтовщиках?

- Думаю, да; не они одни, естественно.

- Используйте их. Скажите, что они должны будут остаться на кораблях и следовать моим приказам. - Прежде, чем Каррде смог что-то сказать, командующий добавил: - Включите это в мой счет. Можете вычесть из удвоенного залога – так как члены вашей команды будут на борту. - Он усмехнулся, выглядя очень молодо в этот момент. - Посмотрите на это так, Каррде: мало того, что вы сможете присматривать за вашими бесценными фрахтовщиками, так у вас еще будут свидетельства очевидцев о том, что произойдет. - Он снова улыбнулся. - Естественно, любые следящие устройства и передатчики, которые вы разместите в системах кораблей, будут обезврежены.

- Как будто я стал бы это делать, - улыбнулся Каррде. В этом был весь командующий - он ожидал профессиональных ухищрений, не беря их на свой счет.

- Вы нашли мне специалиста по проникновению?

На долю секунды даже Каррде был обескуражен внезапной сменой темы, но такое резкое отклонение было нормально для командующего, который едва ли питал пристрастие к светским беседам.

- В последнем полученном мной сообщении значилось "наемный убийца", - исправил Каррде, и командующий сделал едва заметный подтверждающий жест. - Я полагаю, у вас есть неоплаченный счет, - Каррде бросил взгляд на глубокий шрам, идущий от глаза командующего через всю его щеку и губы.

Он упорно пытался не смотреть на него, когда только вошел в комнату и увидел Наследника – в первый раз после покушения, хранящегося в тайне. Но, учитывая размер и довольно болезненный вид шрама, не замечать его было трудно, как и темное пятно, частично закрывающее правый зрачок его обычно светлых глаз. Отводить от этого взгляд было гораздо труднее и неестественнее, чем просто смотреть, особенно учитывая, что одной из вещей, скрепляющей их… союз, была присущая ему, прирожденная честность – еще кое-что несоответствующее его роду занятий.

- Вы знаете, что я не работаю таким образом, - легко ответил командующий, нисколько не задетый вопросом.

Скорее всего, к настоящему времени он должен знать, кто ответственен за покушение, размышлял Каррде. Хотя в отличие от Вейдера, он не станет просто набрасываться в гневе. Его ответ, наверняка, будет более взвешенным, более расчетливым... так же, как это сделал бы Император, который явно готовил из командующего своего последователя.

- У меня есть два наемника, - сказал Каррде. - Оба внедрялись в Восстание раньше.

- И через обоих нельзя проследить связь с вами?

- Нельзя.

- Их не узнают?

- Нет, пока у них не будет надобности взаимодействовать с теми же существами. Я могу спросить, что это за работа, кроме убийства - и где?

- Борт флагмана мятежников, "Дом Один". Мне необходимо удалить руководителя ком-отдела по имени Лимэрит.

- Можно спросить причину? - Каррде особо не ждал ответа, понимая, что это будет не от личного недоверия, а из-за профессиональной привычки. В тех кругах, что вращался недавно названный наследник, информация могла приносить не только власть, но и уязвимость. А как бы молод не был командующий, он не производил впечатления человека, позволяющего себе быть уязвимым.

- Мы пересеклись, - просто ответил командующий. - Я не очень хорошо отношусь к этому.

Каррде сделал глоток сладко-горького бренди, подспудно изучая израненное лицо командующего. Говорил ли тот правду? Только несколько минут назад он сказал, что не баловался пустыми вендеттами, так было ли сейчас что-то больше этого или он лгал в первый раз, а это было правдой? Трудно было сказать - как всегда. Каррде отчетливо ощущал, что командующий порой лгал, имея на то серьезные причины, а порой делал это из принципа, как игрок в сабакк, заставляющий противников теряться в догадках. Плюс, по наблюдениям Каррде, временами тот подавал правду как своего рода двойной блеф, для собственного развлечения.

Контрабандист напомнил себе, никогда не играть с командующим в сабакк - и затем отклонил эту мысль, решив, что едва ли будущий Император опустится до таких игр.
Но тогда проникновение в стан врага и шпионаж также казались малоподходящим времяпровождением для будущего Императора, и хотя никто не имел доказательств, Каррде знал из достоверного источника, что командующий делал и то, и другое. Находясь внутри Восстания, не меньше... что вполне согласовывалось с его текущей целью.

- Вы пересеклись с ним лично? - небрежно спросил Каррде, глядя на бокал.

- Что? - нахмурился командующий.

- Я просто задаюсь вопросом, откуда Командующий Центрального Флота может знать руководителя ком-отдела мятежников.

- Кого я только не знаю, Каррде; вы были бы удивлены, - отклонился от ответа командующий, и продолжил разговор, не давая Каррде копаться дальше: - Так, кого бы вы рекомендовали, зная его задачу?

И, похоже, Наследник не считал ниже своего достоинства спросить чей-то совет, если полагал, что это сослужит ему пользу. Достаточно редкое качество для человека его положения, отметил про себя Каррде.

- Скорее всего, маластерианца, по имени Иссик. Но он не дешев.

- Несущественно, - не стал обсуждать это командующий, напоминая Каррде, с кем тот имел дело. - Что вы знаете о нем?

Каррде пожал плечами, испытывая любопытство, - командующий, как правило, не задавал таких вопросов.
- Он надежен. Он сделает работу.

- Вы доверяете ему? - еще один странный вопрос от человека, который фактически никому не доверял, и, естественно, не будет доверять на основании чьего-либо восприятия.

- Доверяю? - переспросил Каррде, пытаясь понять значение вопроса.

- Я так предполагаю.

Теперь это действительно было странным.
- Не особенно. Почему вы спрашиваете?

- Потому что, если он возьмет эту работу, она убьет его.

Каррде ощутил, как на миг замерло сердце.
- Да, в сообщении упоминалось об этом. Но, возможно, он лучше, чем вы думаете.

Командующий ответил с полным отсутствием эмоций в голосе:

- Я искренне надеюсь, что нет. Я сам отдам его им в руки, и будет гораздо лучше, если он не спасется в последний момент. Особенно нежелательно, чтобы его взяли живым, но на всякий случай необходимо дать ему определенную информацию.

Интересно. Это объясняло для Каррде одну вещь.
- Поэтому вы используете посредника.

Командующий выдержал небольшую паузу, только чтобы позволить Каррде некоторый больший проблеск понимания.
- В идеале лучше бы использовать имперского агента, но в этой ситуации я не могу. Мне нужно остаться несвязанным с убийством в течение нескольких недель - затем это не будет иметь значения. Если для вас проблема дать кого-то на этих условиях…

- Нет, - Каррде раздумывал пару секунд, зная, что предложение выйти из дела было реальным, и этот выбор не повлек бы за собой никаких последствий. Он вообще не занимался тем, что раздавал работу с предрешенным финалом, но в его сфере деятельности каждый знал несколько типов, слишком часто играющих на обе стороны, и тем самым заслуживающих такого специфического правосудия. - Но я бы хотел использовать кое-кого другого, если можно?

- Главное, чтобы он был способен чисто выполнить свою задачу, прежде чем я сдам его. Важен расчет времени.

- Да, я думаю, он справится, особенно, если цель в неведении. Я фактически уверен.

Последовала короткая тишина, но командующий не смог удержаться, чтобы не наклонить чуть слегка голову набок и не спросить с сухой улыбкой на краях его израненных губ:
- Что, он должен вам денег?

Каррде сардонически усмехнулся:
- Возможно, я должен ему.

[Алита Лойс]

.

"Несравненный" появился из гиперпространства, в свободной от притяжения Корусканта зоне, с отточенной четкостью выходя на военную воздушную трассу. "Бесстрашный", "Ярость" и "Доминант" следовали позади.

Мара стояла на мостике рядом с командующим, который статуей застыл перед видом из главного обзорного окна, сверкающего драгоценными камнями корускантской ночи. И за все то время, что "Несравненный" выравнивался на геостационарной орбите, выражение Люка не изменилось ни на йоту.

Она хорошо понимала, как много серьезных, напряженных мыслей должно быть сейчас в его голове.
Скайуокер был вызван на Корускант прямым приказом Императора - не то, что бы кто-то еще мог приказать ему, но редко формулировка вызова включала заявление "приказом Императора”...

Люк был выпущен из столицы только восемь недель назад, сразу же задав крайне замысловатый курс для корабля. Вполне очевидно, что все цели назначения были уже спланированы.

Конечно, предварительно он получил разрешение своего Мастера на использование любых средств в его власти, чтобы найти тех, кто оказывал содействие и пособничество в неудавшейся попытке его убийства, но Мара знала, что Палпатин ожидал не такой реакции. Люк начал преследовать ботанов почти сразу, как оставил орбиту; первое нападение701-ого был совершено, когда "Несравненный" только еще выходил из первого гиперпрыжка у Корулага. Это был хорошо организованный, продуманный план, и, казалось, он был только толчком для разгона. Фактически, Мара не могла стряхнуть с себя ощущение, что она видит только верхушку айсберга…

У нее было отчетливое впечатление, что Скайуокер получал определенное удовлетворение, зажигая огонь под Восстанием, чтобы затем отступить и наблюдать фейерверк.

И Палпатин поощрял это, безусловно - отослав его словно волка внутрь стада.

Однако даже он начал испытывать раздражение на эту очень специфичную, неостанавливаемую операцию, желая знать, что точно происходит в голове его дикого джедая. Потому что Скайуокер, несомненно, не распространялся о том, что задумал, балансируя на острие грани того, что приемлемо для его Мастера.
Таким образом, Мара могла понять нервозность Скайуокера. Ему было приказано вернуться на Корускант без каких-либо объяснений, и было вполне ясно, что от него ждут вразумительного оправдания его действий.
Палпатин всегда намеренно сохранял непредсказуемость и несогласованность в деловых отношениях со Скайуокером, поддерживая в нем настороженность и опасения по отношению к своему Мастеру. Но так же, как Император изучил самый эффективный способ выводить своего своенравного джедая из равновесия, Скайуокер за эти три года тоже понял, как нужно вести себя с Мастером. Теперь он тратил свою жизнь, тонко маневрируя между тем, что его Мастер мог легко рассмотреть, как непроизвольное неповиновение и тем, что могло попасть под категорию явного, но очаровательно-своенравного ослушания, обворожительный характер которого иногда - но не всегда – зарабатывал ему свободу от гнева Палпатина. Иногда при самых возмутительных обстоятельствах.

С годами это все больше и больше становилось игрой воли и разума между ними, и Мара понимала, что внезапный порыв к действиям у Скайуокера, последовавший за покушением на него, лишь еще больше повысил ставки. Конечно, любое настоящее инакомыслие или открытое неповиновение подавлялись безжалостной и жестокой силой, после чего Скайуокеру требовалось несколько дней или даже недель, чтобы оправиться, но, в конечном счете, он изучил правила игры и всегда останавливался у самого края границ дозволенного.

Истина же состояла в том, что только одно это не защитило бы его от гнева Мастера, если тот предположит вызов со стороны Люка. И даже Мара, которая знала Палпатина намного дольше Скайуокера, понятия не имела, как Император отнесется к этому очень точному и выверенному нападению на ботанов, что делало все еще более рискованной игрой, чтобы, черт возьми, Скайуокер там не задумал, о чем он прекрасно знал.

Быстрой энергичной походкой подошел лейтенант, резво отдал честь. Мара обратила на него внимание только потому, что тот был примерно того же возраста, что и Люк; очень немного столь молодых людей удостаивались чести служить на борту "Несравненного".
- Сэр, канцлер Амедда прислал официальное приветствие и запрос о планируемом времени вашего прибытия.

Люк лишь слегка повернулся:
- Отправьте подтверждение и ответ. Максимальная скорость шаттлом.

Лейтенант щелкнул пятками, когда на его комлинк пришло второе сообщение.

- Сэр, Император приказывает вам немедленно явиться на аудиенцию с ним, - сказал он, поднимая взгляд и не имея реального представления, что это действительно означало. Для большинства людей на мостике это было почестью, а не угрозой. Мара посмотрела на Скайуокера, выражение лица которого оставалось абсолютно нейтральным.

Повисла выжидающая тишина. Лейтенант неуверенно стоял, не зная, что делать.

Когда командующий повернулся, собираясь уйти с мостика, молодой офицер все же осмелился спросить:
- Могу я послать ответ, сэр?

- Нет, - бросил из-за спины командующий.

У Мары перехватило дыхание; содрогнувшись внутри, она беспокойно перевела взгляд с закрывшихся дверей турболифта на лейтенанта, зная, что от Люка ожидался немедленный ответ на любое сообщение Императора, и любая задержка была сообщением сама по себе. Медленный глубокий вздох никак не помог ослабить натянутые нервы. Игра шла.


.

- Ты ведь разыгрываешь меня, да? - Хан остановился как вкопанный посреди коридора так, что Лея успела пройти на несколько шагов вперед, прежде чем понять это. Чуи, следовавший сзади, врезался в него, рыкнув от неожиданности.

Лея оглянулась на них с явным подозрением, что эти двое успели обменяться многострадальными взглядами.
- Зачем мне разыгрывать тебя?

- Потому что... Серьезно - тебе нужно объяснять это? - ответил Хан. - Я просто... У меня... нет слов.

Рука Леи легла на ее бедро:

- Это будет днем, Соло.

Чуи коротко гоготнул и, когда Хан обернулся к нему, невинно уставился в потолок.

-Эй, так как я тут единственный, кто вообще взывает к какому-то разуму, неудивительно, что я считаю своим долгом продолжать твердить одно и то же, - заявил Хан с видом возмущенной и раненой гордости.

Поправь, если я неправа, но я несколько недель назад сказала тебе, что Мон решила встретиться с Олин’айа и… что ты на это ответил? - Лея склонила голову набок будто бы вспоминая. – О, точно! Ты сказал – цитирую: «Отлично, самое время».

Искоса глядя, как Чуи кивнул, Хан оскорблено набросился на друга:
- Может, ты прекратишь ее поддерживать?!

Вуки усмехнулся, обнажая белые клыки.

- Это было до того, как я узнал, где они собираются проводить встречу!

Чуи слегка пожал плечами, прорычав обдуманный ответ. Хан схватился за него обеими руками, возвращаясь к Лее:
- Видишь! Даже Чуи считает, что это плохая идея!

- Он не сказал "плохая", он сказал "не лучшая", - возразила Лея; очевидно несколько лет, проведенных в компании Чуи, начали сказываться. - Но иногда нам нужно делать что-то в любом случае - независимо от того, насколько хорошо все выглядит.

- Но Ботавуи? - Хан до сих пор не мог поверить в это. - По крайней мере, убеди ее выбрать что-нибудь хоть наполовину безопасней, чем это.

- Это должна быть Ботавуи, Хан. Ты должен понимать - Мон не может показывать страх, связываясь с ними. Особенно сейчас - когда они платят за наш выбор. Мы должны дать понять, что несмотря ни на что мы едины, что мы поддержим их в любых обстоятельствах. И мы будем так осторожны, как только возможно.

Мы, не она. В этом и была проблема - в том, что Лея оказалась вовлеченной в это, "потому что внезапно она находилась в целевой группе, направляющейся туда."

- Но почему Ботавуи?! Почему бы просто не полететь на Корускант и не сделать это там, черт возьми! Почему бы просто не заночевать под открытым небом в нескольких шагах от Дворца?

- К чему ты клонишь?

- Ты знаешь главный экспорт Ботавуи? Информация. Разведка. Вы хотите отправить лидера Альянса на планету, зарабатывающую на жизнь продажей тайн. Обеим сторонам, спешу добавить. Все, что вам нужно - это один двойной агент в лагере Олин'айа и...

- Мы хорошо знаем об этом... - мрачно перебила Лея.

- Ну тогда, не делайте этого! Я что, единственный тут, кто понимает, насколько ужасна вся эта затея?

Он не мог поверить. Не мог поверить, что они действительно собираются сделать так. Пойти туда, где все и вся держалось под неустанным и пристальным наблюдением. Неудивительно, если окажется, что ботаны даже спят с открытыми навыкат глазами. Альянс слишком долго разглагольствовал о доверии и чести - настолько, что фактически сам начал верить в их существование! Было прекрасно, конечно, попытаться жить по своим принципам, но это не значило, что кто-то еще вдруг ощутит потребность поступать так же.

- Мы должны сделать это, Хан. Должны показать, что не боимся и заверить ботанов в нашей безусловной поддержке.

- Разве мы не можем сделать это на Аммууде? - назвал Хан самую далекую планету, что пришла ему в голову.

Лея улыбнулась, удивленная стойким недовольством Хана, и наклонилась к нему, чтобы поцеловать в подбородок - самое высокое место, куда она могла дотянуться, когда он решительно отказывался успокаиваться.
- Расслабься, пилот. Ты будешь следить за нашими спинами. Мы берем красное, синее и золотое крылья на двух крейсерах.

- Великолепно. Два крейсера и три боевых крыла. Это, конечно, остановит суперзвездный разрушитель, - сухо проговорил Хан.

- Скорее всего, мы просто незаметно проскользнем туда и обратно на «Арктуре» и «Борце», замаскированных под торговые суда, - уверила Лея, имея в виду маленькие проворные крейсера, каждый из которых нес экипаж примерно только в сотню человек. – Ботаны снабдили нас удостоверениями и пропусками для идентичных кораблей, регулярно курсирующих между Ботавуи и Фарлаксом.

- Ботаны уже знают!? - Это было невероятно. - Только… пожалуйста - ради меня – перенесите, хотя бы, место встречи.

Лея повернулась и вновь пошла дальше по коридору, Соло потянулся за ней, Чуи ободряюще похлопал его по спине – впрочем, этого было достаточно, чтобы Хан зашатался.

- Место будет изменено за пару часов до полета, ботаны еще не знают об этом. Только Мон, Мадин, Масса и я знаем, где это будет. Счастлив теперь?

- Нет, - досадливо проворчал Хан. - Только… чуть меньше недоволен. И куда вы переносите его?

- Я скажу тебе, когда придет тот день, - поддразнила Лея.

- Что? Ты не доверяешь мне? - Хан притворно принял наиболее оскорбленный вид, догоняя свою миниатюрную принцессу.

Напустив на себя важный вид, она чопорно улыбнулась, нисколько не тронутая его стараниями:

- Ну… ты - контрабандист, Соло.

- Да, но зато оцени насколько симпатичный!


.



Люк управлял небольшим Интерат-СИДом, мчась на головокружительной скорости через верхнюю атмосферу, и все больше и больше наращивая мощь и поднимая показатель G-ускорения - так, что даже он начинал чувствовать давление перегрузок. Его выбором был маленький, легкий истребитель, состоящий из тесной кабины между двумя огромными воздухозаборниками и рядом лопастей стабилизаторов, которые компенсировали действие жесткой двигательной системы, бросающей корабль вперед с чудовищным ускорением.

Более резкий на поворотах, чем крестокрыл и более быстрый, чем А-винг, он требовал значительного мастерства от своего пилота. В эти дни Люк летал только, когда ему нужно было отвлечься, прибегая для этого к темпераментному характеру корабля - который был самой быстрой вещью в имперском флоте, и самой новой. Имелось только четыре подобных истребителя, два на "Несравненном" и два на "Экзекуторе", что вызывало у Люка вопрос, летал ли его отец на нем. Вероятно. Как и Люк, в космосе он предпочитал СИД-перехватчик, но тот был почти бесполезен в боях в условиях гравитации, где и быстрый А-винг и проворный крестокрыл по-прежнему действовали на своих максимальных возможностях. Явно предназначенный для заполнения этой бреши, данный истребитель должен был притягивать его отца так же, как и Люка. В конце концов, это именно его отец шел за ним по пятам, когда он мчался по узкой траншее Звезды Смерти на убийственных скоростях, Вейдер умудрялся маневрировать тогда для более точного попадания, пока Люк вел свой крестокрыл, пытаясь избежать его прицела.

Внезапно попав в воздушную яму, Интерат-СИД дернулся в самопроизвольном маневре, почти выворачивая рычаг управления из руки Люка.

Упрекая себя за недостаток внимания, Люк непринужденно вернул корабль под контроль. Внизу начала вырисовываться поверхность Корусканта. Стали видны транспортные пути. На панели коммуникации коротко замерцал сигнал, указывающий на установление связи с управлением полетами; затем на главной панели зажегся последовательный ряд кругов, формирующих виртуальный коридор над гражданскими трассами. Люк опустился на почти свободную военную трассу, на импульсе повернув рычаг так, что истребитель аккуратно зашел на нее в перевернутом положении; продолговатый прозрачный люк стал обращен к поверхности планеты, в то время как Люк повис на ремнях, смотря на мир "выше" него, и замечая на миг дипломатический шаттл, в котором он, как предполагалось, летел во Дворец.


Никто даже бровью не повел – уже – когда в стыковочном доке "Несравненного" Люк прошагал мимо лямбда-шаттла к стоящему в его эскорте истребителю. Риис никогда не одобрял прогулок главнокомандующего Центрального Флота на маленьком и непредсказуемом истребителе - но он знал, что это был лишь способ выпустить пар, поэтому не сказал ни слова. Не сделал этого и пилот истребителя, только просто ступил в сторону и вежливо протянул свой шлем подошедшему Люку. Мара Джейд оказалась менее уступчива - фактически она уже направлялась к другому истребителю, когда Люк, сделав широкий шаг назад, встал на ее пути.

Его голос был тихим, но твердым и решительным:
- Не следуй за мной. Мне не нужен ведомый и мне не нужна компания.

Она выгнула бровь дугой, чуть склонив голову.
- Думаю, я уже разобралась в обоих пунктах, - ответила она сухо. - Но у меня по-прежнему есть моя работа.

Скайуокер не отходил, но Мара только оперлась рукой о бедро - верный признак того, что в этом она уступать не собиралась.

- Послушай, - она сделала полшага к нему, говоря довольно низким голосом, чтобы ее слова мог слышать только он, - если ты хочешь, мы можем, конечно, стоять здесь и препираться в течение следующего часа, вынуждая всех вокруг чувствовать себя неловко, пытаясь на нас не смотреть, но в результате я все равно сяду в тот истребитель, если ты только не вырубишь меня. В противном случае мне придется объясняться с Императором. Так, почему бы нам просто не прекратить все это дерьмо и не взлететь наконец?

Люк долго и пристально смотрел на нее, понимая, что она вытянула свою козырную карту; разрешая людям находиться рядом с тобой, сталкивало с проблемой, что они становились слишком близки тебе. Нежелательное осложнение. Ибо он знал, что помешав Маре следовать за собой, он ввергнет ее во множество проблем. Но фокус решения проблемы состоял в том, чтобы обратить ее к своему преимуществу, заставив работать на себя.

- Прекрасно. Хочешь лететь? Не отставай.

Он отвернулся, прежде чем она смогла ответить, и за три коротких шага поднялся в кабину. Мара подозрительно наблюдала за ним несколько секунд и затем, поняв, что он собирается делать, рванула к другому Интерат-СИДу.

Истребитель Люка вылетел из дока словно напуганный ронто. Мара только собралась шагнуть в кабину, когда ее обдало потоком воздуха от взревевших двигателей, яростно разметавшим волосы. Извергая проклятия, она уселась внутрь, и, еще держа шлем на коленях, с силой захлопнула над собой люк. Риис с довольно снисходительным интересом наблюдал за их спором издалека, но он вполне мог предположить, что они друг другу сказали. Отвернувшись, он пошел к шаттлу, приказав поднять за ним трап.
- Похоже, у нее есть шанс, - тихонько пробормотал он сам себе, уже будучи на борту.

Люку потребовалось буквально несколько минут, чтобы Мара потеряла его. Она была хорошим пилотом и имела стальные нервы, но осталась далеко позади. Против бывшего коммандера эскадрона с врожденным талантом и отточенным в сражениях опытом она не могла состязаться. Люк выдавливал из маленького истребителя всю мощность, взяв самый короткий путь, обходя висящий между "Несравненным" и Корускантом "Бесстрашный", закладывая крутые петли и виражи вокруг радарных башен и внешних орудий, почти касаясь поверхности и едва не задевая навигационные щиты разрушителя, в наушниках не прекращала завывать тревога.

К тому моменту, как он выровнял истребитель для надлежащего входа в нижние слои амосферы, Мара находилась, в сущности, вне зоны действия его радара и он расширил диапозон поиска, пытаясь определить ее местонахождение.

Она догнала бы его, конечно - она действительно была неплохим пилотом, просто - не боевым. И Люк намеревался обеспечить, чтобы они приземлились на крыше Дворца вместе. Только еще одна проверка: признается ли она Палпатину, что потеряла Люка на какое-то время, зная, что сам он этого не скажет.

Сейчас, зная, что они приближались к столице, он расслабился, аккуратно вращая корабль на четверть оборота, чтобы искоса взглянуть в вечернее небо над ним, ища Мару. Хмурясь, он потянулся Силой, бросая широкую сеть восприятия...

И вздрогнул перед массовым сознанием тысяч людей под ним.

Тысячи людей…

Он медленно выправил корабль, странно очарованный этим - простыми людьми, живущими обычными жизнями… Он не помнил, на что это было похоже. Знал ли он это вообще когда-либо?

Продолжая сбрасывать скорость, он вывел СИД из выделенного ему военного пути вниз к гражданским транспортным трассам; блестящие контуры мощного ультрасовременного истребителя казались странно чуждыми посреди его новых более степенных спутников.

Тысячи умов... Как они могли жить так вслепую?

Поддаваясь порыву, он закрыл глаза, закрыл свою связь с Силой… и отпустил рычаг. Протянувшись, не открывая глаз, пробежал пальцами по знакомым средствам управления, щелкнул выключатель щитов.

Не видя ничего вокруг, без связи с Силой, он расслабил плечи и предал себя моменту судьбы-

Он чувствовал себя… абсолютно спокойным, слушая собственное ровное дыхание, зная, что неустойчивый истребитель постепенно кренится на бок, ремни безопасности начали тяжело врезаться в тело...

Если бы только он мог остаться в этом состоянии, тогда все его проблемы ушли бы… этот нещадный пресс, давивший его, был бы поднят, и он упал бы в темноту забвения. Больше никакого Императора, никаких планов и ухищрений, никаких схем внутри схем и лжи внутри лжи, как Палпатина, так и его собственной. Все это становилось настолько трудным, что он еле удерживался против бушующего шторма.

Он не узнавал себя больше… не любил то, что видел на своем месте.

И это было бы так легко… Только остаться в этом положении, закрыв глаза, и позволить судьбе ворваться...

Его наполнило совершенное умиротворение - при мысли, что все могло уйти, исчезнуть, сейчас, если он только позволит этому продолжаться - перестанет бороться за свое существование, изменит все и одержит победу. Прекратит брать за все ответственность - позволит кому-нибудь еще сражаться в этой борьбе...

Вонзившиеся в плечи ремни, тени, играющие на закрытых веках, поворачивающийся корабль, все перестало иметь значение.

Секунды до... Это не могло продолжаться дольше...

…покой…


- ЛЮК!!!

Его рука безотчетно дернулась к рычагу в последнюю возможную секунду, выворачивая СИД вниз в обратном штопоре, едва уйдя от надвигающегося массивного транспорта, срезавшего короткие индукционные антенны на корпусе. В наушниках шлема не замолкал вопль Мары, дикий, испуганный и сердитый.

- Что, черт возьми, ты делаешь?! Это стабилизаторы? У тебя сбой? Ты слышишь меня? Люк? Люк?!

- Все хорошо, - сказал он просто, голос прозвучал сдержанно и нейтрально.

- Что ты делал? - повторила Мара, по-прежнему почти крича.

- Я ждал тебя, - ответил он спокойно, как будто вообще ничего не случилось.

- Ты почти вверх тормашками летел навстречу транспорту! - она явно не могла поверить тому, что только что видела и была настолько потрясена, что ее панические и необузданные мысли буквально ревели в остром восприятии Люка.

- Серьезно? - спросил он любезно, все еще охваченный ровным, отстраненным спокойствием. - Тогда это хорошо, что ты оказалась здесь.

- Я… Ты… - Мара по-прежнему старалась изо всех сил сплотить свои мысли против взрыва захвативших ее ужаса и шока, когда она увидела свободно падающий истребитель Люка.

- Нам нужно вернуться в военный коридор – воздушное пространство Дворца уже близко. – Люк сделал небольшую паузу, окончательно собираясь с мыслями и желая быть уверенным, что смысл его последующих слов дойдет до нее: - Нас еще не обнаружили. Мы должны войти туда вместе.

Он направился в военный летный коридор, ожидая скорой коммуникации с запросом удостоверения личности. Мара находилась уже достаточно близко - так что ее гудящее, пропитанное адреналином состояние было кристально прозрачно для Люка - ее движения на автомате, ее сумасшедше стучащее о ребра сердце, частое дыхание, путающиеся мысли, неудержимая паника, только начинающая ослабевать при звуке голоса Люка... Она все еще пыталась понять, что, черт возьми, она только что видела.

[vipiero]

Что подразумевает жесткая и беспощадная месть? Не жалко бедную женщину?

Полное психологическое подчинение/моральное убийство, как минимум.
Не жалко совершенно - на данный момент. Мон Мотма мной воспринимается как расчетливый манипулятор, стремящийся удержать и по возможности обрести больше власти. Считаю её главной виновницей всех несчастий Люка, ибо, называя себя "спецом" по планам Палпатина, она не имела права так резко ставить крест на нем.
-----
Шикарная глава. Разнообразная на настроению и событиям.
Разговор с Каррде - просто арарар
Приоткрытая завеса над истинными чувствами Люка в полете к Корусканту, насчет которых ранее можно было только предполагать, - с одной стороны порадовало, а с другой - страшно подумать, что за такое может сделать Палпатин +_+

Спасибо.

[Алита Лойс]

Шикарная глава. Разнообразная на настроению и событиям.
Разговор с Каррде - просто арарар
Приоткрытая завеса над истинными чувствами Люка в полете к Корусканту, насчет которых ранее можно было только предполагать, - с одной стороны порадовало, а с другой - страшно подумать, что за такое может сделать Палпатин +_+

Дааа.. С Каррде они чудно смотрятся:)

Не знаю, что в этом случае может предпринять Палпатин, он по-моему сделал уже все, что возможно. Если вы про чувства, что Люку порой хочется уйти в никуда, сбросив с себя весь этот пресс бесконечной борьбы.

[Алита Лойс]

Глава 9

Главный Тронный Зал Императорского Дворца фактически представлял собой комплекс роскошных пышных палат, оборудованных системой огромных передвижных ширм. Эти позолоченные разделяющие ширмы можно было сдвинуть с любой стороны, превратив пространство как в единое безмерное и грандиозное место, так и в ряды частных залов для аудиенций по обеим сторонам от главной палаты. Попасть в одну из этих малых палат, как правило, означало одобрение и благосклонность со стороны Императора; счастливцу необходимо было совершить процессию через центральный зал под настороженными взглядами присутствующего двора, дав всем понять, какой почести он удостоен.

Большинство встреч Люка с Мастером проходили конфиденциально и вопреки всеобщему убеждению они никогда не подразумевали ничего кроме факта, что Император играл в свои игры вселенского масштаба, в которые были вовлечены буквально все, независимо от их желания. Сейчас Люк спокойно шел через главный зал, не обращая внимания на ревнивые взгляды, остановился для поклона Мастеру и двинулся дальше, в сторону, к частному вестибюлю малой палаты для аудиенций.

Люку всегда казалось странным, что в Тронном Зале отсутствовали окна. Только по три высоких, узких прорези в толстых стенах с каждой стороны от престола, ограниченный размер которых позволял только крохи дневного света, не давая никакого обзора на окружающую Дворец Империю. Два небольших круглых потолочных окна на уровне крыши проектировали вниз безупречные окружности, медленно ползущие по бледному мрамору возвышения, на котором стоял Трон, постепенно, по мере того, как день уступал ночи, переходя от яркого, ослепительно белого к пламенно красному; но и эти окна не давали представления о городе за стенами.

Но, впрочем, Палпатин никогда особо не смотрел на свою Империю. Из тяжело-полученного опыта и понимания перспективы на будущее своего Мастера Люк давно знал, что интерес Палпатина к правлению заключался в мощи и власти, которыми он лично владел, а не в Империи, которой он управлял; его притягивало и очаровывало доминирование над личностью, манипулирование. Если бы он потрудился смотреть на свою Империю чаще, он мог бы увидеть, как она стонала под весом его деспотичного правления, алчных налогов и неоправданных ограничений, мог бы понять, как это подпитывало и разжигало огонь мятежей и восстаний.

Но он не хотел смотреть. Его это не волновало.

Чуждость сострадания могла бы стать его погибелью. Слепое высокомерие, корысть и тщеславие, сделавшие его когда-то готовым заплатить любую цену за обретение власти, могли бы однажды низвергнуть его.

Высокая позолоченная ширма плавно скользнула в сторону, и Люк вошел в пустой, безмолвный вестибюль, стена неслышно закрылась за ним. Огни зала заполняли его мягким рассеянным светом, отражающимся сиянием на панелях стен, на одной из которых с помощью замысловатой гравировки по драгоценному металлу и изысканной эмали находилось мастерское представление Глубинных Систем галактики. Одна из двадцати трех подобных панелей, изображающих сектора Империи, от пола до потолка по всему периметру главного Тронного Зала; чтобы Император не забывал, чем владеет, с сухим сарказмом подумал Люк.

Зная, что впереди предстояло долгое ожидание, отделенный и скрытый от двора Люк уставился на рисунок стены, точно так же, как он делал десятки раз раньше, стоя спиной к пустому трону в непомерно роскошной, отделанной золотом палате. Эта панель была единственным достойным внимания предметом в длинном, внушительном вестибюле. Погрузившись в мысли, он рассматривал тонкую, искусно сделанную работу, в который раз дивясь невероятному таланту и мастерству умельца, выполнившего ее.

Пытаясь не думать, как получилось, что парень с Татуина стоял сейчас здесь, на Корусканте, в императорском дворце, в частной палате правителя Империи…
Задумываясь, на какой из позолоченных панелей огромного тронного зала был изображен его домашний мир в виде какого-нибудь крошечного, невзрачного шарика пыли в окружении пары жестоких солнц.

Он никогда раньше не интересовался этим. Но сейчас его объяло внезапное, острое до боли желание разыскать Татуин. Для чего - он не знал; его мир здесь был просто меткой, неточным творческим изображением - но жажда найти это поглотила его. Чтобы только… коснуться точки на изысканной звездной карте… Чтобы коснуться дома – коснуться своей невинной наивности, чистоты… почти, как если бы он мог туда вернуться.

Но сожалением ничто нельзя было изменить, и чувство вины было только слабостью, которую использует его Мастер – давно полученный урок. Люк решительно отвернулся, поворачиваясь спиной к карте и ощущая гудящее давление в глубине своего сознания, указывающее на близкое присутствие Палпатина. Кратковременная свобода, которую он испытал, растворившись в многочисленной безликой массе находящейся за стенами столицы теперь была потеряна для него; беспокойные, горестные мысли и игры разума, которые он позволил себе, прячась в густонаселенном мегаполисе были теперь запрещены. Он не мог показать своих опасений перед Палпатином; никаких трещин в своих щитах.

У него была повестка дня на сегодня; и он не ждал, что достигнет своей цели в обход желания Мастера восстановить власть над своим своенравным адептом после непредвиденных действий Люка против ботанов. Только пока Люк сохранял присутствие духа, показывая надлежащим образом раскаяние и сожаление - предоставляя при этом соблазнительную приманку для отвода мыслей Палпатина в сторону, успешный исход этой встречи был достижим.

Сегодня он закладывал основу… и платил за это. Еще одно подстрекательство к переделу границ - и умственных, и физических - за это придется заплатить, в этом Люк не сомневался; вопрос был всегда в том - какой будет цена.

Он глубоко втянул в себя воздух, устанавливая ровное, спокойное дыхание, прошелся еще раз по своим ментальным щитам, проверяя, насколько хорошо убраны за ними все его мысли и сомнения. Здесь он не мог позволить себе никакой слабости - не перед жестким, испытующим взглядом своего Мастера.
И так он и продолжал стоять, в богатой душной комнате, поставив ноги на ширину плеч, заложив руки за спину, игнорируя изматывающую, ноющую боль в левом плече, непрекращающуюся даже спустя месяцы после его выздоровления. Затеняющее все, мрачное присутствие Мастера, находящегося в такой близости, пресыщало разум, хотя Люк не ощущал в нем ничего определенного: ни гнева, ни терпимости; все намерения были скрыты стенами позади других стен - являющихся зеркалом собственного разума Люка в присутствии Императора; они оба хорошо играли в эти игры.

Тем не менее, он ждал, понимая, что это ожидание также было частью замысла Мастера - чтобы подтолкнуть Люка к краю, вывести из равновесия, дать время для блуждания мыслей.

Минуты превратились в часы, а он все ждал, опустив голову, закрыв глаза...

.

Люк встряхнулся из забытья от почти бесшумного звука плавно скользящих массивных панелей. Он не стал поворачиваться к входящему Мастеру, шорох тяжелых одежд по мрамору мгновенно прошелся завихрением дурного предчувствия по его спине, оживляя с необыкновенной силой воспоминания о слишком многих днях и ночах заключения в казематах Дворца; звук, всегда предвещающий еще один цикл язвительных насмешек и адских мучений.
Палпатин молча шел вдоль длинного зала, прекрасно зная о кратком, быстро подавленном всплеске паники своего джедая - верный знак, что он был в чем-то виновен, даже если Палпатин еще не знал в чем именно. Мальчишка редко позволял даже толике эмоций показываться из-под своих непроницаемых щитов, оставляя снаружи только неизменную решимость.

Палпатин вызвал своего джедая для ответа за его неожиданно любопытные действия против ботанов… но, возможно, здесь можно будет выявить более серьезные проблемы.

Император сделал два заключительных шага на низкое, чуть приподнятое от пола возвышение и устроился на своем месте, мальчишка спокойно преклонил перед ним колено, потупил глаза.

Минуту ни один из них больше ничего не предпринимал; Палпатин ждал, что мальчишка сломается и спросит, зачем он был вызван, Скайуокер же явно был готов ждать своего Мастера в тишине, оперевшись коленом в пол и опустив голову.

Даже сейчас, зная, что его джедай тонко использует то же самое приглушенное, пассивное понимание в Силе, как и сам Палпатин, он не отказывался от этого. Каждый из них стремился получить преимущество, проникнув в суть намерений другого, тонких, но вполне читаемых...

В конечном счете, Палпатин зашевелился, устраиваясь поудобнее, и испустил громкий, театральный вздох.
- Почему ты здесь? - произнес он многострадальным и сердитым тоном.

- Потому что вы вызвали меня, Мастер, - ровно ответил мальчишка, ничего больше не добавляя.

- И почему мне пришлось сделать это? - побуждал Палпатин, наблюдая за небольшой паузой джедая, нужной тому, чтобы взвесить последствия своего дальнейшего уклонения от сути, для которого не было никаких причин кроме его врожденного упрямства.

- Я уверен, что у вас есть причины, - ответил, наконец, Скайуокер, по-прежнему держа взгляд на мраморном полу перед собой.

Палпатин сощурил глаза: у мальчишки, разумеется, были свои основания для всего, что он делал; у него не было привычки к простому вскипанию, чтобы только выплеснуть свое расстройство и гнев, как у его отца. Если он действовал так твердо и неуклонно – значит в этом была какая-то логика, помимо тех фактов, что отражались в официально рапортах, посылаемых с "Несравненного". Ни один из которых не склонял Императора к желанию отдать хоть пядь в уступке на их встрече с джедаем.

Люк не поднимал головы, упрекая себя за то, что продолжал сопротивляться Мастеру только потому, что был рассержен его снисходительным, самоуверенным тоном. Люк пришел сюда с целью обосновать свои действия против ботанов и получить разрешение пойти против Восстания, и он не получит этого, упираясь здесь пятками; он будет удачлив, если получит это вообще.

Приказывая себе отступиться, он встал и поднял глаза к Императору с раскаивающимся выражением на лице.

Несколько смягчившись и успокоившись, его Мастер расслабленно откинулся на спинку своего трона, посылая тонкое сообщение даже через это действие. Наконец, тоном, колеблющимся где-то между злым раздражением и досадой, своего скрипучего голоса он начал неизбежную игру:
- Что ты делаешь?
Ужасно хотелось ответить, что он лишь стоит перед своим Мастером, но Люк воздержался от сарказма и дал прямой ответ:
- То, к чему мой отец кажется неспособным. Удаляю тех, кто представляет угрозу для вашей Империи.

- В самом деле? Однако моя Империя, кажется, держалась два десятка лет только с одним твоим отцом на службе. - Пронзительно-острый голос Палпатина прозвучал жестко и сухо, давая понять, по какой тонкой линии Люк сейчас шел. Необходимо было рассеять это, и быстро.

- Прикажите мне, и я остановлюсь, - сказал он, зная, что Палпатин захочет поймать его на блефе, который на данный момент был несущественен. Он уже был готов уступить. То, что он делал последнее время, достигло своей цели, и настоящая ценность этих действий была только в плате за успокоение его Мастера.

- Прекрати нападать на ботанов, - немедленно сказал Палпатин.

- Как вы желаете, Мастер, - Люк слегка склонил голову, уступая; создавая образ безупречного приспешника.

Снова Палпатин замолк в настороженной тишине, и Люку не нужно было смотреть, чтобы знать, что он подозревался в манипулировании, но все же он поднял глаза навстречу взгляду своего Мастера, пытаясь сохранить открытое выражение лица, раз это невозможно было сделать с разумом, и надеясь достаточно насытить гнев Палпатина, чтобы тот готов был слушать дальше.

- Почему они? - спросил Палпатин низким голосом.

Люк подавил свое удовлетворение.
- Мой выбор не был случайным, Мастер. У меня была цель - и она достигнута.

Император долго смотрел на него пристальным жестким взглядом охровых глаз, вспыхивающих под его темным широким капюшоном. Люк вынудил себя держать этот взгляд, не моргая…
По прошествии долгих секунд, вновь напоминая себе о настоящей своей цели, он отвел глаза в сторону. В бездушной, расточительно-пышной до нелепости комнате повисла тяжелая тишина. Люк ждал вопроса своего Мастера...

Но Палпатин не велся так легко.

- Ботаны предоставляют много информации "Черному Солнцу", – сказал он в конце концов, игнорируя заявление Люка о его успехе.

- Они также предоставляют много информации Восстанию. Я аккуратно выбирал свои цели.

Палпатин откинулся назад, размышляя, но нисколько не собираясь отпускать эту ситуацию.
- Ты попросил общего, всестороннего разрешения, зная точно, какие действия намереваешься предпринять.

- Я попросил разрешения пойти против напавших на меня, имена которых вы мне дали. Это был только первый шаг, средство для конечной цели.
Палпатин немного пододвинулся, он снова видел все то же размывание границ, что мальчишка обыкновенно использовал для покрытия своего неповиновения, то же обоснование, к которому он так часто обращался, чтобы повернуть приказы Мастера под свои нужды. Скайуокер стоял твердо и прямо, сжав руки за спиной - не такой уверенный, каким он хотел казаться, но, по крайней мере, решительный и смелый. Император поднес ко рту болезненную руку, пытаясь скрыть небольшую улыбку в порыве внезапной снисходительности при виде самообладания его Волка, его хладнокровия под огнем.
- Ну, и чего ты добился своими стараниями?

Палпатин точно знал, что мальчишка ждал именно этого вопроса, и тот подтвердил это взглядом вспыхнувших глаз.

- Местонахождения Мон Мотмы. Гарантированного. Точный день, точное время.

В немедленной заинтересованности Палпатин наклонился вперед, забыв обо всех играх.
- Гарантированного?

- Мотма была посредником в договоре между ботанами и Восстанием. – По-прежнему закидывая приманку, чтобы получить разрешение, Скайуокер открыто предлагал информацию, стараясь подчеркнуть и свои обязательства перед Палпатином, и свое знание Восстания изнутри. Чтобы попытаться вынудить Мастера сделать то, что ему нужно, он мог разыграть только эти две карты. - Поэтому она лично пойдет на Ботавуи, чтобы заверить их в поддержке; во-первых, из-за того, что она чувствует себя ответственной, и во-вторых, из-за того, что они - часть ее собственной политической поддержки. Именно поэтому я преследовал ботанов - я вытягивал ее. Вынуждал к действиям.

Палпатин размышлял, потирая тонкие губы бледными восковыми пальцами.
- И ты знаешь, когда она будет там.

- С точностью до часа. Я даже знаю, что они изменят место встречи незадолго до нее. Дайте мне разрешение взять целевую группу к Ботавуи, и я принесу вам Мотму - это все, о чем я прошу.

Палпатин вновь взглянул мальчишке в глаза, протягивая тонкий ищущий усик Силы... Он чувствовал отчаянное желание Скайуокера получить это разрешение - и он знал точно, почему его Волк думал, что не получит его.
- Ботавуи находится во внешних регионах, это за пределами твоих границ и вне сферы твоих полномочий.

- Вейдер не поймает ее. Он не знает мятежников так, как я.

- Тогда расскажи ему.

Мальчик помотал головой, не готовый отступать:
- Ситуация будет слишком непредсказуема. Я знаю их порядок. Я знаю их руководителей. Я знаю их слабости. Это должен быть я.

- Должен быть? - удивленно повторил Палпатин.

- Я прошу разрешения.

Палпатин не упустил вкрадчивого характера просьбы - того что, по крайней мере, его Волк спрашивал на сей раз, а не просто изворачивал предыдущее согласие Мастера пойти за своими убийцами и подводя все к тому, что он мог уйти из Основных Систем, преследуя их. В таком случае, он зашел бы слишком далеко и он понимал это. Если бы он не повиновался до такой степени, то даже возвращение с Мон Мотмой не освободило бы его от гнева Палпатина. Император вновь расслабился, рассматривая ждущего и затаившего дыхание джедая...

Мальчишка вложил значительное количество времени и сил в то, что делал; что было плохого, разрешить ему лично захватить своего врага? В конце концов, на это Палпатин изначально и рассчитывал - на то, что сможет спровоцировать Скайуокера пойти против своих предыдущих союзников. Теперь мальчишка и пытался это сделать, продемонстрировать степень своих обязательств. Палпатин бесспорно ценил это... Тем более, учитывая факт, что тот достиг данной цели менее чем за три месяца - особенно в условиях ограниченной разведки за последние недели, из-за молчания Лимэрита...

Внезапно глаза Императора сузились:
- Откуда ты узнал, когда она будет там?
Зная о темнеющем скручивании в приглушенном настроении Мастера в Силе и о его резком пронзающем взгляде, Люк медлил с ответом, мысли мчались со сверхсветовой скоростью: что знал Палпатин? Искал ли он информацию или ставил ловушку? «Отвечай! Быстро!»

- Разведка, Мастер, - дал Люк неопределенный ответ – произнеся его с легкостью и некоторым любопытством, словно удивляясь, что Палпатину понадобилось это спрашивать; надеясь, что тот не будет продолжать - хотя предчувствие уже стянуло горло Люка. – Есть…

- Последние пленные ботаны были подняты на борт "Несравненного" десять дней назад, - прохладно перебил его Палпатин.

«Вирс!» Люк еле сдержался, чтобы не выказать расстройство. Он упорно трудился, пытаясь скрыть от любопытных глаз все специфические особенности операции, включая даты захвата пленных - разделяя и снова комбинируя заключенных так, что ни у кого не было полной картины. Кроме, возможно, Мары, которую он пытался держать довольно занятой... и Вирса - единственного человека на борту «Несравненного», имеющего достаточный разряд для представления ситуации в общих чертах.

Император склонил голову набок, все в более и более опасной манере.

- Но СИБ не получал никаких сообщений от моего шпиона в стане мятежников уже в течение месяца. Если ты получил гарантированное решение Мотмы месяц назад, то продолжать изводить немного значащих ботанов, кажется… необыкновенно расточительным. Нехарактерным тебе, можно сказать. Если это не так, и информация о решении Мотмы пришла недавно, тогда мне интересно, откуда все же ты ее получил. Твои объяснения?

Теперь в мыслях Люка трубил один вопрос: знал ли уже его Мастер о том, что Люк удалил Лимэрита или лишь только строил предположения? Насколько знал Люк, наемник, предоставленный Каррде, выполнил свою задачу, убив Лимэрита, после чего был убит сам; Люк лично связался с мятежниками под своим псевдонимом и отдал им имя наемника. Четко проведенная, как по учебнику, операция...

Но из-за непредвиденного вмешательства Вирса, проблема того, разрешат ли Люку пойти за Мон Мотмой, внезапно стала вторичной; на первый план вышла перспектива провести несколько следующих недель в камере, подвергаясь карающему "дисциплинарному взысканию" Палпатина. Император много терпел от своего своенравного протеже, но намеренная ложь считалась крайне критичным проступком и всегда встречалась самым суровым наказанием.
Мысли раскачивались в голове, на лице сохранялась все та же невозмутимая маска. Люк вынуждал разум работать. Ом мог бы, конечно, заявить, что последовательная серия арестов была необходима для непрерывного давления на Мон - дабы обеспечить неизменность ее решения. Он мог бы даже заявить о своем непримиримом желании отомстить всем без исключения, кто был хоть как-то причастен к нападению на него. Но если Палпатин уже знал правду, все остальное будет прямой, откровенной ложью в глаза Мастеру.
Альтернативой было сказать правду - или что-то наиболее близкое к правде - настолько, насколько позволяла ситуация. Абсолютной правдой было то, что он преследовал свою долгосрочную цель, свой большой план. И если бы шпион его Мастера находился в какой-либо другой позиции внутри Восстания, это могло бы быть приемлемым риском; но Лимэрит был руководителем ком-отдела на борту флагмана мятежников, и возможное обнаружение им причастности Люка к длительной передаче информации Восстанию, какой бы она ни была, привело бы к длительному периоду "исправления". Вполне вероятная возможность - когда руководитель ком-отдела - существо, контролирующее все поступающие и выходящие коммуникации - оказывался по совместительству агентом Палпатина.

Выбранный Люком курс действий (менять который было слишком поздно, конечно) - убийство Лимэрита и последующее разоблачение его убийцы - был тщательно рассчитан и необходим для придания убедительности его вымышленной личности и получения доверия у мятежников, а также для гарантирования безопасности Эрго - собственного шпиона Люка на флагмане Восстания. Все это было скрыто за его действиями против ботанов и до сих пор отлично работало.

Поимка Мотмы должна была стать хорошим отвлечением от необходимости Люка удалить Лимэрита в преследовании собственной цели - решающий замысел которой сформировался у него во время выздоровления во Дворце. Объяснение более тонких деталей того, как ему удался захват неуловимого лидера Восстания - после того, как он бы сделал это - должно было стать для Палпатина доказательством принятых Люком обязательств наравне с убедительным аргументом того, насколько он знаком с Восстанием изнутри и насколько компетентен и способен справляться с ним. Поскольку, прежде чем он смог бы привести свой больший план в движение, Люк нуждался в двух вещах: в управлении кампанией против мятежников, которую сейчас возглавлял его отец и в создании определенного мышления внутри Восстания, обеспечившего бы ему характерную слабость, которую он один бы смог использовать. Ту, которую не было бы видно ни с внешней, ни с внутренней стороны.

Схемы внутри схем внутри еще одних схем - рискованная опасная игра на самых высоких ставках - именно та, которой научил его Мастер - своими действиями, если не словами. Но все это будет позже, когда позволит ситуация - не сейчас. Прямо сейчас все это усложняло его положение, ставя под угрозу его планы пойти за Мотмой. Но ничего не оставалось, как только справиться с этим, держа удар, и затем посмотреть, сможет ли он перевести разговор в нужное русло. Попытка избежать ответа каким-либо образом только сделает Палпатина более подозрительным.

Мысли Люка мчались, ища то, что Палпатин понял бы, поверил.

- Мне было необходимо их доверие, чтобы добраться до Мотмы. Лимэрит купил его для меня.

- Ты отдал им моего родианца? – резко проскрежетал Палпатин, глаза сузились в угрозе. - Он много лет был надежным источником информации.

Люк не вздрогнул под его взглядом - возможно, должен был бы, хотя бы немного?
Слишком рано он открывал это, но слишком поздно было это менять; выдумывать что-то под этим давлением было чревато ошибками, а его Мастер был слишком коварным и хитрым противником, чтобы пытаться проворачивать такой гамбит. - Я заменил его. Внутри Восстания уже расположен другой агент, я не оставил нас слепыми.

- И он…?

- Заслуживает доверия, Мастер. Вы хорошо преподавали мне. – О, ему не стоило так говорить. - Люк видел все более сужающиеся глаза Палпатина, но он не мог отдать ему эту информацию, не сейчас.
Император прекрасно понимал двойное значение слов Скайуокера: и то, что он не заходил дальше черты очевидного неодобрения Мастера, и то, что он обошел молчанием имя этого нового агента; что ж, Палпатин действительно хорошо учил его.

- Не было никаких причин для его замены, - заявил Палпатин. Ему была безразлична судьба агента - чего нельзя было сказать о том, что его джедай сделал это без его разрешения.

- Для вас, Мастер. У меня были все причины.

Палпатин только нетерпеливо поднял брови.

- Он пошел против меня три года назад, - категорично ответил мальчишка, вздернув подбородок. - Неважно, знал он, кем я был или нет. Он продал меня Альянсу. Вы учили никогда не оставлять счет неоплаченным, Мастер - что вы ожидали, когда раскрыли мне его имя?

Память быстро и лаконично подсказала момент о кажущейся слабой заинтересованности его Волка, когда Палпатин назвал ему личность Лимэрита; тогда он предположил, что весь интерес Скайуокера направлен на информацию, касающуюся обвинений Мотмы. Палпатин вскипел, негодуя, что неправильно прочитал ту ситуацию, и его гнев был немедленно направлен на мальчишку. Даже если у того была подлинная причина для удаления Лимэрита, он все еще сделал это без согласия своего Мастера.

- Кроме того, - добавил его джедай, поспешно приводя вторую, не менее стоящую причину, - было довольно опасно оставлять его там: что, если бы его раскрыли? Он знал слишком много о Люке Скайуокере - знал, что тот не был имперцем... во времена, когда Лимэрит предоставлял обратные доказательства. Если бы в Восстании узнали, что родианец был вашим шпионом…

- Таким образом, ты продал его им. И теперь они проверят его прошлое и подвергнут сомнению все, что он - когда-либо делал - включая твое "раскрытие".

- Нет, Мастер. Он умер с неповрежденной репутацией, я послал наемника для его убийства. Того, кто думал, что наследник хотел мести мятежнику, сломавшему его прикрытие. Я полагаю, что наемник был убит, прежде чем его смогли допросить, но если это не так, его показания только подтвердят то, во что они верят. К этому времени я уже спокойно разместил другого агента, никак несвязанного с теми событиями. Того, кому я доверяю, в хорошем положении.

- Ты планировал это давно.

Разместить людей внутри Восстания было трудно даже для Палпатина. Правда сказать - как мальчишка только что проиллюстрировал - он опирался на опыт борьбы рядом с ними и знал их порядки как нельзя лучше. Но, тем не менее, Палпатин подозревал, что это был гораздо более давно задуманный план, чем он казался вначале. И в этом была причина того мгновенно подавленного дурного чувства, которое вспыхнуло в его джедае, когда Палпатин только вошел в зал - помимо его обычного опасения!

- Как составную часть стратегии, да, - осторожно произнес мальчишка, и он был прав в своей осторожности, учитывая, что Палпатин изначально запретил ему любую причастность к выслеживанию мятежников. - Моей целью была Мотма, вы сами сказали, что именно она подписала приказ о моем убийстве… Вы знали, когда говорили мне это, что я буду действовать.

- С моего позволения! Я дал тебе разрешение пойти против задействованных в покушении на тебя в пределах твоих полномочий!

- Тогда дайте мне эти полномочия - дайте мне контроль над антимятежной целевой группой.

Какое-то время Палпатин находился в нерешительности, на мгновение ошарашенный и беспрецедентной просьбой, и нагим желанием в голосе его джедая. Неужели его потаенный план по подстрекательству мятежников, чтобы оттолкнуть от них Скайуокера, имел такой успех? Поскольку страсть, необходимость в воззвании мальчишки, явно и неприкрыто звучала в Силе, словно чистейшая мелодия.

Это успокоило его… немного. Смягчив тон и откинувшись в своем изощренно украшенном троне, он ответил:
- Вейдер командует этой группой.

- Вейдер слишком медлен.

Скайуокер никак не подчеркивал связи между собой и своим отцом перед Императором, зная из долгого опыта, что тот не станет терпеть этого. Палпатин изучал своего дикого джедая, и Скайуокер не пытался ни избежать этого, ни отвести свой собственный пристальный взгляд. Его холодные синие глаза были осторожны, как всегда - он прекрасно осознавал, что скользил по самому краю, но он проводил там теперь всю свою жизнь, в любом случае, и потому не испытывал реального страха. И именно поэтому Палпатин наслаждался его «компанией»; его было трудно запугать, трудно управлять. Но это приносило острые ощущения.

Однако Палпатин не собирался отпускать мальчишку так легко.

- Если ты хотел смерти Лимэрита, ты должен был спросить моего позволения убить его.

- Лимэрит был лишь незначительной деталью. Я хотел доказать свою ценность - что я могу повергнуть ваших врагов лучше Вейдера. - Его Волк склонил голову, показывая свою покорность, когда Палпатин точно знал, что тот не чувствовал ничего подобного.

Император не мог не понимать, что с удалением Лимэрита в пользу собственного шпиона его Волка, любая информация, которую он теперь получит, будет сначала проходить через его джедая. Он мог бы вынудить мальчишку открыть ему личность шпиона и перевести все контакты с ним на себя, но это станет демонстрацией слабости, к тому же у него не будет никакой гарантии преданности агента, которого не сам он нанял. Он, разумеется, разместит другого шпиона, но это потребует времени и не изменит факта, что у его джедая по-прежнему останется свой собственный надежный источник информации.

Он изучал уроки в руках своего Мастера немного лучше, чем нужно – и, конечно, намного больше, чем он это показывал.

- И мои действия дали так много... - убедительно заявил мальчишка, прерывая тихие раздумия Палпатина. - Мотму, если вы позволите мне доставить ее вам.

- Позволить тебе доставить ее, - акцентировал Палпатин, понимающе кивая. - И конечно, это должен быть ты, потому что ты знаешь ее замыслы?

Скайуокер почти соскользнул - почти сказал "мой", но вовремя поймал себя, прежде чем губы начали формировать слова:
-Ваш недавно размещенный информатор знает. С точностью до часа. - Мальчишка по-прежнему трудился над тем, чтобы вернуть разговор в нужное ему русло - хотя знал, что его Мастер отнюдь не обладал терпимостью. - Я могу вручить ее вам, Мастер - если вы позволите мне. – Ведомый желанием, Скайуокер вышел вперед, даже не сознавая этого.

И здесь - понял Палпатин - здесь была возможность наказать мальчишку.

- Нет, - ответил он просто и откинулся назад, ожидая увидеть фейерверк.

Он не был разочарован.

- Нет!? - мальчишка фактически закричал, не в силах поверить в услышанное, все его самообладание рухнуло.

С какой чудесной внезапностью он ломался - Палпатин никогда не уставал наблюдать за этим.

- Нет. Ты действовал без моего разрешения. Это - сфера правомочий твоего отца, и ты знаешь это.

- Мне понадобилось несколько месяцев, чтобы добыть информацию, за которой он впустую гонялся два десятилетия! Потому что я знаю их - их силы и слабости. Я могу заманить ее в ловушку.

- Почему я должен разрешить тебе? - понуждал Палпатин мальчишку дальше, забавляясь его расстройством от крушения надежд.

- Потому что я заслуживаю этого. Потому что она пыталась убить меня. Это - мое право захватить ее, не его.

- Значит, ты бросил мне вызов только, чтобы осуществить свою собственную вендетту? - произнес Палпатин, повышая собственный голос, зная, что мальчишка теперь был в его руках, гнев и раздражение открыли щели в обычно неприступной броне. Ему было чему еще учиться, весьма заверяющий факт.

- Нет, Мастер, - вымучил мальчишка, расстроенный тем, что был загнан в угол.

- У тебя нет никаких прав! - проревел Палпатин, заставляя Скайуокера опустить голову - на этот раз искренне - и сжать челюсть, держась против гнева Мастера. Палпатин указал костлявым пальцем в пол, и мальчишка, не видя этого, понял и опустился на колено. Но медленно, неохотно - что только еще более накормило гнев Палпатина. - Ты - ничто! Все, что ты из себя представляешь, принадлежит мне. Все, что ты думаешь и все, что ты делаешь, должно удовлетворять моим целям, ты понимаешь это?!

- …Да, Мастер, - проговорил он спокойно, и это дорого обошлось ему.

Палпатин встал и прошествовал к напрягшемуся мальчишке, наклонился, протягивая руку, и мягко погладил его щеку тыльной стороной пальцев, цепляясь ногтями за бугры шрама; напряжение на лице джедая возросло.

- Не думай идти против меня, - зловеще прошептал Палпатин, склоняясь к нему. - Тебе еще слишком далеко до меня, дитя. - Он поднял голову мальчишки, остро вонзаясь ногтями в подбородок и оставляя царапины. - Не заставляй меня вновь повторять одни и те же уроки.

Угроза, сопровождающая тихие слова, на мгновение подняла к нему несогласованные глаза. Уроки дались Скайуокеру кровью и сломанными костями, и они оба знали, что Палпатин не будет колебаться закрепить их, если решит, что его контроль ослабевает. Как не колебался раньше.

- Ты понимаешь? – едва слышно проговорил Палпатин; бледная рука прошлась по израненным губам его Волка.

Скайуокер слегка отдернулся в отвращении, не в силах сдержать себя.

- Да, Мастер. Я понимаю.

О, в тех глазах было негодование. Ярость и страх одновременно. Палпатин улыбнулся, получая гораздо больше удовольствия от нежелания и сопротивления своего павшего джедая, чем он когда-либо получал от его повиновения. Три года прошло с тех пор, как Скайуокер встал на колени первый раз, и он все еще был тем же волком, что и всегда. Таким же диким и необузданным; все еще пытающимся бежать, все еще испытывающим цепи, которые связывали его. И все же удерживаемым под контролем, укрощенным достаточно, чтобы возвращаться к ноге Палпатина, управляемым одной его силой желания и воли.
Что было изумительно, утверждающе, захватывающе.

Император повернулся к мальчишке спиной и отошел, с некоторой нарочитой небрежностью, оставляя того в напряженном ожидании, неуверенности, что сделает его Мастер в следующий момент.

- Передай все детали Лорду Вейдеру, - отрывисто и резко проговорил Палпатин, останавливаясь перед искусно сделанной ширмой, пока она скользила в сторону. - Он командует антиповстанческими силами, и это - его дело. Ты больше не должен быть вовлечен.

- Да, Мастер, - его джедай склонил голову. Не уважение, только осторожная капитуляция. Но этого было достаточно.


.